Лисий хвост.
Иван Аркадич Маняшкин хлопнул еще рюмку, упал со стула и умер. То есть тело его перестало функционировать. Оно было вскрыто, обследовано, зашито и закопано. А сам Иван Аркадич просто уснул.
Сначала ему ничего не снилось. Потом начались невнятные мутные видения, одновременно тревожные и расслабляющие. Постепенно они переросли в четкие образы, у снов появились сюжеты. В основном это были вольные фантазии на ностальгические темы. Но частенько снились и свободные полеты, Аркадич в них отрывался от земли, поднимался все выше и выше, выходил в открытый космос и устремлялся к далеким звездам.
Однажды он открыл глаза. Вокруг было темно, тепло и тихо. Так бывает, когда просыпаешься двадцатого декабря в воскресенье в пять утра. Понимаешь, что все еще спят, что вставать еще не скоро, а под одеялом так тепло и уютно, - и снова засыпаешь. Вот и Аркадич улыбнулся, повернулся на другой бок и опять уснул.
А через некоторое время (кто знает, через час или через год), Аркадич услышал шум, как будто где-то рядом пролилось ведро воды. И ему стало как-то неприятно и зябко. А потом всё вокруг зашевелилось и затряслось и Аркадича стало засасывать в какой-то водоворот. От страха он зажмурился, сжался в комок и стал молиться.
И пока он молился, на него снизошло озарение: он понял, что переживает в эти минуты свое собственное новое рождение. Аркадич сосредоточился, пробежался по основным вехам памяти, собрался с силами и разлепил зажмуренные веки, готовый увидеть мир глазами младенца и немедленно поведать обо всем пережитом человечеству. Но в глаза ему ударил свет настолько яркий, что Аркадич непроизвольно снова зажмурился и закричал: «Да чтоб вас коромыслом!» Каково же было его удивление, когда он услышал себя: голос тонкий и сиплый, а вместо членораздельной речи какое-то бульканье. Он хотел прокашляться, но неожиданно стал задыхаться, и тогда огромная тень нависла над ним. Аркадич, превозмогая страх и боль, снова открыл глаза и увидел перед собой нечто, больше всего похожее на гигантский лисий хвост. Это был просто хвост, без лисы. Он нависал, покачиваясь, над Аркадичем, а из самого его кончика торчали на коротких стеблях четыре огромных черных бусины, похожие на выпрыгнувшие из орбит глаза. Аркадич онемел от ужаса, а чудовище стало издавать странные булькающие звуки (при этом, откуда идут звуки, не было понятно, но в это время шерсть на теле монстра волнообразно поднималась). Наконец Аркадич пришел в себя настолько, чтобы истошно заорать, но у него снова получилось только сиплое бульканье, подозрительно напоминающее звуки, издаваемые огромным Хвостом. А потом Аркадич увидел в шариках-глазах монстра свое отражение, и снова зашелся неистовым бульканьем – он тоже был Хвостом, только очень маленьким и почти лысым.
(Надо сказать, что в эту же секунду Лида Савина истерично захлопала перепонками, осознав, что она родилась не только не человеком, но и не на Земле, Сиасиуили Ааи жалобно скулил в тщетных попытках сжаться до размеров горошины, а Влоэ Эвол Уллауллэ излучала хаотичное свечение, обнаружив, что вместо 10 полупрозрачных псевдоподий у нее 38 разноцветных граней.)
Итак, Аркадич с ужасом и трепетом разгадал одну из хитроумных шарад мироздания. И, во что бы то ни стало, решил поведать этот секрет людям. Ну, то есть Хвостам. Да какая разница, они ни чем не хуже. Возможно на Земле, подумал Аркадич, в эту же секунду с содроганием взглянул на своих новых родителей такой вот бывший Хвост, и он тоже расскажет там всем, что и как. А Аркадичу не привыкать, кем он только не был: и студентом техучилища, и сварщиком, и грузчиком, и дворником, и рыбаком, и грибником, и отцом пятерых детей, и баянистом-самоучкой, - можно и Хвостом побыть.
И Аркадич стал пробивать себе дорогу к пониманию. Он учил новый язык, который имел всего пару звуков, похожих на человеческие, и те издавались совсем другими местами. Учился передвигаться, общаться, адаптироваться к совершенно новому миру. Знаний было так много, Аркадич так жаждал их поглотить, так мечтал о том моменте, когда сможет, наконец, доступно поведать Хвостам о своей прошлой жизни и о Великой Тайне! Его новый, детский мозг захлестнуло огромным потоком информации. Однажды Аркадич понял, что не может вспомнить русский алфавит. Он решил, что это не так уж и важно в масштабе глобальных новостей, которые он несет миру, но надо всё же припомнить на досуге. А потом и об этом забыл.
А к тому моменту, когда Аркадич научился членораздельно и осмысленно выражать свои мысли, он уже не помнил ничего о себе, о планете Земля, о смерти и о новом рождении. Он забыл, что его звали Иван Аркадич Маняшкин, и называл себя Ббуырхрхбрухры. И все остальные его так называли. И только любимая мама ласково звала его Рхрх.