Главы романа-дилогии "По волнам водолазной юности" (3)
Книга первая. "ЧФ". Севастополь. Школа водолазов".
Из раздела
Часть вторая: «Военное и водолазное дело»
Глава четвёртая
Дучечная связь и 12-я комсомольская конференция флота.
Корабелы в части, спортнабор в роте.
(В сокращении; время событий - январь 1978 г.)
«Косыв Ясь конюшину, Косыв Ясь конюшину,
Ко-сыв Ясь ко-нюшину - поглядав на дивчину!..», –
врезается ультразвуковыми иглами в сонные уши роты весёлая, ритмичная песенка белорусского ансамбля «Песняры». Это Столешний, который сам себе и режиссёр, и главнокомандующий, ни с того ни с сего, в будние шесть часов утра, врубил музыку, вместо привычного: «Рота! Подъём!». И стоит - руки за спину – на выходе из спального помещения, обозревает качество подъёма. Прямо, как адъютант батьки Махно стоит, а то и как сам батька, только модернизированный, флотский, стриженый - зыркает надменно чёрными вороньими глазами; голова гордо задрана, остренький носик хищен, что клювик коршуна. И – ни слова…
Курсанты сначала не понимают: почему музыка? Но, увидев, или ощутив присутствие самого, суетятся также прытко, как если бы грозный старшина произвёл обычный голосовой подъём.
Музыкально начавшееся утро вскоре приносит огорчение, и первому - Серёге. Зря готовил вчера политинформацию: о ней и не вспомнили после завтрака, а загнали в Ленкомнату на общие политзанятия. Но вслед за этим незначительным огорчением обрушилось следующее – весомое, и уже на двоих. За лежание на полу в Ленкомнате они с Олегом получают по наряду на камбуз. Объявляет наказание комвзвода Кирпичный. И опять несправедливо: в Ленкомнате всем за столами не усесться - чересчур народу набили. Вот и примостились друзья на палубе, полулёжа. А что, стоя записывать политику, или как? Или совсем не конспектировать?
Но с Кирпичным не порассуждаешь.
- Много говорите, мотрос Фурмонов! Мозгами шоволить надо, а не языком!.. Ясно?
- Ясно, товарищ мичман...
А ясно-то совсем другое. Что-то слишком часто стало не везти им с Серёгой. Вчера за безобидное баловство на программе «Время», старшины после отбоя их в гальюн загнали.
До полпервого драили друзья «дучки» под периодическим наблюдением дежурного по роте Ширеева. Когда надзиратель уходил, Олег возобновлял налаженную им дучечную переговорную связь с нижним этажом. Там, четырьмя метрами «глубже», в гальюне третьей роты, невидимые братья по несчастью проделывали идентичную процедуру - чистили зубными щётками с мылом и содой дучки от дерьма и ржавчины. Но ни того, ни другого в дучках на самом деле нет. Зайди в гальюн хоть во второй половине ночи – кто-то из провинившийся курсантов всенепременно дучки драит. Так что, давно всё вычищено-отполировано.
- Эй, пацаны! - вызывал Олег на связь коллег-дучколазов, простукивая в очередной раз черенком зубной щётки по сливной трубе. (Так Дзержинский с революционерами в каторжных империалистических застенках посредством тюремной «морзянки» связь между собой держали). - Вас, за что на дучки загнали?
- Да, как всегда, ни за что! – доносился глухой, утробный голос из отполированного отверстия для фекалий.
У ребят, что находились «в низах», слышимость, очевидно, была такой же разборчивой, как и «на верхах».
- И нас так же! – Олег для громкости очень низко наклонялся к переговорной окружности. - А кто загнал?
- Да старшины вонючие!
- И нас они, паскуды! - радовался переговорщик безымянным собратьям, и общности курсантских судеб, и вопрошал, общительный:
- А вы откуда? С Кубани есть кто?
- В роте - есть, а так - я из Москвы, – отвечал не менее коммуникабельный представитель столицы державы, на службе которой осваивал немудрёные ассенизаторские науки.
- У нас тоже москвичи есть. Брагина знаешь? – с воодушевлением наклонялся к дучке компанейский кубанец из захолустного кубанского города Крымска.
- Нет.
- А Евсеева? – вступал в переговоры Серёга, прижимаясь головой к голове друга, и вдыхая вместе с ним хлорированные испарения переговорного омута.
- Нет!
- А Чернова? - не отступал от темы Сергей. - Он из Темрюка, ну, с Кубани? Шустрый такой…
- Знаю.
- Передавай привет от Иванова - от меня, – приободрялся второй кубанец из глухой станицы.
- И от меня! Я тоже земляк, мы в Новороссийске все в одной Морской школе учились! – вставлял Олег, толкая Серёгу, мол, ты чё, один, что ли, с Кубани?
- Передам, если поссать зайдёт, – доносилось снизу.
Однако такое сообщение несколько озадачило друзей - сверху сидящих, в дучку смотрящих, и заставило переглянуться.
- Так вы чё, до утра, что ли, в гальюне будете? – завозмущался Олег.
- Сказали до утра... – ответствовал отхожий зев.
- Так не наряд же у вас, а – наказание! Не положено до утра! - не мог не запротестовать и Серёга.
- То у вас, не положено, а у нас - всё положено, где говно наложено… - срифмовал в дучечную высь невидимый дучечник, не лишённый чувства юмора и не чуждый к перлам устного народного творчества. Двустишье прозвучало остервенело, но жизнеутверждающе.
- Хе-хо-ха! – в унисон, но приглушенно захохотали штрафники двух общественно-исправительных точек, объединённых канализационной системой и курсантской солидарностью.
- Молодец! - громче допустимого отправил вниз поощрительное сообщение Олег, забывая об осторожности. – У нас тоже поэты есть!
И он скосил весёлые глаза на Серёгу, не подозревая, что в гальюн, минуя умывальник, вкрадывается на пуантах Ширеев...
Влетев, как диверсант на плацдарм, он приземлился напротив переговорной кабины. Усы и взор дежурного приняли устрашающее выражение.
- Вы что тут ржёте на всю роту! – коброй прошипел старшина. - Весело стало? До утра захотели повеселиться? Или как?
Внезапное появление его, глупые змеиные вопросы, и особенно конкретно-уместная угроза «до утра», имели попадание в самое яблочко, и произвели эффект регрессии. Наказанные «духи», против своей же воли, - не испугались, не смутились, а рассмеялись ещё выразительней.
- Слышь, Москва, нам здесь тоже до утра обещают упражняться! – сообщил в дучку Олег, обречённо улыбчиво поглядывая на старшину.
Это уже было вызовом. «Дух» даже не пытался согнать издевательское лукавство со своей веснушистой рожи!
И пока дежурный, создав непроизвольную паузу, пережёвывал ситуацию, Олег уронил в отверстие дополнение:
- Или испражняться…
- Ты чё, Фурманов?– до предела негодующе растопырил усы Ширеев. – Ты - это кому?..
- Да это он не вам, товарищ старшина, - поспешил вмешаться Сергей. Он почти погасил свой смех, и попытался отвести назревающий конфликт. - Это он мне…
Ширеев подозрительно посмотрел на дучку, на друзей и, сообразив в чём дело, выговорил сквозь зубы:
- Переговоры устроили? Ну, раз вам так весело дучки нюхать… – он поднёс руку с наручными часами к груди, – то ещё с часик, до полпервого, поработайте здесь, чтоб потом спалось крепче, без смехухунчиков. А там – посмотрим.
- За что, товарищ старшина? – протянул Олег разочаровано, сгоняя с хитрой физиономии весёлость.
- За нарушение тишины в гальюне во время заслуженного сна роты! – безоговорочно заключил Ширеев и, повернувшись, вышел вон. Неуютно ему стало находиться в пустом гальюне наедине с двумя вызывающе ироничными дружками.
Вне всяких сомнений, не без влияния Ширеевского доклада о проступке Фурманова и Иванова и оживленном их пребывании в гальюне заработали сегодня они и наряд на камбуз – теперь от Кирпичного.
Наряд не суточный, а «профилактический». Просто поступили в распоряжение старшего камбузного наряда (старшина из четвёртой роты) сразу после ужина в качестве вспомогательных рабочих. Тот дал задание и проинструктировал обещающе:
- Как хорошо отработаете, - но не позднее, чем до вечерней поверки, - так хорошо и накормим. Управитесь раньше - раньше и в роту пойдёте. А с утра, после завтрака, ещё раз приборочку в зале для приёма пищи сварганите – и будьте здоровы...
Олегу и Сергею вместе легко трудиться: чистить рыбу, выносить очистки и отходы в бачки, стоящие в предбаннике посудомойки; протирать баки-столы в обеденном зале да голячить-выметать из-под них хлебные и макаронные крошки; швабрить-русалить жирную, декоративного бетона палубу, и протирать её насухо. А секрет вот в чём. Им не надо смотреть и ждать, кто первым из них возьмётся за то, или другое дело. Так ведут себя в нарядах другие курсанты. А Олег и Сергей – друзья, и друзья не на словах, а на деле. Каждый хочет помочь друг другу, как брат брату, и потому старается браться за работу первым. Олег - парень спорый и скорый, в работоспособности фору даст любому, в том числе и Серёге. Шурует по залу взад-вперёд, как заводной, то со щёткой-голяком – удобным, на длинной ручке, то со шваброй. Блестит голым торсом и конопатыми лопатками, скинув тельник, который завязал рукавами повыше бёдер. Серый за ним только и успевает скамейки-баночки на баки закидывать-переворачивать.
Вместе «пашут», вместе и перекуривают, то есть сидят, байки травят, «чифир» дуют. Напиток камбузники им поднесли-подогрели, видя, как парни из второй роты слажено выдраивают за них «Красную площадь» обеденного зала. Чифир не чифир, но - очень крепко заваренный плиточный чай. Роскошь, позволительная только камбузникам. Такого чая ни на завтрак, ни на ужин не попьёшь. Жаль, что на ночь его дуют. Можно долго не уснуть, а, значит, не выспаться, и весь новый день варёными ходить (хотя, кто и когда в учебке высыпался?). А сон курсанту дорог - даже больше, чем жратва! - не по одним биологическим потребностям организма. Сон ценен ещё тем, что «матрос спит, а служба идёт». Это, пожалуй, весомей всего будет.
Впрочем, травят друзья сейчас не байки и комичные случаи из гражданской жизни, плавно перейдя на разговор о службе, где не всё так весело.
В часть - в первую роту - доставили 240 морячков-корабелов для обучения на старшин и повышения водолазной квалификации. Олег, в день их прибытия, как только узнал новость, сразу сгонял к первой роте (как в самоволку, тайком) - разведать: откуда прибыли, и есть ли земляки?
Вернулся возмущённым, и рассказывал друзьям, матерясь:
- Они все забитые какие-то. По второму и даже по третьему году служат, но наши старшины на них, как на молодых орут, командуют. А те молчат… Ничего не пойму: некоторые наши старшины - даже младше корабелов по сроку службы, а те перед ними, как «духи» покорные себя ведут. Смотреть противно и тоскливо…
Сегодня на ужине Олегу и Серёге удалось познакомиться с корабелами поближе. Первоначальное, что бросилось в глаза – роба. На некоторых она не синяя, а белая, но не как летняя галанка формы №2 (лежит такая в аттестатах-вещмешках курсантов до поры до времени), а цвета некрашеного льна, из какового - некрашеного - и произведена, вероятно, на свет. Следующая деталь – боевые номера, нашитые белой простынной полоской на нагрудном кармашке. Номера написаны, или натрафаретены чёрной краской и представляют группу цифр, идущих строкой через тире-чёрточку. У своих матросов из кадровой команды такая полоска как-то не замечалась, а в массе корабелов сразу запестрило от неё, будто в кадрах кинофильма о службе на военных кораблях. И ещё одно впечатление – стрижка. У многих корабелов, по сравнению с курсантами части, просто патлы* на голове, возможно, и до пяти сантиметров длиной! А также много усатых морячков. В роте - ещё для сравнения - усы и умеренные бакенбардики носят только старшины.
Удалось и поговорить - переброситься с некоторыми корабелами вопросами-ответами.
- Вы чё такие, как заторможенные? - спрашивал искренний Олег. - Нашим старшинам на себя кричать позволяете? Вы же - с «коробок»! А наши – «сапоги» с бербазы.
- А какими нам быть? - хмурились корабелы, - ваши тут при исполнении, местные…
- Но вы же мореманы – настоящие, корабельные! И – такие…
- И вы такими будете, когда к нам придёте… - отвечали уклончиво морячки.
- Серёга, неужели и мы такими затурканными на «коробках» станем? – прихлёбывает горько-сладкий «чифир» Олег, рассматривая исцарапанный алюминий кружки. Чёрно-бурый «чифир» насахарён до тёрпкости (камбузный наряд!), во рту вяжет.
- Не знаю, не должны, – отвечает занятый теми же мыслями и тем же прихлёбыванием Сергей. - Сюда, наверное, самых забитых посылают. На «коробках» ведь залётчикам, нарушителям – таким, как мы пацанам, - тоже жизни от начальства нет. Их на старшин не отправят учиться. Вот и попадает сюда всякая мягкотелая матросня...
Размышления резковатого в суждениях Серёги не лишены логики.
- Всё равно жалко их, - говорит Олег.
- Жалко, - соглашается Серёга. – Но представь тех, кому схода с корабля вообще нет, как если бы нам выхода за ворота части совсем не было?
- Да, - вздыхает Олег. - Но мы на «коробках» станем нормально служить. Там ведь нет надсмотрщиков, как у нас. Кто им там воли даст? А может, и нам тоже старшинами быть придётся...
- Конечно, придётся! – подхватывает Сергей. - Ведь не все затурканные в старшины попадают. Младшие командиры должны грамотными людьми быть. Лишь бы «сопли» на погонах человеческие качества не испортили. Лычки, если они на нормальном парне и - заслуженные, - они украшают форму.
Серега мечтательно щурится:
- Представь, Олег, каждого из нас с лычками…
- Ну, если тебя, - веселеет Олег, - так ты всех сначала за матюги сгноишь в гальюне.
- Тебя первого.
- Ага, - смеётся Олег, и развивает мысль:
- Потом - всех толстых и ленивых до мыла загоняешь, как саврасок.
- И жадных, - дополняет «старшина» Иванов.
- И брехливых, - приставляет определение «старшина» Фурманов.
Серёга вдруг смотрит на друга оценивающе, перебивает:
- А ты - при каких «соплях» хотел бы ходить?
Но Олега не проведёшь, он понимает подковырку.
- При «соплях» – никаких. А при лычках, - он делано чешет затылок, - при лычках – не ниже главного корабельного старшины!
- Ого! – смеётся Серёга, - губа не дура. Ты бы ещё как Прыймак, в каптри облачился!*
Вспоминая самовозведение курсанта Прыймака в ранг командира роты, они вволю хохочут в гулком как пещерный грот, но светлом как спортивный зал, камбузном «зале для приёма пищи». Понравилось им чистоплотное выражение старшего камбузного наряда, определившего так обеденный зал. Выражение официального лица и голос камбузного старшины, Олег тут же, после инструктажа, скопировал и воспроизвёл вослед ему (с максимальным убавлением звука, разумеется). Умора!
В новом дне, после завтрака, вычистив камбузный зал, «штрафники» приходят в роту. В ней суетится с десятка три курсантов из разных взводов. А вся рота находится на занятиях в классах. Майор Ятлов и худощавый каплей Мищенко стоят в стороне, разговаривают, поглядывают на часы. Курсанты-ассорти в срочном порядке переодеваются в форму-три.
- Куда вас? - спрашивает Олег Игоря Певного, оказавшегося в числе нескольких человек от третьего взвода.
- В город куда-то поведут, на конференцию.
- А нам куда? – озирается Олег по сторонам.
- А я откуда знаю? – Певный пожимает узкими плечами. – В класс идите. Или переодевайтесь.
Будто услышав Певного, на замызганных камбузников обращает внимание Ятлов.
- А вы, почему не переодеваетесь?
- Так мы только… - начинает отвечать Олег, но Серёга больно толкает его в бок и опережает звонким голосом.
- Мы мигом, товарищ майор, извините, замешкались!
Майор отводит требовательный взор, а Серёга на шёпот Олега: – Да ты чё, Кирпичный узнает – сожрёт! – цедит сквозь зубы:
- Пере-оде-ваемся! - и тоже переходит на горячий шёпот:
- В город ведь ведут, дурень! Если что - на замполита всё свалим. Давай, Олег, - скоренько переодеваемся…
«Ну, Серый, провокатор!», - думает Олег, натягивая на себя суконку. Но и он уже устремлён выйти в город, если получится...
И получилось!!! Прямо в роте «переоформившимся» раздают незаполненные делегатские мандаты с серьёзной надписью «12-я комсомольская конференция спецчастей Черноморского флота». Во как!
- Фамилии свои сами впишите, - объявляет майор.
Делегатов - по тридцать человек от каждой роты - выводят за КПП, где на обочине дороги - колонной вдоль бетонного забора - их ожидают четыре пассажирских автобуса. Удобные, мягкие - везут они матросиков, а куда – неведомо. В вымытых автобусных окнах движутся серые бесснежные улицы, а ещё отражаются «освежёванные» головы трёх курсантов – представителей второй роты третьего взвода, 25-й смены - Олега, Серёги и Игоря. Это Быдайко постарался остричь в смене всех поголовно - на спор со старшинами, что ли? А теперь вот не углядел – самые недисциплинированные в лице этой троицы и вырвались на волю, да на саму комсомольскую конференцию!
Волос Серёге жаль было: только отросли. Но поддержал остальных, и, как вызов тому же Быдайко, остригся ручной, дергающей и тупой машинкой – не до «нуля», но до крытого верха макушки, до «полу-бокса» - так цирюльник-Федя определил - опять «изнахратив», по выражению Олега, всю голову. Но от этого ещё демонстративней стала выглядеть стрижка. А вот обрить, «оскальпировать» «бестолковку» – Серёгу до конца дней теперь и сам дьявол не заставит!
...Ух, ты! К знаменитому гарнизонному «Матросскому клубу» подкатили автобусы! Великолепное здание - с колоннами, барельефами на фасаде, а внутри – ещё роскошней! Мраморная плитка в просторном, ярко освещённом вестибюле-фойе, где с одной стороны гардероб, а с другой буфет с напитками и сладостями, столики с салфеточками и солоночками.
Ступают по мрамору землячки Фурманов, Иванов и Певный - последний, примкнувший к двум первым, как заговорщик (ещё бы: с его подачи они вырвались!), крутят лысинами. Вокруг картины, зеркала на стенах; военнослужащих всех статей и рангов полно, и не только флотских, а и в армейской форме. И гражданские люди есть. Особо привлекательны среди них женщины в разноцветных платьях и кофтах, и девушки в лёгких юбочках... Шеи заноют-заболят вертеть по орбите головы! А у Певного и Фурманова шеи длинные, не то, что у коротышки Иванова!
Делегаты от всех частей понемногу в концертный зал стекаются. А зал – он ещё изумительней - огромный и одновременно, по-домашнему уютный, тёплый. В нём - ряды салонных кресел стоят, обитых мягким бархатом, над ними - лепленный узорчатый потолок, с которого свисают три грандиозные люстры, празднично и ослепительно переливающиеся хрусталём. На ковровых дорожках, что в проходах, ноги утопают, чуть ли не по щиколотку - ступать уличными подошвами хромочей неловко. А на авансцене, перед массивными кулисами из тяжёлой атласной ткани, застыл широкий стол с солидными резными стульями-креслами - место для президиума.
Стол светится в зал сочным кумачом и поблёскивающими графинчиками, наполненными водой. В двух метрах от стола возвышается отдельная, обитая красной материей, и, означенная золотым державным гербом, трибуна для докладчиков. И с неё тоже любопытная мордочка графинчика выглядывает.
А над всем этим официозом транспарант с огромными праздничными буквами сияет: «Привет делегатам 12-й комсомольской конференции спецчастей Краснознамённого Черноморского флота!».
Расселись ребята. Перемигиваются, перешёптываются:
«Здорово! Как в лучших домах Европы и Америки!».
Но когда начались доклады, скучно стало; в сон, как в клейкую трясину, засасывание началось. Проявляет резкость Олег, с трудом расплющивая пластилиновые ресницы, чтоб осмотреться по сторонам, и видит, что половина военнообязанного зала подбородками грудь елозит – причём, не одни срочники, а и мичманы, и даже офицеры.
«Их что, тоже нарядами да бессонницами морят?», - ворочает курсант туманные успокоительные мысли (не один он «на массу давит»)…
Вероятно, дрыхнущий зал из президиума просматривается объёмней, потому что после первых затяжных полутора часов докладов объявили двадцатиминутный перерыв. И в дальнейшем перерывы стали проводить через каждый час.
А в обеденное время для делегатов в клубе предоставлено кафе. В нём выставлен элегантный длиннющий стол с белоснежной скатертью, с ресторанной сервировкой и вкусными, изыскано поданными, да мало порционными блюдами. Но, пожалуйста, клиенты, если желаете – закажите, доплатив, сколько и чего вам надобно.
Скинулись друзья-курсанты по пятёрке, проглотили ещё по паре блюдечек-тарелочек и… всё равно не наелись. Зря такие деньги выкинули! Сколько молока и пирожных в своей чайной можно было бы накупить!
После кафе пуще прежнего спать захотелось. Так сонливо стало сидеть в зале, загипнотизированном монотонностью речей и докладов! И снова прикорнули ребята - кто, как и сколько сумел.
Когда, наконец, «заседательная» часть конференции закончилась, и усталые докладчики и слушатели покинули актовый зал, началась культурная программа.
Прямо в фойе расположился гарнизонный вокально-инструментальный ансамбль «Волна». На подиум вышли бравые ребята во флотской форме, виртуозно владеющие инструментами. Заждавшиеся публики, заиграли они громко, лихо. Военно-патриотические песни, и популярные ритмичные песенки понеслись под своды. И танцы начались. Здесь флотские музыканты и зарубежную эстраду могли бы без труда выдать, да - не положено.
…На вечерней поверке дежурный по роте старшина Заяц объявляет:
- Курсанты, кто занимался боксом и желает принять участие в первенстве гарнизона, – шаг вперёд!
Вот это да! Заколотилось сердце Серёги, как перед выходом на ринг. Не стал даже дожидаться-высматривать: кто там выйдет из шеренги. Первым сделал шаг и только тогда стал смотреть, кто же ещё выступит.
- У-у, Иванов – боксёр, оказывается! - прошелестело по роте, хотя мало кто мог не наблюдать до этого их соперническое баловство с Брагиным в виде демонстративных бесконтактных боёв на средней палубе. В бой такой, кстати, однажды здорово вклинился Олег. Он для потехи пристроился возле соперников, как рефери, и пока они там в своих стойках качались, вдруг достал, длинноногий, пинком под зад по очереди - и боксёра, и каратеиста. Смеху было! Сконфуженный Андрей тогда даже на палубу плюнул. А Серёга не обиделся, принял шутку, хохотал вместе со всеми.
Вот он, вызвавшийся боксёр, один стоит на проходе. И больше никто не выходит. Нет, вышел ещё один, из первого взвода, по фамилии Калиновский. Старшина Заяц записывает в блокнотик фамилии добровольцев и попутно сообщает, волнующее уже Олега:
- Теперь те, кто лёгкой атлетикой, а, конкретно, бегом занимался – шаг вперёд!
Серёга вернулся в шеренгу, встал рядом с Олегом (здесь - не в общем строю, где строиться требуется по росту, здесь они всегда рядом стоят). Олег чуть склонил голову, шепчет:
- Серый, я в школе занимался, бегал…
- Так шагни! – толкает боксёр нерешительного бегуна.
И Олег делает шаг.
Заяц записывает фамилии легкоатлетов, которые на порядок превалируют по численности над боксёрами.
Но нашёлся ещё один запоздалый мастер ринга. Просит записать его в боксёрский список.
- Чего ж сразу не вышел? – спрашивает объявившегося бойца Заяц. - Или забздел поначалу?
Курсант мнётся, будто его уличили в нерешительности:
- Да нет, не расслышал сразу.
- Ну, смотри, - говорит Заяц предупреждающе. – Я-то запишу. Но, как между глаз дадут, то сразу – всё-о расслышишь и рассмотришь, не обижайся потом.
Рота смеётся, а спортнаборщик уточняет с нажимом на нужных словах:
- Сначала в части отборочные бои пройдут. Там мастер спорта смотреть боксёров будет. Его не проведёшь…
- У-у-у! – катится по проходу роты восхищённо-ироничная волна, - влипли боксёришки!..
- Бегунов тоже проверять будут – на стадионе, по пять кругов на выносливость…. – не отрываясь от блокнота, как бы, между прочим, добавляет информации Заяц. Он записывает в список фамилию недооценившего серьёзность предстоящих испытаний новоявленного боксёра.
-У-у-у! – омывает вторая, одобряюще-желчная волна среднюю палубу, - и эти втюрились. Теперь языки у них на спины повываливаются!..
Старшина отрывает от блокнота плутоватые глаза.
- А как вы хотели? На спартакиаду Флота прямо с тёплой коечки попасть? Так не бывает…
Подхихитывает рота: так и надо спортсменам-выскочкам...
- Желающие есть ещё? – Заяц смотрит на шеренги.
Желающих уже нет. Но подаёт голос Федя, чтоб не отстать от своих спортивных друзей.
- А борцы надо будут?
Заяц поворачивает голову в сторону «борца» и серьёзно уточняет:
- Пока нет. Позже объявим. Пока только в гальюн на дучки атлеты остались нужны …
Хохот катится по роте третьей волной – громкой, здоровой, солидарной (!) дежурному.
Весело, что ни говори, с лукавым старшиной-разгильдяем Зайцем: даже самое оскорбительное, дучечное, он подаёт безобидно и юморно.
* Патлы – длинные мужские волосы.
** … Как Прыймак, в каптри облачился… – об этом в Главе 3. «Соблазны «рыбины» ночной. Эхо эры былой любви»... Глава здесь не показана.