О женщинах с недоумением и восхищением

Александр Самоваров
И тут на его горизонте появился Обольчин. Саша обрюзг еще больше, но при  этом умудрился как-то осунуться. То есть, лицо у него было опухшее, но одновременно уставшее, с синяками под глазами.

Выяснилось, что его Катерина попала в больницу, и дело было так плохо, что она была в коме. Селянов стал сочувствовать бедной женщине.

- Чего ты ее то жалеешь? – возмутился Обольчин. - Ей то чего? Померла бы и все. Это меня  жалеть надо, я бы один остался.

Саша был как всегда верен себе, и  Селянов  засмеялся.

Они встретились у метро «Кропоткинская».  Ноги Обольчина понесли сразу же в кафе: « Ну, хоть грамуличку мне нальешь? Видишь же, как я страдаю?»

Они зашли. Кафе было уютное. Есть какая-то загадочная особенность в том, что на старых московских улицах почти всегда уютные кафе.

Хотя если место обжитое даже в течение лет тридцати, то и там    уютно  в  отличие от холодных новостроек, среди которых жил Селянов.  А про улицы, которым не одна сотня лет и говорит нечего. Это праздник.

В кафе готовили так себе, а цены были высокие. Обольчин сразу это понял, когда открыл меню и  внимательно заглянул в тарелки немногих посетителей. Но поменять место было уже выше его сил. Он сказал, что возьмет сто пятьдесят граммов водки и салатик из капусты.

Селянов подбодрил его и сказал, что он может взять себе и мяса и еще чего-нибудь.  Обольчин мгновенно почувствовал, откуда ветер дует, и заказал себе закуски от пуза. Потом выпил еще двести граммов водки и отчетливо повеселел.  При расставании он сказал о том, что кроме Катьки у него никого нет, и печально вздохнул.

Селянов поехал домой и  перед самой дверью  его квартиры его перехватил сосед Петр.

Петр был молодым  пенсионером. Всю жизнь он  работал летчиком, но на однокомнатную квартиру накопил с трудом и то благодаря контрабанде. Он  перевозил в кабине своего пассажирского самолета емкости с камчатской икрой.

 Петр сильно выпивал. Но здоровье у него  было даже не летчика, а космонавта. Мог пить неделю, а потом день выхаживался, гладко выбривался и был молодцом.

Петру тоже нужны были деньги. Видно они ему были действительно нужны, он не любил брать в долг, всю жизнь он чувствовал себя элитой и от этой привычки отказывался мучительно тяжело.

У Петра была жена Тоня. Высокая и хитрая блондинка. Она жила с дочерью и зятем в трехкомнатной квартире, но иногда навещала мужа. Сначала  за стеной все притихало, когда она приходила,  а на утро уже гремели скандалы, и Тоня гордо удалялась.

 Это поведение объяснялось просто. По пьянке Петр  признался, что «пока он в жене, она пять раз кончает». Вот за этим Тоня и приходила к пьющему мужу. А потом, удовлетворив свое тело, она удовлетворяла и свою душу, скандалила и выговаривала супругу все, что о нем думала.

Видно в  кровати лучше Петра для нее никого не  было. Хотя однажды Селянов случайно столкнулся с соседями и пока открывал свою дверь, стал участником интересного разговора.

Петр гнал свою жену прочь, не пускал ее в квартиру и говорил, что видел ее с каким-то мужиком. Тоня, явно испуганная, заговорила тонким голоском, что так не шел к ее упитанному телу. Она стала клясться: «Господи еси. Клянусь Богом, что ничего не было».

- Ха, сказал Петр, - ты мне брось тут поповскую демагогию. Ты мне здоровьем матери поклянись.
 
Тоня открыла рот, а потом молча закрыла. Так и стояла перед мужем вся виноватая.

- То-то, - сказал Петр и захлопнул перед ней дверь. Все-таки он неплохо знал свою жену.

Но деваться им обоим было некуда. Хотя однажды Петр решил изменить Тоне. Он затеял это в качестве мести, но мужчины, в отличие от женщин, мстить не умеют. Это было недели через две после того, как они поселились в этом доме. У Селянова телефон уже стоял, а у Петра его не было. И он пришел позвонить от Селянова.

Звонил он какой-то даме. И разговор состоялся такой: «Это Петр, мы с тобой год назад у Лариски познакомились. Я тебе понравился тогда. Давай встретимся сегодня в семь у винного, это рядом с Ларискиным домом».

Дама видно ответила, что просто так не готова.

- А ты хочешь, чтобы я тебе сентиментальности всякие говорил, как в бразильских сериалах? - Ядовито поинтересовался Петр.

Дама видно ответила, что хочет слышать сентиментальности.

- Ну ладно, - вздохнул Петр, - придешь к винному, скажу.

И дама пришла, и Петр привел ее к  себе в квартиру, но изменить жене не смог. Потом он рассказывал Селянову, как пригляделся к ней внимательно и увидел, что она старее  его жены, и пятна у нее какие-то на лице.
 
Трудно даже в пьяном виде изменить жене, с которой прожил двадцать с лишним лет, если тебе не нравится другая женщина.

И вот Селянов стоял и разговаривал с Петром, когда мимо них прошла соседка с верхнего этажа. Это была дама лет тридцати пяти, она видно для поддержания физической формы всегда поднималась пешком. Была он невысокая, осанистая, Селянова и  Петра она оглядела неприязненным взглядом.

- Ишь, фря! – Сказал, едва она удалилась, Петр. - Чего ты думаешь, она такая злая?

- Очень просто. Она одинокая, – сказал Селянов.

- А мы-то что, виноваты?

- Раз мы мужики, значит, с ее точки зрения виноваты.

Бедные-бедные одинокие женщины. Они так стараются хорошо выглядеть! Так натягивают с утра свои колготки, чтобы ни одной помятости не было, так отутюживают свои блузки. Все на них с иголочки. И духи французские, и сумка подобрана к серьгам и туфлям, и шаг упруг, и бедра волнуются.

И  так стараются в упор не видеть проклятых мужиков, которых на улицах довольно много, и есть среди них симпатичные. А потом работа, улыбки сослуживцам, чтобы все видели, что она в форме. И снова квартира, пустая и вылизанная. И  одинокая постель. И женщина ложится в нее и мастурбирует, мастурбирует… И засыпает. Или, если не мастурбирует, то  рыдает глухо в подушку. А утром снова, одетая с иголочки, идет на работу. И туфли ее выстукивают: «Не сдамся! Все равно буду счастлива!»