(глава из повести "Чухлинское детство".)
Мама несколько раз в году ездила на свою родину в крым-сарайское Приуралье, что было совсем не дорого. Иногда она брала и меня с собой.
На нашем деревенском дворе было много скотины. Рано утром, ещё до восхода солнца, сразу же после первых криков петухов, мимо нашего дома, – с самого края нашего села, – пастухи гнали стадо коров, коз, свиней и баранов. Дед выводил из хлева всю свою живность. Вся эта братия с весёлым мычанием, блеяньем и хрюканьем вливалась в стадо, которое возвращалось поздно вечером с туго набитыми животами. Животные возвращались в свои стойла без принуждения. Каждая тварь знала свой дом и ворота. Никакой путаницы не было.
Молоко было в изобилии. Его излишки сносились на пункт сепарации, где из него тут же делалась сметана. То, что оставалось после сепарации, не выливалось, а этим поили скотину. Такой с молоком был круговорот.
Горшочки с густой сметаной прикрывались белоснежной марлей и оставлялись до конца недели в прохладном погребе. Весь погреб был усеян горшочками со всех ближайших домов. В субботу из сметаны сбивалось масло. Куски масла руками выхватывались из маслобойки и из них лепились круглые шары. Каждый шар утрамбовывался ладонями так же, как лепятся снежки. Чтобы масляный шар имел товарный вид, он тщательно облизывался языком до тех пор, пока не начинал лосниться. Шар никогда не взвешивался, а делался на глазок. Каждый изготовитель делал свой масляный шар как можно крупнее, так как его на рынке покупали по виду, а не по весу. С весами тогда были проблемы. Весы стоили дороже, чем воз самого масла.
Об этой процедуре знали все, и поэтому верхний слой, при употреблении масла, соскабливался ножом. Масло было вкуснейшим. Кусок белого каравая, приготовленного только что в собственной печи, намазанный таким маслом, был восхитителен.
В воскресенье, мой дед Анисим рано утром запрягал своего отменного жеребца в телегу и вёз на рынок масло, овощи, мясо. Я старался всегда ему навязаться в эту поездку. На рынке было шумно, весело. Продукты ломились на прилавках и возах. Всё было в изобилии и по бросовым ценам. Почему же сейчас, когда наша российская нефть широким потоком идёт на запад вместе с газом втридорога, основная часть населения недоедает и ютится в трущобах, а не в нормальных, современных домах со всеми подобающими удобствами? Неужели на эти деньги нельзя настроить доступного и добротного жилья и создать собственное изобилие продовольствия и товаров?
К вечеру дед Анисим возвращался домой с рынка весёлым и довольным. Из телеги он выгружал тюки с тканями и прочими промышленными товарами, не производившимися на селе. При этом никто с него никаких налогов не брал. А зачем налоги? Крестьянин своей дешёвой продукцией заваливал рынки, и на этом ему надо сказать огромное спасибо. Сельский труд физически очень тяжёл и трудоёмок. Всё это и является налогом с крестьянина. А налоги надо брать с нефти да газа, с полезных ископаемых да леса.
После войны жить стало весело и вольготно. Крестьяне пахали и сеяли, выращивали скот, – им никто не мешал, – на рынках появилось изобилие продуктов, включая мясо, сало и колбасы. Началась счастливая жизнь, о которой вспоминаешь с грустью. Почему же сейчас, в третьем тысячелетии, когда нет войны и разрухи, мы живём так бедно и плохо? Мы, – это народ. Не те несколько сотен олигархов, которые с жиру бесятся на украденные у народа деньги, а основная масса населения, построившая своим потом и кровью, а порой и жизнью, сегодняшнее настоящее, то, чем олигархи вольготно пользуются, и которым трудовой народ воспользоваться сейчас не может.