Одним февральским утром, которое по высунутой в форточку восприимчивой к холоду моей собственной руке оказалось омерзительно морозным, мне пришлось ехать на работу. По прошествии эпохальных событий, а именно, смены власти, местом моей трудовой деятельности стала университетская кафедра иностранных языков, дислоцированная в крайней точке города на улице им. Ломоносова. Да-да, мой уважаемый читатель, Вы мыслите в верном направлении. Раньше я служил. Служил в прямом понимании отдачи воинского долга перед своей родиной. Но любовь к языкам привела меня сначала во Францию, куда я возил высокопоставленных чиновников, а в конечном счёте – на кафедру иностранных языков.
Про погоду я упомянул, про род деятельности тоже, осталось объяснить специфику работы. Преподавание оказалось для меня открытием новой сферы трудового подвига, потому что здесь было необходимо совмещать несовместимые вещи: любить своё дело, то есть фигурально выражаясь «гореть» (тут проблем не было: французский я любил уже за то, что на нём поют шансонье Жорж Брассенс, Эдит Пиаф и Шарль Азнавур), и составлять бесконечные планы работы: годовые, посеместровые, календарные.
С бумагами у меня с детства были достаточно прохладные отношения. С компьютерами, появившимися, когда я был в возрасте, отношения были сами понимаете какими. Поэтому, дорогой мой читатель, когда перед новогодними каникулами на кафедре объявили о новом документе под кодовым названием УМКД, который должен составить каждый преподаватель, веселья это никому не добавило, а уж мне меньше других. Но раз нужно УМКД – будет вам УМКД, – безысходно подумал я, с суворовского училища привыкший к неукоснительному выполнению приказов вышестоящих.
И вот миновали зимние праздники и зимняя сессия, начался новый семестр, и я ехал на первое заседание кафедры с образцово выполненным заданием: УМКД роскошествовал в сумке для ноутбука, а я сам довольно посматривал из окна на сиротливо оставляемые вдоль мёрзлой обочины окоченевшие деревья-часовые. Некоторые стволы, обглоданные бродячими псами, напомнили о бардаке, который творился в армии в последние дни моего в ней пребывания.
По периметру нашего плаца были высажены тополя, стволы которых салаги каждую весну белили извёсткой. Для меня так и осталось загадкою, зачем надо было это делать? Если бы задача ставилась осенью, то понятно: для охраны деревьев на зимний период. Мы с отцом на даче так яблоньки белили, чтобы зайцы кору не грызли. А какие грызуны да ещё в пустыне (чуть не выдал военную тайну местонахождения секретного объекта, охраняемого тогда нами)? Было, правда, предположение, что покраска стволов в белый цвет являлась тактической необходимостью, дабы ни наглый шпион, пожелавший проникнуть на территорию части, ни ушлый солдат, возомнивший себя человеком-невидимкой на время самоволки, не могли прикинуться деревом. Но вряд ли такие глубокие мысли могли забуриться в голову начальнику гарнизона. Вероятнее всего, по наводке начальника по воспитательной части, молодёжь привлекалась к общественно-полезному труду в дисциплинарных и эстетических целях. Или, как говорил вышеупомянутый зам. по воспит. раб.: «Шоб порядок был и красивше глазьям». Так вот в последний год моего пребывания в армии деревья на плацу не белили и кору у пары-тройки стволов какие-то короеды пожевали. И это, заметьте, читатель, летом.
Сейчас другой сезон. Да и место другое, хотя такое же пустынное и заброшенное, как наш плац.
– От перемены эпох человек не меняется, – зачем-то подумалось грустно мне. Но вспомнил о своём УМКД и воспрял духом: ещё в конце прошлого года упомянутая аббревиатура заставляла вздрагивать и судорожно подбирать подходящие варианты расшифровки, а сейчас учебно-методический комплекс дисциплины «Французский язык», безукоризненный по форме и исполнению, не боялся придирчивой проверки начальства.
До учебного корпуса № 8, где располагалась моя кафедра, оставалось не больше трёх остановок, когда в маршрутку вошла методистка Ирина Евгеньевна. Как и положено выпускнику суворовского училища, я отрапортовал приветствие знакомой по работе даме, и мы неторопливо стали вести светскую беседу о прекрасной погоде и о предстоящем заседании. Зашла речь и об УМКД. Ирина Евгеньевна, услышав аббревиатуру, настороженно вскинула свою неотразимую головку и посмотрела на меня с вызовом.
– Что там Ваш УМКД? – Голос очаровательной Ирины Евгеньевны звенел от возмущения: – нам такое сегодня спустили указание, – и методистка при этом выразительно подняла указательный пальчик с безукоризненно исполненным маникюром и направила его к потолку маршрутки.
– Что же могло так растроить Вас? – Сочувственно поинтересовался я.
– Такое указание, - повторила Ирина Евгеньевна, – нет, и не просите даже, чтобы я об этом говорила. Нет, это немыслимо. Это полный бред. Да, да, – зашептала заговорщицки она, – они там во Втором Отделе, – произнеся эти слова, Ирина Евгеньевна испуганно обернулась, но за спиной никого не было. И хотя в маршрутке мы были с ней вдвоём, она молчала, нагнетая и без того тоскливую обстановку безвыходности. Потому что я и сам понимал, что от Второго Отдела ничего хорошего не дождёшься. Но унылость духа не помешала мне исполнить почётную обязанность: оказать помощь даме при выходе на нашей остановке.
Мы свернули с трассы на дорогу, ведущую к учебному корпусу вдоль каких-то немыслимых по сроку постройки хибар, и тут Ирина Евгеньевна прижалась к моему боку, отчего моя селезёнка стала давать о себе знать, и возбуждённо затараторила шопотом:
– Нам нужно составлять планы на случай войны.
Я зачем-то оглянулся, сам себе напомнив не то лазутчика в тылу врага, не то героя-любовника, но за нашим дуэтом следили только бродячие собаки, которых в связи с кризисом развелось видимо-невидимо и которых нужно было опасаться больше, чем противника.
– Какой войны? – от удивления я выпустил локоток своей дамы и она отшатнулась к забору, тут же поскользнувшись без опоры.
– А Вы хотели, чтобы я ещё об этом их спросила? – Ирина Евгеньевна обиженно выпятила нижнюю губу, отчего мои ноги безотчётно выполнили немыслимый пируэт, чтобы переместить моё тело в ближайшую от дамы точку. – Неужели Вы не понимаете, что бы тогда со мной было?
– Да, да, конечно, – машинально произнёс я, согласно правилу галантного поведения с дамой, которое предписывало утешать женский пол при любых обстоятельствах.
Но, как Вы уже догадываетесь, мой читатель, мне не было больше никакого дела ни до прекрасной дамы, ни до своры бродячих собак, ни до скользкой, словно нарочно залитой под каток, дорожке, по которой мы семенили с Ириной Евгеньевной под ручку. Я уже представлял себя в боевой обстановке с указкой в одной руке и калашником в другой. Впрочем, калашник я лучше перекину через плечо. А вдруг именно в тот самый ответственный момент, когда я, воспылав пылкими чувствами к спряжению французских глаголов, воспарю в экстазе, начнётся война? О, нет, тогда пусть у меня в руке будет маузер. Я тут же развернусь к окну и метко выстрелю в противника, который непременно при объявлении войны полезет в 303 аудиторию, где я в этот семестр веду занятия. Но героические мечты прервало восклицание очаровательной спутницы, которая забеспокоилась моим отсутствующим видом.
– Ирина Евгеньевна, – деловито обратился к ней я, – Вы не помните, какие дисциплины будут обязательными согласно реформы образования?
Раскрасневшееся от мороза личико моей собеседницы мгновенно стало серьёзным:
– Россия в мире, ОБЖ, физкультура, индивидуальный проект.
– Россия в мире, так-так, – задумчиво повторил я, – ОБЖ, а это ещё что за дисциплина такая?
– ОБЖ – это «Основы безопасности жизнедеятельности», – пожав плечиками, протараторила методистка.
– Основы безопасности жизнедеятельности, хм, то есть по спасению организма… И физкультура, – я продолжал рассуждать вслух, – к организму опять же имеет прямое отношение. – В памяти вдруг всплыло из устава: «Военнослужащий обязан знать и соблюдать требования безопасности военной службы. Он должен заботиться о сохранении своего здоровья, повседневно заниматься закаливанием, физической подготовкой и спортом». – Так-так. А индивидуальный проект? Разве все школьники будут поступать на строительный факультет?
– Э… Э… – всегда знающая ответы на любой каверзный вопрос Ирина Евгеньевна растерянно экала, то ли не находя слов, то ли забыв их все. – Может, это как кружок по интересам?
– Да, интересно, интересно, – информации для размышления было для меня сегодня более чем предостаточно, – война, значит, точно война, – размышлял я и тут меня осенило: – позвольте, а как же тогда мой предмет? Что же я буду преподавать?
– Если война будет с Францией, то Вас точно оставят на кафедре, а вот если с турками… Вы знаете турецкий? – поинтересовалась Ирина Евгеньевна.
Любимый мой французский язык застрял в горле, впрочем, как и русский, а пытливыми умопомрачительными глазами секретарши на меня с укоризной взирал любимый мной французский народ, против которого, оказывается, я должен буду воевать. Вот уж воистину: язык мой - враг мой...