Гл. 5 Друзья и соседи Эпизоды и факты
. . .
Одно время имело место предположение, что слово врач происходит от глагола врать. С этим можно соглашаться, можно спорить. Я же, уверен, что умение профессионально врать врачу необходимо.
Мой сосед, труженик, любитель шашлыков и хорошей компании, заболел. Опухоль кишечника.
Я плёл ему что-то о доброкачственности и ошибках диагностики, заврался и замолчал.
Напарник соседа по «ЗИЛку», водитель Серёга, узнав о несчастье товарища, рванул ворот рубахи:
- Петя! Да я продам машину, продам хату в деревне, найдем лучшего хирурга, добудем в Москве редкое лекарство, да мы с тобой ещё…
После его слов сосед ожил, даже выпил шампанского.
- Вот, Серёжка! Вот как хорошо сказал!
Серёжка ничего, естественно не продал (да от него и не ждали никаких «поступков»), напротив, поспешил взять у соседа хорошее зарядное, чтобы не вернуть его. Да примолчал два, из четырёх, купленных «на пару» с соседом, «зимних» колеса, лежавших в его гараже.
Но его участие и сочувствие были соседу дороже всяких бренных вещей.
Слово лечит! Не мною сказано, но мне хочется подтвердить эту мудрость примерами.
. . . Мы ныряли ночью за раками (думали ночью их будет немеряно). Раков было мало, кафешка на берегу закрыта, «согреться» не получилось. Я схватил пневмонию, залег и сказал друзьям и близким: «Отстаньте, помираю!»
Музейный фотограф Танька (дело было в ст. Старочеркасской), самозваная экстасентша и знахарка, налетела на меня:
- Ты куда это собрался без моего ведома! Я тебя живо на ноги поставлю! А не поставлю, так ТАМ хорошо устрою. Я там была, знакомства завела, у меня была клиническая смерть, - более чем беззастенчиво врала она, - я тебя устрою, чуть подождешь – и мы с друзьями придём к тебе!
Никакой «смерти» у неё не было - эта тема тогда была на слуху, но её безбашенное враньё пришлось мне по душе. Мне, закоренелому материалисту, ярому противнику всякой мистики и чертовщины!
. . . Тамара Ивановна Карасёва, рентгенолог и достойный человек, увидела на снимке своих лёгких маленькую круглую тень и всё поняла. Мы, с Зинаидой Васильевной Вязниковой - анестезиоглогом - как могли, успокаивали плачущую Тамару Ивановну:
- Да это на девяносто девять процентов киста или туберкулёзный инфильтратик!
Месяца через три я столкнулся на больничном дворе с Тамарой Ивановной. Она уже не работала, наблюдалась у онкологов, в отделение заходить избегала. Я не ожидал её встретить:
- Как дела! – задал я глупый вопрос.
- Плохо! – ответила Тамара Ивановна. Ответила так безнадёжно, что у меня язык присох к гортани. Минуту я шел рядом, потом пожал её локоть: «Мне сюда» и трусливо нырнул в лабораторию.
Врите! Врите бездарно, врите вдохновенно! Городите, что на ум взбредет! Говорите, что поднимете на ноги всю медицинскую общественность страны, дойдёте до Всемирной Организации Здравоохранения! Убеждайте, что пока живы, ничего плохого не случится!
. . . Рентгенлаборант Петриков разбился на мопеде (последнее время он много пил). Месяц лежал между жизнью и смертью, у него был паралич черепно-мозговых нервов, он не мог глотать и говорить, его кормили через зонд. Всё что он помнил из этого кошмара, были слова траматолога Сурена Григорьевича: «Ничего, Лёша, мы с тобой ещё коньячку выпьем!»
- Я жил этими словами, больше не за что было цепляться!
Едва встав на ноги, ещё плохо ориентируясь в тонкостях «светской тусовки», Лёша пришел в ординаторскую с коньяком. Сурен Григорьевич «срочно» вышел, доктора уткнулись в истории.
- Леша, - выручил я его, - поставь в холодильник, мы на дежурстве, перед сном выпьем по чуть-чуть. За всё хорошее.
. . .
С травматологом Аединовым мы возвращались из Старочеркасской, где провели выходные - не столько за рыбалкой, сколько в застолье. Вблизи Ворошиловского на тогдашней Энгельса, зашли в пельменную, выпить кофе. Было пол восьмого утра.
- Смотри! - Валентин показал глазами.
За столиком у двери, пятеро молодых мужчин, с нездоровыми, после «вчерашнего» лицами, разлили в пять граненых стаканов бутылку далеко не марочного вина (по сто грамм на нос), выпили не чокаясь и вышли. Пустую бутылку аккуратно поставили под стол. Из таких бутылок уборщице в месяц набегала «вторая» зарплата.
Одеты ребята были буднично, под мышкой газетные свёртки. Может быть, это были шибаи-строители, может, парни направлялись в порт подработать на разгрузке.
- Понял, как надо похмеляться по-умному?! – серьёзно сказал Валентин.
. . .
Тема эпизодов из жизни коллег довольно быстро себя исчерпала. Всё чаще и чаще, различные случаи мне приходилось «притягивать за уши» к медицинской теме. В конце концов, я решил писать «обо всём», решив, что мировосприятие человека, так или иначе, имеет профессиональную окраску. Так архитектор, глядя на типовую пятиэтажку думает, что лоджии вместо балконов сделали бы фасад дома привлекательней. Бизнесмен рассчитывает выгоду с квартплаты жильцов. Врач скорой помощи в уме делает лестницы шире, а площадки просторнее – так удобнее развернуться с носилками.
. . .
Внушение.
Мы возвращались с речки. На речку мы бегали почти каждый день. Купаясь, мы поднимали такую муть, что она тонкой взвесью оседала на пушке вокруг рта. «Чушку сосал!» - смеялись мы. Я размазывал грязь ладонью, потом, зачерпнув воды, умывал лицо.
Накупавшись до синих губ, мы съёживались на берегу и, стуча зубами, причитали:
- Солнышко, солнышко, выгляни!
Согревшись, снова бесились в воде, играли в пятнашки, пачкали сидевших на берегу чёрным, как сажа илом.
Дома мать ворчала: от вас болотом пахнет!
Так вот: мы шли с речки. По нагретой солнцем тропинке, вдоль железной дороги, пачкая босые ноги штыбом и песком. По горячим, остро пахнущим креозотом шпалам. Балансировали на узких полосках рельсов, нестерпимо жгущих пятки. Песок на отполированной поверхности металла противно скрипел под ногами, я не выдерживал и, шагов через десять, спрыгивал на промазученный щебень.
Вблизи вокзала стояла трансформаторная будка, опутанная проводами. Внутри её что-то таинственно гудело. У самой земли маленькое окошко, закрытое ржавой решёткой-жалюзи.
- Не заглядывай, - сказала мне сестра, - и, видя, что я не слушаюсь, добавила, - а то голова будет болеть!
Я заглянул. Внутри пыльная паутина, сумрак и лёгкий сквозняк из решётки, словно чьё-то дыхание в лицо.
Перед самым вокзалом у меня заболела голова. Боль была сильной, всё вокруг приобрело нереальные очертания. Я никому ничего не сказал, приступ длился около минуты.
Вот вам и внушение!
Потом я узнал эту боль. В восьмом классе меня около года преследовала юношеская мигрень – приступы головной боли. Ощутив «ауру» - мутные пятна перед глазами и поташнивание, я принимал пирамидон и ложился. Приступ боли удавалось предотвратить.
Однажды аура началась на комсомольском собрании. Я сидел у окна, выйти за таблеткой было неловко, я напрягся и нервничал. Аура закончилась, боль не наступила. Вероятно, нервное напряжение перебороло болезнь. С тех пор мигрень оставила меня.
До сих пор я считаю себя не поддающимся никакому гипнозу. С целенаправленным самовнушением тоже ничего не получалось. Непроизвольное же, неосознанное самовнушение, очевидно, имеет на меня (и всех прочих) существенное влияние.
. . .
Горный мастер Зайцев лишил премии шахтёра.
- Достал он меня! Только и знает – спать на работе. Приткнётся где-нибудь, крысы ему «тормозок» за пазухой растормошат, а он и не проснётся. И ничего ему не скажи! Нет, он не пьяница - рыбачок: ночь промордуется на рыбалке, а на работе отсыпается.
- Владимир Константинович, - сказали мастеру в месткоме, - Вы не разгильдяя бьёте рублём, вы его семью наказываете!
- Ты, это, - сказал замдиректора, - ты морду ему набей, а в карман не залазь!
. . .
В начале семидесятых вышло постановление не оплачивать больничные по травме, полученной в нетрезвом состоянии. На первый взгляд всё правильно – ты пришел работать или «водку пьянствовать»?! Однако, как быть бедному трудяге, которому без ста грамм, не то, что работать - жить нет сил!
Мой знакомый Юрий Петров последний год, перед выходом на пенсию, работал на пределе возможностей. К тому времени он был уже «культурно пьющим» и алкоголь стал неотъемлемой частью его обмена веществ. Особенно тяжело давались ночные смены. Без спиртного останавливалось сердце и лопата валилась из рук. Разумно «поправляя здоровье», Юрий возвращал душе тепло, а рукам силу.
Он работал и был на хорошем счету, пока, однажды, его не подвела координация. Он упал с высоты около восьми метров, ударился промежностью о балку, сломал лонные кости и повредил мочевой пузырь. Мошонка отекла до размеров дыни, промежность – сплошной кровоподтёк. Я для того описываю эти неприятные рядовому читателю подробности, чтобы подчеркнуть, что с такими повреждениями пострадавший уклонился от госпитализации, с целью скрыть опьянение. В четыре ночи друзья-шахтеры подняли его на-гора, до трёх дня он отлеживался дома и только потом позвонил мне. Я сделал ему снимки и сдал на руки травматологам вкупе с урологами.
Через полгода мужчину поставили на ноги, однако насладиться в полной мере благами пенсии и регресса ему не довелось. Меньше, чем через три года его подвело сердце.
. . .
Я позвонил горному мастеру Зайцеву:
- Володя, много ли пьющих среди шахтёров?
- С чего ты взял? Пьяниц никто держать не станет. Да и бригада такого не потерпит, там надо выкладываться и глядеть в оба. У нас ребята трезвые и с работой дружат. Дома – это личное дело каждого. Ну, когда, после работы пивка попить, а на работе - ни-ни!
. . .
Бокури, сосед через два дома, спросил меня:
- Почему врачи так много пьют?
Тесть Бокура был "культурно" пьющим.
- С чего ты взял?! Пьющих никто держать не станет. Твой тесть выпивает не потому, что он врач, а потому, что его дочь за грузина вышла. От радости. (Бокур шутку принял.) Но на работе он неизменно трезвый.
. . .
Приятелю по босоногому детству Михаилу я организовал подшивание «торпеды».
- Ах, как славно работалось, как славно пилось! – вздохнул он, - бывало, утром, после четвёртой смены, всей бригадой в пивбар и до вечера! Потом, поспишь часа четыре и опять в четвёртую. Жена вздыхает – когда эта неделя закончится!
(Четвёртая смена с двух ночи до восьми).
. . .
- Сосед мой, - рассказывал горный мастер Зайцев, - имел диплом специалиста по рыбному хозяйству. Работал на шахте, в бригаде Чиха. Еврей, между прочим. Жена всё его в Израиль звала. Жена русская. А он, ни в какую - у меня здесь квартира, у меня здесь работа, я здесь родился. Лютый до работы! Бывало, обхожу участок, а он брёвна ворочает. Брёвна мёрзлые, только спустили. Третью смену подряд, без еды!
- Женя, говорю, - ты что делаешь! Здоровье побереги, всех денег не заработаешь!
- Да вот, сыну хочу пианино купить.
Отдам ему свой «тормозок», сосед, как-никак.
- Поешь, - говорю.
- Спасибо, Константиныч!
Не пил, не курил, между прочим. Сейчас на пенсии. Группа у него по сердцу – ишемия.
«Константиныч» любит рассказывать о людях только хорошее.
- В бригаде Чиха, с ушибом пальца никто «по больнице» не ходил!
(Передовая бригада дважды героя труда М.П.Чиха славилась высокими заработками).
1990 - 2007 г.г.
Фото: Михаил Павлович Чих, г. Шахты.