Эвересты Мергена Челтанова

Литклуб Листок
Редактор Литературного клуба газеты "Листок" Александра Строгонова  предлагает вниманию читателей интервью c Мергеном Челтановым (2007 год).
Хотя со времени этой беседы прошли годы, многое изменилось, изменился и возмужал сам Мерген, полагаем, что тем, кого заинтересовало его творчество, будет интересно узнать об авторе чуть больше.
В 2007-2008 гг. Мерген Челтанов служил на Тихоокеанском флоте на о.Русский.
В этом году ему исполнится 23 года, у него всё впереди...

               
                ЭВЕРЕСТЫ МЕРГЕНА ЧЕЛТАНОВА


- Прошло всего полгода, как твоя фамилия появилась на страницах нашего Литературного клуба. В июне 2006 года ты стал победителем молодежного конкурса «Своя строка», теперь вот занял первое место в основном конкурсе. Почему ты вообще пришел в «Листок»? Как у тебя появилась эта мысль?

- Я вряд ли принес бы свои стихи, но когда объявили молодежный конкурс, все знакомые мне стали говорить: «Во, давай!», я и пришел. У меня было представление, что печатаются в газете люди более взрослые, опытные. Но тут проснулась жажда посоревноваться.

- Твои стихи современны по стилю и форме, но если говорить о содержании, то им не чужды вечные философские вопросы, над которыми всегда задумывались поэты всех времен и народов, - о жизни, смерти, судьбе, об устройстве мироздания и предназначении человека. Тебе 18 лет. В этом возрасте все об этом задумываются?

- Задумывается каждый, но у каждого по-разному это выходит. В эти годы как раз формируется собственное «Я» и человек начинает сопоставлять себя с этим миром, размышляет о том, что из него получится, кем он дальше будет. В этом возрасте человек отчасти еще ребенок, но школа кончилась, начинается настоящая жизнь… Это точка распутья, поиска. Каждый ищет свои пути. Для кого-то этот путь заканчивается на кухне что-нибудь жарить, а для кого-то ведет к тому, чтобы великие открытия совершать. Но каждому хочется найти что-то новое, в свою нишу забуриться, как-то себя проявить. Именно в этом возрасте начинаешь в себе копаться и открываешь новые способности. Я, например, начал писать стихи, заниматься спелеотуризмом.

- Поэт (я не считаю в применении к тебе это громким словом), даже не имея большого жизненного опыта, многие вещи постигает интуитивно…

- Я порой пишу что-то, сильно не задумываясь над идеей, над формой, над содержанием. Пишу, и все. Потом начинаю разбирать и анализировать то, что написал, и иногда нахожу подтекст, о котором даже не думал, к которому специально не стремился. Он всплывает откуда-то сам собой.

- Какие у тебя воспоминания о школьных учителях литературы? Кто-то из них тебя подтолкнул к поэзии?

- У нас была путаница с преподавателями, они часто менялись, но почти все оставили хорошие воспоминания. Елена Ивановна Ефимова, Светлана Ивановна Южакова, например. Но к литературе я в школе серьезно не относился. Углубился в это не так давно, когда Маяковского начал читать.

Все вот говорят, что «маяковщина» у меня в стихах проблескивает. Когда я впервые начитался его дореволюционной лирики, у меня впечатление было - как кирпичом по голове. Очень мощно – «человек-топор». До этого я поэзию читал – все потихонечку, плавненько, поэтому стихами как-то не увлекался. Ничего не нравилось, кроме некоторых стихов – «Бородино» Лермонтова или Есенина, про собаку – «Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег…».

Когда в школе проходили поэзию серебряного века, я разгильдяйничал, и стихи не выучил, а нужно было сдавать штук 10 или 12 стихотворений. И я все стихи из Маяковского рассказал, из дореволюционого периода. Светлана Ивановна очень удивилась.

Еще Хлебникова рассказывал. Я когда впервые его стихи увидел, поразился: зачем в учебниках такую «пургу» печатают?! А потом подумал: надо посмотреть, что-то там не то с этим человеком… прочитал его поэму «Зверинец» и понял, что это не про зверей, а про людей. Там есть немец-надсмотрщик, есть орел, которому показалось, что он у себя на Кавказе, - он взлетел, грудью ударился в решетку и упал… Эта поэма меня просто поразила. После этого я стал читать Хлебникова.

- В Маяковском тебя, наверное, привлек бунтарский дух, стремление к свободе и чисто мужской тип творчества.

- Мне даже сон один раз приснился про Маяковского, что он прилетел откуда-то к нам в Горно-Алтайск, на вершину горы Тугаи. Приснилось, что я с ним поговорил, он был грустный и сказал мне, что все надоело и что он болен. Мы с ним водки хлебнули… и он уехал.

- Великие личности, наверное, все же не исчезают бесследно и продолжают влиять на людей, особенно на тех, кто им близок по духу…

- Согласен.

- Мерген, у тебя открытый характер и, наверное, много друзей?

- Есть близкие люди, практически как родные, есть просто товарищи… У меня сейчас довольно много… в общем, нормально друзей. Есть те, с кем вместе ходим в походы, с кем соединяют какие-то интересы, а есть просто друзья, да и все.

- Ты разделяешь мнение, что поэт всегда одинок, что его не понимают? Одно из твоих последних стихотворений – «На Эверест» - заканчивается так: «Мне кричали вслед: «Зачем?», помирая с зевоты. Я не слушал их. Вообще плохо слышно с высоты»…

- Я это стихотворение заделал специально под то, что человек вроде бы уходит в поход и его останавливают, а по идее мысль такая, что путь к самосовершенствованию, вверх всегда тяжел, и зачастую многие не понимают, зачем тебе это нужно. Помню, когда учился в университете мы с Масяней, моим другом, начали ходить в научное общество, и меня не понимали мои знакомые. В школе я тоже старался в олимпиадах участвовать, учился неплохо, некоторых это раздражало. Говорили, ботаник, выскочка.

Я теперь бросил учебу, немного «затупел», но когда в литературу ухожу, многие меня не понимают. Из знакомых буквально единицы тех, кто читает книги, кому можно прочитать свои стихи. За последний год я познакомился лишь с двумя людьми своего возраста, которые имеют свойство иногда книжку почитать.

- Твои ровесники книги читают мало?

- Да вообще не читают. Студенты читают учебники, книги по специальности, а книги и даже газеты не читают. Если по литературе что-то проходят – лучше фильм посмотрят. Толстой на меня тоже впечатления не произвел, «Войну и мир» я так и не одолел, а вот Чехов, «Палата №6», просто в ступор меня вогнал. Или Достоевский «Преступление и наказание» - мне так Раскольников понравился! Чем-то он похож на меня. И друг его, Разумихин мне очень понравился. Конечно, я топором бы не стал кого-то валить. Но те вопросы, которые затрагивает Достоевский, - они вечные. Например, о том, что является преступлением, а что нет. Я вот во время землетрясения на пилораме подрабатывал стропальщиком, тогда в 10 классе учился. Мы сегодня положили эти бревна, а на следующий день их уже отправляют на стройку. Ни сушки, ничего. А через год дома перекорежило, и у людей дырки в стенах. Те, кто наживается на таких вещах, тоже преступники. Хоть не убийцы, но все-таки. Но ведь их никто не считает за преступников.

- Ты веришь в судьбу, в то, что у каждого есть свое предназначение?

- Насчет моей судьбы – мне кажется, все в моих руках. У меня детство было не очень веселое и легкое, но интересное. Меня воспитали так, чтобы ни от кого не зависеть, не унижаться, ни под чьей волей не ходить, быть самостоятельным. Если в детстве ты получил правильные зачатки, то потом какие бы трудности ни были, можно хоть кем стать. Я считаю, родители дали мне правильное направление и воспитание. Правда, отец рано умер, в 32 года. После этого как-то все пошло наперекосяк…

Вообще среди предков у меня были талантливые люди. Дед в филармонии пел, диктором был на радио; бабушка в молодости играла в театре, работала в газете «Алтайдын Чолмоны». Прадед Чалчик Анчинович Чунижеков был поэтом, состоял в Союзе писателей. Для 30-х годов его творчество было большой продвижкой – мир, труд, май, колхозы, коровы… Я считаю, что и мама, и отец у меня талантливые люди. Способности в моем роду хорошие, а вот судьбы не очень счастливые. Но я надеюсь, что преодолею этот «рок».

Иногда, правда, нападает апатия, и тогда рождаются безрадостные стихи типа «Самоубийцы». Оно, конечно, не означает буквально, что в моем роду все самоубийцы, но гробить свою жизнь можно и другими путями.

- Как ты относишься к деньгам, к богатству? Отсутствие или присутствие денег может влиять на творчество?

- Не то, что отсутствие денег, но если человек испытывает трудности, проблемы, которые на него давят, то это по-любому в стихи выльется. Даже у тех, кто, в общем-то, не пишет вдруг – раз! – и рождается четверостишие.

А вообще, я запомнил фразу из Библии (одно время читал эту книгу и был под сильным впечатлением) о том, что богатым труднее попасть в рай. Вот такая простая мысль. Но серьезная. Вот есть у меня сегодня 50 рублей и кто-то их попросит – я отдам. Отдам последнее. А попробуй богачу сказать: «Отдай последнее!»

- А если у тебя будет 50 тысяч, то ты уже хорошо подумаешь, отдать их или нет…

- Я вообще-то на деньги не жадный. Здорово иметь деньги, чтобы быть независимым и помогать другим. Если кто-то рядом со мной загибается, я не буду в кармане деньги в потненьком кулачке сжимать. Я, правда, всегда мечтал заработать много денег. Именно заработать.

- Что, по-твоему, в жизни человека значит любовь, и особенно в жизни поэта? Ты веришь в любовь?

- Зачастую это бывает безответно… Были девчонки, которые нравились, но вечно возникали какие-то обиды, недоразумения. Сейчас у меня есть подруга, но видимся редко.

Мои стихи про любовь – в основном, образы и идеалы из головы. Те стихи, которые посвящены конкретным людям, я в газету не отдаю.

- То есть бурных и сильных чувств ты пока еще не испытывал?

- По осени что-то такое было, «бак загремел». Романтика, любовь. Светку в рассказе «Десантники» я с нее написал. Но у этой девчонки вроде парень был. Помню, дней 10 спать не мог. Никогда со мной такого не было. По городу шарился, как ненормальный. Потом решил не есть. Не ел сутки. И такое состояние классное было: голова, как стекло. Ощущение чистоты и пустоты. Но потом одна мысль все-таки закралась: нужно поесть.

- Почему ты ушел из университета? Понял, что географический факультет – не твое?

- Наверное, по глупости. Теперь собираюсь снова поступать, на гуманитарный факультет. Филфак или истфак. Хочется развивать именно гуманитарные свои способности, повышать кругозор, интеллект, самосознание. Имея хороший мозговой запас, можно потом хоть где работать. Хочется продолжать туризмом заниматься, подрабатывать, водить группы. А вообще у меня была мысль нелегальным путем в Тибет уйти.

- Ничего себе у тебя мысли!

- Единомышленников мало нашлось. А потом появилась мысль весь Алтай оббродить с весны по осень. В горах, правда, меня муза не шибко «посещает», но в них есть такое очарование. Часами можно сидеть и смотреть.

Во мне есть туристическая страсть, определенный склад души. Пусть в пещерах грязь, холод, сырость, темнота, но это так здорово. Или первым из группы подняться на перевал с тяжелым рюкзаком, особенно если на этом месте никогда не был, – такой душевный подъем возникает.

- Каким ты видишь свое будущее?

- Только не спокойную и размеренную жизнь. Помню, в детстве у меня была мечта, когда читал книги про войну: вот бы выбежать из окопа прямо под пули. Потом это трансформировалось в такую мысль, что до старости доживать неохота. Не хочу видеть себя слабым и немощным.

- Ты сам говорил, что все зависит от человека. Разве не здорово иметь мудрость, опыт и хорошее здоровье? Не быть слабым, спитым алкоголиком, а быть бодрым, крепким пожилым человеком, многое в жизни повидать, осознать и понять? Старость тоже разная бывает.

- Просто не могу представить себя старым. Из пожилых людей знаю только одного, глядя на которого можно спокойно думать о старости. Это Лия Станиславовна Неустроева, доцент кафедры физвоспитания. Это великий человек и великий турист. Все самые сложные маршруты на Алтае они с мужем прошли. Я ходил с ней в походы. Это такой человек, который людей делает людьми.

А вообще-то, конечно, я мечтаю об интересной работе, разнообразной жизни, о том, чтобы всегда к чему-то стремиться и преодолевать. Хочу жить, творить и многое успеть.

Беседовала Александра СТРОГОНОВА

2007 год

На фото Мерген - ещё до службы в армии.