«Наша партия призывает
вести непримиримую
борьбу с "несунами",
тормозящих поступательное
движение всех трудящихся
к светлому будущему –
к коммунизму…»
Из выступления партийного
активиста на собрании
Ох, какой тяжелой, неудобной оказалась эта свалившаяся нежданно, негаданно на меня ноша!!
Согнувшись под её тяжестью, я в сумраке осенней ночи, спотыкаясь о бугры и комки вспаханной земли, о кусты и бурьян, а по лицу нещадно хлестали ветки плодовых деревьев - шел и шел вперед.
Но виноват Сам.
Сам, хотя и вынужденно, взвалил на себя почетную миссию борца с расхитителями.
-Извини меня далекий ночной воришка за мою неусыпность и рвение по охране совхозной социалистической собственности!!
Не только тебе не повезло в ту ночь, но и мне тоже.
Ты был ночной жулик, а я лишь сторож поневоле, стерегущий со взведенными курками ружья так называемое «народное добро», от которого самому народу мало что перепадало-.
…Дело происходило в 70-х годах прошлого века.
По решению администрации, парткома, профкома и народного контроля хозяйства, я как главный специалист, согласно графика дежурства, в ночь на 4 сентября должен был нести охрану садов, с целью сбережения от "несунов" выращенного урожая плодов.
Охранников не хватало, поэтому не придумали ничего лучшего, как использовать всех специалистов и работников служб для выполнения этой важной функции.
Тем более, что за это не надо было и платить.
Этот труд был самый что ни на есть дармовой, так же как и знаменитые, набившие оскомину "ленинские субботники".
Эти меры, как правило, лишь создавали видимость активной деятельности перед вышестоящими органами.
Несмотря на все старания, несунов не убавлялось, несли все и днем и ночью.
Но несли не только "несуны".
Несли бригадиры, главные специалисты и нижнее звено управленцев, несли трактористы и шофера.
Уносили в своих легковушках работники контролирующих структур, начиная от вышестоящего отраслевого объединения, райкома партии и заканчивая структурами МВД, Прокуратуры, Народного Контроля, Обкома партии.
На всех хватало.
Благодатная, щедрая земля на Кавказе.
Климат благоприятен для всех растительных культур.
Не зря говорят старики и знающие люди, воткни тут палку в землю и вырастает виноградная лоза.
Обильная эта земля, неисчерпаемо богаты её недра.
…И так, обвязавшись патронташем, набитом патронами, достаточными, чтобы задержать или отразить дюжину воров, вогнав в два ствола 12 калиберного ружья патроны с картечью, я с самыми серьезными намерениями приступил к дежурству. Выйдя из своего кабинета, я направился прямо в темные объятия необыкновенно роскошных садов.
Углубившись на приличное расстояние и осмотревшись, выбрал удобную для себя диспозицию у еле протоптанной дорожки, что, наверняка, являлась определителем, признаком «дороги жизни».
Я затаился за деревом, раскидистая крона которого создала вокруг сплошную тень, что заметить меня было невозможно даже вблизи.
Чувствуя, что выжидание затянется, соорудил себе нечто вроде лежака из веток и своей куртки.
Осторожно прилег.
Вслушиваясь в шорохи и звуки, в треск кузнечиков и плач цикад, доносящиеся с разных концов сада, я наслаждался и любовался ночным небом, мерцающими звездами, думая о тайнах мироздания.
Бледная луна, изредка прячась за облака, медленно скользила в бездонной глади небес.
И вот часа через два послышался негромкий хруст веток, первый признак того, что кто-то нарушил это царство дремотной тишины.
Кто-то шел спокойно, неторопливо, мягкие шаги его я услышал еще издали.
Они становились всё ближе и ближе.
Готовый встретить незнакомца, я, держа ружье наизготовку, чуть приподнялся и насторожился.
Я был похож на охотника в засаде на опасного, дикого зверя.
Но здесь шел человек и на этот счет у меня не было никаких сомнений.
Я чувствовал его ровное, но глубокое и тяжелое дыхание, он слегка покашливал.
И путь его был не очень близок, примерно я знал расстояние, откуда он мог двигаться.
Шуршание шагов и глубокое дыхание отчетливо слышались в полуночной тишине.
Но вот его тень уже поравнялась с деревом, за которым я затаился.
И когда он прошел передо мной и оказался в полосе свободного пространства, еле освещенном лучом лунного света, я громко, уже из-за его спины, громко выкрикнул:
«Стоять, руки вверх!
Не оборачиваться и не двигаться,
иначе стреляем на поражение!!!
Вы окружены и сопротивление бессмысленно.!!
Третий, четвертый, пятый-внимание.
Приготовиться!-
Это была имитация того, что он окружен группой захвата.
Мой грозный голос прозвучал, как гром.
Незнакомец чуть дернулся, вздрогнул и встал как вкопанный, держа мешок на спине, в покорном ожидании моих дальнейших приказов.
С виду человек был высокий и здоровый.
-Кладите мешок на землю-приказал я.
Он покорно выполнил мое приказание.
Я мог его сопроводить в контору до центральной усадьбы, что находилась в километре от этого места и передать по назначению, вызвав районную милицию.
Но видя, как безропотно, молча он выполняет мои команды, передумал.
Какая -то жалость кольнула в сердце.
Я подумал, ну что это даст мне?
Осудят его к отбыванию наказания на срок в три года и четыре месяца согласно статьи УК РСФСР, показательным, общественным судом за хищение социалистической собственности, поломают жизнь молодому человеку.
Зачем мне это нужно?
Я ведь сам был в таком же положении, как и этот ночной воришка.
Приходилось и мне тащить, но только по своему, по своей методике, на зарплату в 120 наших деревянных рубчиков вряд ли проживешь.
Мы с ним почти родственные души, коллеги, так сказать.
Ведь не от хорошей жизни он нес на своем горбу мешок.
Наверное, это и есть тот дополнительный заработок, который он имеет к мизерной зарплате своей матери или сестры, пытаясь как-то прокормить семью.
Я хорошо знал, что с садов уходят ящиками тонны разнообразной продукции и на этом наживаются и бригадиры и руководство совхоза.
А простым рабочим перепадают крохи, ночью, вот таким унизительным образом.
Потому мне стало не по себе, неловко, что я поймал этого несчастного и вдобавок, поведу еще сдавать его в милицию.
Нет - я так не сделаю!-
Но и отпустить его с мешком тоже как-то неловко, так как, прокричав такие грозные слова и нагнав столько страху на несчастного, отпустить с ворованной продукцией, это все равно, что поощрять и провоцировать его на новые вылазки.
Во мне боролись два противоположных состояния:
Желание наказать вора, хотя бы внушением.
И жалость, основанная на понимании его непростой, материально тяжелой жизни.
Вместе с тем, я понимал, что сворованный им мешок с продукцией, будь он сдан государству, зачтется в производственных показателях нашего хозяйства.
А от них зависела и наша судьба,
а именно; тринадцатая зарплата по результатам года, почетные грамоты, красные знамена, путевки на курорты, при всеобщем дефиците, автомобили вне очереди и много чего другого.
Поэтому, отпустить его с мешком, хотя я его и пожалел и не выполнить возложенную на меня, как я полагал, святую миссию по охране соцсобственности, было с моей стороны нечестно по отношению к тому коллективу, в котором я состоял.
А ночной воришка, ко всему, мог про этот случай рассказать и тогда меня могли обвинить в пособничестве расхитителям, в слабости, в трусости.
Что я могу показать завтра в своем отчете, если отпущу его с мешком?
Весь смысл моего ночного бдения и телодвижений лишался всякой логики.
И я в приказном тоне, твердым голосом произнес,
- Я вас отпускаю, но больше не приходите в эти сады, если вас поймают другие, вам тюрьмы не избежать!
Вы меня поняли!?-
- Понял-тихо произнес "несун".
- Идите и не оборачивайтесь...- приказал я напоследок.
Задержанный медленно двинулся и, ловко перепрыгнув канаву у границы сада, быстро исчез в темноте.
Наверное, он благодарил меня, что я его отпустил и одновременно проклинал, что лишил добычи.
И так, неудачливый воришка исчез в темноте, а я, подойдя к мешку, попробовал его поднять.
С первого раза мне это не удалось, мешало, висевшее через плечо ружьё.
Мешок был очень большой и тяжелый.
Поставив свою берданку у дерева, поднатужившись, я с трудом взвалил его на плечо.
Затем, взяв в левую руку оружие, а другой рукой придерживая на плече мешок, тяжело двинулся в сторону фермы, где находился мой кабинет.
Но через две минуты я понял, какую непростительную и неразумную оплошность допустил, отпустив несуна.
Надо было его заставить хотя бы донести мешок до места назначения и только потом отпускать.
Потом начал жалеть, что вообще не отпустил его с этим гребаным мешком и, ощущая свинцовую тяжесть ноши даже подумал, уж не камнями ли он набит.
Но раз дело сделано, а бросать мешок никак нельзя, я, пыхтя и проклиная свое необдуманное, неразумное решение, продолжал идти.
Только теперь я понял, как не сладко пришлось несуну в эту злосчастную ночь.
За то время, пока я дошел до конца, пришлось несколько раз, делать короткий привал. Вытирал пот с лица, попрекая самого себя.
Бросить мешок я уже не мог, жалко.
Жалко и себя, ведь я целых три часа просидел в засаде, в темноте, затаив дыхание, стараясь не выдать себя даже громким вдохом -выдохом.
Потратил время и нервы.
Но вместе с тем я думал, вот завтра похвалят меня за удачное дежурство, правда, могут обвинить, что несуна не задержал.
Ну и в таком случае могу оправдаться, сказав, что ему удалось вырваться из моих рук, я же ведь был один.
Зато продукцию вернул хозяйству.
Пока я дошел до места, прошло более получаса.
Я вспотел и устал как чёрт.
Наконец, весь взмокший, я ввалился в кабинет.
Бросил мешок на пол, сел на стул.
В голове была одна мысль, куда теперь мешок деть.
Немного отдышавшись, придя в себя, я освободил от жгута горловину мешка. Раскрыл его и ахнул, зачарованный открывшимся зрелищем.
Из кунжутового мешка в ослепительном блеске, выглядывали один к одному крупные, отборные, источающие медово-пряные благоухания великолепные груши-красавцы.
Они играя, переливаясь, отсвечивали золотисто- розоватым румянцем.
Таких отборных экземпляров груш мне не приходилось видеть ни до, ни после.
Ни на складе, ни в садоводческих бригадах, где иногда бывал.
Это был особый товар для избранных, по всем своим выдающимся внешним признакам достойным украшать стенды выставки достижений народного хозяйства
Я осторожно, боясь вспугнуть неповторимую красоту, с благоговением, держа в руках и любуясь на свету рубиново-оранжевыми боками, выставил несколько плодов на стол и они вновь засверкали во всем своем великолепии.
Завораживающей получалась картина.
Я был очарован этой натурально-естественной, непревзойденной красотой плодов, как произведением искусства, созданном невидимой кистью всемогущего Творца.
Передо мной лежали воистину божественные дары садов царя Алкиноя и Феакии из величественной поэмы Гомера «Одиссея».
Да, подумал я, такой продукт на рынке стоит хороших денег.
Но что же мне с этим божественным кладом делать?
Сдать на склад по акту?
Был уверен на сто процентов, что эту безмерную красоту унесут домой либо завскладом, либо партком, рабочком, директор.
Ни в какие сводки отчетности эти груши не попадут.
И, соотвественно, не дойдут они ни до прилавков магазина, ни тем более до стола простого человека, интеллигента, нефтяника, рабочего.
Не дойдут, бесследно исчезнут, испарятся в пути.
Выходит, ради этого я в ночи почти три часа, затаившись как зверь, выжидал свою добычу. И потом тащил на своем горбу!
Нет, так не пойдет!
Никому не должен достаться этот трофей!!
Груши останутся у меня.
И баста!!
Право добытчика превыше всяких условностей и предрассудков.
Успокоив себя такими оправдательно-логическими умозаключениями,
я аккуратно высыпал часть плодов в сумку, которую отнес в свою машину,
а мешок затолкал под кушетку, имея намерение оставшейся частью угощать друзей.
…Наутро, сидя за столом в своем кабинете, откусывая хрустящую мякоть сочной груши, наслаждаясь его медово-сладким привкусом, я напряженно думал, как бы правдоподобнее и убедительнее выглядеть в своем рапорте о проведенном дежурстве.
Старательно подбирая нужные слова, ровным каллиграфическим почерком я написал на листке бумаги о успешно проведенном дежурстве, где в итоговой, завершающей части с чувством глубокого удовлетворения указал:
"Во время несения мной дежурства никаких происшествий не произошло.
"Несунов" не выявлено.
Сохранность социалистической собственности в хозяйстве обеспечена.
Подпись и дата."...