– Опять он плачет, – грустно вздохнул мой товарищ.
– Да, – кивнул я. – Кажется, ещё немного, и я пойду его утешать.
Дело в том, что всё чаще из фонаря, из глубины его доносились скулёж с повизгиванием и откровенные, совершенно человеческие, всхлипы. Наверное, Цербер таким образом жаловался на свою цербериную долю.
Правда, мы не могли понять, как он мог издавать звуки, столь напоминающие человеческие причитания. Может, это такой способ приманивания жертвы?
Проверить пока ни я, ни мой товарищ не решались.
… А потом прилетел дракон.
И ни я, ни товарищ мой не удивились и не испугались ни внезапного появления, ни самого вида его. В сравнении с Цербером за стеклом, дракон был даже красив.
Я, оказывается, не ошибся, отметив во время нападения его на меня и горожанина, что было это «тёмно-сверкающее». Дело в том, что сам дракон довольно тёмный – зелень, уходящая в черноту. Но при этом чешуя его столь гладка и своеобразно изогнута, что при малейших проблесках света искрится яркими вспышками. Зрелище завораживающе-прекрасно.
Тем не менее, мы сознавали, что сие прекрасное явление явилось, дабы закусить кем-то из нас.
Дракон, несмотря на свои внушительные размеры, по-птичьи уселся на перила ограждения, крепко охватив их мощными когтями перепончатых лап. Как ни странно, балюстрада даже не скрипнула.
Сложив на спине крылья, дракон внимательным взором оглядел всю видимую округу, чему-то удовлетворённо кивнул и проговорил глухим, но довольно чистым по тембру голосом, обращаясь ко мне:
– Почему вы ещё не ушли?
Мы с товарищем переглянулись: интересный вопрос! И я иронически пожал плечами:
– А зачем?
Дракон иронию проигнорировал.
– А тот, другой, что с тобой был, он болен, что ли? – опять обратился ко мне.
– С чего ты у меня спрашиваешь?! – удивился я. – Ветрянку от него подхватил, или невкусный?
Дракон снисходительно смерил меня огромными карими глазами, глядящими по-собачьи вперёд, но с вертикальными кошачьими зрачками, и покачал головой:
– Болван! Ящерицы насекомоядные. Независимо от размера. – И, словно бы обиженно, покосился на моего товарища: именно он отзывался так: «летающая ящерица».
– Ну, не скажи! – усмехнулся я. – Варан хищный.
– Ладно! Я не варан. И не ящерица, – он помолчал и добавил, с некоторой долей гордости. – Я – Дракон, – и, опять, после паузы, значительно: – Огнедышащий, – наверное, для большей убедительности, выпустил сквозь зубы в сторону небольшую, метра три, струю клубящегося ярко-оранжевого пламени. Выждав ещё паузу (для аплодисментов! – усмехнулся я про себя), дракон… простите, Дракон Огнедышащий вернулся к делу: – Но я не об этом, – он осторожно, всё-таки осторожно, переступил лапами. – У тебя спрашиваю, потому что с тобой нашёл. Он не работает, всё время плачет. Я уж и собачонку ему оставил, когда улетал – нет, скулит…
– Со-со-со-ба-чё-о-онку?!! – вскричали мы с товарищем разом и с опаской оглянулись на фонарь.
Цербера за стеклом, однако, не было. Цербер был на площадке, в двух шагах от нас.
Я смотрел во все глаза на невероятнейшее создание с длиннющим телом, на непомерно коротеньких тоненьких лапках, с гигантской головой и уже описанной крокодильей пастью. На макушке каким-то образом торчали огромные уши. Кажется, ни одна собака в мире такие уши поставить торчком не сумела бы.
Несмотря на свой ужасный вид, зверюга была до слёз, до боли знакома. К ней так и просилась подпись огромными печатными буквами: САБАКА.
– САБАКА! – изумлённо прошептал я.
– Настоящая САБАКА! – смеясь, повторил мой товарищ. – Откуда?!
– Тоже мне, диво! – фыркнул Дракон. – Их рисует едва ли не каждый второй ребёнок.
В это время из фонаря донеслись прежние всхлипы и причитания. Я вздрогнул. Сабака всем телом плюхнулась на пол, горестно возвела глаза и тихонько заскулила. Мой товарищ хлопнул себя ладонью по лбу, обогнул строение и вошёл в раскрытую дверь помещения. Вскоре он появился, ведя за руку горемычного горожанина, так незадачливо попавшего в лапы Дракона вместе со мной. Глаза его были заплаканы, и весь он дрожал, не то от холода, не то от страха.
– Разве ты не искал лучшей доли? – обратился к нему Дракон.
– Отпусти меня домой! – взмолился горожанин, заливаясь слезами.
– Он не искал лучшей доли, – объяснил я Дракону. – Он просто подошёл ко мне с вопросом, а тут ты налетел…
– Вон оно что? – пробормотал Дракон. – Ну, тогда отнесу тебя назад.
– Правда?! – горожанин мгновенно повеселел и уже смелее огляделся вокруг: не только площадку маяка, но и всё видимое пространство. От созерцания далей он, с некоторым изумлением перешёл на оглядывание меня и моего товарища.
– Значит, вы всё-таки нашли её… – прошептал он восторженно.
Мы с товарищем непонимающе переглянулись.
– Что мы нашли? – спросил я.
– Лучшую долю пояснил горожанин. – Оказывается, она светит всем…
Мы всё ещё не понимали.
– Что здесь особенного? – пожал крыльями Дракон. – Свой свет никогда не видим. А так… работа есть работа… – он вздохнул. – Когда-то сюда шли сами. Шли, чтобы убить Дракона. И тогда Свет разливался по всей Земле. Дракон его, якобы, пожирал…
– Как же ты жив?! – удивились мы хором.
Дракон молча снялся с перил и отлетел чуть в сторону.
– У них мечи были, – пояснил, возвращаясь на место. – Потом они просто не уходили, понимая, в чём дело. А легенды переврали, что каждый, убивший Дракона, сам становится им.
Мы все помолчали.
– А это всего лишь работа. Необходимая, нужная, но работа, – вздохнул Дракон и закончил: – А теперь вы бродите по земле в поисках какой-то лучшей доли, судьбы, истины, и одни Небеса ведают, чего ещё. А я должен вас отлавливать по всем дорогам!
И мы все дружно расхохотались. А горожанин обхватил руками уродливую голову Сабаки, потрепал её за неуклюжие уши.
– Можно, я заберу её с собой? – спросил он.
– Можно, – кивнул Дракон. – Но там, внизу, атмосферное давление и земное притяжение просто расплющат её, и она станет обычным рисунком на асфальте или на листе бумаги.
– Тогда я лучше там нарисую её, – погладил горожанин Сабаку по голове, отчего та довольно зажмурилась. – А ты оставайся здесь и работай! – шутливо наказал он ей. И обратился к Дракону. – А кем она работает?
– Собакой, – вновь пожал крыльями Дракон. – Пока научатся правильно рисовать, она работает собакой.
Он опять снялся с перил и сделал медленный облёт башни, видимо, разминая крылья. И вдруг захлопал ими суматошно, суетливо, как-то неуклюже опустился на перила и, задыхаясь от непонятного волнения, беспокойно оглядываясь через плечо вниз, проговорил, скорее выдохнул:
– Идёт! Великие Небеса, сам идёт!
Мы недоумённо переглянулись. Даже Сабака осторожно подошла к краю и, поскольку глаза находились чересчур далеко от кончика носа, не видя, тщательно внюхивалась – что так всполошило её друга?
Мы по-прежнему не понимали. Как ни странно, именно горожанин догадался подойти к перилам и глянуть вниз.
– Их двое, – проговорил он. – Просто один ярче.
– Даже?! – изумился Дракон. – Великие Небеса! – казалось, сейчас он упадёт в обморок.
Мы с товарищем, наконец, догадались, в чём дело, и с улыбками наблюдали за суетой и растерянностью этого, недавно величественного, существа.
– Мужики! – вдруг обратился Дракон к нам. – Вы уж меня не выдавайте!
Мы, было, подумали, что он боится: в конце концов, кто-то его убьёт, и приготовились дружно заверить, мол, будем защищать до конца. Но Дракон, опомнился:
– Впрочем… вы же здесь! И не спрячешь… А! Будь, что будет!
Дракон бережно обхватил одной лапой горожанина и в мгновение ока скрылся с ним, как растворился в пространстве.
– Даже попрощаться не дал! – тихонько засмеялся я и подошёл к перилам, где до сих пор принюхивалась к чему-то внизу Сабака. Глянул вниз. – Однако я ничего и никого не вижу!
– Ах, вот оно что! – воскликнул мой товарищ, тоже полюбопытствовавший посмотреть на предмет переполоха. – Эти огни…
– «Свет сердца твоего…» – вспомнил я объяснение горожанина, как он определил во мне «мудреца». – Значит, он всё же видит его…
– А ни лестницы, ни окна, ни нас за окном он не видел… – задумчиво проговорил товарищ, усаживаясь, вытянув ноги, под стеной фонаря.