Теорема неба
... Третий Ангел вострубил, и
упала с неба большая звезда,
горящая подобно светильнику,
и пала на третью часть рек и
на источники вод.
Имя сей звезде полынь...
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На столе затрещал телефон.
Грищук устало кинул ладонь, поймал трубку.
- Да?
Лицо его сдвинулось, поехало в сторону, брови высоко взлетели.
- Выезжаю немедленно!
"Не может быть! - думал он, проносясь тёмными коридорами, вста-
вляя руки и плечи в длинные чёрные крылья плаща.- Ошибаются они,
наверное... В стране чёрт знает что происходит, бардак..."
Машина тихо летела, Грищук покачивался в сиденьи, мимо с гулом
проносились жёлтые электрические столбы, наползали необъятные,
до самого неба, кубы кварталов и домов, вдруг с беззвучным ахом разн-
имаемые глубокими ущельями улиц, мерцающими стокатто красным
и зелёным, начинали медленно вертеться бездны площадей, залитые
фиолетовым зернистым туманом. Всё было черно, спало. Никак не мог
поверить услышанному, в голову лезли всякая дрянь, ужасы. Вспомин-
ались лица, весь пройденный день, последние события в голове у него
складывались в какую-то зловещую, бьющую в самое сердце цепь. При-
снились жена, дети, он улыбнулся с закрытыми глазами. В роскошном
кожаном салоне его машины, пропитанном тёрпким запахом дезодор-
анта, на его тонконосом лице плавали розовые и синие блики витрин
и фонарей. На мгновение захотелось послать всё к чёрту, уехать домой,
завалиться спать.
- Слушай, Валера,- позвал он водителя, чувствуя странную тяжесть
в веках, устало прикрывая и снова открывая их, вдруг видя перед собой
какие-то хвостатые, рогатые, бешено скачущие фигуры, отмахиваясь
от них. - Как наши вчера сыграли, не знаешь?
"Какого лешего!- тут же плюнул он с сердцем.- У людей несчастье, а
я..."
Водитель, повернув к нему пол-лица, тряс подбородком, охотно ра-
ссказывал, смеялся, ладонями нежно гладил пластмассовое рефлёное
кольцо руля.
"Счастливец, ничего не знает..."- влюблялся в беспечного, простоду-
шного помощника Грищук, лоб его по диагонали мягко полоснула мо-
рщина.
В главном управлении ему сказали страшное:
"Взрыв громадной мощности. Возможно, никто не спасся в целом го-
роде. Cito."
У Грищука по спине и плечам потянулись холодные, колючие пол-
осочки.
- Все?!
- Да, все. Катастрофа.
Он сел прямо на стол. Рот его, щёки поехали вниз, руки - длинные,
дрожащие пауки - замерли.
"Два - ноль выиграли наши... Два - ноль..."- вертелось в голове. "Боже
мой, о чём это я!"- приплющил глаза Грищук, крепко сдавил точки в уг-
лах век пальцами, стал проваливаться в какой-то липкий, тревожный
и злой полусон, в котором вокруг него, тыча ему в лицо кулаками и зл-
обно причитывая, стали скакать издавленные деревянными ощепками
и камнями криволицые, криворукие и кривоногие дети, мужчины, же-
нщины. Он чувствовал, что в его жизни - в жизни всех людей - начина-
ется совершенно новая, трагическая полоса.
* * *
Урекешев Феропонт Ильич не спал, ворочался. Рядом с ним в посте-
ли, завёрнутая в одеяло по самый шёлковый подбородочек, лежала чу-
дная молодая особа с каштановыми волосами, тяжёлой гроздью съеха-
вшими ей на лоб и переносицу, пахнувшая вся молодостью, волшебст-
вом и тем счастьем, какое только есть на свете, едва слышно мраморн-
ым белым носиком сопела. Профиль её, залитый лунным сиянием из
окна, казался прелестным и загадочным изваянием, почти сфинксом.
Его мучили смутные, тяжёлые чувства, под грудь будто песка насыпа-
ли, кололо, скрипело. Он не выдержал, закачав кровать, вставив голые
белые ноги в туфли, поднялся; прикрывая ладонью пластмассовый,
чуть в темноте фосфорицирующий обод телефона и оглядываясь, по-
звонил.
- Феропонт Ильич,- торопливо женским голосом пропела трубка,-
приезжайте скорее, с ног сбились, вас ищут.
- Несчастье?- замирая, спросил Урекешев.- Я так и думал.
Он включил ночник, быстро оделся, потрепал, погладил тёмно-ка-
штановое на белом. Задел столик, зазвенели, опрокидываясь, стаканч-
ик, бутылка, на скатерти поплыло пятно. Феропонт Ильич смотрел, как
под торшером растёт рыжее, щупальца, и увидел там вдруг что-то неп-
риятное, мелькнувшее.
В коридорах, в распахнутых настеж кабинетах управления ярко пы-
лали плафоны, воздух, наполненный электричеством, раздался, набух,
празднично, сине светился; хлопали двери и лились отовсюду голоса
и торопливые шаги.
Феропонт Ильич забрался у себя в кабинете в высокое кресло, его
окружили взволнованные лица, наперебой говорили, совали какие-то
диаграммы, бумаги.
- Спокойней, спокойней, коллеги!- требовал Урекешев, сам постепе-
нно успокаивался, чувствуя себя, наконец, в родной стихии, кидал му-
скулистыми бровями, важно надувал ноздри, вертел осыпанный голу-
быми камушками дорогой перстенёк на пальце.- Спокойнее, я уверен,
всё образуется!
"Не спать ночь..."- неприятно в самое сердце укололо его; он затос-
ковал по мягким каштановым волосам, волнующе-пахучим, по тёплой
уютной постели, ему захотелось с разгона закатиться в подушку, пров-
алиться в неё плечами и головой - ах! - накрыться мягким одеялом, сла-
дко забыться, уснуть.
В чёрном высоком колпаке окна - там, где-то очень далеко - лежала
жёлто-малиновая полоса, ярко горела, переливалась колючими ядови-
тыми искрами. Феропонт Ильич, всё более хмурясь, глядел в мелькавш-
ие под небом длинные, до самых звёзд добивающие росчерки и пытал-
ся представить, как всё было - там, в каких-нибудь двух десятках кило-
метров отсюда.
***
- Входи, Пётр Андреич, каковы, дорогой, соображения?
Урекешева слова взлетели в пустом, опустевшем, наконец, кабине-
те. Грищук по сочному, бордово-красному ковру отправился к длинн-
ым и тёмным, почему-то чуть в сторону и вниз покосившимся окнам,
на толстой шее под которыми сидела очкастая голова директора.
- Добрый вечер, Феропонт Ильич!
Они взволнованно пожали друг другу ладони.
- Точнее - доброй ночи. Или уже...- Урекешев скользнул взглядом по
циферблату.- Или уже утро, скорее?
- Да-а...
Лицо Урекешева было измятое, не свежее.
- Что ж... прошу!
Грищук с наслаждением провалился в пружины, выставил колено,
вылезла его голая, белая, тощая лодыжка.
- Вы как считаете - звонить?
Грищук кивнул тонким носом, иссыпанным мелкими рыжими вес-
нушками.
- Всенепременно.
- Да-да, я тоже склоняюсь к этому. Ужасно... Как у вас дела, Пётр Ан-
дреич, семья? Ну, слава Богу...
Грищук глядел, как Урекешев мечется от стенки к стенке, дёргая
себе полные, гладкие кисти рук, задирая в отчаянии белое пятно лица
к потолку, отирая платком мокрый, круглый, умный лоб. Ему стало
жаль старика.
Сбив с грохотом на пол стул, Урекешев подбежал к Грищуку.
- Что же это делается, а Пётр Андреич? А? Как же это, почему же это
так? Кто не доглядел? Полетят ведь головы, ох полетят...- влажные гла-
за выкатились из-под век, внимательные, растревоженные.
- Что уж теперь...- отмахнулся Грищук, внимательно стал розовые,
аккуратно выстреженные ногти на пальцах разглядывать..
- Да-да, чего уж теперь... воздух сотрясать... Я вот коллегам своим
только что говорил: ничего теперь не поделаешь, надо по возможнос-
ти исправлять положение, не вернёшь того, что кануло. Ах, ах...
Снова побежал, беззвучно ступая, полетел возле чёрных, зловеще
горящих над ним квадратов окон.
Грищук уверен был, что лично его не снимут, он в стороне, а вот
директора... Гм, сделают крайним, как это обычно бывает, администр-
атора...
Урекешев остановился возле жёлтого аппарата с двуглавым герб-
ом на нём и долго стоял, с нарастающим ужасом глядя на горбатую тр-
убку. Схватил её, распахнув рот, искривив губы, точно от нахлынувш-
ей боли, и как раскалённый камень к уху прижал; крючками пальцев,
трясясь, он принялся влазить в дырочки.
- Наберите вы!- попросил он Грищука, потребовал. Пластмасса, уп-
ав, жалобно брякнула. Он сбивчиво назвал номер, Грищук, набрав, без-
звучно губами высвистывая мелодию, глаза лукаво скосив в сторону,
передал ему трубку.
- Ало? Москва? Секретариат президента? С кем я говорю? Я - дирек-
тор эксперементального института номер... Секретную информацию
приймите...
"Какая, к чёртям, секретная?- удивился Грищук, кривая улыбочка
заизвивалась к него на щеке.- Наверняка весь мир знает уже. Взрыв так-
ой мощности..."
Урекешев, мокрый весь, дал отбой. Дёрнув воротник, он положил
дрожащие кисти рук на колени, говорил, слабенько, тускло улыбаясь:
- Разволновался, чепуху какую-то понёс, но - главное - донёс сведен-
ия до руководства, пусть там теперь решают, что делать, как из создав-
шегося положения выходить. А нам здесь на месте, Пётр Андреич, ну-
жно кое-какие важные шаги предпринять, просто экстренно необход-
имо.
* * *
На голубой, бескрайней тарелке неба с бравурно-алой солнечной на
нём каймой, в густых продолговатых листьях бегущей под ветром тра-
вы, сверкая острейшими, как ножи, краями...
И снова: под перевёрнутым, влажным, дрожащим как чьи-то жадн-
ые губы небом, в набегающих фиолетовых и зелёных пятнах теней, вз-
рываясь ослепительно-белым, а затем проливаясь жёлто-лимонным,
ласковым, негасимым...
Мягко, мягко лежали...
И удивительно правильной формы лепестки - четыре, семь, десять -
точно женские, проворные пальцы с мягкими розоватыми подушечка-
ми - касались их тонкого прозрачного голубоватого стекла...
В них, в этих пульсирующих неземным светом стаканчиках-вселен-
ных, такая желанная, прохладная, такая ароматная и бодрящая, была
до краёв насыпана влага... Шипели, бились колючие звёздочки-пузырь-
ки... Ах, вот-вот, вот-вот мягко полоснут в осохшие дёсны и в осипшее
горло...
Обнажённые девушки по мягкому настилу травы бегали, густо вол-
нуя животами и ягодицами, осыпая сад звонким, задиристым хохотом...
Ах, сейчас, подождите, будет вам, баловницы!
Припала одна на колено, стыдливо-плотно сжимая полноватые бёд-
ра с виднеющимся в них чёрным курчавым углом, прикатилась прямо
к стеклянному, чуть мутноватому окошку (какому? откуда? куда? ау!)
длинноволосая головка с весёленьким на лбу зачёсом и сказала нежн-
ым полуфальцетом-полушёпотом, а затем вдруг - басом, переходящим
почти в инфрокрасное звучание, превращаясь в квадратное лысеющее
лицо помощника Содомцева:
- Проснитесь же, наконец! Важное сообщение!
И вдобавок ещё чьи-то не то высокие каблуки, не то даже конские
костяные копыта, простучав, безжалостно повалили навзничь стакан-
чик, к которому он уже и руку протянул. Ах, о-ох!- захотелось вскрич-
ать, круглым колечком рта заплакать Веретенникову,- за что-о?
- Степан Калистратович! Сте-пан Ка-лис-тра-то-вич!
- Что?- оторвал голову от подушки, тяжеленную от огненной, Вере-
тенников. Темнота в комнате, затем свет. Содомцев с печально в свит-
ыми в дугу свинцовыми губами навис.
- Дайте попить что-нибудь, скорее,- страдая, искривился Веретенн-
иков.- Мне такое снилось... Впрочем, вам не понять...
Этот мир был другим, незначительней, хуже. Там, за великой неви-
димой стеной осталось лёгкое, спокойное, просторное, светлое.
- Где я?
Ему принесли поднос с высоким стаканом, одиноко торчащим,
как зуб, тускло-блестящим.
Выпил быстро, как откусил, горло упало, поднялось.
- Сто граммов бы, полтишечку?
- Не положено, Степан Калистратович, нельзя.
- Что значит... Что у нас сегодня? Какие-нибудь совещания?
Содомцев качнул умными выпуклыми глазами.
- Ещё ночь, Степан Калистратович,- сказал он с сожалением.- Дело
совсем в другом. Чэпэ, чрезвычайное происшествие.
Веретенников в одних трусах ходил по комнате, круглый, дряблый
живот почёсывал, вздутые белые коленки плыли внизу.
- Какого ещё чёрта ещё?- повернув злое рябое лицо, прошипел он.- Вы-
йдите, я сейчас буду.
Спустя двадцать минут он появился в костюме, наодеколоненный,
с влажными приглаженными волосами, пробежался показательно бо-
дро туда-сюда по комнате, шурша на уровне груди ладонями, вымуче-
нно улыбнулся.
- Так. Что там у вас?- дружелюбней теперь сказал он.- Извините ме-
ня, кажется, вчера я немного того... да-а...
- Бывает,- смутился Содомцев.
Он ему рассказал, в чём суть дела. Вывалив глаза, Веретенников рух-
нул на стул.
- Боже мой... Боже мой...- у него закололо сердце, он схватил пидж-
ак напротив груди, стал его рывками массажировать.
Содомцев заметался, стал звонить доктору.
- Прекратите вы, со мной всё в порядке, сядьте!- приказал Веретенн-
иков и подбородком перерезал Содомцева пополам. Содомцев попяти-
лся, влип в стул.
Пять минут молчали. Веретенников обхватил бледное, зеленоват-
ое дрожащее лицо руками, в глазах у него волной ходил ужас.
Он сел за стол, включил с инкрустациями на кремлёвские темы бо-
рдовый круглый абажур, повернул к себе колёсиком правительственн-
ый аппарат, тоже чуть-чуть красноватый, стал длинными узловатыми
пальцами монотонно барабанить по гладкой стеклянной поверхности
стола.
- Звонить буду прямо отсюда, свяжите меня с Луи Армстронгом,
Президентом Соединённых Штатов Америки.
Ожидая связи, подумал о слишком быстром забвении идей социал-
изма, о предательстве; вот, американский Президент, глава железной,
злой, гигантской, всесокрушающей, не понятно, каких целей добиваю-
щейся госудасртвенной машины - друг теперь его... Друг? Вряд ли, ско-
рее - хозяин. Да-а... Ну и чёрт с ним!- махнул он рукой.- Никого он не пр-
едавал! Никто ему ничего не сделает! Подумаешь - равенство какое-то,
братство, социальный прогресс - утопия! В принципе явлений таких в
природе не существует, мир жесток, надо каждую минуту за место под
солнцем бороться. Это всё злодей Робеспьер выдумал и его лукавству-
ющие приспешники, чтобы истинные цели учинённой ими вакханал-
ии скрыть - правильно им всем потом головы отсекли - а не зарывайте-
сь, не думайте, что умнее многих!.. Ему вдруг стало жутко, померещи-
лись плаха и топор, дёрнув за воротник, стал тереть, мять под ним гол-
убую, тонкую шею...
* * *
В городе Вашингтоне, в одной из комнат Белого Дома царило какое-
то особенное оживление, входили и выходили подтянутые, короткоос-
триженные, улыбающиеся люди, нитки галстуков на их розовых муск-
улистых шеях мелькали чёрными молниями. За большим, стеклянным
столом, сверкающим, как кусок мрамора, сидел тучный лиловый негр,
упирался плотным волнистым затылком в бело-бордовые над ним шёлко-
вые полоски флага.
В зубах коричневая сигара, дым.
- Это война, Боб?- хрипло спрашивал он у невысокого, худощавого, в
громадных роговых очках человека с папочкой, почтительно склонив-
шегося перед ним.
За голубыми прямоугольниками окон - небо и качающиеся деревья
с ухоженными зелёными шапками листьев, ветер.
Из пластмассового полу-прозрачного чехла человек выудил изруб-
ленный мелкими буквами листок, очки и высокий горбатый нос его съ-
ехали вниз и в сторону.
- Наш агент сообщает, разрабатываются у них, ни смотря ни на как-
ие заверения в обратном,- возвысов голос, поддавил он,- специальные
программы, военные программы, сэр. Этот чудовищный взрыв, я увер-
ен, вполне запланированное испытание: империя зла, сэр, что возьмё-
шь? Они явно к чему-то готовятся,- он мрачновато заиграл интонаци-
ей.- Нам с нашей стороны надо быть более бдительными, больше, ещё
больше, гораздо больше денег тратить на вездесущие спутники-шпио-
ны, на космические лазеры. Врежем этим русским, как следует!
- Ну уж нет - какие ещё спутники, какие лазеры, Боб? Мистер Верет-
енников заверяет, что повода для беспокойства нет никакого, всё, утв-
ерждает он, у них под полным контролем,- из похожего на розовый, кр-
ошечный атомный гриб облака загремел низкий прокуренный голос.-
Трагическая случайность, не более того, я верю ему. Кстати, нужно бы
помочь им, как вы думаете? Эти русские, как дети...
Маленькие глазки за сильными уменьшительными стёклами лука-
во и презрительно сощурились.
- Прагматизм всё же в нашей работе не помешает, мистер Президент,
ведь русские всегда остаются русскими: скифы, варвары.
Толстенькими пальцами негр с яростью вырвал из губ вулканизиру-
ющий обрубок, тяжело нахмурился:
- О да, конечно, прагматизм - великая вещь, я помню об этом!.. Но,
Боб, дьявол нас всех побери, меня, первого в истории чёрного, как вы
думаете, выбрали за что?
Белые зубы клацнули.
- Извините, мистер Президент,- снова вниз покатились сверкающие
стеклянные колёса и крошечные за ними точки глаз, на этот раз очень
почтительно.
- Правильно, Боб, потому что я всегда делал ставку на доброе, на ве-
ру в него!
В светло-синем колодце окна мелькнула птица, пропала, дёрнул де-
ревья за длинные волнистые волосы ветер, облака забурлили, полетели,
меняясь, исчезая и вновь возникая словно из ниоткуда, бордово-красн-
ое, громадное солнце, кувыркаясь, стало так быстро катиться за гориз-
онт, что показалось - не день, весь мир вот-вот закончится.
* * *
Из красивого, будто точёного завитка уха Юрий Николаевич Чемо-
данов бережно выудил вздрогнувшую на тончайшем проводке крошеч-
ную пластмассовую штучку и сунул её в петлю пиджака - стал просто
значок народного донора: бордовая волнующая капля с крестом и пол-
умесяцем; изломав бровь, внимательно огляделся; похожий на блест-
ящую лакированную мыльницу портативный передатчик он длинны-
ми, проворными пальцами разломил надвое, и половинки тотчас исче-
зли то ли у него в рукаве пиджака, то ли в захлопнутой и вставленной
на полку толстой, разукрашенной вензелями книге знаменитого авто-
ра.
Глубоко и с явным облегчением вздохнул, взмахнул вверх-вниз пы-
шными ресницами, всем высоким лбом, залитыми рыжим, густо-сире-
невым солнцем из окна. Неслышно притворив дверь, выскользнул из кв-
артиры, скатился по лестнице, мягко шебурша подошвами.
Прошитые толстой ниткой замшевые широконосые ботинки весе-
ло полетели по голубой утренней, намытой и начищенной щётками мо-
стовой, мохнатые шнурки с железными наклёпками (буквы на них - ах!:
Р -A - R - I - S) лихо наверху приплясывали.
На домах, на всех каменных будках и бетонных жёлтых столбах ле-
жала жирная полоса света, окна неистово синим, золотом пылали. Пр-
охожие, потрясённые девственной, сияюще-нежной чистотой неба, не-
объятными громадами домов под ним, вертели головами, с восторгом
и наслаждением разглядывая эту каждый день по-новому звучащую
жизненную феерию.
Трамваи, странные толстокожие железные существа, празднично
суетились, весело дребезжали, машины, зеркалами и стеклянными лб-
ами моргая, безобразничали, лихо обгоняя друг друга, прыгали толст-
ыми колёсами по чистеньким розовым бордюрам.
Какая-то мамаша, наивно выставив обтянутый юбкой круглый зад,
толкала впереди себя коляску со сверкающими на солнце спицами, оч-
ень обжигающе молоденькая.
Юрий Николаевич, думал, волнуясь: "Деньги - не главное, нет. Я бо-
рюсь за них за всех, за эту прекрасную, такую вечно юную и непостиж-
имо гордую жизнь, за нашу чистую, славную планету - вот так. Я, и ещё
многие такие, как я... Но и без денег пока не обойтись..." Уверенность в
своей правоте давала силы, летел точно на крыльях по гранитным сту-
пеням, по старинным брусчатым мостовым.
Посмотрел, задрав вверх волнистый, раздавленный надвое мягкой
ямочкой подбородок, на ало-синее, словно отделанное дорогой парч-
ёй, небо, обжёгся и возрадовался вдруг неистово, что он - ладно, пусть! -
при всех своих глубочайших знаниях и высоких стремлениях такой ма-
ленький, а светило на небе - огромное, важное, недосягаемое, почти сам
Бог, и он - всего лишь слуга, служить ему должен - хорошо! - сквозь кущи
и препоны протаривать дорогу ярким и добрым лучам его, неиссякаем-
ым потоком льющимся сверху на всё мироздание, до самого дна содро-
гающееся в наслаждении бытия, в своём каком-то полудетском неведе-
нии истинной, скрытой причины жизни и житейского счастья, возмо-
жно, очень отталкивающей.
Да, да, да!- ликуя, широко шагал он, Чемоданов, человек, один среди
многих,- с восторгом вращая головой, упираясь грудью - в улицу, в гор-
од, в весь мир...
Он передавал сегодня, мизинцем нажимая мягко, податливо вибри-
рующую клавишу секретного аппарата: "Глафира Павловна заболела,
немедленно вышлите 1оо таблеток пирамидона", что после многих
переложений и де-шифровок означать было должно: "В результате ци-
нично запланированных испытаний нового смертоносного оружия
был стёрт с лица земли город с населением в сто тысяч человек."
* * *
Генерал Гмыза возмущённо тряс толстыми, гладко утром перед зе-
ркалом выскобленными щеками, пронзительно, по-бабьи кричал:
- Я вам, сукины дети, устрою выходной, я вам устрою праздники - ра-
зотдыхались, распраздновались!
Громыхая начищенными до блеска тяжёлыми сапогами с квадратн-
ыми резаными носами, он наступал на стайку зелёных человечков в фу-
ражках и погонах, гневно потрясал номером иностранной газеты, заж-
атой в побелевшей ладони, издали похожей на заводскую кувалду. Гор-
ела над ним неоновая лампа в колпаке, и густо, бордово пылали под ней
шишки его лба и круглый, высоко вздёрнутый нос.
- Откуда, я спрашиваю, им известно о нашей программе, о всех, даже
мельчайших деталях происшедшего? Уже напечатали! Мы ещё сами ни-
чего толком не знаем, что случилось там, на этой чёртовой станции, а
они - нате вам - уже всё разнюхали! Сверхсекретная!! Как? Как, я спраш-
иваю?!
Майоры, лейтенанты и подполковники, слабо щебеча слова оправ-
дания, испуганно жались к стенке, выкрашенной во что-то невыразит-
ельно-тусклое, друг друга вперёд выталкивали.
- Приезжаю на главную - никого! Ни-ко-го! Солдат какой-то желторо-
тый сидит, прапорщик, оба явно нетрезвые... Ну и что, что по календа-
рю выходной? А ваша чекистская бдительность? Никого из офицеров,
вы понимаете? А-атставить! А-атставить оправдания! Кто такой умный
график нарядов расписывал? Кто, я спрашиваю? Просрали всё дело, не-
годники!
Каменные, гранитные носки сапог, скрипя и погромыхивая, надвиг-
ались, горели, гипнотезируя, подавляя, огненно-алым лампасы на ляж-
ках.
- А откуда сведения, товарищ генерал, что погибли все в том злополу-
чном городе?- жиденько и сладенько спрашивали, сверкая из-под козы-
рьков взглядами.- Может, вражьи происки?
- От верблюда! А вдруг среди вас резидент? Проверим!
Офицеры задёргали плечами, ещё дальше попятились.
В дежурной комнате полу-темно, толстые в палец шторы слизали ве-
сь свет с улицы. На длинном и широком, как бетонная плита, пульте ме-
рцают, льются разноцветные огоньки - жёлтенькие, красненькие, зелё-
ненькие, настольная лампа, вывернув металлическую тонкую шею, ис-
торгает настоящий огненный потоп, и лица людей, посвеченные снизу,
приобретают зловещее выражение.
- Эти болваны, конечно же, ни в чём не виноваты,- говорил спустя ми-
нуту Кирилл Мефодиевич Гмыза, бережно, точно величайшее сокрови-
ще, держа под руку высокого, накачанного мускулами человека в строг-
ом сером костюме и в галстуке, неспеша вместе с ним прохаживаясь по
коридору,- разве только в том, что бардак на службе развели. Но проучи-
ть их надо - дисциплина, понимаете. А кто в утечке виноват? Кто же?
Высыпав из двери, преданно и страстно вздёрнув подбородки, офи-
церы смотрели им вслед. В глазах - чёрные сполохи зависти.
Они остановились под розовой мраморной колонной со щитом и гр-
озно перекрещенными мечами на самой вершине её.
- Найдите мне этого человека, Николай Прохорович.
Круглое бордовое лицо генерала хищно вытянулось, уши вверх поп-
олзли.
- Хорошо,- просто и уверенно ответил молодой человек, лет тридца-
ти двух, черноволосый и узколицый, застенчиво пряча под длинными,
почти девичьими ресницами свои большие серо-зелёные глаза, корот-
ко, крепко пожал протянутую ему руку и, превратившись в бурое пят-
но, растворился в проёме окна на противоположном конце длинного
коридора.
Погружённый в раздумья, генерал вытащил сигарету Мальборо, по-
вертел её в красных коротких пальцах, переломил и, дёргая коленями,
растоптал.
* * *
Толя Циклопов с вожделением думал: "Отчего все люди голыми не
ходят? Это было бы так возбуждающе, обжигающе..." А потом додумы-
вал: "Нет, эдак все сразу попривыкли бы, и ничего б в этом факте особ-
енного больше не было..."
Паяльник лихо вытанцовывал на серебре и золоте, разрезая и свари-
вая, оживляя мёртвый, переставший служить металл, дымок крутился
над столом, ел глаза, щипал ноздри. Из янтарных кружевов сожжённой
канифоли соткалось длиннногое женское существо и медленно поплы-
ло по воздуху.
Циклопов, отвалившись на стуле, мгновение с восхищением рассма-
тривал фантом серыми круглыми подвижными глазками. Протянув ру-
ку, он попытался прихватить тонкую талию, но взъятый его неловким
движением ветер безжалостно разрушил прельстившие его завихрен-
ия.
- А если вот так?- он зажёг окно экрана и застучал кнопками, вгоняя
танцующую фигурку под выпуклую прохладу стекла. Искусственная
девушка изгибала коленки, смешно дёргалась, лицо у неё было невнят-
ное, кукольное, рот нос, глаза - просто дырочки. Можно было ноги дли-
ннее, цветистее сделать, увеличить, удвоить грудь, но лицо всегда бы-
ло пустое, бездушное, ненастоящее.
Циклопов, вздохнув, погасил экран; свистнув, закончилось электри-
чество. Задрожала в середине голубоватая точечка - всё, что от того ми-
ра осталось.
Фаина не такая - тёплая, от неё сладким яблочным пирогом пахнет.
Чёрненькая, остроносая, весёлая, неудержимая, такая стройная - она
притягивала, как ветер притягивает пёрышко; глаза её распахиваются
навстречу,- и там был, в этих целых прожекторах, в целых двух ярко го-
рящих солнцах, какой-то сладкий хаос, изломанный, наоборот. Хотел-
ось смотреть бесконечно долго в глаза, любоваться лицом.
"Она меня не любит, не любит она меня!"- хмуро твердил Циклопов,
изгибаясь по коридорам и лестницам института, кусая пахнущий хим-
реактивами кулак. Ему хотелось на неё ещё посмотреть, и он пошёл.
Он увидел её под сияющими белым и голубым окнами, взял её прохла-
дные пальцы, увёл от кого-то.
- Фаина,- хмуро сказал он, дыша её кожей и её волосами, закрывая гл-
аза, блаженствуя.- А что, если б я попросил твоей руки?
Она так тепло улыбалась, а потом очень холодно.
- У тебя мало денег, Циклопов, ты не интересный, сидишь целыми дн-
ями, как сыч, в этом гадостном учреждении, работаешь; чем ты заним-
аешься? Другие все уже давно выбились. А тебе не светит.
За мягкий, обжигающе-тёплый локоть Толя её держал, наслаждал-
ся его вопиющей материальностью. Он, слушая, от счастья чуть не рас-
плакался.
- Я и есть самый богатый. Мы будем миром править, дорогая, ты хоч-
ешь?
- Как это?- испугалась Фаина Урекешева.
Папа твой, подумал Толя, наверное, самого-самого жениха тебе ищ-
ет, по чину своему директорскому; наливался ненавистью ко всем му-
жикам и особенно ко всем большим начальникам.
- Я бомбу особую изобрёл, мы можем всё это, весь мир,- возбуждён-
но Толя в воздухе нарисовал круг, а затем резко перечеркнул его лини-
ей и следом ещё одной,- взорвать к чёртовой бабушке, понятно?
Фаина попыталась вырваться.
- Ты сумасшедший!- закачались из стороны в сторону над линией бр-
овей чёрные блестящие её как уголь-антрацит волосы.- Так не бывает,
тебя поймают.
Её красивые загорелые ноги под светло-зелёной коротенькой юбоч-
кой, уносясь, замелькали по коридору.
Толя повернулся, всадив руки в карманы, медленно поплыл назад,
в наполненную кислым запахом олова и канифоли лабораторию.
- Это я их поймаю,- зло щекой в сторону приулыбнулся он, и стал по-
хож на портретик какого-то знаменитого революционера и разбойни-
ка...
* * *
Чемоданов из громадного, в крупную клетку рубленного партмоне
выудил пачку рыжих червонцев, небрежно бросил их, рассыпав веером,
на стол. Официант заметил, мгновенно прилетел.
- Ну, пойдёмте, Фаиночка?- предложил Чемоданов руку, вставая. Гол-
ые в декольте плечи ослепительным взрывом сияли перед ним, чёрн-
ый антрацит волос, глаза и губы - бело-чёрно-красное.
Они поднялись.
Официант покорно ждал, поглядывая с тоской на груду грязной по-
суды на столе, кисло улыбался зубами. Ладони его поглотили деньги,
как зыбучие пески.
На улице шумели машины, высокие, до самых облаков стеклянные
башни домов ярко светились. Вечерний воздух сыпался в лёгкие, в мо-
зг, густой, как каша, сладкий, как нектар.
- Хорошо, правда, Фаиночка?- задирал вверх лицо Чемоданов, востор-
женно щурился. Его глубоко взрезанный, квадратный подбородок про-
чертил линию. Фаина с восхищением смотрела: широкие мускулистые
плечи и грудь под пиджаком и сорочкой излучала силу и горьковатый
одеколон. У него было много, очень много червонцев, он ими запросто
сорил, как будто они ему были не нужны, швырял на прилавки и скате-
рти мягкими полноватыми пальцами, и гвоздь настойчиво входил в мо-
зг: чародей!
Он Фаине нравился. Крупное, чуть вытянутое лицо, волосы густые,
вьющиеся, виски серебряной мелкой пудрой обрызганы - вроде бы года
отпечатались, а - молодой, молодой! Запросто отхохмить может, блес-
нёт белыми круглыми зубами, и глаза сыплются радостным светом.
Фаина взяла Чемоданова крепко под руку, они в ногу пошли по зали-
той синим и розовым неоном улице.
- Пойдёмте, Юрий Николаевич, прогуляемся!
Они завернули к Фаине, поднялись в её маленькую, уютную кварти-
рку. На простынях, исчерченых жёлтыми фонарями, они лежали, выт-
янувшись по диагонали, взявшись за руки. Чемоданов с закрытыми гла-
зами холодным, странно отчуждённым голосом сказал:
- Фаина, вам папа ваш не говорил, что у них такое случилось в инсти-
туте? Что-то серьёзное?
- Зачем вам, Юрий Николаевич?- Фаина подняла голову, чёрный фак-
ел на фоне почти белого окна. Почувствовала она: Чемоданов вдруг был
какой-то не такой, далёкий, его рука перестала сжимать.
Он развернулся, прижался к ней тяжёлой, горячей грудью, колющ-
ей густой, волнующей шерстью, залил шею, лицо поцелуями, зло, а по-
том нежно придавил.
- Ты, ты!- зашептала, застонала Фаина, безумствуя.
- Принесёте мне кое-что из его кабинета?
Она летела где-то очень высоко.
- Всё, что угодно...
* * *
Острыми и сверкающими, как молнии, носками ботинок Кирпонос
буравил серую, твёрдую, невыспавшуюся за ночь плоскость асфальта,
толкал коленями и локтями густой, пропитанный ночной влагой воз-
дух, светящийся нежно-розовым и голубым, и в грудь сыпались к нему
широкие, сочные и радостные, чуть солоноватые куски, и идти хотел-
ось, хотелось!
Асфальт злился, шипел. В старых, подёрнутых пылью лужах лежали
перевёрнутые вверх ногами дома. Машины ползали, мерцая, как подсе-
вшие фонарики. Наверху в каком-то окне вылезло жёлтое солнце, забл-
истало.
Не любил Василий Трифонович форменных ботинок. Тупые они, ка-
кие-то, что ли, низменные, приземлённые, дворняги, смотреть прямо
не хочется. Одевал модные, элегантные, как морды благородных псов
вытянутые. Начальник какой-никакой - значит, можно.
А зачем мне вообще эта работа?- спрашивал себя он и смотрел вовну-
трь, в трепещущие в подсознании ярчайшие лучи и треугольники, кра-
ешком глаза следя и за этим, плоским, земным, измерением, за беспок-
ойными, снующими туда-сюда машинами и пешеходами.- Тяжело, же-
стокость везде, надо драться... "Но бить я не могу,- думал,- нет, чувств-
овать, как трещит под кулаками мягкая плоть, это ужасно. Злобы нет.
Чувство же справедливости в душе - дело другое. Следить, чтобы слабо-
го не обижали, доброту и красоту мира спасать - вот здесь и лежит см-
ысл."
Солнце выкатилось на крыши, засияло, собрались слева, справа обл-
ака, поднялись как пышный каракулевый над ним воротник, лужи ста-
ли ярко-голубыми.
В милиции противно пахло искуренными сигаретами и носились,
разгоняя эхо, громкие голоса невыспавшихся ночных дежурных. Пять
или шесть ладоней пожал Василий Трифонович, пока катился по кор-
идору, взбирался по лестнице к себе на второй, и старался посильней
давить, мужественней.
Из окна маленького, опрятного кабинетика видны были красно-зел-
ёные, рыхлые кубы декоративных клёнов и серые прямоугольные под-
бородки фасадов.
В квадратной, тяжёлой, как камень, печатной машинке "Москва" то-
рчал жёлтый измятый листок. Войдя, Кирпонос сразу уселся на стул
и, высунув язык, принялся одним пальцем выстукивать: "Начальнику
УВД... от... Прошу Вас предоставить мне очередной отпуск в связи с ис-
течением..."
Противно тренькнул телефон. Он взял трубку, помрачнел. Снова гр-
януло преступление, одни люди других обидели. Из своего кабинета
шеф ему вещал:
- В общем, возьмёшь это дело, у тебя умение и опыт подобающие им-
еются.
Василий Трифонович попытался отбиться, но голос его зазвучал
так слабенько, неубедительно, что ему сделалось стыдно за себя , и он
замолчал.
- Ну, так-то,- гадко улыбнулся полковник Хазарцев в проводах.- Иди-
те, принимайтесь за дело, товарищ майор.
Кирпонос расстроился - какого чёрта, третий год сидит, пашет! Изл-
омал в длинных, нервно дрожащих пальцах карандаш.
В дверях возникла Зоя, светлое изваяние. Появились сначала её мал-
енькая головка с качающимися круглыми завитушками, красивые чёр-
ные брови в линию, потом всё остальное, облако.
- Один? Не верю глазам своим!- она тихо затворила за собой обитую
розовым пластиком дверь, дочерна захватанную пальцами, вплыла - и
правда, очень воздушная.
* * *
- Что тебе, Зоечка?- не удержав, очень неласково, свалив брови на пе-
реносицу, спросил Кирпонос, и тотчас начал влюбляться, глаза его сл-
адко засверкали.
- Та-ак... Ковалеры встречают дам!- показательно-грустно покачала
белой точкой-подбородочком девушка, желтоватая чёлка её протанц-
евала на лбу весёлый краковяк....
- Ну извини, извини... Будешь вежливым тут...- Кирпонос поднялся ей
настречу, с трудом толкнул тощим задом тяжёлый стул, громыхнул.
- Неприятности?
- Да как тебе сказать... Не то, чтобы...
- А что такое?
- Гады, в отпуск не пускают!
Зоя понимающе хмыкнула голосом-колокольчиком.
- Когда на улице разгул преступности, личную жизнь - в сторону...
Брови Кирпоноса взволновались.
- Прекрати, Зойка, не до шуток!
Он поставил ей стул, отошёл, влип в голубое окно. Зоя, простучав
каблуками по деревянному полу, сняла плащ, села, сказала:
- Слышал - катастрофа? Где-то совсем рядом с нами. Страшное дело,
тысячи погибших.
Она, щёлкнув звжигалкой, закурила пахучую сигаретку.
Василию Трифоновичу не нравилось, когда курят, он всей своей ин-
туицией сыщика чувствовал, что в сигарете, как и в вине, большое зло
упрятано.
- Зоя,- очень тепло, искренне сказал он, подходя к ней и опуская ру-
ку ей на плечо,- не кури, не надо, это вредно для здоровья. Ты же женщ-
ина!
Она, напоследок глотнув по-мужски глубоко дым, потушила о как-
ую-то бумажку весёлый розовый огонёк.
- Хорошо, не буду,- покорно сказала она, гладя на него снизу-вверх пр-
озрачными, вдруг наполнившимися жарким чувством глазами, прити-
хла. Его гладковыбритое, красивое лицо сияло над ней, как солнце. Пы-
шный, удивительно весело изогнутый локон на матовом, высоком лбу.
Крупный нос, ноздри, глаза.
Он бы к ней подошёл, обнял, ему очень хотелось, он полетел мысле-
нно, вожделённо закрыв глаза... Она встала, шагнула навстречу ему, пр-
отянула руки, её огромные горячие очи выплеснулись в него, обожгли.
Василий Трифонович, боясь дышать, с благодарностью прижался к ней,
поцеловал в мягкую душистую щёку.
Тотчас отстранился.
- Всё, всё...
- Ой, как боится, посмотрите!- расплылась довольная Зоя, ещё летела,
весело падала. Она поправила безупречно сидящий на нём милицейск-
ий китель с золотыми рефлёными пуговицами.- Вдруг сослуживцы ув-
идят, да? Правильно?
- Зоя!- сказал он серьёзно, дух у него прихватило, он видел её удивлё-
нно вздёрнутые наверх брови, шёлковый алый висок, ухо, чёрные ласк-
овые провалы глаз.
- Что?
Люблю, люблю!- хотел, наконец, крикнуть он, каменный шар переда-
вил горло, ничего вразумительного сказать не получилось. Он невзрач-
но промычал, прокашлявшись:
- Между прочим, вместе могли бы отпуск где-нибудь провести...
И дальше:
- Ты за новым материалом приехала, да?
- Угу,- глаза её самодовольно лучились, главное для себя, казалось, она
услышала, увидела, потом стали грустнее, наполнилось вниманием.-
Что-то интересненькое есть для криминального репортажа? Главный
редактор нашей газеты, сатрап, велел с пустыми руками не возвращать-
ся.
- Имеется,- Кирпонос делово запыхтел, радовался, что спасся.- А что
там ещё за катастрофа, где? Выкладывай.
Зоя, думая об очередной сигарете, и трогая пальцем гладкий целло-
фан пачки в кармане кофточки, сказала, что рванул атомный реактор,
целый небольшой город в результате исчез, будто испарился.
Он присвистнул, думал ещё горячими, сладкими кусками о том, что
только что своего, родного было, по крупицам перебирал. Потом вдруг
до него дошло, он, стоя у окна, ахнул и почти без чувств хлопнул на по-
доконник.
* * *
"А что они сделают?- хмуро соображал Феропонт Ильич, поднимая-
сь на лифте к себе домой, разглядывая в мутной плите пластика своё
отражение: крупная голова, обвислые щёки, чёрные впадины глаз, неп-
омерно вздёрнутая щепка носа.- Ну снимут с работы, ну, ругать будут,
злобствовать. Тюрьма? Вряд ли. Кишка у них тонка засадить меня. Пус-
ть попробуют!"
В его пятикомнатной, с большой роскошью обставленной квартире,
стены, потолок, дорогая, импортная мебель, изысканные лампы и тор-
шеры вежливо молчали. Было уютно, покойно; мерно, вливая что-то мя-
гкое и доброе в сердце, стучали часы. Громадная, триумфальная люст-
ра наверху, серебрянным и золотым водопадом льющаяся на окне што-
ра, яркие на полах ковры, в стёклах наполированного серванта вспыхи-
вает оранжевыми иглами чешский хрусталь: ладьи, вазы, стопки, фуж-
еры. Телевизор висит на стене, мускулистый и чёрный, как негр. Всё на
своих местах, раз и навсегда обретённых - крепость. Нет и нет - всё это
бросить, отдать никак невозможно!
"Скажу, что действовал строго по инструкции; скажу, что все указа-
ния - всё до последней капельки - поступили сверху. Кого к чертям мне
выгораживать? Теперь, при таком форс-мажоре, каждый сам за себя, ка-
ждый о своей собственной шкуре думает. Бумажки у меня есть, всё по-
дтвердят как миленькие."
Он провалился в кресло, включил телевизор, каналы наперебой кри-
чали о радиоактивной утечке, о грядущем ядерном апокалипсисе, кам-
еры вздрагивали, куда-то проваливались, казалось, что весь мир рушит-
ся, исчезнет вот-вот.
- Ах, узнали уже, разнюхали!
Он кнопкой закрыл им всем рот, в экране упало его серое, измождён-
ное отражение. Завел пузатенькую стересистему. Модная певица слад-
ко застонала романс. Плеснул в стакан рыжего коньяку. Настроение, не-
смотря на выпитое, резко катилось вниз.
- Раечка, принеси мне кофейку!- громко, жене. Она дома?
Умные скрипки и барабаны выводили лестници и лабиринты, откры-
вались без дна великие пропасти и вставали осыпанные холодными ту-
манами волнистые утёсы.
Он, пьянея, с горячим, нагретым стаканом в ладони прокатился к се-
бе в комнату, сел к столу, толкнул на себя ящики, один, второй, зашур-
шал бумагами.
Вошла жена, невысокая, полная женщина, въехало на её высокой кв-
адратной груди серебряное блюдо с расписными чашкой, блюдцем, дл-
инношеим кофейником, запахо пряным и свежим, очень ободряюще.
Лицо - белое, тяжёлое, выражаюшее крайнюю степень самодовольства,
каких много.
- Раечка, ты у меня здесь на столе ничего не трогала?- испуганно заз-
вучал с бордовым, налитым кровью лицом Феропонт Ильич, распрамл-
яясь. На лысом, растерянном лице одна половина жёлтых крашеных во-
лос влезла на ухо.
- Ты же знаешь - это исключено!- неожиданно низким голосом, поч-
ти басом возмутилась жена.- Ох, что же с нами со всеми будет, а Феро-
понт?
Урекешев замахал в неё руками и кисло сморщился.
Он ещё раз вывернул ящики и в отчаяньи разбросал листы. Блюдце
на столе жалобно позванивало, будто жалуясь. Музыка кончилась, и ст-
ало тихо, как в больнице.
- Ничего не понимаю,- сказал он, поворачиваяь к шкафам и креслам,
беспомощно вздёргивая тонкими плечами.- Сегодня утром они ещё бы-
ли на месте - ведь были же?
* * *
Грищук решил ехать в центр, каяться. Потом он передумал. "Какого
чёрта?- истерично расхохотался он, испугался.- Есть директор, пусть
он и отвечает, за что в конце концов ему деньги платят? А моё дело ст-
орона. Я думать должен, камень науки грызть, штаны в лаборатории и
на научных советах просиживать, в бесконечных дискуссиях копья ло-
мать. Организацией дела другие занимаются - помещение, безопаснос-
ть и так далее, на то они и администраторы. Меня новоявленные Ротш-
ильды поманят - я пойду колбасный цех налаживать, смогу - сейчас в
бизнесе громадные капиталы вертятся, не удержат меня, что мне по
большому счёту здесь, в этой дыре, ловить?"
Грищуку именно так и хотелось - бежать, сбежать, чтобы никто не
нашёл его, исчезнуть, пока есть такая возможность. Он всё время дум-
ал, как и куда он сможет побыстрее смотаться. Но что-то его как рукой
за рубашку держало. Что?
Он, бросив ключи от машины на журнальный столик, повел своего
красавца-добермана гулять. Пёс нервничал, натягивал поводок, и Пётр
Андреич вдруг отхлестал его, сжалился, губы, подбородок его задрож-
али, сев, прижался щекой к горячей, мягкой шерсти. Сердце его полос-
нула щемящая сладкая строчка.
В городе всё стояло и висело на своих местах - высокие дома, дерев-
ья, провода с металлическими на них наболдашниками, толстый с по-
лосатой палкой милиционер на перекрёстке, жёлтая одноногая будка
в гигантских стеклянных очках над ним; мальчик с девочкой целовал-
ись на мокрой скамейке. Петру Андреевичу бешено захотелось жить,
он жадно стал дышать влажным, прохладным воздухом, и глотал, гло-
тал его, как сахар, как некий божественный нектар, смотрел повсюду
широко раскрытыми глазами, всё видел: окна, небо, наштукатренные
розовым и голубым старинные стены, машины, людей, захотелось по-
бежать, понестись со скоростью света, всюду побывать, над океанами
синими, разгоняя ветер, полететь, во многие яркие города заглянуть,
поинтересоваться, что там и как.
Стройный чёрный кобель возбуждённо вздрагивал, вскинув красив-
ую голову, вёл носом, слушал, поводок натянулся, как линия.
Грищук обернулся, белая бетонная скала его дома вздымалась в глу-
бокое, чуть сероватое припухшее небо, он с восторгом почувствовал,
что он, человек, выше, что наверху, над городом, над крышами так све-
жо и прохладно, посреди бегущих куда-то облаков, и он - там, наблюд-
ает, по одному своему желанию возрос. Он засмеялся и сам услышал,
что очень зло, всемогуще.
"Я - злой?- думал он, вышагивая тоненькими чёрными туфлями по
кривым дорожкам, по зелёной, ёжиком выстреженной колючей траве.-
Пусть. Иначе пропадёшь."
Он поймал нитку жалости к миру, к людям, к себе в груди, тоски, бу-
дто они - и он вместе с ними - вдруг пригнали себя в глухой угол, к кир-
пичной, холодной, бесконечно длинной - беги, до края не добежишь -
стене.
- Нет, надо во что бы то не стало быть добрым,- быстро вслух сказал
он, и тотчас небеса над ним в духовном смысле раззверглись, ударил
яркий свет. Он понял, почему - надо. Потому что тогда, когда ты добр
и легко прощаешь, возникает надежда на будущее. Что за надежда? На -
что? Тоже быть в итоге прощённым?- быстро он спросил, глядя горя-
щими глазами влево, вправо, вверх, вниз. А вот здесь было полное мол-
чание, и только привкус, слабый следок чего-то райски сладкого, веч-
ного, поманившего, зыбкость.
Он подходил к подъезду, в окне, в льющейся шторе промелькнула
русоволосая головка дочери, точно золотая рыбка забилась в воде,- св-
оё, родное, неотторжимое. Он долго со светлой улыбкой смотрел вверх:
не будет ли ещё? И то страшное, что грянуло в двух десятках километ-
ров отсюда, показалось мелким, ничтожным, стёрлось.
* * *
У Циклопова план был такой: сделать волшебную бомбу, потом ша-
нтажировать мир, сказать: "если ещё хоть одно убийство произойдёт
или война - рвану без сомнения." Расчёт был верный - с несправедливо-
стью покончить и самому возвыситься. Следовало подумать о своей бе-
зопасности и полной конспирации и само устройство, разумеется, до-
работать в деталях, отточить механизм глобального волнового возде-
йствия.
В старом доме с химерами по улице Б-ной, в притемнённой комнате
под длинными, тихо кричащими звук "о" окнами, в свете ламп, источ-
ающих жёлтое и белое, на широком приземистом столе покоилось на-
стоящее чудовище. Четыре ручки, как роги, выпадали из общего конт-
ура, в железном, высокой полусферой вздувшемся теле переливались,
потрескивали синие длинные молнии, круглые бока перломутрово бл-
естели.
Циклопов любил подолгу стоять перед своим детищем, мысленно с
ним разговаривать, машина была определённо живая, он чувствовал
это; кажется, она ему отвечала, посылая в мозг ему какие-то коды и им-
пульсы, дёргая металлическими твёрдыми губами.
Яркая дорожка света, наполненная странно подвижными, почти жи-
выми частицами, сверкала в плотных волнистых шторах, тяжело гро-
мыхал внизу по рельсам, сотрясая весь дом, невидимый трамвай, лил-
ись, зажигая сердце любовью и лёгкой завистью, весёлые голоса прохо-
жих.
Здесь, в комнате, тишина, таинственная и глубокая, только журчит
в проводах волшебное, колючее электричество. На стене в скромной
пластмассовой рамочке портрет великого учёного.
Принцип действия Толя разработал простой: если завести агрегат,
настроить, как надо, его, тотчас по цепочке начнут подрываться спря-
танные в бетонных шахтах боевые ракеты, и так по всей планете. Ант-
енны-рога понесут неугасимый убойный сигнал.
Когда Циклопов подобрался к заветной формуле, он глазам не пове-
рил своим - так было всё просто. Со звоном уронил на стол карандаш,
потрясённо отвалился на стуле, встал, вышел, не чуя ног, на холодный,
дышащий ночью балкон, поднял наполненные светлыми слезами гла-
за к плывущим наверху точечкам-звёздам, смех стал выкатываться из
него хвалебными волнами, всё громадное небо представилось ему нев-
ажным, маленьким, всего фиолетовым фантиком-лоскутком от одной -
вон там - треугольной крыши и до другой, он звёзды хотел щелчками
вниз посбивать. Секунду он держался, радость, наконец, переполнила
сердце его, он закрутился вокруг себя на пятке, зажмурившись и завер-
ещав, избивая кулаками ночной зернистый воздух. Эхо заскакало, уда-
рившись в чёрные стены домов, и очень скоро звук его сделался груст-
ным, как звук разбившегося о камень стекла. В доме напротив в жёлт-
ых расшторенных окнах извивались фигурки людей, из открытых фо-
рточек звучали музыка, смех. Толя увидел: огненный вихрь бьёт в эти
квартиры, уносит, как картон, стены, крыши, полы - ещё желтее, ещё бе-
лее, чем электричество, злее, и - люди тают, как свечки... У него рука ст-
ала громадной, с город, и он ею ударил, каменной булавой...
Он долго стоял, куря и бросая высосасынные до ногтей окурки на
тротуар, смотрел, как вьются красивые жёлтые клубки искр, с трепет-
ом и благоговением думал, что теперь - главное, главное! - его имя вой-
дёт в историю.
. . . . . . . . . .
1996, 1999