ТАРАКАНЬИ БЕГА
Я лежу в чёрном пространстве на специальной тележке, которая висит в воздухе и может занимать любое положение. Полностью отдавшись лёгкому покачиванию, прохладному ветерку, который дует откуда-то снизу, радуюсь ощущению необыкновенного покоя. Огромная аудитория института заполнена до отказа людьми в белых халатах. Тележка медленно в воздухе разворачивается и повисает вертикально, чтобы все могли меня видеть. Лектор с указкой продолжает лекцию...
- Перед вами, товарищи студенты, больная, которая сейчас умрёт. Обратите внимание, умирание начинается со стоп обеих ног. Они холодеют, становятся не чувствительными к касанию. Вот уже бесчувственна вся нижняя половина тела, грудь. Умирание происходит медленно, как бы обволакивая холодом и тяжестью всё тело. Наконец, умирание доходит до головного мозга. Заметьте, товарищи, головной мозг умирает последним, он ещё пытается...
Открываю глаза... Чувствую тяжесть во всём теле и невозможность двинуться. Лежу на спине, но не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Голова кажется огромной тяжёлой глыбой, как бы впаянной в подушку. «Умирание происходит медленно», - повторяет мозг фразу лектора. «Чепуха, - мысленно отвечаю я себе. – Я живая. Глаза же видят! Я в своей комнате... Это был всего лишь сон. Какой сегодня день? Надо вспомнить... Надо встать...»
Пытаюсь встать, но не получается, тело по-прежнему не двигается. «Спокойно, - говорю себе, шевеля пальцами ног. - Надо встать...» Медленно передвигаю негнущиеся колоды ног к краю постели, разворачиваюсь всем телом и оказываюсь поперёк дивана. Ещё усилие воли, и я сползаю на пол, спина упирается в край... Сердце неистово клокочет, бьётся в груди и в горле. Кажется, что сейчас оно птицей выпорхнет из меня, и я вместе с ним буду свободна! Страха нет... Сидя на полу, спокойно жду освобождения... Но вот сердце успокаивается, тело вновь послушно моей воле, и я медленно встаю с пола.
Ночной, холодный ноябрьский ветер открыл мою балконную дверь и гуляет по кухне. Скрежетом рассохшейся двери нарушаю тишину дома, выгоняю ветер на улицу и ставлю точку в ночных видениях. Белые пятна подтаявшего первого снега на чёрных газонах улицы напоминают белизну халатов в чёрном пространстве сна. Умирание? Нет! Я пока жива, и надо жить дальше. Ради Анечки я должна справиться со всеми проблемами. Но как?!..
В тёмном окне дома мерцает огонёк сигареты тихо плачущей женщины. Ночная Москва равнодушно шелестит шинами редких в эту пору машин, в вязкой сырой темени глохнут вздохи миллионов работающих матерей, которые, как и моя героиня, не могут найти выход из создавшихся жизненных ситуаций. Где вы, психологи, психоаналитики?! Да, да! Знаю... Вы открыто появитесь через десять лет, а пока вы – атрибут буржуазного мира, и советским женщинам приходится справляться с душевными травмами самим. Некоторые не справляются... Статистики фиксируют рост женского алкоголизма и суицидов. Седой тенью стою рядом и, пытаясь понять причину душевного кризиса, спрашиваю:
- Чего ты хочешь?
- Чего хочу? – нервно усмехнувшись, переспрашивает она. - Хочу зажмуриться и превратиться в одного из отвратительных тараканов, которые хозяйничают в моём доме. Уползти куда-нибудь, в темноту, подпол, чтобы меня больше никто не нашёл, чтобы разом исчезли большие и маленькие проблемы, которые саднят мозг и сердце.
- А если серьёзно?
- Не знаю... Я не хочу, чтобы меня везде унижали - на работе, дома, на улице, в магазине – везде! Не хочу!!
- Ты вчера сдавала очередную передачу начальству?
- Да.
- Муштаев опять тебя ругал?
- Ругал? Нет! Он меня презрительно поучал. Предложил из режиссёров перейти в портнихи. Но передачу принял, не сделав ни одного замечания.
- Да... Делать каждый месяц получасовой спектакль-сказку для начинающих учить испанский язык очень трудно. И актёры у тебя - не профессионалы, а студенты и преподаватели языковых вузов.
- Прибавь ещё одну передачу для знающих язык о знаменитых испано-язычных людях, об испано-язычных странах и городах, об их традициях.
- Да, да… За минимальное количество репетиций ты пытаешься сделать из участников передачи актёров, органично исполняющих свои роли, а на записи передачи стараешься успеть записать всё быстро, потому что лишнего студийного времени не дадут. Ты по ночам делаешь подробнейший режиссёрский сценарий, продумываешь технологию съёмки, дальнейший монтаж, чтобы всё успеть. И всё-таки не успеваешь отработать каждый кадр более тщательно, а куратор отдела, Муштаев, потом унизительно, как щенка в лужу, тычет тебя носом в огрехи, ругает за непрофессионализм... Но неужели это такая уж важная для тебя проблема? Амбиции разыгрались? Аплодисментов захотелось? Раньше, вроде бы, комплексом отличницы ты не страдала.
- Причём тут амбиции?! Я без его поучений знаю, что могла бы сделать лучше, даже со своими средними способностями. Стыдно и досадно, что из-за нехватки времени приходится выдавать «сырую» передачу. Совесть мучает...
- Конечно, ни на что не хватит времени, если ты будешь заниматься одновременно режиссурой и семьёй, профсоюзом и своим кооперативом...
- Я всё всем должна и ничего не успеваю! Чувствую, что всех вот-вот подведу! Мне страшно... Я не могу, не хочу больше мчаться по жизни, утираясь от плевков и глотая оскорбления!!!
- Ну-ну... Спокойнее... Истерикой делу не поможешь. Ведь ты сама виновата в том, что ничего не успеваешь. Зачем взяла на себя столько нагрузок?
- Люди просят помочь... Как им отказать?.. Но общественные нагрузки – это не самое страшное. Вот семья...
- Что семья?! Муж не пьёт, не бьёт, по бабам не ходит, еврей. По народным приметам – идеальный муж...
- Идеальный?! Молва о достоинствах еврейского мужа – очередной миф. Живя с ним, я убедилась, что дело не в национальности, а в самом человеке.
- Что тебя не устраивает? С появлением Анечки ваши отношения, кажется, стали теплее, сердечнее. В прошлом году, когда ты первый раз за три года уехала в Плёс в отпуск, он писал тебе потрясающе нежные письма.
- Да... А когда вернулась, нашла такого же себялюбца, зацикленного только на себе и своих проблемах. Ни физической, ни моральной, ни материальной поддержки я от него так и не дождалась.
Яркий свет разлился по кухне, и несколько жирных тараканов разбежались по щелям.
- Накурила-то, накурила как... - ворчит Илья, лениво почёсывая под майкой живот. – Чего стоишь? Пора Нюшу поднимать. Что есть будем? - спрашивает он, заглядывая в холодильник и поднимая поочерёдно все крышки кастрюль и сковородок.
Быстро смахнув навернувшиеся слёзы, она отворачивается от окна. Серый рассвет хмуро вползает в утро трудового дня...
- Ну, вот... Опять описалась! - огорчённо корит она Аню, вынимая её из мокрой постели. – Ты же большая уже, надо на горшочек ходить.
- Нет. Я не описалась, я вспотела, - протестует дитя.
Завтрак, умывание и одевание Анечки, последний поцелуй детской щёчки... Первые сорок минут утра кончаются. Перед уходом Ильи с Анечкой в детский сад уже у дверей с надеждой в голосе она спрашивает Илью:
- Может быть, возьмёшь сумку? Нужно купить картошку, морковку... Овощи кончаются... Я дам деньги.
- Нет! Мне некогда в очереди стоять. И сегодня на работе есть дела. Надо писать отчёт по командировке.
- Но по утрам в магазине мало народу. Можно до работы успеть! Мне же тяжело самой всё таскать... - с раздражением настаивает она.
- Не таскай. Кто тебя просит?
- Ладно... Аню вечером заберёшь? У меня вечером репетиция.
- Заберу...
Хлопнула дверь. Она осталась одна и, вздохнув, начала утреннюю уборку квартиры. «Так... Какие дела у меня сегодня? Репетиция – во второй половине дня, приём жильцов, слава богу, завтра вечером. Значит, смогу сейчас забежать в магазин. Надо купить овощи для щей и молоко», - думает она, убирая уже чистую посуду после завтрака в буфет. Телефонный звонок прерывает её мысли. Не заметив, выпавшего из буфета таракана, она бежит к телефону.
- Натэлла?.. Привет. Ты утром будешь на работе? Тут стоит Алла, хочет сдать деньги на продуктовый заказ. Брать у неё деньги? Она есть в списках?
- Сегодня же надо сдать деньги за заказ! Забыла... Валя! А автобус в магазин заказан?
- Да... Я его ещё вчера заказала. Так что со списком?
- Посмотри в правом верхнем ящике моего стола, там список.
- Так... Погоди... Смотрю... Нет тут никакого списка, только сценарии...
- Неужели я список взяла с собой? Погоди, сейчас посмотрю в портфеле... Да... Он у меня... Аллы в нём нет... Валя, я сейчас приеду, а ты пока позвони в магазин. Может быть, дадут не 50, а 60 заказов? Люди сегодня обязательно будут подходить ещё.
Положив трубку, она достала кошелёк.
- Так... 26 рублей надо отдать за заказ, 2.50 – овощи, молоко, сметана и хлеб, остаётся до зарплаты 1.50 рубля... А зарплата только через неделю... Ну, ничего... Чулки отменяются, в брюках дырки не видны... Как-нибудь дотяну...
Быстро одевшись, с неприязнью посмотрев на себя в зеркало, она убегает на работу... «И швец, и жнец, и на дуде игрец»...
Ей всё труднее выполнять обязанности хозяйки, считающей копейки и добывающей в бесчисленных очередях продукты, таскающей тяжеленные сумки, не успевающей как следует привести дом в порядок, в котором всё вольготнее чувствуют себя тараканы. Всё больше мучает и материнская совесть. Вечная занятость на работе и домашними делами не дают лишний раз погулять с доченькой, поцеловать её, почитать ей книжку. Тягостное ощущение вины перед всеми, кому она должна, сознание, что она ни с чем не справляется, забирает последние силы...
Но так живут большинство работающих женщин страны! Все как-то справляются. В конце концов, почему она не просит ни у кого помощи? Зачем загоняет своё раздражение внутрь, превращаясь в злую истеричку, травмируя себя и окружающих?
Говорю она... она... А ведь это я! Какая трещина в душе так осложнила мою семейную жизнь? Какое свойство моего характера привело к одинокой старости с трясущимися руками и головой?
Недавно я была у невропатолога по поводу своей трясучки. Думала, что у меня развивается болезнь Паркинсона или Альцгеймера. А врач, выслушав краткую историю моей жизни, сказал, что у меня соционевроз и посоветовал меньше общаться с людьми.
- Если вам хорошо одной дома, - добавил он, - то и сидите дома. Общайтесь только с теми людьми, которые вам приятны.
Но что привело меня к такому заболеванию? Постоянное насилие над собой? Проклятое слово «надо!»? Или какой-то внутренний, душевный изъян?
«Если вы просыпаетесь утром и отдаёте себе отчёт, что созданы и помещены в этот мир с определённой целью, что всё, что вас окружает, имеет к ней прямое отношение, то все фрагменты вашей жизни сложатся в единую картину, в единое, органичное целое», - читаю я в еврейском настенном календаре мудрость ребе Шнеерзона.
Создана для определённой цели в этом мире... С появлением Анечки я осознала свою необходимость в этом мире. Я нужна была ей, но всё, что меня окружало, не давало мне возможности полностью ею заняться, отдать всю себя только ей. Жизнь разрывала меня на части, и единой, органичной картины не получалось. Я вынуждена была работать, чтобы обеспечивать Анечку всем необходимым. Ведь ей нужно было всё больше и больше. И одежда, и игрушки, и книжки, и билеты в театр, и карандаши... Сплошные «и» - детские нормальные потребности для роста и развития.
Значит, мне мешала работа? Может быть, надо было просто уволиться, как однажды, ворча на мою занятость, предложил Илья? Сидела бы клушей у него в конторе, благо она находится рядом с домом, и всё было бы в порядке?..
Я закрываю глаза и мысленно перелетаю в то время...
- Нет, нет, Валера! Ты здесь слишком долго объясняешь употребление глаголов, - говорю я своему автору, ведущему и редактору передач, прочитав его очередной сценарий. – Ведь Димке хочется скорей попасть в Белое королевство! Ему там было уютно и комфортно, вполне хватало минимума знаний испанского, а с тобой, занудой, учить язык скучно.
- Что ты предлагаешь?! Я не могу не дать три спряжения, – сердится Валера, – и примеры с неправильными и отклоняющимися глаголами.
- Разбей этот материал на части. Димка выслушает три спряжения, прервёт тебя, чтобы отправиться в королевство, ты ему скажешь, что надо знать кое-что ещё, но он уже, не слушая тебя, говорит заветные слова и исчезает. Дальше во время песни Белой королевы он делится впечатлением с кем-то из её подданных и делает ошибку с глаголом, которого не знает. Гром... Тарарах!.. И он оказывается у Чёрной королевы, а там ты даёшь антонимы. У Белой королевы было холодное мороженое? У Черной – горячий напиток. У Белой всё было мягкое? У Чёрной – жёсткое, твёрдое и т.д. А за неверное употребление глагола Чёрная издаст указ о казни Димки. Димка – обучаемый объект. Он должен понять сам, что без дальнейшего материала не спасётся. Вернётся к тебе он только случайно, употребив правильно глагол! Тут-то ты и дашь ему остальной материал, но этот вертопрах не хочет слушать дальше! Дальше система событий повторяется, но с другими ошибками.
- Всё! Хватит! Не дави на меня! – разъярился Валера. – Выключай свои «лампочки»! Я лучше тебя знаю, что и как давать слушателю!
- Валерочка, конечно, ты всё лучше знаешь. Ты талантливый, но когда становишься преподавателем, тебя хочется стукнуть.
- Иду домой... Буду думать...
Я открываю глаза... Как весело бьётся сердце от одного воспоминания об этих передачах! В памяти мелькают удачные кадры комбинированных съёмок сказочных превращений, красивые макеты королевств, в которых, благодаря техническим «фокусам», проходили смешные и «страшные» события, увлечённые лица инженеров и операторов, заинтересованных трудными, но технически интересными задачами. Вспоминаю полные романтики и трагедии передачи о поэте Гарсио Лорке, художнике Сикейросе... А с какой самоотдачей работали студенты и преподаватели! Как пели испанские песни, бывшие солистки ансамбля Назарова, Лена Романова и Ирина Гущина! Ирочка играла роль Белой королевы, а Леночка – Чёрной. Как чудесно играли на гитарах испанские мелодии юные, а сегодня популярные, Алексей Паперный и Серёжа Минаев. Непрофессионалы – они великолепно справлялись со своими ролями! И с каким увлечением я придумывала всё новые технические «финты»!..
Нет... Не от работы я уставала. Глаза-«лампочки» загорались только там. Работая над языковыми передачами, я занималась действительно творчеством, о котором мечтала. Идеи фонтаном вырывались из меня, а неуёмная энергия передавалась окружающим. Не случайно в то время я даже заработала почётную кличку – Феллини. Мне дали её операторы. А среди инженеров, из-за трудности воплощения моих идей, на студии родилась шутка - «Меняю один «Испанский язык» на 10 записей «Экран врачу», где была просто говорящая голова! Так в чём же причина ночного отчаяния?..
...Вечер. Открывается дверь в квартиру, и она входит с сумками в дом. В одной сумке - овощи, молоко, а в другой - очередной продуктовый заказ, на плече – рабочий мягкий кофр со сценариями и другими документами.
- О! Мужичонка пришёл! – вставая с кресла, радостно восклицает Илья. - Табачком, пивком от мужичка пахнет. Что-то вкусненькое принесла, - весело приговаривает он, быстро обнюхав жену и тяжёлую сумку с продуктами. – Нюша! Сейчас ужинать будем.
- А почему вы не ужинали до сих пор? – раздражённо спрашивает она, оглядывая дневной беспорядок в комнате. – Ты же знаешь, ужин для вас был на сковородке. Надо было только разогреть.
- А мы тебя ждали!
Начинается обычный вечер в семье – ужин и готовка обеда на следующий день, краткое общение с Анечкой во время укладывания её спать, потом молчаливая игра в шахматы с Ильёй, и всё это происходит в тягостной предгрозовой атмосфере, которая царит в этой маленькой квартирке...
В чём, в ком причина разлада? В неуютной, требующей ремонта, квартире? Во мне? В Илье?..
Когда мы с Илюшей начали серьёзно ссориться? Пожалуй, с появлением Анечки. Он вмешивался в мои отношения с ней по каждой мелочи. Если я говорила, что надо надеть шапочку, Илья говорил, что шапка не нужна, если мы с Аней вместе занимались хозяйством – мыли посуду или чистили картошку – Илья её забирал с кухни, со злой иронией говоря, что я готовлю Аню себе в домработницы. Если я не разрешала ей брать будильник, Илья тут же почти демонстративно ей его давал. Бедная девочка уже не понимала, кого слушать. А однажды после очередной мелочной ссоры, она кинулась ко мне с криком:
- Мамочка! Прости папу! – плачет, кричит, и всё повторяет, - прости, прости папу!..
Моя малышка раньше меня, взрослого человека, почуяла накопившуюся во мне за несколько лет обиду. Простить Илюшу? А умела ли я тогда прощать? Может быть, та девичья обида-ненависть ко всему человечеству перешла и на несчастного Илюшу? Ведь выходя за него замуж без любви, я надеялась на обычное спокойное сосуществование с умным, интеллигентным человеком. Но возможна ли семья без любви? Возможно ли прощение без любви? И Илюша это чувствовал и мстил мне?.. И даже до появления Анечки, когда я честно старалась быть ему самым близким другом, старалась вниманием и заботой о нём утешить и помочь ему в решении его проблем, он мне не доверял? Может быть, ёрничая, вредничая, унижая меня в постели, он каждый день проверял мою готовность безропотно служить ему? Мужской максимализм или ревнивая любовь ко мне руководила им? Я вся – сердцем и душой – должна принадлежать только ему! Мои родные, друзья, подруги, коллеги – ничто! Главное – он! Даже Анечка, отбиравшая меня у него, стала «камнем преткновения» в его личной борьбе за меня (или за себя?)...
Он многого добился... Мой дом сразу перестал быть прибежищем для уставших от ежедневной суеты подруг, ведь я видела, как они его раздражают. Родные после смерти мамы ко мне не приезжали, помня не родственное отношение Илюши к ней и к ним ещё в первый его приезд. Мои отношения с коллегами вызывали у него ехидную усмешку над тщетой моих усилий на работе... Я оставалась одна с правом выбора своего мира. Либо мой мир – это только он, либо - одиночество в мировом океане.
И я сама выбрала одиночество? Да... Ни разу за все годы не услышав от него простых слов поддержки и любви, кроме пары строк в письмах, я тоже перестала ему доверять. Он не стал мне не только родным и любимым, он перестал быть мне другом. Не стерпелось, не слюбилось... А просят ли помощи у нелюбимых? Да и любил ли он меня?..
Когда у Илюши появилась уверенность в получении собственной квартиры, мы уже жили каждый своими проблемами. Я устала разгадывать его неискренние словесные загадки, устала разбираться в движениях его скрытной души. Стараясь избегать открытых конфликтов, мы всё чаще играли в шахматы, чтобы не разговаривать о самом главном, что занозой сидело в душе. А необходимая близость с ним превращалась в пытку. От страха перед унижением во мне всё сжималось внутри, отдаваясь болью от каждого соприкосновения.
Тогда же, может быть в отместку, он попытался сократить даже те 100 рублей, которые давал раньше.
- Сколько тебе дать? – спросил он, пряча за спиной свой кошелёк.
- Как всегда, - ответила я, пряча глаза от стыда за его жадность.
- А зачем тебе вообще мои деньги? Когда я не работал, в доме всё было.
Меня это так оскорбило! Я же не спрашивала его, сколько мне потратить на семью из своей зарплаты! Я не говорила о деньгах, когда он по несколько месяцев не работал! Мне казалось, что всё, что принадлежит мне и ему – общее. А оказалось, что это не так... Сколько он зарабатывал, я никогда не знала. Он не отвечал на такие вопросы, начинал юлить, переводить разговор на другую тему. А мне неловко было настаивать. Надеялась, что он когда-нибудь сам поймёт, как трудно вести хозяйство на копейки, но, увы... Я так этого и не дождалась.
Меня стал раздражать и его новый стиль жизни. После очередного увольнения с работы, он пошёл работать с Мишей. Работа заключалась в ремонте и наладке экскаваторов и была связана с постоянными командировками на одну-две недели. Но он, как правило, наладив машину, возвращался домой через несколько дней, а потом сидел дома до конца командировки и ничего не делал. Буквально ничего. Я могла уйти на работу утром, оставив его сидящим в кресле, а вечером найти его в том же кресле, в той же позе...
Выговорилась, наконец! Во всех бедах виноват Илюша?! Мне легче было исполнять просьбы чужих людей, а от мужа, от движений его души я, видите ли, устала! Но почему я честно, спокойно, но настойчиво не пыталась объяснить ему суть своих претензий? Впрочем, память мне подсказывает, что пыталась…
- Илюша, мне не хватает денег на хозяйство, - пожаловалась я как-то ему, пересчитав оставшуюся в кошельке мелочь.
- А куда ты деваешь деньги? Всё в кубышку складываешь? - съязвил он, намекая на моё стремление понемногу откладывать на «чёрный день».
- Знаешь что?! - обиделась я. – Я тебе буду давать 100 рублей, и веди хозяйство сам. Покупай и приноси продукты, плати за квартиру и детский сад, а я буду только готовить.
- Хорошо, - ухмыльнувшись, согласился он.
Через пару дней, когда кончились продукты в холодильнике, я попросила его купить что-нибудь на следующий день и ушла на работу. А придя вечером домой, обнаружила в холодильнике бутылку молока, 200 грамм сыра и в хлебнице – батон свежего хлеба.
- Илюша? А где продукты? – удивилась я. Что мы будем есть сегодня, что мне готовить на завтра?
- А мне больше ничего не надо, - искренне ответил Илья.
- Тебе, может быть, и не надо. Но что будет есть Аня? Что буду есть я?
Илья пожал плечами и не ответил. Конечно, после однодневного опыта, я вновь взяла на себя ведение хозяйства. Потом случилась «ночь умирания»...
«Ничего, - несколько месяцев уговаривала я себя. - Надо ещё раз, последний раз поговорить с Ильёй. Должен же он понять, что мне трудно, что я устала отвечать за всё!».
Однажды, поздним летним вечером мы стояли с ним на балконе, вдыхая свежий послегрозовой озоновый воздух. Оба были в спокойном, хорошем настроении, и я решилась, наконец, поговорить.
- Илюша, я всё понять не могу, ты мой муж или просто – жилец в квартире? – шуткой начала я трудный разговор.
- Чего ты хочешь? – насторожился Илья.
- Хочу, чтобы ты был мужем... Надо многое починить в доме, надо делать ремонт, надо приносить в дом хоть что-то. Думаешь, что выдача мне ста рублей – это вся обязанность мужа? За сто рублей сегодня сдают жильцам комнату без кормёжки, без стирки, только за проживание...
- У меня нет больше денег. Что? Я должен пойти воровать? – фыркнул он.
- Ну, не ври, Килька! – грустно улыбнулась я, назвав его ласковым семейным прозвищем. – Нет сегодня сторублёвых окладов инженера с высшим образованием! Потом ты получаешь командировочные за одну-две недели, а работаешь там только 5-6 дней, остальное время сидишь дома, наконец, премии вам платят... Скажи честно, сколько ты зарабатываешь?
Тягостное молчание повисло над нами... Только лай дворовой собачьей стаи доносился из котлована, начавшейся недавно перед нашим домом, стройки.
- Не хочешь говорить? Хорошо... Тогда с завтрашнего дня я буду считать тебя не мужем, а жильцом, снимающим у меня комнату за сто рублей. Больше приставать к тебе не буду. Когда передумаешь, захочешь вновь стать мужем, скажи... Спокойной ночи.
Я выполнила свою угрозу, перестала готовить обеды, думать о продуктах. Анютка была на даче с детским садом, и я позволила себе расслабиться, подкопить деньги для отпуска. А через месяц мы уехали с Анечкой в Юрмалу...
Дивный, благословенный край! Папа снял для меня комнату в Булдури в двух шагах от моря у той же хозяйки, которая раньше сдавала комнату маме. Мы с Ильёй были у неё в тот первый приезд летом 1972 года. И вот прошло девять лет... Мамы уже нет, но дитя, названноё в честь неё Анной, весело бегает по лесным тропинкам и побережью, где радовалась, глядя на свою любимую, разросшуюся семью мама.
Наконец-то мы с Анюткой были вдвоём! Сколько историй о сказочном, лесном дедушке я ей рассказывала! Это он следит за всеми ёлочками и соснами, за рябиной и берёзой. Это он даёт добрым людям ягоды, грибы... Анечка уже научилась отличать породы деревьев, перестала путать чернику с брусникой. Только голубику от черники отличить всё не могла. А какие «замки» мы строили из льющегося мокрого песка! Сколько солёной воды нахлебалась Анечка, крича от страха, когда я пыталась научить её плавать!
Я обнаружила в ней ещё одну, странную для меня, сторону характера. Однажды, набрав вместе литровую кружку черники с брусникой, со смехом глядя на её испачканную черникой мордочку, я её спросила:
- Ну, Анечка? Что мы сделаем с этими ягодками?
- Давай пгодадим, - ответила она, по-детски коверкая букву Р, и с восторгом глядя на собранное разноцветное, вкусное богатство, осторожно забрала у меня кружку.
- Что?! – удивлённо переспросила я.
- Пгодадим, - уверенно ответила она
- Нет, доченька! Что ты! – запротестовала я. – У нашей хозяйки заболел Сашенька. Он маленький, ему нужны витамины. Давай отдадим ему, чтобы он скорей выздоровел.
Аня подумала, посмотрела на меня, не шучу ли, потом вздохнула и с сожалением согласилась.
- Только мы не всё отдадим. Половинку, да? А дгугую - пгодадим? – уточнила маленькая торговка.
- Нет, Анютка! Из другой половинки давай сварим морс и будем с тобой его пить, чтобы тоже не заболеть? – предложила я, ещё больше удивляясь этой устойчивой идее продажи.
- Ладно! – весело ответила она. – Идём домой. Там Саша болеет, я его буду когмить ягодками.
Славная моя девочка! Как легко было договориться с ней в то время! Как отдыхала моя душа рядом с ней!
Наконец, загоревшие и счастливые мы вернулись домой. Илюша встретил нас дома без эмоций, что меня несколько удивило и насторожило. На мои вопросы о делах, о работе, отвечал односложно и хмуро. Распаковывая чемоданы и раскладывая всё по местам в шкаф, я увидела, что половины Илюшиных вещей в шкафу нет.
- Иля, а где твои вещи? – удивлённо спросила я.
- Я их перевёз на свою квартиру, - ответил он, не отрываясь от газеты.
- Ты получил квартиру?!
- Да.
- Когда?
- Не важно...
Я села напротив Ильи в кресло, отобрала у него газету и, пристально глядя на него, спокойно уточнила:
- Ты теперь там будешь жить?
- Да.
- И разменивать твою и мою квартиры, как мы договаривались раньше, на большую, трёхкомнатную, ты не хочешь?
- Не хочу.
- Ну, что ж... Ты можешь без бурканья и односложных ответов рассказать мне о своих дальнейших планах? Я всё спокойно выслушаю и сделаю, как ты захочешь.
- Я буду жить в своей квартире.
- Тебе собрать остальные вещи?
- Да.
- Но я должна тебя предупредить, что, если ты уедешь, я буду считать себя свободной, без мужа. Сохранить семью, как Мише, который живёт отдельно от своей жены и детей, у тебя со мной не получится. Я не понимаю отдельной жизни мужей вдали от семьи.
- Не волнуйся. Я тебе каждый месяц буду давать на Аню 30 рублей.
- Спасибо!.. – усмехнулась я. – В твоём благородстве я не сомневалась. Ты когда уедешь? Сегодня или завтра?
- Завтра.
И мы с Анечкой остались одни. Удивительное чувство покоя овладело мной. Всё, как бы само собой, вставало на свои места, упорядочивалось.
- А где папа, - спросила Анечка, заметив его исчезновение.
- Он теперь живёт у себя дома, - ответила я.
- А разве наш дом - не его дом?
- Он захотел жить один.
- Он что, дурак? У нас жить очень хорошо, у нас лучше.
На такой очевидный аргумент у меня не было ответа, и я отвлекла внимание Анютки на её любимое дело – стирку кукольных платьев.
- Нет, доченька, - ответила бы я ей сегодня. – Мы оба - дураки, что разрушили семью, что ты с пяти лет из-за нашего неумения договариваться росла и развивалась фактически без отца. Мы оба перед тобой виноваты. Слава Богу, у меня хватило ума не разрывать отношения окончательно, не подавать на развод, а у твоего папы хватило чувства ответственности, чтобы от тебя не отказаться.
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/19/2067