Честно говоря, я не уставала удивляться тому, что мы с Леей стали подругами. За годы жизни в Израиле это был единственный случай установления доверительных, на уровне исповеди, отношений с израильтянкой. Кроме того, она реагировала на юмор, что делало ее уникумом среди встреченных израильтян. Крупная женщина, громкоголосая, откровенно не умеющая одеваться и следить за собой, Лея, казалось, постоянно сдерживала счастливую улыбку, прорывавшуюся при встрече с симпатичными ей людьми.
Наш прагматичный менаэль*, тасовавший кабланим* без признаков сантиментов, многие годы платил за Лею большие деньги фирме, и это не обсуждалось даже в самые тяжелые для отдела времена.
Вначале нам просто понравилось вместе работать, потом она стала делиться со мной планами семейных поездок, тревогой за проходящего службу в Газе сына и гордостью успехами дочери-выпускницы, а я - расспрашивать о жизни в стране до моего появления и задавать вопросы по правописанию.
Она любила свой красивый дом, и ей было не в тягость убирать его. Каждый день она наводила блеск в комнатах, или на кухне, или перебирала одежду в шкафах. Муж Леи, тихий интеллигентный Исраэль, много работал, продвигался по административной лестнице и уже был начальником средней руки в одном из министерств. Как-то мы затронули детско-юношескую тему счастья, и Лея призналась, открыто сияя крупным, круглым своим лицом, что она совершенно счастлива, и желает мне иметь такого же верного друга, как ее Исраэль.
Я тогда находилась в процессе интервьюирования и отбора кандидатов на мои руку, сердце и не послушное разуму тело. Исраэль был не в моем вкусе. Он был ведомым, тенью отца Гамлета, некоей фигурой умолчания. Все связи семьи с внешним миром проходили через Лею, и принятые на тайных альковных советах решения озвучивались ею. На корпоративных вечеринках наши мужички, в каждом из которых умер политический обозреватель или хотя бы арабист, пытались втянуть Исраэля в споры о политике и обсуждение личностных качеств вождей Аводы* и Ликуда*, но слушатель он был терпеливый, a спорщик никакой.
То лето выдалось особенно тяжелым. Пыльные бури навешивали душный полог над городом, и все живое замирало, завороженное тревожным желтым цветом неба. Я заканчивала несколько проектов одновременно. Людей не хватало, приходилось работать сверхурочно, и тем лучше - дома после очередного расставания с очередным Онегиным меня ждала только черепаха по имени Чуха. Лея тоже была в отпуске за границей.
В первых числах августа она вернулась, и я не узнала мою улыбчивую подругу - лицо потеряло простецкую округлость, глаза провалились и будто все время слезились. Во время путешествия по Аргентине, случилось пугающее, сбивающее с ног, незаслуженное, - заболела дочка, Лиор. Подхватила странный вирус, который со скоростью снежной лавины овладел телом и привел к полной неподвижности. Девочку вынесли из самолета на носилках и в амбулансе* доставили в больницу. Для семьи Леви пришла пора войны на истощение с бестелесным и вездесущим врагом. Лея и ее муж дежурили у постели дочери, сменяя друг друга. Приходили иногда и Леины сестры, и братья Исраэля. Пришла однажды и я. Девочка лежала в забытьи, бледная до голубизны. Ее отец оживился при моем появлении. В палате находились еще две больные. У постели одной из них, опутанной трубками, тихо, но яростно переругивались по-русски молодой мужчина и, видимо, его теща.
- Я вас и не просил приходить! Вы здесь никому не нужны!
- Это ты не нужен! - тихий голос морщинистой женщины срывался на свист. - После всего, что ты ей сделал. Будь проклят тот день и час, когда она тебя увидела!
Глаза лежавшей на спине девушки были открыты и смотрели ввысь, казалось, проникая сквозь этажные перекрытия и крышу, нижние и верхние слои атмосферы и выше, дальше, туда, где пространство переходит во время.
- Тишали отам, ма эфшар лаозор*, - Исраэль указал глазами на посетителей.
Безошибочно разгадав во мне русскоговорящую, мать девушки попросила:
- Пожалуйста, помогите! Я не понимаю, что говорят врачи!
Мы с ней вышли из палаты. Найденный в конце коридора и удерживаемый за рукав халата доктор, был по-чеховски краток.
- Положение серьезное. Переломы левых ноги и руки, трещины тазовой кости, разрыв селезенки, внутреннее кровотечение. Операция через полчаса.
- Что, авария? - я не успела договорить, как лицо женщины расплылось и потекло.
- Попытка самоубийства…Выбросилась с третьего этажа…
Отмеченные в календаре оранжевым цветом, летние недели сменились осенними, подцвеченными зеленым. Отпели и отплакали еврейский новый год и йом кипур. Зеленого в календаре оставалось совсем чуть-чуть, а за ним уже призывно голубела зима.
Сын Леи, Надав, отложил поступление в университет и устроился уборщиком в отделение больницы, где лежала Лиор. Лея переворошила Интернет, прочитывая любую, самую крошечную информацию о проклятом вирусе и способах его нейтрализации. Она разговаривала с врачами на равных, предлагая им опробовать лекарства, которые на клинических испытаниях где-то в Англии или Америке показали пятидесятипроцентный уровень излечения. Лекарства эти не входили в саль труфот*, но Лея писала письма в мисрад бриют*, требовала, просила, умоляла, уговаривала, являлась на комиссии, кричала, бросала на пол стулья - и добилась своего. Лиор пролечили экспериментальным препаратом, и жизнь сначала медленно, а потом быстрее и быстрее стала возвращаться к девочке. И вот, наконец, пришел день, когда ее, еще поддерживаемую с обеих сторон, но все же передвигавшуюся на своих ногах, вывели на больничный двор, усадили в машину и отвезли домой. С тех пор я получала от Леи радостные отчеты: "Лиор сама спустилась по лестнице", "Лиор сама приготовила яичницу"," Подружки устроили для Лиор месибат-афтаа*","Лиор решила учиться игре на гитаре". Это та девочка, которая не могла самостоятельно повернуться в постели! Лея праздновала победу, и отдавала работе все то, что задолжала за долгие месяцы борьбы за ребенка. Теперь она охотно оставалась допоздна, тем более, что я упархивала ровно в 16:00 и мчалась, включив форсаж, на встречу с мужчиной, при виде которого пробуждалась моя генетическая память и кричала, вызывая дрожь во всем теле: " Это ОН!".
В начале декабря, когда Чуха уже искала себе местечко для зимней спячки, внезапно и бурно, как всегда в Израиле, начались дожди. Моя светская жизнь приостановилась, и пришла пора изучения самого захватывающего в мире явления - любимого человека. Тут были и теоретические семинары на тему: "Если я скажу так, ты ответишь как?", и упоительные практические занятия под названиями: "Где...", "Как...", "Где так и где по-другому...", "Как здесь и как там...".
На хануку наш босс созвал отдел на традиционную вечеринку. Я пришла с Лешей, поэтому все действо и действующие лица представляли лишь декорации для поворота его головы или движения бровей. Помню только, что меня удивил Исраэль каким-то новым выражением лица и непривычной говорливостью.
А через пару дней уже удивила Лея.
- Зона-руссия!!!* - я сьежилась от крика, хотя понимала, что относился он не ко мне.
- Еш ло* зона-руссия!- она не плакала, она никогда не плачет, сильная женщина.
- Шомаат - ху миздаен ита!* - Казалось, ей доставляло горькое удовлетворение произносить эти слова. Она вдруг бросилась ко мне, и я успела подумать, что сейчас, видимо, я отвечу за всех зонот-руссиет, но вместо этого обняла меня очень крепко и разрыдалась. Тысячи женщин земли задают подругам одни и те же вопросы:
- Ты уверена? Как ты узнала? Кто она? Давно ли?
Я не была исключением. И получила ответы.
Он завел себе второй мобильник, и однажды (нет, мужчины определенно используют только одно полушарие мозга!) - оставил его в машине. Надав ехал на вечеринку, и всю дорогу его раздражали сигналы о сообщениях. В конце концов он прочел их. То была любовная лирика на ломаном иврите. Она подписывалась неизменно: "Твоя Лара".
Когда Лея, подавляя внутреннюю дрожь, позвонила в справочную "Пелефона"*, ей назвали имя и фамилию владелицы номера. Подключив кое-какие связи, не составило труда получить и адрес. После этого делом техники было узнать и всю подноготную соперницы. Сложив 1 + 1, Лея закричала от страшной душевной боли - она поняла, что ее разлучницей стала та самая неудавшаяся самоубийца, соседка Лиор по больничной палате.
В тот день Исраэля, вернувшегося домой поздно вечером, встречал семейный совет. Жена с красным, неживым лицом, сестра жены, полная благородного негодования, мать и отец, дрожавшие от свалившегося на них горя. Дети отсиживались в своих комнатах. И грянул бой!
- Лжец!
- Ты подумал о детях?
- Как ты мог?
- Чего тебе не хватало?
Исраэль молчал, не оправдывался.
Залп возмущения рассеялся, наступила тишина.
И тогда Леин муж сказал:
- Я ухожу из дома.
Лея боролась за семью. Она звонила мужу, просила вернуться, вспоминала прежние счастливые дни. Он открыл дело о разводе. Она грозила, что никогда не согласится на развод и раздел дома. Он забрал свою зарплату с общего счета. Она написала ему письмо о том, что любит его, несмотря ни на что. Он ответил, что любит другую.
Как-то на днях я видела Исраэля в городе. Он стоял, бережно поддерживая невысокую девушку, и что-то говорил. Девушка смеялась. Постояв с минуту, они двинулись, но шли очень медленно. Спутница Исраэля сильно хромала.
менаэль - начальник
кабланим -работающие через фирму-посредника
Авода -партия труда
Ликуд -правая партия
амбуланс -скорая помощь
Тишали отам, ма эфшар лаозор -спроси их, чем можно помочь
саль труфот -корзина лекарств( субсидируемых)
мисрад бриют -министерство здравоохранения
месибат-афтаа - вечеринка-сюрприз
Зона-руссия - русская проститутка
Еш ло -у него есть
Шомаат - ху миздаен ита - слышишь - он с ней трахается
Пелефон - фирма мобильной связи