Запретная любовь
А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
Евангелие от Матфея, глава 5, стих 28
Все описываемые события – вымышлены.
Все совпадения – абсолютно случайны.
Пролог
Бронированные «Уралы» в аляповатой камуфляжной раскраске натужно ревели двигателями, медленно переползая по узкой дороге через перевал. Водители смотрели вперёд, только вперёд, потому что стёкла боковых дверей были завешаны старыми бронежилетами. Стволы пулемётов на БТРах охранения задраны верх и с подозрением ощупывали горные склоны. Я вместе с другими бойцами подпрыгивал на деревянной скамейке на ухабах, качался в такт грузовику и устало смотрел на кусочек пыльной грунтовой дороги позади машины, исчезающий вдали.
Мы ехали грузиться на дембельский поезд.
Позади остались шесть месяцев жизни.
Командировка закончилась.
Мы ехали домой.
В нагрудном кармане бушлата лежал чёрный мусульманский амулет-оберег из кожаного шнурка с треугольным мешочком чеченской земли и непонятной вышивкой на арабском. Он слабо пах женскими духами. Запахом чеченской женщины. Запретной женщины.
Глава 1
Когда же я в первый раз посмотрел на неё с вожделением?
Наверное – в тот ветреный осенний день, когда сама природа говорила мне: не ходи туда! Но однообразная столовская пища уже порядком надоела, на сухпай глаза вообще не смотрели, хотелось выть от скуки и безделья, и я, подписав рапорт у командира, взял с собой ещё двух бойцов, напялил поверх бушлата «Модуль» с разгрузкой, закинул на плечо АКМ и отправился за едой на местный рынок.
Вот что за дебилизм такой: если надо выйти за пределы ПВД (пункт временной дислокации, наш дом. Здесь и далее прим. автора ) – то надо: подписывать рапорт (с указанием конкретной причины выхода), брать автомат с броником и выходить не меньше чем по двое-трое. Кого мы боимся? Война кончилась два года назад, а мы – как оккупанты по своей земле ходим, всё каких-то партизан стесняемся. Боятся отцы-командиры объясняться с матерями по поводу цинковых гробов? Снимают с себя ответственность, ежели что? Все эти вопросы оставались без ответа.
Раньше в этой палатке торговали две пожилые чеченки в галошах, обмотанные пуховыми платками вокруг талии, мы к ним давно привыкли, но сейчас почему-то стояла какая-то девчонка в чёрном, проворно заворачивавшая чепалгаш (блины с творогом и луком).
Как говорят чеченцы, ветер в здешней местности дует всего два раза в год: первые полгода – в одну сторону, вторые полгода – в другую. Порывом ветра из озябшей руки девушки вырвало пакет с предназначавшейся мне жареной рыбой и швырнуло на землю, чему очень обрадовались местные кошки, решившие, что с неба упало – то пропало, и с охотой принявшиеся за дармовое угощение.
Тогда я первый раз увидел на её глазах слёзы.
Злые слёзы. Она не могла показаться слабой передо мной, потому что я был русским.
Но к тому времени я уже маленько знал местные обычаи. «Дала саха йойила» (примерный перевод: «Кто нашёл – владей без греха») – фальшиво-равнодушно сказал я, протянув ей двойную сумму денег, взял чепалгаш и ушёл, провожаемый заинтересованным женским взглядом.
«Удивил – победил» – говорил Александр Суворов. Женщины – они ведь тоже немножко кошки, а любопытство, как известно, кошку сгубило. Русский, бородатый, да ещё и знает пару слов по-чеченски – любая кошка заинтересуется. В следующий раз, когда я покупал у неё котлеты, девушка зыркнула на меня из-под чёрного платка и тихо сказала: «Зови меня Фатимой, майор, так тебе будет проще».
В ответ я посоветовал ей марку крема для рук и получил испепеляющий взгляд уязвлённой горянки. Метод Печорина, описанный Лермонтовым в «Княжне Мэри», действовал безотказно. Михаил Юрьевич ведь тоже когда-то служил в этих местах.
Глава 2
Зимой темнеет быстро, в пять вечера на улице уже непроглядный мрак. За окном догорал унылый моздокский вечер, с минарета призывал на молитву муэтдин, из освещения в комнате съёмной квартиры тлела только красная спираль рефлектора.
Фатима потёрлась щекой о мою бороду.
«Суна хьо сайн сил дукха веза» (Я люблю тебя больше жизни) – тихо сказала она. Платка на ней уже не было, чёрные, как вороново крыло, длинные волосы облаком закрывали её худенькие плечи.
По мусульманскому обычаю, женщину без платка могут видеть из мужчин только отец, брат и муж. Так как я не являлся её родственником – то оставался второй вариант.
Впрочем – через секунду на Фатиме не осталось и одежды. Учитывая, сколько времени я жил без женщины – критическая масса перевесила границы разума.
«Суна хьо еза» (Я люблю тебя) – прошептал я. Её губы пахли абрикосами, которых летом было полно в садах.
И провалился в пропасть, обвитый её руками, зачарованный её шёпотом на непонятном гортанном чеченском.
А за окном догорал очередной моздокский вечер. До конца командировки оставалось два с половиной месяца.
Глава 3
Все мачо от природы маленько трусоваты. Особенно – после грехопадения. Когда предаёшься безудержной страсти – никогда не думаешь о возможных последствиях. Когда женщина бьётся в твоих объятьях раненой птицей – никогда не отпустишь добычу, будешь наслаждаться победным инстинктом охотника, торжествуя рвать её зубами, хрипя от наслаждения и ловя каждый стон, каждый всхлип упругого женского тела, разметавшегося по простыне. Осознание всей глубины содеянного приходит позже, когда ты лежишь, разморенный и довольный, а к тебе доверчиво прижимается покорённая и готовая на всё мурлыкающая самка.
И только тогда, да – именно тогда, потихоньку заползает в душу этот гаденький холодок: что же я наделал? Что за это будет? Вскакиваешь, начинаешь метаться, запрыгивать в штаны, смущённо бормотать что-то наподобие: «Мне пора на службу, бла-бла-бла, мы ещё встретимся, пока». Чисто как Михалков в «Жестоком романсе». Потом напяливаешь чепчик с кокардой, бегаешь глазками в поисках забытых вещей и после прощальных обжиманцев в прихожей сваливаешь в туманную даль, ощущая облегчение, как только за тобой изнутри защёлкнется дверной замок.
Сколько раз уже такое разыгрывалось как по нотам, но сейчас что-то пошло не так.
Чеченки – они ведь не такие, как все.
С ними расслабляться нельзя.
«Я – вдова шайтана» (боевика) – тихонько сказала Фатима будничным голосом, игриво теребя мою бороду, как будто сообщила рыночные цены на картошку.
Она вообще почти всегда говорила тихим и спокойным голосом.
А вот здесь (да простят меня дамы за грубый мужской язык) я пересрал.
Алляааарм! Заряд адреналина разошёлся от груди до задрожавших кончиков пальцев.
Быстрый взгляд на автомат: не отсоединён ли магазин? Нет, воронёный АКМ поблёскивает себе в уголке, приваленный разгрузкой. Потом рука лезет под подушку в поисках пистолета, он на месте? На месте, обойма в рукоятке. Меня столько раз пугали в учебке страшилками про отрезанные головы ловеласов, что уже думаешь, не как сбежать, а как живым остаться.
Дурак, ой, дурак… Как последний идиот – на бабу купился. Не на деньги, не на водку, а на бабу. Ну всё, сейчас она начнёт грозить позором, местью братьев и вербовать, вербовать, вербовать. Позорище.
Конспиратор хренов, не стал у местных расспрашивать о ней, справок не навёл, чтоб не вызвать подозрительность. И в хату, которую она в осетинском Моздоке сняла (не в Чечне, нет, узнают – убьют ведь!) как телёнок пришёл, на верёвочке.
Диктофон, скрытая камера где? Хату не ошмонал, мобильник не отключил, герой-любовничек? Харрош гусь, нечего сказать! Всё, приплыли, товарищ майор. Сейчас откроется дверь и с тобой, голеньким и ошарашенным, начнут беседовать вежливые лесные братья с ваххабитскими бородками. Бить не будут, ты нужен целым, но за фоточки козырные с обнажёнкой отрабатывать заставят по-полной. Адреса-пароли-явки. Стукачком захотят сделать, до смерти теперь не отмоешься. Остаётся только застрелиться, ты ж Присягу давал Родине служить.
Всё это быстрым вихрем пронеслось в моей голове. Но прошло несколько секунд нокдауна, и я совладал с собой. Хотела бы убить – давным-давно убила бы, стоило только руку под подушку сунуть и затвор передёрнуть. И не нужно было бы весь этот спектакль устраивать с консумацией и раздеваниями.
Семь! Восемь! – выкрикнул невидимый рефери, возвращая меня в реальную действительность. Пора вставать с пола и продолжать бой. И я сжал кулаки на счёте «девять».
Женщины тонко чувствуют твой страх, потому что страх – это власть. И она эти несколько секунд с усмешкой смотрела на мои идиотские метания и слова не сказала, вот ведь бестия! Наслаждалась, так сказать, моментом, испытывала меня на прочность.
О любви чеченок ходят легенды.
Если втюрилась – то на всю жизнь.
Несмотря на молодость, Фатима была настолько по-женски мудра, что не добила меня прямым в челюсть на счёте «десять», а продолжала лежать в костюме Евы, не шелохнувшись, лишь поблёскивая глазами в темноте.
Никто не выпрыгивал из темноты и не вербовал меня.
Соблазнительный изгиб её бедра немым упрёком напоминал о моей непролазной тупости и незнании основ женской любви, горячей и беспощадной, сметающей всё на своём пути, как снежная лавина.
«Я – вдова шайтана» - этот момент я запомнил на всю жизнь.
И ещё я запомнил красоту обнажённой чеченской женщины.
Любящей женщины. Запретной женщины.
Наказание за обладание этой красотой было неминуемо.