Глава 17:http://www.proza.ru/2011/03/19/957
Пять минут, пять минут, бой часов раздастся вскоре!
Пять минут, пять минут, помиритесь те, кто в ссоре!
Пять минут, пять минут — разобраться если строго,
Даже в эти пять минут можно сделать очень много!*
- Может пройдет?
Стоит передо мной, как обмочившийся глупый малыш.
- Нет, давай, вызывай!
- Ты уверена?
- Издеваешься? Дуй за скорой.
Мы проговорили всё тысячу раз. Мы приготовили всё за месяц вперед. Мы подготовились и материально и духовно, но сейчас это «всё» вылетело у него из башки. Так ведут себя дети, когда их отрывают от матери, - у маленького человечка настолько страх и отчаяние перемыкают сознание, что невольно задаёшь себе вопрос, - как бедный не сходит с ума от таких ежедневных расставаний.
Кто за кого боится, или за что? Сейчас этому растерянному ребёнку в грубовато-любовной форме медсестра объяснит, что нечего переживать, не он первый и не он последний … и отправят насильно домой, а я останусь. Мне ещё страшнее. А вдруг что и не так, а вдруг я не смогу, как та овца, а вдруг, да что, блин, происходит! Больно! Больно, а им начхать.
- Лежите, женщина, лежите, - охренеть, не встать, кто-то внизу наматывает мои кишки на локоть.
- Вот-вот головка! Да кричи, кричи.
Чего кричать, не маленькая, могу и потерпеть.
- Слушай меня, девочка, или ты сейчас заорёшь, или у тебя глаза треснут, выбирай.
- Ы-ы-ы-а-а-а, - и заткнулась, сама испугавшись этого нечеловеческого рычания.
- Девочка! Мамашка, поздравляем, вот смотрите, ваша дочь. Ну, молодец, ну умница, отдыхай, всё, отдыхай. За пять минут! Другие на унитазе дольше сидят.
Да, - « Пять мину-уут, пять минут, это много или мало? Пять мину-у-ут, пять минут, не начать ли всё с начала”, - вот так наперекосяк и отдалось эхом с расслаблением. Одно беспокоило, - ребёнка повертели перед носом и унесли, а я его не запомнила. И признаться в этом было неловко и некому, - все перекинулись на соседний стол и вертелись около орущей бабы, забыв про меня. Не то чтобы я боялась, что детей перепутают, но всё-таки. Немного тревожило, чуть-чуть тревожило, просто из головы не выходило, да просто застряло в башке, заклинило, как три ноты тридцать раз подряд.
Когда повезли в палату, не выдержала.
- А когда ребёнка отдадут?
– Завтра утром, успокойтесь, мамашка. Рано-рано утром.
Что-то мне это напомнило, - а, я сама так врала на работе, - « Мама сейчас придёт, ну не плачь, маленький, мама в магазин за конфетками сходит и придет».
И опять по мозгам, - « Пять мину-у-ут, пять минут, это много или мало?» - Ночь по пять минут, это вечность, но отделаться от них не удастся, мне ли себя не знать.
Как только занесли дочь в квартиру, Такеш велел мне её распеленать, придирчиво осмотрел, а потом прошептал что-то в малюсенькое ушко, мне показалось, - «Маленькая».
Он вздохнул.
- Это надо было сделать на седьмой день, так отец велел, но можно и на сороковой повторить.
- Что повторить?
- Имя её, теперь она с именем, значит с душой.
- Какое имя, второе, секретное? Мне его знать не положено, да?
- Почему второе, самое настоящее имя, - Малика её зовут.
– Малика, это Лика?
- Малика, это Малика.
У него духа не хватало глянуть на меня, он сосредоточено рассматривал дочь.
– Нет, классно конечно, а я тут рядом не лежала, да?
- Ты радуйся, что первый не сын, а то батя запросто мог бы его забрать. Обычай есть такой у нас, - первого внука дед с бабкой могут воспитывать. Кормить когда будешь?
- А что?
- Посмотреть хочу
Вот оно как изменилось, - то он первым делом меня раздевал, а тут больше недели не виделись, а он от ребёнка не отходит. Даже когда, наконец, ко мне потянулся, - шепчет мне, а поглядывает на детскую кроватку, и всё так тихо-тихо, как за яблоками в соседний сад слазил.
Вышла из душа, он уже с карандашом занят и не трогайте его ради всего святого, и отстаньте со своими нежностями. Да и чёрт с тобой, надо хоть дома осмотреться, - в холодильнике пусто, в кастрюле пусто, а в роддоме сейчас обед…
Пол года хватило, что бы все стены были завешаны набросками дочери в лежачем, сидячем, на руках, на ногах и в профиль и в анфас. На меня со всех сторон глядел малыш с азиатским разрезом глаз, смугленький, пухленький и с панковским белым пушком на голове.
Это ангелоподобное создание никак не ассоциировалось с монстром, который постоянно висел у меня на руках. Никогда бы не поверила, что человек может неделями не спать, - моя дочь могла, и её не волновало, что мы-то хотим, что мы согласны спать и стоя, и сидя, лишь бы спать. И не было ни дедушки рядом, ни бабушки, и свалить это чадо не на кого.
Хануя была не в лучшем положении, - вечно сонная, пузатая вторым и казалось, что это не она водит Санька за руку, а он ее.
Сжалился над нами Тихоня, который всегда хитро щурился, разговаривая со мной.
- И я бы твоего молочка попил, спать перестал. Не иначе живая вода, а не молочко.
Такеш встревал.
- Да это молоко от бешеной коровки, силища то у неё не меряна.
- Рано ей ещё под мерина, ей ещё под жеребца хочется, видишь, взбрыкивает как.
Они издевались надо мной, хотя понимали, - я на грани. Еще месяц ночных бдений и я отправлюсь в психушку.
Тихоня согласился подменить мужа на работе, пока мы слетаем к родителям, покажем внучку им и тете Оксане, раз врачи не могут помочь.
Пока наши родители воевали за возможность потискать Малику, мы с Такешем отсыпались. Отсыпались и гуляли по совхозу, пьяные от свободы и свежего воздуха. Очень много улыбались, очень много слушали, очень много рассказывали, очень много ели и опять отсыпались. Жаль одного, - не застали Любкину мать. Забрала её Любка к себе, и Валерку туда перетянула. Возле нас уже второй дом пустует, разваливается, а у дома Лацужихи крыша совсем провалилась.
Но больше всего поразило, что на нашей поляне не играют дети. Это невероятно, - сколько мы себя помним, поляна была тем местом, куда стекались все, от мала до велика, и там, на поляне, решались почти все вопросы, разборки, судьбы. Заросшая поляна почему-то огорчила больше всего, - больше обмельчавшей речки, больше разрушенного на половину и опустевшего военного городка, больше брошенных заколоченных домов.
У дочери от круговерти незнакомых лиц и рук что-то замкнуло в головке, а может чем и опоили бабули, но спать она стала как нормальный человечек. В семью Такеша я отдавала её не волнуясь, он успокоил, что до тринадцати лет Малику никто не будет склонять к вере, никаких обрядов, никаких ритуальных танцев не предвидится. Тетя Алия вздыхала, - какие обычаи, какая вера, всё не так, - Абай женился хоть и на казашке, но с юга, совершенно другого и рода и положения. От Такеша отказалась невеста, Жакеш слышать о своей не хочет, а у Баян совсем нет жениха. Скоро одиннадцать ей, а сторговаться не с кем. Дети чётки в руки не берут. Какие уж тут обычаи. Я её слушала и рассматривала свои ладошки, - посчитала бы их сейчас апайка чистыми? Можно ли мне назвать их чистыми, - нет, уже нет, хотя и мою чаще и ногти не грызу.
- «…корни». – « Пап, какие корни, что ты меня всё с деревом сравниваешь, я и так наполовину деревянный, саксаул-бала», - Такеш постучал тростью об пол. Этот разговор не предназначался мне, тем не менее, окончание его я невольно подслушала.
Так вон оно что! Мне улыбаются, мне кажется даже рады, а на самом деле? Воображение уже рисовало страшные картины отлучения, обрезания и даже сжигания поросли на корнях. Понеслась домой, стала кидать вещи в чемодан, собирать Малику в дорогу. Слава Богу, она у моих. Вот и Бога вспомнила, когда приспичило, а то всё Аллах да Аллах. Предатели. Мамка с папкой, не понимая ничего, вертелись и мешались под ногами.
Такеш явился в тот момент, когда я пыталась родителям что-то объяснить, но это у меня плохо выходило, так как я сама не всё поняла. Родители деликатно удалились. А он развернул меня к себе и, глядя прямо в глаза, зашипел.
- Если еще хоть раз, не разобравшись, схватишь дочь на руки, … убью. Если не сбережешь её, не углядишь, … убью. Если что скрывать от меня будешь, … убью.
. Это было невозможно, - два человека! Только что, один с шакальими холодными глазами заставил сердце остановиться, а другой через пару секунд, как ни в чём не бывало, смеялся.
- Батя чётки мне впаривал да просил, чтобы я в городе в мечеть сходил хоть раз. Мечеть в городе есть? Внимания не обращал. Чего застыла, она есть? У тебя сейчас глаза вылезут, проморгайся. Нет, Стеш, ну нельзя же быть такой отмороженной, отомри.
Но дышать я не могла, застыла в онемении и из глубины вместе со вздохом всплыло детское, - « Алхамду лиллях!!!», в смысле, - етит иху мать! Вот и познала я великую тайную силу, которой наделен дядя Жамбай, вот и у моего мужа она есть.
Чуть позже стало ясно, что пока он ворчит, кричит и спорит, у меня есть право решать, если развернёт к себе, посмотрит тихо, пристально, значит решение уже принято, без возражений. И не обижалась я на него, и не боялась, просто нахлынет тёплая волна повиновения, когда перед силой с уважением преклоняешь голову, - « Ты победил, ты главный». Я люблю такие игры, когда побеждает сильнейший, я люблю, когда игроки не нарушают правил.
Перед отъездом уговорила Такеша сходить к Саше на могилку. С дочерью, - глупо, но показалось, что Сашка будет рад с ней познакомиться. Может, я опять себе что напридумывала, но казалось, что он ждёт нас, всегда ждёт. Может и не нас, а просто хоть кого рад увидеть. Невозможно смотреть годами в пустоту.
Положили цветы и на могилу Лацужихи, - как ни шутила Катька, а забыть бабку не получалось, конфеты действовали.
По дороге к дому встретили знакомую с месячным ребёнком в коляске. Такеш с дочерью двинул домой, а мы по-бабьи зацепились языками.
– К кому на кладбище ходили?
- К Сашке Ветрякову, помнишь его?
- Так он же не родственник вам.
- Причем здесь родственник или нет. Хочешь верь, хочешь нет, а постою возле, поговорю с ним и легче становится. Вот дочку носили, спит плохо. Только языком не трепи по совхозу, возьми и сходи тихо к нему, когда приспичит, может и тебе поможет, кто его знает.
Не знала я, для чего всё это сочиняла на ходу. Просто понесло, бывает же так, болтаешь, лишь бы болтать. Задумалась потом, - ну ничего страшного и не произошло, и уверенность появилась, - теперь Саше будет кому улыбаться. Теперь и зимой к нему тропку протопчут. А я что, я с боку, я по секрету сказала, без свидетелей.
Хануя без проблем родила второго сына, с месяц посидела дома, а потом заявила, - « Всё, перед мужем я программу выполнила, пора за себя браться», - и подала заявление в институт.
- Стешка, вылезай из своих горшков, вперёд двигать надо, пошли за компанию. Ну не будешь же ты вечно в этих яслях, ты загнёшься там лет через пять, спину сломаешь.
- Почему не буду, с радостью буду, мне нравится. Хануя, ну какой из меня педагог, отстань, не хочу, да и Такеш не отпустит.
– Ирка я, Ирина Львовна, если хочешь знать. Дочь настоящего льва, раз человеческих родителей не нашлось. Отхануилась, и так говорю и все оглядываюсь, как бы ни ляпнуть что при ребёнке.
На вид да, это далеко не та Хануя, как несколько лет назад, что и говорить, солидная, ухоженная с надменным взглядом женщина, но меня-то не проведешь, Хануя - это пожизненно. Если идёт она с семьёй по улице, то с таким гордым и неприступным видом, как будто у неё одной муж и дети, как ордена на груди, а все вокруг так, без роду, без племени. Если на работе это воспитатель, перед которой трепещут и дети, и родители, то наедине со мной, это та же Хануя, ни больше, ни меньше.
– Понятно, Ирина Львовна, только отвали от меня со своей учёбой.
- Бог с тобой, иди хануй, родная.
Нет, Хануя, она и есть Хануя, - так тепло и нежно только она способна послать.
Мне жаль, что Такеш не стал другом Сергею, не нашлось у них общих интересов. Он привязался к Тихоне, - клещами не оторвёшь, все разговоры о нём, все время с ним, все дела с ним. Мой покалечен по несчастью, Тихоня по жизни, - ни работы у него, ни жилья своего, ни семьи, ни детей. Может поэтому и сошлись, и не в картинках тут дело.
Продолжение http://www.proza.ru/2011/04/10/914
*Музыка А. Лепина
Слова В. Лившица