Я подносил ладошку к самому лицу и ничего не видел. Тьма была полной. То ли было лунное затмение, то ли сильная облачность. Очень темно! В темноте слух обостряется, особенно ещё и в тишине. А тишины в деревне сколько хочешь. Тишина такая, что подлетающий комар, кажется пикирующим бомбардировщиком.
Как давно это было. Несколько лет. Удивительная штука – память. Что вчера было, будешь вспоминать с трудом и вспомнишь наполовину, если вспомнишь. А неделю назад, и не старайся. Но за то, многое, что было десять лет назад, а тем более три – четыре года, не то, что как вчера, а, как час назад, в мельчайших подробностях.
Тьма, полная тьма, и лишь прерывистое дыхание, иногда пропадающее вовсе. Нет, дышит! Слабо, но дышит. Я всё понимаю, мне объяснили! Непонятно только, что такое жизнь! Вот она только что была, а теперь не известно, есть она, или.. Нет! Лучше об этом не думать.
А о чём? О чём думать? Вспоминать что-нибудь. Вспоминается пока только, как мы ходили по лесу и собирали грибы. И всё? Больше вспомнить нечего? Наверное, есть ещё что, но сейчас это. Грибов мы ели мало, а собирали много. Специально ездили на свои любимые места, где белые, чёрные грузди, рыжики. Мы оба очень любили, нет, нет! Нет, мы очень любим собирать грибы. Наверное, все это любят. Иногда кажется, что, то, что любишь и ценишь, любят и ценят все, и когда оказывается, что не так, сразу и не понято. Потом ясно, у каждого свои жизненные приоритеты.
Не люблю рыбалку. Каждый раз, когда вижу, как рыбак насаживает на крючок червя, мне становится больно. Не противно. Не гадостно, когда из червя лезут внутренности, как нечто черное, как он извивается, сопротивляясь насилию. Но что он? Червь! Как он вздрагивает при первом прикосновении иголки крючка и потом, как бы смиряется, когда уже почти весь на крючке, когда весь крючок проходит через его тело. Нет! Мне больно. Мне очень больно. Я просто чувствую, как крючок впивается и в мою плоть.
Грибы тоже люди. Мы с женой именно так считаем. Но они вырастают для нас. Это их предназначение. Они живут, что бы жили мы, а мы, что б они. Они ждут нас, а мы их. Они ждут тех, кто достоин. Найти белый гриб не трудно. Встань раньше всех и он твой. Это один способ. Второй – ты встать можешь и придти в лес, когда угодно, но гриб найдёшь, если ты этого достоин. Размеренность, спокойствие, любовь – вот, что объединяет любителей этого рода охоты. Нас это объединяло. Нет, опять нет! Объединяет!
Но как темно!
Час назад была «скорая». Сделали укол. Что ещё? Кто что знает в этом мире про жизнь и смерть? Сделали, сказали: «Утром всё будет понятно». А сейчас что не понятно? Мне всё непонятно! Непонятно, что ещё вчера ни о какой скорой и речи не было. Ещё сегодня утром после телефонного звонка было непонятно.
- Что там звенит?
- Где звенит?
- Везде!
- Что ты выдумываешь? Ничего нигде не звенит. Спи, рано ещё.
- Нет, звенит, послушай! Это у магазина что ли?
Потом нам сказали, что так резко вставать с постели после сна нельзя, а вскакивать и тем более. Это потом нам сказали, что.. Нам многое сказали, что нельзя. Знать бы раньше. Постепенно приходит время, когда нельзя всё больше и больше. Вот и пришло. Нельзя острого, солёного, кислого, сладкого, горького. Нельзя вставать, нельзя бежать, прыгать. Раньше можно было всё. Теперь всё нельзя. Ей нельзя. Ей нельзя для меня. Ей нельзя, ради меня. Нельзя, что бы я остался один.
Слушаю её дыхание.
Хорошо не разбираться в медицине. Значит время не пришло. Никогда не знал нормы давления, теперь знаю. 120*70 – очень хорошо. А 265*134 – невероятно плохо. Невероятно! Если при этом ещё и пульс ниже сорока. Хорошо, когда для кого-то, всё это ничего не значащие цифры. Это очень хорошо. Для меня они очень всё значили. Они значили, что это предел человеческих возможностей, за которыми неизвестность.
Утром всё будет ясно, пока мрак, темень, ночь. Ничего не ясно и когда утро не ясно тоже. Она спит. Часы на стене, но надо включать свет. Она спит. Сон – бальзам. Если полезу смотреть время, точно проснется. Спит? Спит! Я слышу. Пусть тихое, пусть прерывистое, но дыхание. Пусть спит. До рассвета ещё далеко. Но нет. Вроде бы светает? Не может быть. Быстро очень. Или время сжалилось? Нет, это машина. За окнами улица прямая, свет уже в окнах, а шума двигателя не слышно ещё. Это машина. На часы взглянуть не успеваю, проносится мимо и снова мрак. В деревне машины редкость особенно по ночам.
Ещё вспоминается, что мы всё время ходим за руку. Ну какие грибы, когда за руку. Нет, когда грибы, я всё время вижу её. Вот интересно, даже когда густой лес, всё время вижу. Слежу, значит. Она говорит, что ходит за мной, наверное мы оба друг за другом ходим. А когда не в лесу - за руку. Мама ещё говорила: « как привел за ручку, так вот уже сколько лет всё за ручку так и ходите». Ручка маленькая. В моей ладошке как раз и помещается. Свернёт кулачок. Так удобно. Как будто так всю себя и доверила. А может так и есть? Так и есть!
Всегда думал, вот люблю. Конечно люблю. И только теперь понимаю, что действительно люблю. Хотя и не знаю, что есть любовь? Что есть любовь? А то и есть, что вот она слабо дышит и будет ли завтра, мне сказали, что узнаю утром, а я не хочу. Я хочу, чтобы наоборот. Пусть она лежит и слушает меня. Пусть я буду на её месте. Мне моё пережить невозможно. До утра больше сорока лет. Эти соток лет, что мы вместе укладываются в одну ночь. Которая превращает всё в ноль, даже в минус. Эти сорок лет, как один день. А ночь, как сорок лет. Интересно сколько минут прошло, как уехала скорая?
Уехали и сказали, что от них больше ничего не зависит. Вот здорово! А от кого? От неё! Захочет, всё будет нормально. Это как? Это значит мы снова пойдём за грибами. Хоть раз бы ещё. Хоть один разочек сходить и видеть друг друга среди деревьев. Наверное это и есть счастье. Смешно! Сорок лет вместе и только сейчас понимаешь, что был счастлив. Нет! Опять нет! Понимаешь, что счастлив! Просто счастлив. Ведь врач сказала, всё зависит от неё, а она ведь хочет, что бы я был счастлив.
Как тихо.
Есть ли кто в деревне? И почему именно в деревне. Были бы в городе. Там все. Там полно родственников, врачей, больниц. Скорых помощей миллион. Звони куда хочешь. Хоть так, хоть за деньги, ну платно значит. Всё равно, лишь бы помогли, посоветовали, подсказали. Там дети. Наши дети. Отличные два парня. У них жены, невестки наши, все рядом, всё просто. Здесь я один и рассвет. Нужен рассвет. Когда?
Ладонь не видно. Поворачиваю другой стороной, может ногти смогу различить?
Нет!
Врач сказала, трогать нельзя. В больницу нельзя. Кризис называется. Во время кризиса нельзя. Дорога плохая. Шесть километров напрямую, но очень плохая дорога. Ухабы. НЕ выдержит. А вокруг по асфальту пятнадцать, да и асфальт – название одно. Вот утром другое дело. Утром будет ясно. Где это утро? Будет ли.
Она говорила, а я думал, только бы не уснуть до утра. Только бы не уснуть. Да, уснёшь.. У меня и сердце то начинает биться в такт её. Вот у неё замерло и моё остановилось, ждёт. Два сердца живут, как одно. Так и должно быть, видимо.
Я и раньше подозревал, что человек, это единое целое из двух половинок – мужчины и женщины. Лишь в этом случае, когда эти половинки живут в унисон, в такт друг с другом, вся жизнь понятна, осязаема и раскрывается в своей истиной красоте и неповторимости. Один мужчина или женщина наблюдают и чувствуют её лишь с одной стороны. Необъёмно. Плоско. Грубо. И отношение поэтому у них к жизни грубое, плоское, синтетическое. Они чувствуют только свою боль, свой холод и тепло, свою усталость и свое счастье, не понимая, что счастье любимого во много раз ярче для тебя лично, но в прочем, как и горе и тем более смерть.
Свое горе, своя смерть становятся менее значимы с присутствием любимого человека. Вот она настоящая истина жизни. Любовь превыше всего, даже смерти. Ну что Вам за жизнь без любимых.
Рассвет придёт!
Почему-то постепенно созревает уверенность в этом. Видимо ровнее становится дыхание. Рука затекла, пульсирует что-то в плече, надо бы повернуться на другой бок, но страшно разбудить, вдруг от этого что-то зависит. А может именно от этого зависит всё. Вот я лежу на этом боку, а кто-то там смотрит и проверяет, на сколько мне дорог этот человек? Глупо. Но кто знает. Вот повернусь, а потом простить себе не смогу. И чего об этом думать? Лежи и всё.
Опять машина? Контур руки стал немного виден. Облака стали реже? А вдруг рассвет! Страшно надеяться, что приближается рассвет.
Не машина. Значит облака.
Нет рассвет, уже точно! Вот и вокруг занавесок появилась еле различимая полоска света. Скоро рассвет. Спать не хотелось вовсе. И сейчас не хочется. На смену ночным страхам приходит уверенность, что всё кончилось. Всё будет хорошо. Что будет и лес, и озеро, и отпуск, и клумба с розами, выхоженными её руками, будет
всё. Будет ещё долго, очень долго. Всё закончилось, всё обошлось!
Во всяком случае на этот раз.