Как и чем солдаты занимали свободное время, рассказал немало, но хочу незначительно дополнить достойными внимания эпизодами, объясняющими и шире раскрывающими часто упоминаемое сочетание двух страшилок – «тяготы и лишения». Это словосочетание вырвано контекстом из основополагающих параграфов Общевоинского устава ВС СССР, один из пунктов которого полностью гласит следующее:
Общие обязанности военнослужащих, пункт 2:
Военнослужащий обязан твёрдо знать, умело и добросовестно выполнять требования воинских уставов и свои обязанности, постоянно совершенствовать военные и политические знания, в совершенстве знать и беречь вверенные ему вооружение, боевую и другую технику, а также беречь военное и народное имущество, проявлять разумную инициативу, стойко переносить все тяготы и лишения военной службы, дорожить войсковым товариществом, помогать товарищам словом и делом, удерживать от недостойных поступков и, не щадя своей жизни, выручать их из опасности, быть бдительным, строго хранить военную и государственную тайну.
Служба беспрепятственно подкатывалась к логическому завершению – демобилизации; иными словами – переводу немалого числа военнослужащих срочной службы из богатой на впечатления военной зависимости в сирую гражданскую вольность! Время тянулось тягуче медленно и не менее монотонно, чем в большинстве войсковых соединений, где командование неусыпно бдит за соблюдением дисциплины. Вот уж и первую клетку стодневки до дмб-приказа зачеркнули крестиком, день в день наполнили фляжку портвейном, когда в город выезжали, после отбоя пустили кругом по глотку на деда. Хотя и черпакам досталось, кто от коллектива не отбился и не торчал в карауле. Без залёта – чинно рутинно. Грубить винцом и широко отмечать начало последней стодневки не решились – командир мобилизационной группы жил за стенкой и никто не знал, когда он соизволит выйти на свежий воздух подышать и согреться... И в каком «приподнятом» будет настроении...
В середине лета восемьдесят восьмого года, в точность долгожданной отметке солдатского календарика «сто дней до приказа», воевода мобгруппы майор Гаврин передислоцировался из города на делянку. К нам на Ключик, значит. Что там поломалось в его семейной ячейке, оставалось вне понятий замкнутых солдатских мироощущений – майор явился с небольшим бытовым скарбом и отвёл комнату дежурного по части в своё полное распоряжение. Дежурные стали мыкаться, где получалось, в основном на своих складах или в нашей бытовке, командир в свободное от бдения время мёрз под собственным кондиционером, почти не выходя на раскалённую волю.
Мы думали, что с разладом в семье Гаврин начнёт налаживать дисциплину вверенной войсковой части, но мобгруппа была ему тоже в тягость, оказалось. Либо считал что не Его Высокоблагородия это бесперспективное дело. Когда надо дисциплину подтянуть и выявить невыявимое, командир озадачивал наших прапоров или «типа старшину» Хадисова.
Казбек Хадисов деревянно демобилизовался из учебки и был сослан на Ключик одновременно со мной. Год пребывания в батальоне не явил достойного места для не обезображенного знаниями средств связи бойца и его принудительно как декабриста в Сибирь сослали на Ключик. Молва носила, в последние месяцы, а настоящий связист из него так и не состоялся, кабардинец напрочь забил на службу и беззастенчиво крутил роман с Леной-поварихой. То ли еда в столовой стала подаваться пересоленной, в грёзах следующего свидания непомерно насыщаясь поваренным хлоридом натрия, то ли комбату правильно накляузничали про похождения заамуренного бойца, абсолютно не пытавшегося скрывать прелюбодеяния, но результатом стала ссылка. Лена не декабристка, ссылку с любимым не разделила и даже сама попросила скорой отправки.
Казбек даже жениться на Лене Аманкулиевой намерился, ходили склоки, и случилась бы свадьба, но у Лены был ребёнок. Эта новость пришлась не по нраву родственникам кабардинца и из Нальчика внезапно прискакала целая делегация. Понятно, родня приехала не поддержать – отговорить и силой сложившихся родовых традиций перенаправить на проверенную стезю. В итоге служение родине заштатного абрека продолжилось вне пределов вони женского парфюма!
Хадисов имел довольно внушительных размеров ленивое тело, полагающее безусловное подчинение любого среднестатистического бойца любого милитаризированного сборища. На Ключике для рослого сержанта майор Гаврин устно определил непонятную должность типа «старшина», не предусмотренную должностным расписанием, сколько не лапай табель о рангах. В караулы Казбек не привлекался, дедов не задевал, молодёжь безмолвствовала, поэтому воинское назначение солдата осталось для меня полнейшей тайной. С командиром мобилизационной группы у сержанта сложились доверительные служебные тёрки, думаю, всё было на мази, в результате чего демобилизовался воин уже в звании старшины и как-то подозрительно быстро – первым из всего нашего призыва.
Распылять на нас своё свободное время командир желал не особо и это прекрасно доказывал один залётный инцидент, оставшийся незамеченным для начальства. В тот раз разводящий привёл с постов смену караула и должен был проверить разоружение на стенде. Следуя привычке, боец передёрнул затвор автомата и спустил курок, но прежде, чем отсоединил магазин. Хоть все движения караульных отработаны до автоматизма, на солдатуху нашла проруха – выстрел!
Отсутствуя в глубокой дрёме, я очнулся, аж подпрыгнув на топчане (стенд разоружения в трёх шагах от оконного проёма комнаты начкара), чухом выглянул в окно и увидел растерянные лица тёртых боевиков, сконфузивших свои хитрые хари – иди, мол, насяльника, тебе сюрприза щас будет!
Сюрприз бздыкнул о бронированный лист стенда и улетел дырявить атмосферу. Согласно мракобесию этот щит пулеуловителем числится, но боец проверил и выявил нестыковку: плита сюрприз не уловила, а оттолкнула как стена горошину! Советские солдаты не заумные теоретики, знамо ли, а неосторожные практики и всё непознанное перепроверяют опытным путём! Зачастую от переизбытка мозгов. Дурни...
Звонкий вылет пули означает громкий залёт начкара! Но залёта не получилось: пустынное эхо правильно отчего-то оттолкнулось и срикошетило дальше командирского убежища – командир даже ухом не моргнул. На звук выстрела прибежал только ошарашенный Хадисов, неизвестно чем удумавший, что пуля свалится с небес на его нежный квадратный калган и поставит круглую боевую шишку. Успокоив испуганного старшину, я отважился выслушивать скрипы командирской двери, но та и ржавой петлёй не скрипнула. Вот нервы!..
Таить следствия нечаянного происшествия пришлось самому. С неукомплектованным рожком караул заступающим не сдашь, я отправился к незабвенному прапору Козлову выпрашивать недостачу. Патрон 5'45 от караульного АК-74 стоил мне бомбы 0'7 чемена от межреспубликанского агрохолдинга и незабываемого приключения. Фартовый товарообмен? Козлов пировал в ближайшем будущем, вмятина в пулеотталкивателе мозолила глаза ещё многим поколениям караульных!
Прапорщик Козлов имел надел в виде оружейного склада. В те времена считали моветоном дербанить неиссякаемый армейский пирог кусками, тем паче склад НЗ, и прапор довольствовался крохами. С меня косушка, другого кружка, с третьего гарнец и тебе капец – повадки являют признаки алкоголизма! Оружейник тому не противился, насущное рвение к алкоголю держал непреложно, случаев не упускал и катил по наклонной, «не склоняя, как школьник плохой – колею, колее, колеёй!». На суточное дежурство заступал в сопровождении и под действием хмеля, и чётко придерживался правила: Боишься показаться на службе пьяным – выпей! Спиртное притупляет страх!..
Приврал долю, хотя выпивоха в нём сидел не промах!
Пятница, известно, праздник небольшой, но постоянный, который прапора частенько праздновали в техническом КУНГе прапорщика Кучеренко и на складе Козлова. Последний и без праздников рад был отметить что угодно, всегда и по любому поводу, даже типа «что ещё не успел сделать?». Когда Козлов заступал дежурным по части, дисциплина тихо хныкала в сторонке, каждый после года службы боец занимался, чем хотел. Устав Караульной Службы гнил в сортире нечитанным, прапору было до фонаря, что разводящие принимали участие в разводе караульных только в дневное время. По ночам часовые уходили на посты без всяких сопровождающих и менялись сами. Начальник караула вставал возле каркаса фортификации и отслеживал правильность выполнения положений Устава Караульной службы только ради приличия: подконтрольный периметр просматривался как папиллярные линии на ладони!
Самое интересное, дедовщины в худших проявлениях на Ключике не было. Поросль, конечно, поддерживала уклад жизни мобгруппы и поддерживала правильно, потому унижений и стычек не припомню. Даже принимая во внимание, что бойцы различались петлицами разных родов войск. Вся инфантерия, прошедшая учебки, подготовленная «за речку», ученная стрелять из всех видов стрелкового оружия вмиг стала непотребна, и малую её часть собрали на Ключике. С лета 1988 года ОКСВА выводился на Родину, в Афган молодёжь уже не отправляли...
За тремя десятками душ личного состава «следили» два не стоявших в должностях санинструктора: Александр Неклец и Акмал Юлдашев. «Змей над чашей» на петлицах они не меняли до дембеля. Не пригодились действующим войскам их познания бренных солдатских организмов и бойцов отправили в захолустье. Хотя применение ими профессиональных навыков не вспоминается и Ключиком. Большей пагубы стоило ждать от различия по национальностям – их набралось с десяток из тридцати возможных, и вероисповеданиям, но солдатам межевать особо было нечего, с национальным вопросом проблем не создавалось тоже. Кучковались в землячества, естественно, но и общим коллективом жили достаточно мирно.
Среди остальных выделялись камрады из советского Закарпатья. Вася «большой», Федя «маленький» – венгры, и хохол Микола «средний», звавшийся на венгерский лад Миклош. Без их прямого и косвенного участия не обходилась ни одна байда. В горы поднимался, экспериментировал с каракумской фауной, воровал бахчу, разговлялся винами и пивасом – в общем, самые заметные при... и злоключения творились с их непосредственным участием! Как Д’Артаньян с троицей сотоварищей...
Памятую, на день рождения одного из них венгры варили венгерский гуляш, но вместо привычной плоти крупного скота заботварили черепашью и варанью срезку. Специй набрали на рынке, с мясом не морочились – тут оно бегает. Слюни потоком от воспоминаний – вкуснее гуляшей в жизни не едал...
Камрады были предприимчивые беспримерно, но службе инициативы выказывали мало. Знали они, инициатива в армии приветствуется только при выполнении задания командира! Если солдат активен без ведома начальства – плоды своих усилий вкушает во внеочередном наряде под выговором с занесением, или на нарах гарнизонного цугундера. Степень сладости плодов зависела от масштаба содеянного. Многие рвением не пыжились, потому заурядно тянули своё ярмо до дембеля.
Чего только не было у предприимчивой троицы: пепельницы из черепашьих панцирей и брелоки с залитыми эпоксидной смолой членистоногими всех размеров, отрядов и видов... Автозапчасти, аккумуляторы, одежда военная и штатская – так далее и тому подобное. Перед дембелем одним из них мне был презентован тестер военной комплектации, хранимый мною до сего дня как реликвия. Многое можно было выпросить или выменять, причём под каждый тип барахла венгры оборудовали отдельный тайничок. Мухи отдельно – котлеты отдельно!
Существовал подобный схрон и у меня – не без того, хотя единственным его сокровищем являлся дембельский альбом с фотографиями. Находилась нычка в одном из нерабочих субблоков простаивавшей станции передающего центра узла связи «Автоклуб». Да-да, именно там, где под кондиционерами прозябали по служебной необходимости связисты, изредка вместо вылазки вовне согревавшиеся чеменом. Я часто хаживал к ним время убить и по связи с миром побалакать. Парни ко мне относились нормально – приходилось и там что-то когда-то латать или менять ещё с Котовым.
Именно с передающего связался с Сашкой Паниным, с которым в самаркандской учебке связи полгода трубили в одном взводе. Он в десятке километров от меня оборону держал, в Бикрове на точке связи с позывным «Душ». В учебке, в одном взводе со мной служили два горячих кавказских парня, это по именам особо примечательно – Александр Панин из Баку и махачкалинец Николай Кузнецов, оставшийся дослуживать срочку на полигоне нашей учебки близ Самарканда.
По каналам военной связи позванивал домой; служивые братья-связисты помогали друг другу по территории всего Советского Союза. Ашхабадский «Автоклуб» прокачивал канал до ташкентской «Линзы», там частотный модуль корректировался и перенаправлялся московскому «Рубину», дальше ток преодолевал импеданс линий связи горьковского армейского корпуса с позывным «Ваза», прописанного в кремле. Кремль давал зуммер городской телефонной линии. Было раз, телефонным звонком ошеломил Кузовенкова Игоря, вызвонив казарму войсковой части в Москве, где кореш тарабанил отмеренные годы водителем. С его познаниями средств связи проще было ко мне в гости на колёсах нагрянуть, а я по проводам достал...
Связь как-никак, однако!
Служившие со мной венгры слыли с гражданки прирождёнными хозяйственниками, что выдавали образом мышления и повадками. Не прятали куркульские пристрастия в глубинах души, но армия сулила им приобрести до кучи первые навыки нянек. Заведомо не буду гадать сколько, как и что они обрели – нянчиться с чадом приходилось не раз!
В семье прапорщика Кучеренко Василия и жены Ирины росла дочка, возраста такого, что любой стол домиком казался. Как говорится, пешком под стол ходила! Когда молодым родителям была нужда крепче стянуть узы Гименея и отвлечься от бытовых сует: в кино сходить, или ещё какое культурное мероприятие в «казённую» жизнь привнести – безотказные «большой» с «малым» сюсюкались с их первенцем как заботливые няньки. И родителям помощь, какая есть, и бойцам не в тягость такая разноликость служения отечеству!
Многообразие национальностей преподносило мадьярам ломку стереотипа, что венгры нация чисто европейская! Однажды над закарпатцами посмеялся прапорщик Туляганов Александр Сагатович, пытаясь втереть в их незаполненные разумом головы утопический догмат, будто мадьяры произошли от узбеков. В обоснование сенсации начал сравнивать языки, на которых говорят этносы. В венах самого прапорщика неизвестно, сколько кровей смешано, как в каждом из нас, наверное – мать русская, отец узбек – значит, оба говора Александр внимал с пелён. Из него получался прекрасный русско-тюркский толмач. Но толмач сделал вид, что по-венгерски тоже что-то понимает, и с неподдельной серьёзностью пошёл на обман:
– Вот скажите-ка мне, как по-вашески будет топор?
– Болта! – без тени сомнения отвечали бойцы.
– По-узбекски тоже болта! А по-вашему как будет мясо?
– Гушта! – подопытные начали переглядываться, догадываясь о подвохе, и противится неочевидному.
– На узбекском также! – настаивал салтык, – А вот это...
Сходства вызвали у свежеиспечённых узбеков обиду, теми же ногами они бросились искать разъяснения к другим.
Крайним в лингвистическом споре русского узбека Туляганова и украинских венгров Киша и Нодя оказался хохол Кучеренко, попытавшийся выйти из непредвиденной ситуации с достоинством, не сталкивая лбами европейцев и среднеазиата. Одним миротворец сказал, что прапорщик шутит, другого попросил не забивать головы бойцов чёрт-те чем! Продолжения дебатов не было, но камрады долго пытали сведущих сартов на сопоставление национальных языков. Говорили, кстати, все на русском и прекрасно друг друга понимали. Русский надо знать, чтобы разнимать споры и уметь выражать эмоции, если вдруг «нехороший человек батарею на ногу уронит, падла»...
Были и особые незабывайчки – болячки, скромно назову. Вообще, я с младенчества закалял организм жеванием гудрона, неспелых ранеток, и лизанием кислых муравьиных жопок, поэтому самым страшным, что подцепил в учебке, оказался ожог тыльной стороны ладони. Копошил в мастерской раскалённым паяльником и искусным промахом влепил волдырь. Эскулапов не тревожил и сержантам боялся показать, чтоб не сочли членовредительством, но ожог пучился до первой бани и в результате отмазал меня от мучений в моечном цеху в одном из очередных общебригадных нарядов роты.
Ещё минуя год, когда ремвзвод учился воевать в предгорьях, тяпнул меня в икроножную мышцу скорпион. В какой-то послеобеденный час присел с устатку возле колёс незабвенной гну, едва успел оттянуть ноги, как получил предательский укол под коленку. Ощущения оказались так себе, не сильно болевые – пчёлы сильнее жалят. Одёргиваю ногу, гляжу: членистоногий принял угрожающую стойку, гордо задрав хвост победителя!
Абы оставаться отмщённым, воздал победителю бляхой наотмашь и задрал штанину к первичному осмотру. Чуть выше окантовки голенища высмотрел кровавую точку, попытался из неё что-то выдавить. Думал, яд ручьём польёт, предстоит операция, санация, дренаж и дойдёт до ампутации, но обошлось мизерной каплей юшки и лёгкой припухлостью. Успокоился, забыв случай, впоследствии в месте укола обнаружил гнойник. Грешно, струхнул не на шутку, думая, пендинка подсуетилась. Некоторые виды москитов разносят паразитические протисты – лейшмании. Поражённая плоть быстро загнивает, переходя в зудящую язву, оставляя ужасающие поражения на коже.
Туркмены такие болячки называют «пеше-хурда» – «укус дурной мухи». Очевидец, лежавший в госпитале, нарассказывал о последствиях вылечивания, пугал уродствами, но рассмотрев нарыв, успокоил – похоже как на чирей. Может мизерная капля скорпионьего яда плоть воспалила, либо просто грязь попала и «гнилостный сок» дала – неизвестно, от души же отлегло!
Обезжирить нечем. К фельдшеру не пошёл, решил своими силами заразу вывести, а чирей то затянется, то снова гноится как вечный стигмат. Больше месяца маялся: дезинфицировал, давил, мазал чем-то, но вывела его за одну ночь моя мама. Совпало, своего солдата она вовремя приехала навестить. По такому случаю я был отпущен с ночёвкой. Сведав о незаживающей болячке, мама вылечила ветхозаветным знахарским способом всего за несколько часов: обычный творог прогрела, завернула в марлю и на ночь привязала к гнойнику. Свойства задумки таковы, тёплый творог в короткое время высасывает всю гадость и стягивает дырку новой плотью. Дедовский метод споспешествовал идеально: творог окаменел, вобрав в себя заразу – рана полностью затянулась, не оставив даже струпа!
Последняя «болячка» настигла в конце лета. Одним прекрасным утром скрутило меня случившееся под рёбрами колотьё в боку; согнуло физически, не давало выпрямиться и отвести дух. Будто сидит поверх кишок несговорчивый злыдень и с обеих кулаков колошматит ливер как боксёр грушу.
Превозмогая боль, мучился не менее часа, ослабляющего колики ничего сделать не мог. Даже просто разогнуться... А под рукой никакой бодяги, смазать брюшину, нет. Гаврин источал скепсис – думал придураю, ибо морда лица не багровела, иных признаков для беспокойства не проявлялось и «как-то это всё обманчиво!» В конце концов, сообразив, что даже самому яровитому симулянту плести мульки перед дембелем смысла нет, а на происки спецслужб не похоже – пристроил меня на пролётную автостанцию и приказал обратиться по прибытии в санчасть кишинского городка. «Естьтакточна, командир!»
В КУНГе ЗиЛ-131 присесть оказалось не на что, поэтому я не сообразил ничего лучше, чем притулиться к входной двери. Какими буераками гарцевала станция – понятно. Скрюченного меня как пустое помойное ведро бросало вперёд-назад и мотало из стороны в сторону на каждом вираже, отрывало от пола и подбрасывало под потолок на любой невзрачной кочке. Не догадался пристроиться ближе к кабине, чтобы меньше качало и трясло моё скукоженное тело – не до того было...
Слава Богу, мозгов недодал, до того додуматься!
Меня настолько своевременно растрясло, что по приезде в город причина выезда почти забылась. Сбегал в незабвенный «цирк» (в полусотне метров от автопарка стоял круглый как карликовый цирк кирпичный шатёр общего солдатского сортира), отстрелялся с великим удовольствием и вновь почувствовал себя человеком. Спазм желудка, либо какой-то заворот кишок произошёл от непрофессиональной стряпни нашего повара – неизвестно – от диких скачек по подгорному серпантину недомогание благополучно утряслось!
И вот дилемма – что делать? Возвращаться на Ключик не на чем и незачем, тем горше были опасения рецидива. Это как всегда: на авось понадеешься, а авосю твои надежды аки дробь слону! Зашёл доложиться НШ мобгруппы майору Вейштагину Петру Александровичу – того нет на месте. Значит, не судьба!..
Остаток дня до подъёма следующего провёл безнатужно. Шаркался в пределах родной войсковой части, прошвырнулся по военному городку, сфотографировался в знакомом каждому кишинцу небольшом фотоателье за «Космосом», вторую половину дня находился в реммастерской и автопарке с Вароной.
На вечернюю поверку не ходил – считал, до меня никому нет дела, потому глупо было прибиваться ко взводу, тем более если тебя нет в списках. Да и зачем лишний раз светиться пред дежурным по части? Кто знает, какой приставала заступил сегодня на дежурство? Спать увалился в каптёрке ремвзвода, ибо заглянул после отбоя в кубрик – моя койка занята, а свободную искать ни малейшего желания не возникло.
Спал сладко, котята снились: друг за дружкой гонялись!
Верить вещим снам личное дело каждого. Я не только верю сновидениям – с некоторых пор стараюсь запоминать. Не чтобы проверить правильность теории – в её состоятельности убеждался не раз, а доказать, что даже если свыше предначертано, то степень случайности предначертанного можно сузить до границ полного опровержения. До сих пор мне это ни разу не удалось, но я неисправимый оптимист...
До лет шестнадцати я редко задумывался, что вещие сны случаются, хотя урывками слышал пересуды возлеподъездных бабок о якобы достоверных предсказаниях по разным приметам, в том числе снам. Разгадыванием сновидений меня сразила божий одуванчик баба Аня; жители дома и истые подруги её звали просто Аннушка, окаянная молодёжь кличела «Лапша». Аннушка чаще «лапшу на уши вешает», считали мы, выговаривая правила поведения. Не новость, бабки на лавке настоящий оберег простого люда от мирских проблем. Бабки выслушают как профессиональный психолог и совет нужный вроде невпопад дадут, осанну споют и на месте подогом приземлят, ежели заврался или в облаках витаешь. К старушкам подсаживался по случаю и я, и заумные речи вёл об условностях бытия...
Помню, подслушал, как «лучшая подруга» пророчила неприятности вездесущей соседке с верхнего этажа. Жилица выстрадала, что видела во сне котят шаловливых. Аннушка, уточнив, играла та с ними или со стороны наблюдала, подытожила: «Ругань тебя ждёт! Следи за языком!» О той никчёмной мелочи забыл вчистую, но возвращаясь с работы на следующий день, увидел, как упреждённая куёлда мат из мата общается с колченогим «шлёп-ногой» Чесноковым на животрепещущую тему лифтов. Когда потешная перебранка с управдомом отходила от обоюдных упрёков, на глаза сквернословке некстати попалась Аннушка, и остатки злости попрешница в сердцах повесила на непричастную пророчицу: «Ну что, накаркала, старая карга?»
Карга старая на соседку не обиделась; слава о дурковатости обидчицы не просто ходила за ней следом, а была приклеена стойким клеем. Аннушка лишь беззаботно отшутилась, что ей «котята вчёрась не снились и ругаться она ни с кем не собирается, хоть сама живёт на высоком шестом этаже».
Мои «котята» сбылись! Следующим утром, не вещающем беды, выловил меня худосочный штабист Вейштагин, радушно объял цепкими кощеевскими ручищами и пошло-поехало. Оказалось, сутки напролёт до рези в биноклях, от Калининграда до Чукотки меня разыскивают все Вооружённые Силы Советского Союза. Подводные лодки рыщут в морских глубинах и отслеживают перископами водную гладь, самолёты барражируют в небесах, наземные патрули прочёсывают города и веси необъятной Родины! С моим фотороботом якобы, хотя вознаграждение за меня поимку не усматривалось даже в очертаниях поощрения. Сия никчёмная кампания ещё раз доказала, что реммастерская 2069 ОБС, в пределах которой тянул сутки – самое секретное помещение всей советской оборонки.
Когда я был напуган до повторных колик в брюшине, мне было дано слово для оправдания. Давай, мол, ври, солдат!..
Повинную голову меч не сечёт! Вьюном биться и пищать оправдания не стал, пришлось наизнанку выворачивать душу. Скрывать проступки смысла не имело, а фамилии-явки-пароли надо вымучивать с девками и алкоголем по стандартной схеме: подкуп, шантаж, угроза убийства. Через настойчивое психологическое давление и хитрые наводящие вопросы, а казуистика старого Кощея прямо поражала, пропытав битый час, начальник штаба понял, что пресловутое дезертирство не пришьёшь, после чего телефонировал уставшим войскам «полный отбой».
Вооружённые Силы благодарственно выдохнули!
– И что мне теперь делать с тобой? – вздохнул майор.
– Поступайте с людьми так, как хотите, чтобы поступали с вами! – выпалил и втянул голову в плечи.
После подзатыльника напряжение сошло на убыль. Твёрдо пообещав, что доберусь до Ключика пешим ходом, с грехом пополам был отпущен восвояси. Спецрейса мне не выделят, но маршрут майор согласовал: променад к автобусной станции за Теке-базаром, с час езды до ближайшего посёлка Багир и затем четыре километра «тропы здоровья» в ухабах подгорной равнины. По месту прибытия выслушав в довесок нравоучений от дражайшего командира, наказанием явился затяжной «мерлезонский балет» повседневной занятости.
Дембель скоро, потому время тянулось медленно!
Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2011/03/18/1210 > Демобилизация