Гражданская жизнь в военной форме началась с мелкого и примитивного бизнеса. Проводник моего вагона очень просил продать ему мою повседневную шинель. После недолгого колебания я уступил, так как в ящике у меня находилась ещё одна шинель – парадная, в которой я и появился на пороге маминой квартиры за день до наступления нового 1960-го года. Начался отсчет новой жизни. Многие из моих друзей и знакомых не одобряли моего решения сменить военную жизнь на гражданскую. Я утешал себя только высказыванием Андре Моруа, который утверждал, что общественное мнение это не путеводный маяк, а блуждающие огни. Мне удалось принять и осуществить очередной важный для меня жизненный поворот. Кстати, о принятых мною серьезных решениях я никогда не жалел. В первые дни нового года я отправился искать работу, чтобы не быть обузой для матери. Вначале надо было выправить себе первый в жизни цивильный паспорт, что я и сделал. На фото я был представлен в лейтенантской форме. Первый заход в поисках работы был на знаменитый и известный в стране завод ВЭФ. В отделе кадров меня в форме встретили очень любезно, приняв, очевидно, за представителя военпреда. Своей просьбой подыскать приличную работу я их вероятно огорчил, но несколько вариантов они мне предложили. Выяснилось, что самая оплачиваемая работа – на конвейере. В принципе она меня устраивала, но по существующим правилам к этой работе не допускались лица с высшим образованием, то есть такие как я. Никогда не думал, что это обстоятельство может оказаться помехой. Я предпринял ещё несколько попыток трудоустройства и, в конце концов, устроился на работу в военное авиационное училище, в котором в свое время работали мой отец и мать. Приняли меня лаборантом на кафедру бомбометания. Трудовой стаж по времени у меня не прерывался.
Работа на кафедре была необременительной, но, к сожалению, не по специальности, и я продолжил свои поиски, предполагая устроиться поближе к морю. Однако, в Латвийском морском пароходстве мне объяснили, что судов у них мало, и работу штурмана они предложить не могут, так как в Риге есть мореходка, и ее выпускники вынуждены начинать простыми матросами. Рыбный флот со своими многочисленными судами еще не был организован, да и перспектива шкерить рыбу меня никогда не прельщала. Пришлось продолжать работу лаборанта, которая оплачивалась слабо, и не давала мне возможности самостоятельно обеспечить жизнь мне и моей будущей жены Люси, с которой мы продолжали переписываться. Она после пединститута учительствовала в Полесске, небольшом городке калининградской области. Проблемы бомбометания меня совершенно не интересовали, и я постоянно продолжал поиски подходящей работы. Что было положительным на кафедре, так это общение с очень приятными и умными преподавателями ленинградцами. К лету училище расформировали, и на его базе был создан институт инженеров гражданской авиации, один из самых престижных институтов в республике, а может и в Союзе. Я перешел на работу в другое здание на кафедру приемо-передающих устройств старшим радиотехником (что несколько увеличило мою зарплату) к моему фактически первому начальнику на гражданке, замечательному человеку майору Олегу Васильевичу Брагину. На всю жизнь мне запомнились его добрые и полезные советы по работе и по жизни. А человек он был простой и мудрый. Напротив нашего здания располагалась старинная гарнизонная церковь Петра и Павла, в помещениях которой находился вычислительный центр института. Молодые атеисты решали свои задачи, а по праздникам выпивали под старинными церковными фресками.
Несмотря на гражданку, интерес к морю, флоту оставался всегда. Естественно я поддерживал связи со своими друзьями по училищу. Летом 1960-го года я стал заниматься морским многоборьем, куда входили гонки на шлюпках ЯЛ-6 на веслах и под парусами, плаванье вольным стилем на 400 метров, кросс по пересеченной местности на 1,5 километра и стрельба из малокалиберной винтовки. Собралась команда энтузиастов: Коля Сугок, Вася Гринчук, а также бывшие нахимовцы: Володя Воробьев, Гена Шабалин. Фамилии других членов команды не вспомню. За выступления в соревнованиях тех лет у меня сохранились почётные грамоты: 10 июля грамота за 1-е место по гребле в технической эстафете, посвященной 20-летию Советской Латвии; 2 августа грамота за 1-е место на республиканских соревнованиях по многоборью.
Лидер страны «дорогой Никита Сергеевич» в сентябре 1960-го года стучал по трибуне ООН своим башмаком и обещал показать капиталистам «кузькину мать», чем, очевидно, их крепко напугал. Мне даже показалось, что свою шинель проводнику в поезде я продать поторопился.
Помимо соревнований, в сентябре я поступил в Рижский Политехнический институт на модный в то время факультет автоматики и телемеханики, так как высшее военно-морское образование на гражданке не очень котировалось. К сожалению, выбранная мною специальность на вечернем отделении для работающих студентов была только на первом курсе. Когда расформировали военно-авиационное училище, то из офицеров слушателей был организован третий курс вечернего отделения, куда я и перешел, досдав некоторые дисциплины.
Год заканчивался. Никита Сергеевич больше никому больше не грозил, и мама распорола и отпарила мою парадную шинель, и на ее базе соорудила мне короткое и модное пальто с меховым шалевым воротником. Мех для пальто мама купила по случаю на колхозном рынке у тетки из Литвы. Для завершения цивильного наряда мама купила мне черную меховую шапку-пирожок, как у Н.С.Хрущева. Черные флотские брюки остались без изменения.
В 1961 году в жизни страны произошло много важных событий. Одно из них было интересным для меня. Однажды летом девушки нашей кафедры сообщили мне, что меня разыскивает аспирант капитан Мясников. Это был потомственный яхтсмен из Болдерайского военно-морского яхт-клуба. Он входил в сборную команду Балтфлота. На носу были международные соревнования, а одного из его шкотовых взяли на лето на офицерские сборы. У Бориса Мясникова возникла серьезная проблема, ибо он давно был готов, но никак не мог получить звание мастера спорта, а международные соревнования в Таллине давали ему такую возможность. Поэтому в надежде получить заветное звание, он искал подходящего моряка. При встрече он спросил меня, на чем я могу ходить под парусом. Мой ответ, что на всем, что несет парусину, его немного озадачил, но положение у него было безвыходное, и он предложил учасствовать с ним в парусных гонках на первенство города в Рижском заливе. Гонку мы провели только одну, так как на следующий день надо было отправлять яхту по железной дороге в Таллин. Нам предстояли почти месячные сборы и тренировки в сборной флота, наряду с такими мастерами как Александров, Пинегин, Манкин, Шаврин, и другими известными спортсменами. В XIII Балтийской регате в Таллине принимали участие многие иностранные яхтсмены из Германии, Польши, Швеции и Финляндии. Экипировка иностранцев конечно была не чета нашей, но у советских собственная гордость, в море мы старались не ударить в грязь лицом. От США в гонках участвовала яхта класса «5,5» ученого биохимика Ченса. Шкотовыми у него ходили два его сына студента. Ченс сам сконструировал и построил свою яхту, привез ее в Финляндию самолетом, где выступил в соревнованиях. Прибыв своим ходом в Таллин, он уверенно лидировал в своем классе судов. Сборная флота по утрам бегала на зарядку. После завтрака мой рулевой Б.Н.Мясников настраивал свою яхту, как музыкант скрипку. Мы с напарником Колей Мануйловым набивали ванты и штаги, Боря командовал нами с берега. Потом мы ставили паруса и из речки Пирита выходили на тренировку в море. После ужина в яхт-клубе я наблюдал ритуальное поведение всех яхтсменов. Рулевые располагались за столом и часами травили байки о своих походах. Часто эти байки через вечер повторялись. Шкотовые скромно жались по сторонам, развесив уши. Многие яхтсмены злоупотребляли матом и алкоголем. Меня эти посиделки не очень интересовали, и я испрашивал у своего Бориса Николаевича, который к моему счастью злоупотреблениями не страдал, разрешение отбыть в город. Надо отметить, что кафеюшки в Старом Таллине были гораздо интереснее рижских, и я посещал их почти ежедневно. Вечером надо было снять с просушки паруса, заложить их в кису, и можно было с чувством исполненного долга отправляться спать. Иногда вместо похода в город я пытался вспоминать свой английский с сыновьями Ченса. Так повторялось день за днем, пока не подошла дата открытия регаты.
С ночи разыгрался штормяга на 7 баллов с волной балла в 4. Экипажи яхт выходили из Пириты с обоснованным страхом. Хотя наша яхта класса «Дракон» и была спортивным мореходным судном с неограниченным районом плавания, но весь экипаж заметно волновался. И не только наш, так как было от чего. Яхты не типичным образом метались перед стартовыми воротами и тральщиком, на котором мучились представители судейской коллегии. Во время этих метаний полетели мачты у пяти пятерок и восьми драконов. Один «звездник» утонул вместе с парусами, другой завалился на борт и держался только благодаря воздушной подушке в корпусе. Экипажи этих двух яхт были подобраны военными моряками. Несмотря на неблагоприятные погодные условия, гонки отменять не стали. Драконы стартовали вслед за пятерками. Наши старые паруса в такую штормягу работали не хуже искусственных тканей у титулованных яхтсменов, а тактикой и чувством ветра наш рулевой владел отменно. Мы с Колей, мокрые до внутренностей, старательно выполняли все команды нашего капитана. Результат не замедлил сказаться. Обогнув буй у острова Аэгна, мы летели к финишу третьими из пятидесяти заявленных драконов. Это было выдающееся достижение для нашей яхты и наших парусов. Однако перед самым финишем у нас с треском порвался запасной стаксель, подаренный нашему рулевому Шавриным. Три яхты нас обошли, пока мы меняли парус, и на финише мы оказались шестыми, что было для нас очень хорошим результатом.
В этот вечер в город я не пошел, так как мокрых парусов было много, и все надо было высушить. Байки о былых походах в тот вечер не травились, у всех хватало переживаний прошедшего дня. На второй и следующие дни поломанных мачт и утопленников не было, а на третий день ветер начал стихать. По результатам гонок наш экипаж вошел в десятку и, к моему большому удовольствию, исполнилась заветная мечта Б.Н.Мясникова: ему было заслуженно присвоено звание Мастера спорта СССР. Похоже, я оказался счастливым талисманом для моего тезки. Подводя итог нашим парусным баталиям, мой капитан Боря Мясников отметил, что моряков в Рижском нахимовском готовили правильно. Комплимент этот относился полностью к моему лучшему педагогу К.А.Безпальчеву. Наши хорошие отношения с Б.Н.Мясниковым сохранились на всю жизнь. Все члены сборной поздравляли нашего рулевого, а мы с Колей Мануйловым схватили две кисы от парусов и понеслись в ресторан, чтобы все могли достойно отметить победу нашего экипажа. Мы, шкотовые, получили один бал на звание мастера спорта, и в случае удачного выступления в течение года на крупных соревнованиях, могли рассчитывать на звание мастера. Боря предложил мне участвовать в соревнованиях на Черном море, но звания меня не интересовали, а разнообразных физических нагрузок в многоборье было больше, да и второй шкотовый после сборов возвращался к своему рулевому. Я остался верен морскому многоборью.
Кроме соревнований я проводил на водной станции ДОСААФ занятия по гребле с курсантами рижской мореходки, у которых в Андреевской гавани был свой яхт-клуб «Моряк», но не было достаточного количества шлюпок. В этом яхт-клубе у меня завелись знакомые яхтсмены, в том числе и замечательная девушка Таня Сухова, с которой в сентябре 1961 года мы (я, в качестве шкотового) на ее яхте класса «Дракон» легко завоевали первое место в регате «Даугава» яхт-клуба «Моряк». В этом же месяце я перевелся на 3 курс вечернего отделения РПИ и поступил на работу в институт электроники и вычислительной техники АН ЛССР инженером в лабораторию Л.П.Леонтьева. Директор нашего института Э.А.Якубайтис, замечательный человек и талантливый ученый, пригласил на работу многих ценных сотрудников бывшего военно-авиационного училища: Скляревича, Ресина, Пирогова, Ковалева. Среди них была и красивая женщина Алла Трифонова, которая возглавила отдел кадров института.
Никита Сергеевич в следующем месяце собрал XXII съезд КПСС и торжественно пообещал народу построить к 1980 году коммунизм. Но у некоторых мужиков были сомнения. Дело в том, что в 1961 году закончилась грандиозная стройка в Балаклаве, начатая с молчаливого одобрения Главкома ВМФ С.Г.Горшкова в 1957 году. В скале была построена подземная стоянка, где могли прятаться от атомного нападения 9 малых и 7 средних дизельных подводных лодок. Деньги были потрачены колоссальные. Итог в 1961 году подвел сам Хрущев, который сказал, что штольни, пожалуй, подойдут для хранения вина. За время своего правления Никита Сергеевич ставил перед народом много интересных задач, и одной из них было догнать и перегнать Америку. На это народ откликнулся анекдотом: догнать можно, а перегонять не гоже, – будут американцы видеть наш голый зад.
К осени меня навестил мой друг Рома Панченко. Днем я был занят на работе и не мог уделять ему должного внимания. Бравый морской офицер был предоставлен самому себе, и с удовольствием осматривал достопримечательности красивого города Риги. Тут-то он и обнаружил афишу гастролирующей в Риге знаменитой перуанской певицы Имы Сумак. Вечером Ромик в своей обычной агрессивной манере убеждал меня, что нам просто необходимо послушать эту уникальную певицу, диапазон голоса которой включал 4 октавы. Несмотря на многолетние старания моего воспитателя и наставника К.А.Безпальчева, к оперному пению я был подготовлен слабо, да и билеты были, на мой взгляд, слишком дорогие, о чем я и заявил Ромику. Похоже, что упирался я слабо, и вечером мы сидели в театре оперы и балета. «Перуанский соловей» старалась во всю, но после первого отделения даже Ромик посчитал, что приобщение к мировой культуре состоялось, и мы с чувством исполненного долга остались в очень уютном и вкусном буфете театра. В суматохе культурных мероприятий Роман с удивлением обнаружил, что до окончания его отпуска осталось два дня, а он планировал пошить себе в Риге хороший костюм и модные брюки «дудочкой». Рига, среди городов Союза, обладала огромным потенциалом, и знаменитый портной еврей Копелюшник соорудил моему другу дорогой и красивый черный костюм. В Архангельск Ромик уезжал довольный.
1962-й год для меня начался с казенного дома и пустых хлопот, как говорят цыганки на площади у рижского вокзала. Казенным домом был республиканский райвоенкомат, куда меня стали регулярно вызывать повестками. Там сидел представитель штаба определенного флота рангом не ниже кап.2, который в разной форме и тональности приглашал меня вернуться обратно на службу. Если такой представитель начинал речь со слов «Родина на вас затратила», то я хлопал дверью и уходил. Если разговор был нормальным по форме, то я просил уволить меня от такой чести. Запомнился разговор с представителем ТОФа. Когда я рассказал, что учусь на 3-м курсе РПИ, и хотел бы его закончить, то этот офицер одобрил мое решение, сказав, что пусть утки плавают, так как они больше ничего делать не умеют.
В академическом институте электроники в 1962 году я был переведен на должность старшего инженераю. От перспективы снова идти на службу я себя похоже избавил. Торжественность момента чуть было опять не испортил Хрущев. В июле по его приказу или благословению была расстреляна демонстрация рабочих в Новочеркасске. Нам, правда, было не до него. В октябре мне исполнилось 25 лет и, очевидно в качестве подарка мне и всему народу, Никита Сергеевич разместил на Кубе ядерные ракеты и подарил всем нам Карибский кризис. А, может, это была обещанная капиталистам «кузькина мать». Войны удалось избежать, возможно, и потому, что моя мама успела вовремя перешить мою шинель на гражданское пальто.
Зимой я сдавал сессию в РПИ и на это время получал на работе отпуск. Экзамены я сдал заранее и по договоренности поехал на недельку к своему другу Роману Панченко в Архангельск. Ехал я на далекий север, и поэтому прикупил себе теплые ботинки модели «прощай молодость», но на всякий случай прихватил с собой и хромовые полуботинки. Роман встречал меня на перроне в шинели и фуражке, под которой от мороза алым маком рдели уши. Роман принял из моих рук мой чемоданчик, бросил его на санки какому-то пацану, что-то сказал ему, и тот улетел со всеми моими вещами. Все пассажиры и встречающие двинулись стройной колонной на лед Северной Двины, на другом берегу которой собственно и находился город Архангельск. В городе меня удивили деревянные тротуары и очень честные местные жители. На крыльце деревянного дома, в котором Роман снимал комнату, стоял в целости и сохранности мой чемодан, а парнишки и след простыл, так как деньги за доставку он получил еще на вокзале. В комнате, двери которой не закрывались, весь пол был покрыт шкурой белого медведя, которую мой друг привез из дальних походов на своем гидрографическом судне. На гидрографе, как пояснил мне Роман, весь экипаж был укомплектован гражданскими, и только командный состав представляли офицеры. Организуя встречу по высшему разряду, вечером мой друг пригласил меня в ресторан. Одев свои хромовые ботиночки, я, пристроившись в кильватер за Ромиком, двинулся по деревянным тротуарам в сторону ресторана «Арктика». Морозец был градусов под 30, и снег громко хрустел под ногами, чего я в Риге очень давно не слышал. В то время по стране ходила присказка, что если Москва сердце нашей Родины, то Рига ее мочевой пузырь. Дождь временами не оставлял ее жителей и зимой. Посетителей в ресторане было много, и народ все время подходил, некоторые были в унтах и валенках, но мы форму одежды не нарушали и выглядели очень нарядными, особенно Ромик при погонах. Видно было, что мой друг здесь не впервой, и официантка причалила к нашему столику очень оперативно. Естественно к крепким закускам было подано шампанское, которое оказалось настолько теплым, что при вскрытии окатило нас с головы до пят. Для питья практически ничего не осталось, и мы перешли к воспоминаниям под водочку. Вечером мы добрались до дома, и спать улеглись на шкуре. Утром болела голова, но не от водки, а от крутого рыбьего запаха шкуры белого медведя. На другой день Роман повел меня показать свой «дом родной», то есть гидрографическое судно «Мурман», которое зимой отапливало несколько пришвартованных к нему катерных тральщиков. Эта эскадра большого интереса не представляла. Вечером на шкуре белого медведя мы вели разговоры за службу и за жизнь, а утром Роман проводил меня на поезд. Помимо меня, в Архенгельске Романа навещал также наш общий друг Боря Сиротин, а они оба, вместе и порознь, неоднократно навещали меня в Риге.
В октябре Китай провел испытание своей атомной бомбы. В этом же месяце заклятые друзья Хрущева в Политбюро – Л.И.Брежнев, А.Н.Шелепин и Н.В.Подгорный – срочно отозвали его из отпуска и отправили на заслуженный отдых, навечно. Народу сказали, что Никита Сергеевич волюнтарист. Великий Китай медленно и последовательно продолжал строить социализм. Волюнтаризм среди китайских руководителей не допускался. Возможно будущие успехи Китая объясняются очень мудрой китайской пословицей: если без лишней суеты сидеть на берегу реки и думать о смерти врага, то со временем воды реки пронесут мимо его труп. Мудрым руководителям государства главное не суетиться и делать свое дело с пользой для страны и народа. Период строительства коммунизма в СССР закончился.