Предыдущая глава в http://www.proza.ru/2011/03/15/1299
Первая охота.
Мои каникулы завершились необычно. Начался охотничий сезон на перелетных птиц. В один из предвыходных дней дядя Гриша раздобыл на работе полуторку и команда в составе Григория Кондратьевича, Володи, моего папы, меня и Павла Дмитриевича, таким я вспомнил имя Пусиного папы, соседа-сослуживца дядюшки, о котором я говорил ранее.
На охоту мы поехали в Пуховку, что на Десне. Тогда это было далекое, глухое село, с типичными украинскими хатами-мазанками, которые строили еще по дедовским «проектам». Не ведал я тогда, что эти края будут местом моей геологической жизни и работы. Тогда мы остановились в доме, кажется, водителя машины, на которой приехали. В этот день отдыхали, трапезничали, прогулялись по селу и на лугу возле Десны, а на ночь устроились на сеновале, чтобы встать пораньше.
Еще не взошло солнце, мы вышли на утреннюю зорьку: Г.К., отец и Володя с ружьями, П.Д. с фотоаппаратом и рыбацкими снастями, а я – в роли «оруженосца» отца. Место охоты было в районе поймы Десны на озерах-старицах, где отдыхали перелетные птицы, в основном – утки. Шуму было много, шла частая пальба, но трофеев так и не добыли в этот выход. Больше повезло П.Д., который охотился с фотоаппаратом, но еще удачнее у него была рыбная ловля. Так что на обед был рыбный стол. http://www.proza.ru/2011/03/22/836 http://www.proza.ru/2011/03/22/853
Вечерняя зорька была удачнее. Я выполнял «обязанности» охотничьей собаки. Когда убитая утка падала в озерцо, осторожно, прощупывая дно палкой, я пробирался к месту падения дичи и доставал ее, если находил среди водяных и прибрежных зарослей.
Как я не просил дать мне стрельнуть: «Ну, хоть разик!», охотничий азарт отца пресекал все мои просьбы и желания. Только вечером, когда мы все собрались на берегу одного из озер, отец решил проверить легенду о моих снайперских способностях и, зарядив ружье, указал цель – летающих чаек на противоположном берегу озера. Я попал с первого раза. Но этот успех все равно не дал мне право на охоту.
Вечером состоялся охотничий ужин с возлияниями, сытными сельскими блюдами и охотничьей «травлей». Быстро прошли два дня моей первой охоты, которые запомнились навсегда. Вот так, на «высокой ноте», завершились мои летние каникулы далекого 1951 года. http://www.proza.ru/2011/03/22/855
Полный курс десятилетней школы, который в те годы не носил обязательного этапа образования, а поэтому был платным. Каждый раз в начале учебного полугодия в наш класс заходила бухгалтер школы – мама нашей соученицы из параллельного класса Эммы Заяц, и взимала плату за обучение. Выписывала квитанции об оплате и выдавала их в «обмен» на крупные купюры с изображением Ленина.
Начиная с восьмого класса учителя, обращались к нам на «Вы», подчеркивая наш новый статус – юношей и девушек, а не мальчиков и девочек. Завершались наши детские годы, и мы шагнули в пору созревания. И хотя в душах мы оставались теми же мальчишками-непоседами, да и поступки наши были иногда «щенячьими», у нас появились первые ростки ответственности перед своим будущим, и понимание необходимости накопления разносторонних знаний, которые в те годы давала общеобразовательная школа в старших классах. Пусть даже с идеологическими издержками (хотя, как выяснилось теперь, этим «болеют» все режимы).
В жизни идет борьба противоположностей, поэтому вся эта патетика была где-то там, в будущем, а реальную жизнь и учебу «отражает» мой табель за 8-ой класс. В действительности шла ломка голоса, поведения, здоровья, психики. Досталось мне от всех и вся, включая даже мой иммунитет. Ангины и гриппы преследовали меня всю зиму и весну 1952 года. Еще и мой независимый (читай – «ослиный») характер поссорил меня в конце учебного года с Марией Ивановной Вахниной, что потом сказалось на моих оценках по математике до конца школы, включая выпускные экзамены. А вместо моего «дисканта-бельканто» зазвучал «петушиный баритончик».
Учебный год начинался прекрасно. Класс был почти в прежнем составе, добавилось несколько учеников из других классов после семилетки, когда шла «перетасовка» при формировании восьмых классов, которых было три: «А», «Б» и «В». Буквы соответствовали «элитарности» состава учеников. «А» – сплошное прилежание, дисциплина, бесконфликтность; «Б» и «В» – коктейль характеров, непредсказуемость, весь спектр оценок. Что, опять-таки, подтверждает мой табель за восьмой класс.
Классным руководителем неожиданно для нас стала Неонила Януариевна – преподаватель по естествознанию, а по нашему – «ботаничка». Я стал (тоже неожиданно) старостой класса. Все началось, как я отмечал, замечательно. Прошла благополучно первая четверть. Хорошо, как всегда шла математика, физика, естествознание. Языки были на втором плане. Это же были «девчоночьи» предметы!
Спорт оставался в приоритете. В этот учебный год по рекомендации Семена Борисовича нашего любимого учителя физкультуры и военного дела, которое мы начали изучать, меня зачислили в легкоатлетическую секцию завода «Большевик». Тренировки проходили на стадионе «Локомотив» (теперь «Старт»). На нём проходил легендарный матч во время оккупации между киевскими динамовцами и нацистской командой.
Вторая четверть прошла с осложнениями – начались болезни, сложились натянутые отношения с классной руководительницей. И не только у меня, но и у всего класса. В результате дирекция школы решила вернуть нам Зинаиду Васильевну, которая уходила в декретный отпуск. А у меня в результате ухудшилась успеваемость. Второе полугодие класс вошел в привычное русло «управления» нашей строгой, но любимой и уважаемой Зинаидой Васильевной Шаталовой.
Я еще больше сблизился с Борей Овсиенко, обозначив это понятием «дружба». Мы сидели за одной первой партой на первом ряду от входа в большую классную комнату, расположенную на самом верхнем этаже школы, с окнами в школьный двор.
Борис был старше меня на год или два. У нас в классе осталось несколько человек -переростков. Среди них была и Тоня Гусева, к которой я все пристальнее «присматривался», отметив ее яркие внешние природные данные еще в день своего появления в школе в 1949 году.
Боря жил в частном доме послевоенной постройки, которыми была застроена тогда территория поселка Беличи, примыкавшего с северо-западной стороны к Святошино в районе четвертой и пятой просек. Здесь жили многие наши соученики. Ближайшим соседом Бориса был Аркадий Игнатушенко, кажется дальний родственник Бориса. Отец Бориса был водителем, как теперь говорят – «дальнобойщиком». Мать Бориса вела домашнее хозяйство. У них подрастал, недавно родившийся младшенький брат Бориса. Недалеко жила и Антонина Гусева с родными.
В Ново-Беличах, которые «разрастались» вдоль железной дороги ворзельского направления жила наша одноклассница София Габович. Ее старший брат Саша – гордость 96-ой школы, учился в десятом классе, который был первым выпускным после войны. Саша после окончания школы учился в военно-морском училище в Ленинграде. Служил на подводном флоте. Был награжден орденом Красной Звезды, которым в мирное время просто так не награждали. Все это мы узнавали от него на встречах в школе, когда он бывал у нас в годы учебы и службы. Если мне не изменяет память, он получил ранение и вскоре демобилизовался.
Борис был талантливым юношей. Всегда во всех классах учился отлично. Школу он окончил с медалью. Но в жизни у него оказалась одна разрушительная страсть, помешавшая достигнуть более высокого положения, хотя он добился не малого. Первые проявления были в восьмом классе. В это время к нам примкнули Женя Баскаков и Эдик Романов. Нашу четверку в классе прозвали «мушкетерами». Свободное время мы часто проводили вместе.
В те годы главным развлечением молодежи Киева было гуляние по Крещатику или в парках на склонах Днепра. Нам ничего не стоило в воскресенье, а тем более на праздники потратить 40 минут езды на трамвае до Бессарабки из Святошино, чтобы влиться в толпу гуляющих киевлян. Одеты мы были, во что Бог послал. Я носил армейскую шинель отца английского пошива, Борис был одет во флотскую шинель своего родственника, Евгений и Эд – в полупальто. «Такой вещизм» в те годы были в порядке «вещей».
На одной из таких прогулок в ноябрьские праздники нас потянуло на «подвиги»: мы решили поднять настроение с помощью увеселительных напитков. На Крещатике, недалеко от спортивного магазина находился магазин вина, где шла продажа «на вынос и распивочно», как говорили в старину. Я вспомнил «молодость» и пожелал стаканчик «Шартреза», ребята решились на более крепкие вина. От выпитой довольно большой порции ликера у меня осталась «светлая» голова, а вот руки и ноги стали «ватными».
Тогда и проявились первые симптомы «слабости» Бориса. Он от вина стал «дурным», а не «веселым». Появилась агрессивность, глупые действия, которые в тот вечер у Бореньки были "отмечены" здоровым «фонарем» под глазом. Но это мы увидели, да второй день, когда Боря припоздал на встречу с нами, не желая светить своим «фонарем» в дневное время. Тогда мы восприняли это как досадное недоразумение.
Рождение киевского телевидения.
Конец 1951 года был ознаменован в Киеве новым достижением техники, сыгравшим затем большую роль в культуре города и всей страны. На ноябрьские праздники прошла пробная передача, и 7 ноября был показан военный парад и демонстрация, а 5-7 декабря начались регулярные передачи Киевского телевизионного центра. Тогда промышленность освоила выпуск двух типов телеприемника: «знаменитого и легендарного», как танк Т-34, телеприемника КВН-1 и телеприемника-радиолы «Ленинград». Это были телевизоры с экраном размером с тетрадный лист. Проблему решили, как всегда, по-нашему: поставили увеличительные линзы круглой или квадратной формы, которые наполняли либо дистиллированной водой, либо глицерином.
Передачи шли в прямой эфир. Вели передачи профессиональные артисты, роль которых состояла в правильном произнесении подготовленного текста. Первыми звездами украинского телеэкрана были ведущие Ольга Даниленко, пришедшая из радио, и юная Елена Николаева. Первое время передачи были только по субботам и воскресеньям. Это были концерты, спектакли, мультяшки и кино. Все было черно-белым, классического репертуара. Передачи велись прямо из телестудии. В ходе трансляций были длительные перерывы, иногда до часа. Тогда на экране высвечивалась надпись: «Перерыв». Это сейчас каждая секунда заполнена информацией до предела из-за большой стоимости эфирного времени.
Первая телестудия находилась на Крещатике. В ней мне удалось побывать во время выступлений по телевидению университетской «Веснянки» (1962 г.), участником которой я был в студенческие годы. Была у меня там встреча и с Владимиром Щербаковым, теперь известным спортивным тележурналистом, а тогда журналистом молодежной студии (1971 г.).
На Малоподвальной, ближе к ул.Пушкинской была сооружена телевышка высотой 180 метров, ставшая в дальнейшем «звездой» многих кино и телефильмов. В съемках одного из таких фильмов «Тарапунька и Штепсель над облаками», который снимали Тимошенко и Березин, я участвовал в массовках на центральном стадионе. «Над облаками»: по сюжету, герои фильма забирались та телевышку и рассказывали (показывали), что сверху им видно…. Об этом – немного далее.
Итак, 1951 год – начало нового в быте киевских жителей, а затем и все страны. Сначала два раза в неделю, в конце 1952 – четыре, а затем и 6 раз счастливые владельцы телеприемников ставановились добровольными «заложниками ТВ».
Теперь обязательным атрибутом жизни стали просмотры новостей, кинофильмов, спортивных передач и даже прямых передач с военных событий: все, чем "богата" жизнь современного мира. Правда, ценность этого «богатства» имеет противоположные знаки.
Так как ТВ еще делало первые шаги, повторяя то, что можно было увидеть в театрах, кино, стадионах, но в другом измерении – без увеличительной линзы, поэтому кинозалы, залы театров и стадионы были всегда заполнены зрителями и болельщиками.
К ним причисляю и себя. Моим любимым театром был театр имени Ивана Франка, которым тогда руководил Гнат Юра. Как теперь модно говорить, «хитами» того времени были пьесы А. Корнейчука: «В степях Украины», «Калиновый гай», «Макар Диброва», «Приезжайте в Звонковое», из украинской классики мне нравилась постановка «Мартын Боруля».
В театре служили блестящие артисты, ставшие легендою не только украинского театра: Юрий Шумский, Виктор Добровольский, Амвросий Бучма, Наталия Ужвий, Полина Нятко, Микола Яковченко и другие, которых мы еще вспомним.
В театре оперы и балета я с удовольствием слушал «Запорожец за Дунаем», где главные партии исполняли чудесные И. Паторжинский, М. Литвиненко-Вольгемут. Опера была экранизирована. Ряд театральных постановок были записаны для трансляции по радио. Часто в передаче «Театр на радио» звучали лучшие постановки драматических и музыкальных пьес. Одна из любимых бабушкой Марией Александровной была постановка «Сватання на Гончарівці».
Большое впечатление на меня произвела в балетах «Маруся Богуславка» и «Копеллия» замечательная балерина Лидия Герасимчук.
Я даже по-мальчишески влюбился в нее. Однажды в подарочном магазине, который тогда располагался на улице К. Маркса (теперь – Городецкого), сегодня здесь парфюмерный французский магазин, я случайно увидел ее. Она стремительно прошла через торговый зал и перешла в соседний. Я бросился за ней, не зная, как поступлю: подойду и заговорю, или чем-то другим привлеку ее внимание. Но, увы, маленькая, подвижная как ртуть, миловидная женщина мимолетным облачком растаяла в толпе и навсегда…
В 1958 г. в период службы в армии, я узнал о ее раннем уходе из жизни во время родов. Значительно позже, когда однажды я был на Байковом кладбище, специально разыскал могилу Л. Герасимчук, на которой стоит надгробие-памятник с бронзовой фигурой балерины в позе умирающего лебедя. А в театре на смену Лидочке Герасимчук пришли сестры Потаповы.
В то время у меня появилось новое увлечение – рисование.
Без сомнения это было влияние дяди Гриши, который, уйдя на пенсию, вернулся к своей давней мечте и увлечению молодости – художественному творчеству. Это стало смыслом его жизни до конца дней и временем реализации художественного таланта, который ждал своего часа. Ближе к 1954 году Григорий Кондратьевич работал над своими картинами, предварительно отдав дань копированию работ известных художников. Работал он над темой «Переясловская рада». Это было актуально в связи с подготовкой к 300-летия воссоединения Украины с Россией.
Я был свидетелем сотворения большого эскизного полотна, прописанного углем, на котором была создана интересная композиция, посвященная собору казачества и другого люда на майдане перед церковью, где народ принимал решение о воссоединении с Россией.
Фактически это был рисунок с точным и тонким изображением всех персонажей этой сцены. Одной из достопримечательностей этой картины было то, что художник изобразил на ней почти всех своих родственников, начиная от деда-прадеда до самого себя и своих братьев и сестер. Какова судьба этой работы я не знаю. Может быть, она находиться у кого-то из родственников? И вот недавно я узнал, что картина у дяди Саши храниться в гараже.
Ещё осенью 1951 года я был на Зверинце в гостях у дяди Гриши. Дядюшка был в состоянии творческого подъема и решил и меня включить в творческий процесс. Он усадил меня у окна кухоньки и задал урок: нарисовать с натуры осенний куст сирени, росший перед этим окном. Я старательно карандашом изобразил, как умел заснувший на зиму сиреневый куст. Дядюшка одобрительно хмыкнул и забрал рисунок себе на память.
Так начался у меня «художественный этап творчества». Я брал у дядюшки Гриши книги по рисованию, краскам и другим описаниям художественной техники. Тщательно конспектировал их. Зимой 1952 года занялся техникой рисования в художественном кружке, который открылся в школе. Кружок вел художник профессионал, отец одной из учениц младшего класса. Он нам демонстрировал одну из своих удач: рекламный анималистический рисунок для киевского зоопарка. В нашем классе учился Валерий Клоков, великолепно владевший техникой рисования. Его рисунки имели всегда успех на школьных выставках. Он тоже посещал этот кружек. Его работы стали для меня стимулом постижения тайн художественного ремесла. Часто тех, кто отмеченных талантом, Бог рано забирает к себе. У Валеры развилась почечная болезнь, и он юным ушел из жизни.
Все мои рисунки, которые были выполнены в учебном классе в альбоме, наш наставник забрал себе. Но некоторые рисунки, выполненные до занятия в кружке и во время, у меня остались. Я их поместил, среди этих страниц. ,http://www.proza.ru/2011/05/19/1024 , http://www.proza.ru/2011/03/22/980.
Мое художественное увлечение вскоре было основательно, почти на всю жизнь вытеснено сначала театром, затем практическим занятием авиацией, геологией, космонавтикой, наукой. Но в тайне души лелеял надежду, что став «вольным» человеком я вернусь к этому снова. Я периодически приобретал литературу о художественном творчестве, читал мемуарную литературу о больших художниках, во всех своих путешествиях посещал художественные музеи и выставки….
Наш быт.
Я ранее описал наше жилище и окружающий ближний «мир». Сравнивая жизнь в те годы и более благоустроенные условия современной жизни, невольно восхищаюсь нашей закалкой, терпением и стойкостью в той жизни. Наш быт унаследовал обустройство еще средневекового времени: минимум удобств, максимальная близость к природе.
Особенностью нашего дома было его прямое назначение – дача, но с печным отоплением. Красивая кафельная печь с изразцами и карнизами-барельефами на охотничью тему, была поставлена так, что она обогревала обе наши комнаты и соседние помещения. Так как это «украшение» топилось дровами, то, разумеется, задачей мужчин старшего возраста состояла в приобретении, доставке бревен, их распиловке и колке на поленца, укладка в сарае, а затем, по холодам: ежедневная подноска поленьев в дом.
Пока я еще не подрос, этим занимались отец и мама. На мне была доставка дров из сарая в дом. Сколько не топили эту печь-красавицу, к утру в доме было холодно: дом то был дачный и стоял на высоком фундаменте, выведенным на двухметровую высоту над уровнем земли. Под полом можно было ходить в полный рост под всем домом, поэтому зимой пол был очень холодный, и тепло быстро уходило. Спасал нас большой ковер, купленный отцом в 45-ом году в Польше. Зато летом такая конструкция дома обеспечивала комфортную прохладу в самые жаркие дни.
Когда я подрос и окреп, главными заготовителями дров стал отец и я. Пришлось осваивать технику распиловки поленьев разных пород, узнавая их «характер», изучить правила держания топора, стойку для колки поленьев, чтобы оставить в целостности свои нижние конечности и не причинить вреда отлетевшей деревяшкой стоявшим рядом. Осваивал и другие премудрости «аборигенов» тех лет.
Все изменилось, когда наш дом был газифицирован и отопление было переведено на газовое. Но для этого пришлось пожертвовать красивой старинной печью с украшениями, переложив ее с целью усиления изоляции ее корпуса.
Проблема водоснабжения решалась просто. Пока не был проведен водопровод с колонками на улицах Святошина от скважного водозабора с чудесной водой на Пятой просеке, воду мы «добывали» в ближайших колодцах.
Летом приходилось носить воду ведрами и наполнять эмалированный двадцатилитровый бидон, оставшийся от прежних хозяев квартиры. Воды хватало на несколько дней для питья и приготовления пищи. Но когда мама затевала стирку, то для меня, как главного «водоноса» наставало "тоскливое" время. Зимой дело упрощалось, я мог наполнять бидон у колодца, транспортируя его на санях, легко доставляя к порогу дома. Ближайший колодец находился на перекрестке нашей просеки и улицы Верховинной. Другой был за забором во дворе школы машинистов. Сейчас от этого всего не осталось и следа.
Все «остальное» тоже было во дворе. Вообще наш быт тогда был на уровне немногим лучше быта первобытного человека.
Проблема питания частично решалась следующим маневром. Осенью отец ехал на родину в Юстинград и привозил «юного» поросенка, которого в сарае выкармливали до внушительных размеров «свинки», перед пасхой отдававшего свою жизнь на «алтаре» во имя прокормления нашего семейства. Такое действо происходило на протяжении 2-3 лет. Эта было добавкой к нашему столу. Магазин поставлял муку, крупы, масло, рыбу, хлеб. Базары – овощи, молоко, фрукты. В Киеве снабжение было значительно лучше, чем в других городах. Хорошо питаться позволяла военная пенсия отца.
Вот одежда была довольно скромная. В магазинах был не большой выбор обуви, верхней одежды. Кто хотел выглядеть более пристойно и имел возможность, мог пошить костюм или пальто в мастерских индивидуального пошива. Такая мастерская находилась на Брест -Литовском шоссе рядом с кинотеатром им. 1 Мая (теперь – «Экран») на Третей просеке.
Мне обычно шили строгий костюм тапа «сталинка» – пиджак был закрытым доверху с отложным воротником. Модники тогда носили брюки – «клеш». Чем больше были штанины (до 30 и более сантиметров внизу), тем «модным» считался молодой человек.
Первый нормальный костюм «спортивного» покроя мне пошили в выпускном десятом классе. В нем я снят на выпускной фотографии. Новые веяния в моде проявились в 1954 году. Но это уже был путь в «стиляги»: брюки – дудочки, яркий широкий галстук, пиджак с большими плечами из ваты, туфли на «каше» – на толстой белой каучуковой подошве. На голове длинные волосы с «коком» впереди, который держался благодаря крему бриолину для волос. Все это называлось "дурным влиянием запада", и было встречено в штыки комсомольскими вождями под управлением партии.
В те годы комсомольские патрули отлавливали на танцплощадках, на которых «рокенролила» и «твистовала» «золотая» молодежь стиляг. Их стригли под «нулевку», распарывали им брюки, публиковали фото в комсомольских «прожекторах». Все были при «деле». В целом это было две крайне уродливых формы «борьбы» противоположных «идеологий», но в те годы иначе быть и не могло: завершалась эпоха жесткого и жестокого сталинского правления и его последователей.
АВТОПОРТЕТ. Мне - 13.
Продолжение следует в http://www.proza.ru/2011/03/17/1281