- Хайди! – махнул рукой мальчишка в зимнем тулупчике. Он стоял в окружении галдевшей ребятни на крутом горном склоне, запорошенном серебристым снегом.
- Аколо е перикулос! – поднял брови его сверстник, перекрикивая шумную толпу.
- Ну, аколо ну перикулос! Эй да! – настаивал тот, сел на снег, оттолкнулся руками и заскользил по склону. За ним последовали остальные, весёлым криком обозначая свой спуск.
Ребятишек окружал горный пейзаж, раскрашенный белизной и обдуваемый напористыми хриплыми ветрами, совершавшими свои орлиные полёты в сухом, потрескивающем морозом пространстве горных высот. У подножия горы, в низинах виднелись пятна карьера, где летом добывают известняк. Высоко над головой настойчиво пробивалась солнце сквозь облачные сугробы. Ребята спустились в пещеру, в которой, как говорят старейшины села, жили очень-очень далёкие предки молдаван.
- Хай ку мине сэ имперстим каса ин одай! – эховато сгорлопанил глава юных путешественников и побежал к проёму в стене, - Астай одая мя! – сел на корточки, и стал дыханием греть свои холодные кулачки. Мальчишки рассыпались по углам и последовали его примеру.
А когда игра в «дом» и «комнаты» прискучила, они вышли из пещеры на воздух через другой проход и остановились на краю пропасти. Перед их взорами предстало огромное село домов в пятьсот, снежной тучей терявшее один свой край за грудью скалы, а другой – за высоким холмом, отчего-то названным в народе «вороньей горой»; на ней виднелось несколько жилых домов, окружённых густо напудренными стогами сена. Где-то в центре посёлка колокольным перепевом хихикала церквушка. И ветер, насыщенный этим звонким смехом, носился по вершинам скал, задевая шершавым плечом компанию пацанят. Они стали шумно разбираться в представшей перед ними «карте», тыкая пальцами перед собой.
Гордые, что достигли головокружительных высот и узрели с них свою малую Родину, мальчишки собрались спускаться, но это оказалось сложной задачей. Когда же спуск был найден, стало ясно, что скатиться, как с горки, не выйдет. Они спускались, переступая с камня на камень. Вдруг самый высокий из ребят поскользнулся и покатился вниз, туда, где ползла у подножия горы замёрзшая по бокам речушка. Он выкатился на тонкий лёд, который не замедлил хрустнуть и проглотить мальчика. Ручеёк был неглубоким, но маленький Михай погрузился в него спиной и потому - с головой; его каракулевая шапка мокрой кошкой запрыгала по волнам. Из воды показалось поражённое бледное детское лицо. Посиневшие губы скривились и чуть ли не по слогам звали на помощь. Холодная вода вонзила в тело ребёнка мелкие острые иглы, которые проткнули, казалось, его насквозь.
Друзья подоспели быстро. Они вытянули его на берег веткой, отломанной у одного из речных деревьев. И тогда бедняжке стало так холодно, как никогда ещё в жизни.
Ребята принесли его домой. Мать в панике бросилась к нему, задыхаясь от волнения и раздевая его, мокрого, ледяного; она окрикнула отца, что дремал на печке; подбежали две сестрички. Всей семьёй они захлопотали около Михая.
Прислали врача… Его желтое морщинистое лицо с чёрными усами было последним, что видел мальчик, выплывая из полусознания в свой далекий реалистичный сон, как в другой мир….
Он искал среди множества комнат свою, но никак не мог найти. Стучал в сотни дверей, спрашивал прохожих, но всё было тщетно. Ему отвечали: «Ну, астай одая мя!» . Но несмотря ни на что он упрямо шёл дальше, по лабиринтам коридоров, чётко решив для себя, что не угомонится и не станет счастливым, пока не отыщет её.
Родители не знали покоя ни днём, ни ночью. Отец топил печку, не сбавляя градуса. Мать изрядно исхудала; глаза опухли от слёз. Она круглыми сутками просиживала у кровати сына, выживая холодную тряпку в ковш и аккуратно укладывала её на лоб бредившего ребёнка, брала его за руку, горестно приговаривая:
- Фечор меу… Михай… ту есть путерник ла ной…
А он всё шептал о коридорах, комнатах, дверях…
Но скоро температура спала, и мальчик почувствовал себя абсолютно здоровым и полным сил. Настенные часы обозначили глубокую ночь. Он поднялся с кровати; под ногами вертелся пронырливый сквознячок, залетевший из-за приоткрытой двери. Михай позвал родителей, но никто не откликнулся. Наверно, я один дома, подумал он и начал одеваться на улицу. Натянул калоши на тройной слой шерстяных носок, надел большой отцовский тулуп и, шаркая ногами, вышел во двор, застеленный снежными простынями, сказочно мерцавшими разноцветными звёздами при свете яркой луны, тускло светлившей с недоступной высоты.
Кругом царили тишина и спокойствие. Мальчик напряжённо думал, куда все могли деться. Тогда он решил пойти к соседям; вышел за дощатый зелёный забор на скользкую дорогу, прошагал до калитки напротив, уныло скрипнул ею и появился на чужом дворе. В запотевших жёлтых окнах двигались тени. Михай постучал в дверь. Открыла худенькая старушка и возмущённо погнала со двора.
Михай хотел спросить, не у неё ли сейчас его родители, но та даже слушать не хотела! Озадаченный, он вышел на дорогу, поправляя на голове съехавшую набок кушму. В других соседских домах тоже горел свет. Отчего люди не спят в столь поздний час? Он поднял голову к небу так, что его шапка глухо упала на землю, да так и остался стоять, заворожённый увиденным. Ночной небосвод плескался сизыми волнами, которые медленно текли за село, гонимые морозным ветром высот. Это было необъятное озеро, похожее на их Драгиште; дно неба терялось в водных толщах и не было различимо, а может, его и не было вовсе. По волнам лениво плыли потрескавшиеся льдины; они сталкивались друг с другом, разбивались на осколки и соединялись в новые причудливые оживающие фигуры. Из глубин неба с трудом пробивался луч утонувшего круглого фонаря… Михай не верил своим глазам. Может, он спит? Небесное озеро водным куполом нависло над селом, и трудно было вообразить, какая могущественная сила держит его.
Откуда-то приближалась музыка, переливаясь чириканьем пастушьих рожков и звяканьем бубенцов; в эту мелодию вплетались весёлые мужские голоса, стучавшие по мёрзлому воздуху новогодними ритмичными стихами, в которых слышалось то «Христос», то «Колинда», то «Ла мульц ань» . Это был рождественский «край». Он веселой праздничной толпой проследовал мимо по соседнему перекрёстку. Михай отвлёкся на них, но затем снова поднял взгляд к небу. Скорее, оно перестало таковым быть, и в его ряби он стал различать силуэты людей и обстановку, перевёрнутые зеркально кверху ногами, как будто отражая то, что находится на земле. Но это была совсем другая картина: на волнах неба медленно колыхались костры и столбы, к которым были привязаны люди; всё вокруг них было охвачено пожаром – горели дома, деревья, заборы, повозки… Проплывшая льдина открыла отражение человека, одетого в золотое одеяние и поднявшего руки над головой. Возле костров топтались люди с большими крестами. Картина в небе становилась всё отчётливее, оживлённее, и мальчику показалось, что он уже слышит чей-то торжественный голос, гулом падающий на село.
Раздался оглушительный треск, как трещат льды в Заполярье. Опора под ногами мальчика и всё, что окружало его, начали крениться. А это гигантское озеро перетекало набок; земля становилась на место неба, а небо – на место земли. Ноги мальчика скользили по заледенелой дороге, он успел добежать до ближайшего дерева и вцепиться в ствол. Вокруг творилось что-то невообразимое: всё двигалось, падало, скрежетало… Дома хлопали дверьми, внутри них билась посуда, кричали люди; кто-то выбегал на улицу и, скатываясь по наклонённой земле, грузно падал на стены и заборы. Деревья, повинуясь силе крена, наклоняли свои голые чёрные ветви. Взъерошенные кошки забирались на них, а собаки пытались прятаться в конурах, но скользили лапами по снегу, непонимающе скуля. Лошади и коровы, привязанные к внутренних стенам хлевов, мычали, ржали, падая на бока.
- Ма-ма! – кричал Михай, который уже с трудом мог держаться. Тогда он вскарабкался на дерево и обнял его ледяную толстую ветку. Под человеческие крики, собачий лай, мычание коров, общий грохот и скрежет, земля, в конце концов, встала вертикально, а когда начала опрокидываться, всё с неё посыпалось в волны гигантского океана; из его бездны выполз червяк воронки, который скоро разросся и превратился в свирепый водоворот, проглатывавший всё, что падало с земли: людей, животных, предметы, повозки… Он, как вдохом, засасывал в своё чрево всё без разбора; размеры его трудно было охватить взглядом, а осознать – совсем невозможно.
Раздались оглушительные гул и грохот, и стало ясно: земля медленно опускается в воду… Михая поглотило могучее влажное дыхание водоворота, волосы дыбились, как от сильного шторма; он сощурил глаза и закрыл вовсе. Ветка в руках хрустнула и, отделившись от дерева, понесла мальчика в самый центр воронки…
- Щи май фащь, Михай? – откуда-то из небытия раздался деловитый мужской голос, - Ммм… бун, фоартэ бун… Ну-й температура, диспозиция е май буна! Копилуль думневоастра е витязуль!
Ссылки:
С молд.: «Идём!».
С молд.: «Там опасно!»
С молд.: «Нет, там неопасно! Ай да!»
С молд.: «Ай да со мной делить дом на комнаты!»
С молд.: «Это моякомната!»
С молд.: «Нет, это моякомната!
С молд.: «Сын мой… Михай…Ты сильный у нас… Ты – воин…»
С молд:новогоднее поздравление, дословно «Во многиегода!»
"Край" - рождественское предсталение по молдавскими обычаям.
С молд.: "Как дела, Михай?.. ММ,хорошо, очень хорошо! Температуры нет, самочувствие лучше! Ваш ребёнок молодец!"