МОИ ЗВЕРУШКИ В ДЕТСТВЕ
Любовь, а точнее, симпатия к «братьям нашим меньшим», у меня была с детства, с того времени, когда наша семья снимала дачу (это был простой брёвенчатый сруб) в подмосковном посёлке Малаховка, хозяева которой постоянно проживали в Москве и на свою дачу приезжали крайне редко.
Сам участок был большим и запущенным, задняя половина его выходила в сторону поймы маленькой речушки Мокродонки (приток чуть большей речушки Македонки) и была вся в побегах от старых вишнёвых деревьев и кустах такой же старой непрореженной малины. От почти непроходимой, болотистой поймы, заросшей кустами ольхи, камышом и осокой, его отгораживал старенький покосившийся забор, державшийся, лишь благодаря проросшей сквозь его штакетник кустов бузины. При таком соседстве с, в ту пору с ещё почти девственной природой, на дачный участок часто забегала и залетала всевозможная живность, в изобилии обитавшая в этой пойме, а под её торфяными кочками в изобилии проживало несметное количество землероек.
В единственной (не считая дощатой маленькой прихожей) комнате, посередине которой одиноко стояла большая печь, были стол, табуретки, старый буфет и три панцирных кровати, под одной из которых в деревянном ящике жил взрослый ёж. Пол комнаты был дощатым и таким покатым, что бутылка, оставленная в лежачем положении в одной части комнаты, быстро оказывалась в другой части, и имел щели у всех четырёх стен, через которые по ночам к нам ходили в гости мышки. Поэтому мы всю ночь слышали быстрое топотание ёжиковых ножек и мышиный писк. В свой домик ёжик своими иглами натаскал кучу старых газет, оставленных прежними жильцами, под той же кроватью порвав их внутри своего жилища на мелкие, размером с листья, кусочки. Наш любимец ёж любил пить молоко из блюдца, но предпочитал делать это единолично. Вместе с ним в комнате находились маленький котёнок и большая черепаха, на которой тот любил кататься. Увидев ползущую по комнате черепаху, котёнок вскакивал на неё, та от испуга втягивала свои лапки внутрь панциря, но через некоторое время выпускала их обратно и продолжала свой путь к кучке зелёной травы (ежедневно укладываемой неподалёку от входной двери) с хитрым котёнком сверху. Котёнок научился развлекать себя, сидя сверху на панцире черепахи, он лапкой касался головы черепахи и терпеливо наблюдал, как та опять вбирала все свои конечности под панцирь и потом привычно выпускала обратно, чтобы продолжить свой путь с нахальным котёнком сверху. Но когда я наливал в блюдечко молоко и говорил «кис-кис», котёнок стремглав мчался к нему и начинал аккуратно лакать. Но мои позывные «кис-кис» слышал тоже и ёжик в своём ящике под кроватью. Слышалось шелестенье рваных газет, после чего из-под кровати осторожно выглядывал ёжик и, понюхав воздух своим длинным носиком, топотал к блюдечку с молоком. Подбежав к блюдечку он вначале убеждался, что в нём действительно налито молоко, и делал несколько глоточков. Но присутствие рядом пьющего молоко котёнка ему очень не нравилось – это действовало на ёжиковы нервы и портило ему аппетит. И тогда он бочком приближался к котёнку и, упёршись бочком в него вплотную, своими иголками начинал его колоть. От неожиданности котёнок вздрагивал и, отодвинувшись подальше от колючего сотрапезника, начинал снова пить молоко. Но ёжику это было недостаточно, и он опять приближался к котёнку, и опять укалывал того своими колючками. И делал он это с таким упорством и до тех пор, пока совсем не прогонял от блюдечка с молоком обиженного таким поведением котёнка. И только после того, как ёжик, напившись молока, гордо удалялся в свой ящик под кроватью, обиженный котёнок приближался к блюдечку, куда я подливал ещё молока, и, испуганно оглядываясь в сторону кровати, вновь начинал пить парное молоко, которое в ту пору ещё разносили (а зимой развозили на санках) по дворам, имевшие коров жительницы посёлка, певуче выкрикивая: «Млакаа! Млакаа! Млакаа!», с ударением на последнем слоге. Перед бревенчатым фасадом дома и примыкающей к нему задней стороной, на огороженной небольшим заборчиком территории у меня жило несколько разновозрастных черепах, принесённых мне моими приятелями, которые часто приходили ко мне в гости и почти всегда не с пустыми руками (помню как-то раз принесли раненного красивого дятла, которого потом дружно выхаживали). На участок из поймы заползало много ужей, маленьких детёнышей которых мы клали к себе за пазухи рубашек. И, когда мы подходили к знакомым девчонкам и заводили с ними какой-нибудь разговор, то, согретые человеческим теплом ужики проявляли активность и, стараясь выбраться наружу, высовывали свои змеиные головки из рубашек, в районе мальчишеских шей. Девчонки начинали отчаянно визжать, чем приводили в неописуемый восторг юных кавалеров. На отгороженном участочке вместе с черепахами жил пушистый кролик, который к осени превратился в большого толстого кроля. Наша семья так к нему привыкла, что наотрез отказалась от употребления его в пищу и предложила мне продать его на местном рынке, а на вырученные от продажи деньги купить себе к предстоящему учебному году новый портфель. На рынке я нашёл ряд, торгующий кроликами, и пристроился с корзинкой с кроликом, который неожиданно быстро перебрался к крольчихе в соседскую картонную коробку к неописуемому восторгу всех торгующих кроликами женщин. С большим трудом и к явному неудовольствию моего кроля, я водворил его обратно в свою корзину. Покупатель нашёлся быстро (я не торговался). Переезжая осенью в московскую квартиру, мы отдали соседям (любителям животных) наших: ежа, черепаху и котёнка, хотя нам и было очень жалко с ними расставаться.