Часть 4.
1916 год:
Помимо огромных людских жертв, за полтора года войны Россия понесла и очень большие экономические потери. Историк С. Кремлёв в своей книге «Россия и Германия: стравить!» пишет:
«К 1916 году Россия потеряла 60 % того, что имела в 1913 году, при 15 % потерях в Англии и 30 % — в Германии».
ЕДИНСТВЕННОЙ страной во всём мире, которая стратегически выиграла и сказочно обогатилась в годы Первой мировой войны, были Соединённые Штаты Америки:
«Итак, европейцы (особенно — русские) пояса подтягивали, а американцы — распускали. Чем ожесточеннее шла война в Европе, тем жирнее жила Америка. Уже через полгода после первых крупных европейских сражений на оружейных заводах за океаном работали 50 тысяч рабочих вместо 20 в мирное время.
А вот как менялась занятость на американских верфях: в марте 1917 года (накануне объявления войны Германии) — 25 тысяч; во второй половине 1917 года — 170 тысяч; в 1918 году — уже 300 тысяч работающих!
Продукция пороховых заводов США выросла вдвое. Причем если раньше фунт американского пироксилина обходился французам в 20 центов, то теперь — в 65. Ллойд Джордж поразил парламент сообщением: только за полмесяца континентальных боев британская артиллерия выпустила больше снарядов, чем за всю бурскую войну. Как выросли при этом дивиденды британских и американских акционеров «лев» английской политики умолчал.
Участник Первой мировой, бывший офицер старой русской армии, советский военный историк генерал Е. Барсуков в своём капитальном труде «Артиллерия русской армии (1900–1917 гг.)» писал: «Россия влила в американский рынок 1 800 000 000 золотых рублей, и притом без достаточно положительных для себя результатов. Главным образом за счет русского золота выросла в Америке военная промышленность громадного масштаба, тогда как до мировой войны американская военная индустрия была в зачаточном состоянии. Ведомства царской России, урезывая кредиты на развитие русской военной промышленности, экономили народное золото для иностранцев. Путем безвозмездного инструктажа со стороны русских инженеров (в одном Коннектикуте их работало около двух тысяч) созданы в Америке богатые кадры опытных специалистов по разным отраслям артиллерийской техники».
Ему вторят слова генерала А. Маниковского из его книги «Боевое снабжение Русской Армии в 1914–1918 годах»: «Без особо ощутительных для нашей Армии результатов, в труднейшее для нас время, пришлось влить в американский рынок колоссальное количество золота, создать и оборудовать там на наши деньги массу военных предприятий, другими словами произвести на наш счет генеральную мобилизацию американской промышленности, не имея возможности сделать того же по отношению к своей собственной».
Таким образом царь - батюшка, втравивший Россию в совершенно ненужную ей войну, «ковал меч» американской военной промышленности и обеспечивал экономический фундамент военного доминирования США в ХХ веке…
А в это время в России лихорадочно готовились к новым боям кампании 1916 года.
А. Керсновский описывал ситуацию в русской армии начала 1916 года следующим образом:
«В течение зимних месяцев в армию были влиты пополнения, и состав ее, несмотря на ежедневные потери позиционной войны, был к февралю 1916 года доведен до 1800 000 строевых. Зимой влился срок 1916 года, а к весне и срок 1917 года, оживившие войска и повысившие их качество. Считая с нестроевыми, этапами и прочими в Действующей армии на 1 февраля 1916 года считалось 80633 офицера, 12104 врача, 22487 чиновников и 4 587145 нижних чинов. В запасных частях состояло 1 545 000 человек. Сведений об офицерском составе запасных частей нет. Судя по всему, он показан в общем числе офицеров. В течение года должно было призвать примерно 1 600 000 человек (срок 1918 года, старшие сроки ополчения, переосвидетельствованные «белобилетчики»), после чего людской запас империи от 19 до 43 лет надлежало считать исчерпанным до призыва 800 000 новобранцев срока 1919 года в возрасте 18 лет.
Всю эту массу призванных нечем было вооружить, а главное — некому было обучить. Прибывшие пополнения оказывались совершенно непригодными к постановке в окопы после шестинедельного обучения, вернее «пребывания на довольствии» в запасных полках и батальонах. Позиционная война давала возможность обучать их в ближайшем тылу средствами самих же частей в сверхштатных «учебных» батальонах и командах.
За 20 месяцев войны Ставка, сосредоточившая в себе всю инспекторскую часть, не выпустила ни одного наставления, не проработала и частицы богатейшего опыта двух кампаний. При мобилизации в Барановичи, а оттуда в Могилев, попали чины Главного управления Генерального штаба — центральной нашей военной канцелярии, целыми десятилетиями не соприкасавшиеся с войсками, люди, собственно, даже не имевшие права считаться военными (например, Янушкевич). В вопросах боевой подготовки войск они были такими же невеждами и беспомощными младенцами, как и в стратегии. В марте месяце 1916 года — на двадцатом месяце войны — генерал-квартирмейстер Ставки Пустовойтенко был чрезвычайно удивлен «открытием», что авиационные снимки могут передаваться в виде планов».
Тут трудно что-либо даже комментировать. Можно лишь подчеркнуть, что «прибывшие пополнения оказывались СОВЕРШЕННО НЕГОДНЫМИ» для «постановки их в окопы», это пока касалось НЕ ТОЛЬКО СОЛДАТ, но и офицеров!!!
Прапорщик Ф.А. Степун рассказывает, как после прибытия из госпиталя на передовую, он беседовал со своим старым и опытным командиром батареи:
«Одна из «господствующих» точек зрения, а именно та, что война может затянуться и кончиться только к осени 18-го года, вызвала со стороны Ивана Владимировича решительный отпор. Он крепкими бытовыми мазками сочно рисовал все углубляющуюся разруху страны и армии и решительно утверждал, что еще два года войны вконец изотрут Россию.
Из всех его слов, а больше по всему его настроению, я сразу понял, что фронт, за год моего отсутствия материально безусловно улучшенный, в своей духовной силе и спайке сильно пошатнулся…
«Воевать два года абсурд, потому что мы уже давно перестали воевать. Штабы не воюют: они «приказывают» вниз и «доносят» вверх, втирают очки и стяжают чины. Я воюю, но меньше с немцами, чем с начальством, потому что начальник дивизии пехотный самодур, а командир бригады — махровая шляпа, потому что глупо требовать, чтобы наблюдательный пункт представлял в день по 10 схем в штаб, когда этими схемами ни один черт не интересуется, кроме дивизионных денщиков, которые их крутят на цигарки.
Пехоты у нас нет. Пополнение с каждым разом все хуже и хуже. Шестинедельной выпечки прапорщики никуда не годятся. Как офицеры, они безграмотны, как юнцы, у которых молоко на губах не обсохло, они не авторитетны для солдат. Они могут героически гибнуть, но они не могут разумно воевать.
Продовольствие, фураж — да ведь нам, в сущности, ни того, ни другого не доставляют, все это надо промышлять, за всем надо охотиться, как за дичью, и, ей-Богу, я, батарейный командир, чувствую себя более помещиком в неурожайный год, чем строевым офицером.
Нечего удивляться, что при таких условиях даже у нас, у кадровых офицеров, начинают иной раз опускаться руки и подыматься мысли: не плюнуть ли на все и не податься ли куда-нибудь поглубже в тыл…
Все мы стали одновременно и много храбрее, и много трусливее. Храбрее в смысле возможности все перенести, а трусливее в смысле нежелания что-либо переносить. Храбрость окончательно утратила всякое родство с духом самозабвения и с нарядностью поведения, превратившись в пустую душевную нудность, в тупую привычку терпеть, в ужасное «все, все равно». Нервы же, конечно, у всех ослабли. Ю-ч один из самых храбрых офицеров, а вот уже и он ежится».
Обратите внимание, командир батареи отвергает саму мысль, что война МОЖЕТ продлиться ЕЩЕ 2 года. Ему, воевавшему на передовой понятно, что « мы уже ДАВНО ПЕРЕСТАЛИ ВОЕВАТЬ». Он сам уже ДАВНО БОЛЬШЕ ВОЮЕТ С НАЧАЛЬСТВОМ, чем с немцами, понимает, что боеспособной «ПЕХОТЫ У НАС НЕТ» (в артиллерии потери были значительно меньше, и она ещё сохраняла боеспособность).
- штабы «втирали очки начальству» и стяжали чины, снабжение войск развалено, за едой и фуражом приходилось «охотиться» (т.е. реквизировать скот у местного галицийского населения, давая ему взамен обесцененные деньги и расписки).
- очень характерна и оценка комбата, данная им своим командирам: комдив – «самодур», комбриг – «шляпа».
Не менее яркую характеристику дал своему командиру дивизии пехотный прапорщик Леванид («Записки главноуговаривающего 293-го пех. Ижорского полка»):
«Ну, а начальником той дивизии блажной старик свиты его императорского величества генерал-лейтенант был.
Росту огромного, борода длинная. Летом всегда в белом - в шелковой либо в чесучовой рубахе. Богомолен был до крайности. Всем в дивизии известно было, что перед каждым боем его бессменный начальник штаба, генерального штаба капитан, лично командиров всех полков дивизии объезжал и предупреждал:
- Ни одного распоряжения начальника дивизии не исполнять, слушайте только меня и что я вам от его
имени передаю. Ведь вы знаете, чем он в своих боевых приказах руководствуется.
А уже в дивизии все знали, что в один из трудных моментов боев осени 1916 года начальник дивизии, не зная, что приказать Березинскому полку - наступать или отступать, - с лошади слез, дело в лесу было, на колени посреди дороги в грязь опустился и громким голосом молиться стал:
- Мати пресвятая богородица, заступница наша небесная, вразуми меня, раба недостойного, что мне Березинскому полку приказать-отступать или наступать?
И покрестившись некоторое время молча, встал, вскочил в седло и приказал: "отступать"…
Вот необычная такая слава о своем «отце-командире», «слуге царю, отцу солдатам» имелась в его дивизии…
Нарочно не придумаешь ТАКОГО поведения «полководца» на поле боя. А ведь война шла уже 2 года, и давно пора было бы «блажного старика», над которым смеялась вся дивизия, отправить «на покой». И ему легче было бы и всей дивизии.
Ан нет, служил и «воевал» этаким чУдным манером…
Солдаты и офицеры русской армии вынуждены были терпеть таких начальников, воевать и погибать под их руководством.
Но терпение это БЫСТРО исчезало. Прапорщик Степун вспоминал:
«…я поравнялся со знакомым мне разведчиком того полка, который участвовал в деле под Альт-Ауцем. Мы сразу же узнали друг друга и, двигаясь рядом шажком, естественно разговорились. Он сообщил мне страшно поразившую меня вещь. Быть может, ты помнишь, что при командире батальона, высланного выручать попавшую в плен шестую батарею, находился офицер генерального штаба, очевидно непосредственно виноватый в ее гибели, так как он утверждал, что в том лесу, в котором немцы «взяли» несчастного Грацианова, «противника быть не может».
Так вот разведчик и рассказал мне, что при входе в лес командование батальоном принял этот офицер генерального штаба.
Выстроив весь батальон в несколько шеренг и расположив их одну в спину другой, он начал подавать очевидно нелепые команды: «На коле-ни!» «На жи-вот!» «Молитесь Бо-гу!»
После этого он стал рассказывать, что немцы могут появиться только справа, но отнюдь не слева; в это время, однако, как раз слева раздались немецкие выстрелы.
Эта часть рассказа была для меня не нова: я слышал ее от одного офицера вскоре после Альт-Ауца. Но чем-то совсем новым и потрясающим повеяло на меня от заключительных слов добродушного рассказчика: «Ну мы тогда скоро разбежались, а офицера-то этого ребята, кажись, что тут же и прикончили».
Я раньше слышал версию о его помешательстве и самоубийстве.
Убийство солдатами офицера было, конечно, всегда возможно; но ничем не вызванное признание в этом убийстве было бы год тому назад совершенно немыслимо. В связи с этим рассказом я вспомнил секретные сообщения штаба корпуса о том, что одна из наших частей была вне очереди срочно сменена с позиции в предупреждение самовольного ухода, — невольно связал эти оба факта и решил, что в психологии армии произошел, вероятно, какой-то не совсем благополучный сдвиг».
То есть, НА ДЕЛЕ – солдаты батальона, посланные на выручку своей окружённой батареи, заслышав в лесу выстрелы немцев, «прикончили» своего командира (офицера генерального штаба) и «скоро разбежались». Об этом солдат НЕ СТЕСНЯЛСЯ «добродушно» РАССКАЗЫВАТЬ постороннему МАЛОЗНАКОМОМУ ОФИЦЕРУ, не боясь никакой ответственности за содеянное!!!
Ну и часть, СРОЧНО СМЕНЁННАЯ с передовой позиции ВО ИЗБЕЖАНИЕ ЕЁ САМОВОЛЬНОГО УХОДА с передовой – тоже заставляет серьёзно задуматься о боеспособности русской пехоты…
Очень грозные процессы происходили тогда и в тылу русской армии.
Вот какое письмо генерал Н.Н. Янушкевич, начальник штаба верховного главнокомандующего, написал военному министру Российской империи генералу А.А. Поливанову:
«Получаются сведения, что в деревнях при участии левых партий уже отпускают новобранцев (призыв 15 мая) с советами: не драться до крови, а сдаваться, чтобы живыми остаться. Если будет 2-3 недельное обучение с винтовкой на 3-4 человека, да еще такое внушение, то ничего сделать с войскам и будет невозможно. Уже были одобрены Его Величеством две меры: 1) лишение семейств лиц добровольно сдавшихся пайка, 2) по окончании войны высылка этих пленных в Сибирь для ее колонизации. Было бы крайне желательно внушить населению, что эти две меры будут проведены неукоснительно и что наделы перейдут к безземельным, честно исполнявшим свой долг. Вопрос кармана (земли) довлеет надо всеми. Авторитетнее Думы, в смысле осуждения добровольной сдачи и подтверждения необходимости возмездия, нет никого. Не желая обращаться по этому вопросу к Родзянко в обход правительства, Великий князь поручил мне просить Вас, не найдете ли возможным использовать Ваш авторитет в сфере членов Думы, чтобы добиться соответствующего решения, хотя бы мимоходом, в речи Родзянко или лидера центра, что очевидно, те нижние чины, которые добровольно сдаются, забывая долг перед Родиной, ни в коем случае не могут рассчитывать на одинаковое к ним отношение, и что меры воздействия, в виде лишения пайка и переселения их всех, после мира, в пустынные места Сибири, вполне справедливы. Глубоко убежден, что это произведет огромный эффект».
Это письмо предельно откровенно обозначает следующие проблемы::
- Настроения в русской деревне: «не драться до крови, а сдаться, чтобы живыми остаться». Такое настроение в деревнях было совершенно невозможным даже в годы в русско-японской войны;
- Поразительно, что для двух ключевых должностных лиц: начальника штаба верховного главнокомандующего русской армии и военного министра империи в годы страшной войны не было никого авторитетнее Думы. (Царь даже не упоминается в качестве действующего лица);
- Обратите внимание, какое удивительное наказание предлагалось ДЛЯ СЕМЕЙ добровольно сдавшихся в плен: ОТЪЁМ у них ВСЕЙ собственности, И ЗЕМЛИ, с последующей высылкой в Сибирь после окончания войны.
А отнятую (у СЕМЕЙ добровольно сдавшихся в плен) землю предлагалось ПОДЕЛИТЬ среди тех, кто добросовестно воевал (после победы, естественно).
Вот такие стимулы приходилось искать высшим военным руководителям России для подъёма боеспособности собственного войска.
Не удивительно, что царю приходилось срочно изыскивать надёжные войска, рассматривая САМЫЕ экзотические варианты.
Генерал Куропаткин (призванный тогда М.В. Алексеевым «из отставки и небытия» для спасения России) предложил ему поставить перед императором вопрос о привлечении японских войск (!!!) на русский фронт. Куропаткин (неоднократно битый японцами) относился к японским войскам с большим уважением, охарактеризовав их как «сильные и упёртые части».
Похоже, что эта идея, что называется, «носилась в воздухе» и не казалась русскому обществу, нашим союзникам и самому царю совсем уж невозможной.
Во всяком случае, 18 октября 1916 г. Бьюкенен коснулся этой идеи в ЛИЧНОЙ беседе с царем: "Япония уже снабдила русскую армию оружием и амуницией, - сказал посол, - и в настоящее время как раз возможно, что ее можно было бы побудить послать контингент войск на русский фронт, если бы ей была предложена существенная компенсация". Одобрив эту мысль в принципе, царь спросил, какая компенсация имеется в виду. Оказалось, что, по словам японского посла Мотоно, речь идет об остатке Сахалина, его северной части. Сделка не состоялась (БЬЮКЕНЕН Дж. Мемуары дипломата. М. Б. г., с. 158)…
- ПРОСТО ТАК ТАКИЕ беседы не ведутся, как можно догадаться. Посол ведущей державы Антанты обсуждает с русским царём вопрос о посылке контингента японских войск на русский фронт, безусловно ПОСЛЕ того, как получил соответственные разрешения от своего правительства и согласие японской стороны.
Не стала неожиданностью эта тема и для царя. Он был готов к разговору, и всё дело было только в ЦЕНЕ ВОПРОСА.
Царь В ПРИНЦИПЕ одобрил ИДЕЮ, но не согласился на компенсацию (передачу Японии севера Сахалина) за такую помощь. Сделка не состоялась.
Но даже то, что этот вопрос ВСЕРЬЁЗ рассматривался на САМОМ ВЫСШЕМ уровне.
Как известно, ключевую роль в отречении Николая Второго в феврале 1917 года сыграли не столько интриги «мировой закулисы», сколько деятельность его ближайшего помощника, начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева. Именно он НА ДЕЛЕ руководил боевыми действиями русских фронтов с лета 1915 года. М.В. Алексеев (за спиной Николая) и направил всем командующим фронтами, в феврале 1917 года, знаменитую телеграмму с предложением высказаться на тему отречения императора- главнокомандующего (в ходе тяжелейшей войны и накануне готовящегося наступления).
ВСЕ командующие фронтами и флотами ПИСЬМЕННО высказались ЗА ОТРЕЧЕНИЕ Николая. Вот такой был «кредит доверия» и «уровень поддержки» Верховного Главнокомандующего (Николая) даже у его ближайших помощников, которых он САМ подбирал и которым доверял.
Ситуация эта, разумеется, возникла не «вдруг», а задолго готовилась Алексеевым и его единомышленниками. Вот что вспоминал ближайший помощник М.В. Алексеева генерал В. Борисов:
«…уже в феврале — июне 1916 года Алексеев втягивался в обсуждение внутренне-политических вопросов. Иначе и быть не могло. Человек, ведущий массу в 15.000.000 солдат, не мог отталкивать вопросы, касавшиеся государства, образующего и питающего эту массу…
Чтобы армия могла продолжать войну, Алексееву надо было поработать по благоустройству тыла. Тылом же было государство, во всех его жизненных отправлениях, в том числе вопрос о государственной власти, вопрос о Царе, его работе, его уме, характере. Полководец уже не мог изолировать себя от политики. В работе Государственной Думы видели единственное средство для привлечения души народа к продолжению войны. Но Дума не могла работать без конституции, на дарование которой, как я уже сказал, не удавалось направить Императора Николая II…»
Алексеев почему-то наивно предполагал, что отречение верховного главнокомандующего и всероссийского императора (в разгар войны и в ходе идущего разложения армии) будет способствовать «благоустройству тыла», «подъёму народного духа» и прочим эфемерным благоглупостям. Видимо, в этом его сумели убедить гучковы, родзянки и прочие деятели либерального лагеря, активно с ним общавшиеся. Их прекраснодушные представления о «расцвете демократических преобразований» в воюющей стране и её армии были страшно далеки от реальной жизни и понимания того, чего НА САМОМ ДЕЛЕ желали измученные войной люди в окопах.
«Если что Алексеев и прочие деятели, как военные, так и не военные, упускали из виду, то это то, что наш боевой организм не был уже "армией", а был лишь "вооруженным народом", и что воинская дисциплина в нем поддерживалась исключительно еще сохранявшеюся к ней традиционно привычкой, а отнюдь не возможностью применения реальных мер в случае ее нарушения. В основном атоме боевого организма, в роте, не было уже в наличии тех 5 офицеров и 13 унтер-офицеров, которые собственно и образуют фундамент воинской дисциплины».
Непонимание этих элементарных вопросов ещё как-то простительно для сугубо штатских деятелей типа Родзянки, Львова или Керенского, но КАК мог это не знать и не учитывать в ходе своих интриг М.В. Алексеев – просто поразительно.
Вся эта деятельность велась ПОЧТИ открыто и уважающий себя (и свою страну) император мог бы легко пресечь эту возню в самом её зародыше, НО …
Николай Второй не знал и совершенно не интересовался НАСТОЯЩИМИ настроениями в армии, будучи, отчего-то, убеждённым, что ВСЯ армия ему беззаветно предана и полна верноподданнического восторга.
Он даже ЗАПРЕТИЛ жандармерии ведение агентурной работы в армии и на флоте.
П.Г. Курлов, занимавший пост товарища министра внутренних дел (при Столыпине) и заведовавший делами департамента полиции, писал про это:
«Надо было видеть радостное, осененное чарующей улыбкой лицо Государя при виде войск. Нельзя было доставить Ему большего огорчения, будучи обязанным докладывать, что и среди войск распространяется революционное движение. Он совершенно перерождался при таких докладах, не хотел им верить, а все руководившие борьбою с этим революционным движением знают, как затрудняло их и без того нелегкую работу категорическое запрещение Государя иметь среди войск агентуру. Его слабостью был флот, столь позорно отплативший Государю Императору за Его любовь».
Конечно хорошо, что Николай ТАК любил армию. Но слепая любовь редко когда приносит пользу тому, кто является её объектом…
В 1915 и 1916 годах русской армии под давлением неприятельских сил пришлось очистить большие территории Российской империи. Были потеряны: вся Русская Польша, Курляндия, часть современной территории Латвии и Беларуси. Отступление это вызвало огромный поток беженцев, хаос на железной дороге и резкое ухудшение экономического и продовольственного положения страны.
Была предпринята ПОПЫТКА эвакуации промышленности из ряда крупных городов (Варшавы, Риги и т.д.)
Даже самые оголтелые противники Советского Союза признают, что эвакуация заводов, фабрик и других объектов промышленности в 1941-42г.г. были проведены очень успешно. Предприятия в новых районах, зачастую «в чистом поле» разгружались, восстанавливались заново и начинали давать продукцию, необходимую фронту.
О том, какая неразбериха царила при эвакуация Риги вспоминает генерал – губернатор П.Г. Курлов:
«Главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта, генерал Алексеев, воспретил вывоз кож из пределов Курляндской губернии, Риги и Рижского уезда, а помощник военного министра, генерал Лукомский, во исполнение постановления особого совещания по обороне, предложил мне телеграммой вывезти кожи за пределы фронта. Я ответил, что затрудняюсь нарушить приказ главнокомандующего,— и дальнейших распоряжений уже не получил…
Я решил вывозить сначала имущество заводов, специально работавших на военную оборону, и в первые же дни мне удалось отправить оборудование оптических заводов. Обращал на себя особое внимание упомянутый уже выше завод машинных масел Эльриха, на эвакуации которого настаивал Петроград. По поводу этого завода произошло столкновение центрального управления с главнокомандующим Балтийским флотом, который категорически восстал против такого распоряжения и прислал для этой цели начальника оперативного отделения своего штаба, капитана 1-го ранга Колчака, впоследствии верховного правителя России. Благодаря энергичному выступлению в заседании комиссии капитана Колчака, вынужденного напомнить спорившим о почти безграничной власти командующего флотом, представитель военно-промышленного комитета отказался от своих притязаний.
Одновременно я получил приказание ставки начать эвакуацию Курляндской губернии, уничтожать посевы, увозить всю медь до церковных колоколов включительно и уводить все население по мере наступления германцев, которое в это время опять началось….
Казалось, что занятие Риги германцами должно последовать через несколько дней. Станки разных заводов смешивались, а памятник Императору Петру I, отправленный морем, был потоплен. Таким образом, нарушенная промышленная жизнь торгового центра, обнимавшего около трети промышленности всей России, совершенно разорила Ригу, отозвалась на всем экономическом положении государства, почти за два года до занятия этого города германцами и то после вспыхнувшей революции. Внутри Империи эти заводы, вопреки утверждению генерала Беляева в совещании, восстановлены не были и часть станков совершенно пропала и даже была выброшена из вагонов. Между тем один Русско-Балтийский вагоностроительный завод мог выпускать в неделю до 300 вагонов, что имело особое государственное значение ввиду последовавшего уже к этому времени расстройства транспорта…
Описанный разгром Риги выдвинул для меня как начальника края серьезный вопрос о рабочих эвакуированных предприятий. Я считал необходимым обеспечить их материальное положение и выработал особый приказ о нормах вознаграждения, которое они должны были получить за не зависевшее от них прекращение работ»…
Итак, вместо плановой эвакуации промышленности получился «разгром Риги», проведённый собственными силами, и без всякой военной необходимости, к тому же.
Обратите внимание, что губернатору края поступали различные и зачастую ВЗАИМОИСКЛЮЧАЮЩИЕ ТРЕБОВАНИЯ из ТРЁХ различных инстанций: главнокомандующий Северо-Западного фронта требовал одно, особое совещание по обороне и военный министр – совершенно другое, а главнокомандующий Балтийским флотом – третье.
Не было ни единого органа, ответственного за эвакуацию, ни авторитетного лица, решавшего спорные вопросы.
«Лебедь, рак и щука» работали дружнее.
И несколько слов о морально-нравственной обстановке в стране и армии на исходе 1916 года.
Несмотря на наличие многочисленных священнослужителей в армии и стране, она нередко была далека от идеалов и требований религиозных заповедей.
Ф.А. Степун описывает следующий разговор со своим денщиком:
«В общем Семеша не красноречив, и сам редко затевает какой-нибудь разговор. А потому я очень поразился, когда после моего возвращения с батареи, он, стащив с меня сапоги, стал вдруг доказывать, что нам совершенно необходимо замириться, во-первых, потому, что скоро на деревне «исть» нечего будет, во-вторых, потому, что бабы очень вольничают. Насколько я мог заметить, его особенно волновала вторая тема. Он решительно не принимал никаких моих аргументов в пользу борьбы до конца, очевидно, чувствуя их мертвый педагогизм, и упорно продолжал рисовать мне падение нравов в Пермской губернии: «вот у нас, ваше благородие, одна солдатка спуталась с парнем. А он себе еще втору полюбовницу взял. За околицей, кои полюбовницы обе встретимшись, — подрались. Лошадей друг у дружки пораспрягали, волосы и одежу друг на дружке порвали, и обе как есть голые, космачами на деревню прибежали. Тут, конечно, староста обех на двое суток под арест посадил. Только такого дела на деревне сейчас никак не перевесть, потому баба без мужика, без хозяина соблюсти себя никак не может. Опять же парни оченно озорничат и никакой на них управы нетути».
…судя по всему, что слышишь и видишь вокруг, не только солдатки Пермской губернии не в силах соблюсти себя. Кажется, явление эротической разрухи широко разлилось сейчас по России…
Три термина и одна песенка, созданные, вероятно, фронтом, ярко характеризуют тыловые нравы «великой освободительной войны 1914 г.». «Земгусар» — интеллигент, либерал и защитник войны до конца; внешность под офицера, душа под героя. Звенит шпорами и языком, а на самом деле всего только дезертир, скрывающийся от воинской повинности в общественной организации. «Кузина» — сестра милосердия военного времени. Из-под черного платка выбиваются кудряшки, глаза и губы непомерно подкрашены, лицо напудрено, как у Пьерро. За ранеными и больными солдатами ухаживает между прочим, главным же образом заражает здоровых офицеров, которые «ухаживают» за ней. «Сестрит» — самая распространенная на фронте болезнь, обещанием бесследно излечить которую обыкновенно пестрят последние листы газет».
Песенок самого фривольного содержания было тогда сочинено немало. Вот отрывки одной из них.
«О, Господи Боже, Россию спаси
Сколько б…ей развелось на Руси
В желтых ботинках, ажурных чулках
С красным крестом на груди, рукавах
Только лишь тени на землю падут
Где ни попало, там и е..т
Старой лихой командир
Прапорщик, юный сапер, бомбардир…
……
Одно мы у Бога, лишь можем просить
Нельзя ли войну поскорей прекратить
Иначе ведь всех заразят на Руси,
Господи Боже, Россию спаси.»
Самые хлёсткие выражения и эпитеты этого творения здесь сокращены и изъяты.
Общая ситуация, складывавшаяся в России к концу 1916 года сложилась так:
- Экономическое положение – тяжелейшее. Хаос на железных дорогах, вызванный эвакуацией и военными перевозками продолжает усугубляться. Военное снабжение армии осуществляется в основном за счёт поставок союзников по всем основным потребностям: орудия, боеприпасы, пулемёты, винтовки, патроны и т.д. и т.п. Это создавало необыкновенную путаницу в снабжении войск: в русской армии в 1916г. насчитывалось 35 различных систем ружей и карабинов (!!!). Были полки и даже роты, где на вооружении состояло два, три, а то и четыре различных образца . Представьте, что стоило обеспечить эти винтовки, карабины и пулемёты различными калибрами и типами патронов. А в артиллерии – путаницы с различными системами орудий и снарядов – было ещё больше…
- Усталость от войны была громадная. Воевать никто не хотел: ни офицеры. Ни тем более солдаты. Требованием момента становилось желание «замиряться» любой ценой. Именно ПОЭТОМУ появившийся после Февраля 1917 года лозунг: «Мир без аннексий и контрибуций» приобрёл такую популярность именно в Действующей армии. Русская армия в конце 1916 года была похожа на боксёра, пропустившего множество ударов от противника и находящегося в состоянии «грогги»: падать – пока не падает, но и бой уже вести не может. Обороняться («сторожить фронт» по-Черчиллю) ещё с грехом пополам – получалось (когда враг не особо наседал), а вот наступать – сил УЖЕ не было никаких. Прежде всего – МОРАЛЬНЫХ. В воспоминаниях участников Первой мировой войны о том периоде, есть много примеров разложения войск, самовольного оставления позиций, отказов от выполнения приказов, дезертирств, сдачи в плен, и т.п., НО нет НИ ОДНОГО командира части, который бы написал, что его полк, бригада, дивизия в конце 1916 года рвалась в бой и была готова к наступлению. Думать, что русская армия, прежде всего по состоянию морального духа в ней, была СПОСОБНА наступать после 2,5 лет страшной войны, поражений и дезорганизации её тыла и снабжения, наивно, по меньшей мере. Примерно в таком же положении, как русская армия находилась австро- венгерская. Однако она сумела продержаться и не разложиться до самой осени 1918 года, когда началась революция в Германии.
В английской армии – вообще не было сколько-нибудь значимых беспорядков на протяжении всей Первой мировой войны.
Во французской армии произошло в 1917 году несколько солдатских бунтов, которые были быстро и жестоко подавлены командованием, с применением пулемётов и орудийного огня.
Германская армия в течении 1917 и 1918 годов сумела провести на Западном фронте НЕСКОЛЬКО мощных наступлений, едва не решив судьбу войны весной 1918 года. Генерал Борисов вспоминал: «Если прорывы не удавались Алексееву, то они не удавались и Жоффру, Фошу, Фалькенгайну, Людендорфу. За всю войну удался лишь один прорыв Людендорфа 8 марта 1918 г., а потому этот прорыв следует отнести к наиболее сильной форме атаки. Но, по прорыве неприятельского фронта, Людендорфу не хватило искусства использовать свою победу. Это была для немцев вторая Марна, окончившая войну…»
Но о событиях 1917 года речь пойдёт в следующей главе.
Николай Второй выступая на досрочном выпуске юнкерских училищ, в канун мировой войны, сказал, что «Франции надо продержаться две недели, пока Россия не отмобилизуется и «накладёт» Германии как следует».
Это оказалось совсем не таким простым делом, как по простоте душевной, думал Николай. Беда в том, что немцы готовились ВОЕВАТЬ, а наши полководцы были уверены, что «наложат» противнику с лёгкостью необыкновенной…
Фото: в окопах под артогнём. Касок у русских не имелось (царь полагал, что они портят бравый вид войск). Вот и убивало порой наших бойцов в "бравых" фуражках просто комом земли от близкого разрыва снаряда.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/03/22/333