И тут на его горизонте появился Обольчин. Саша обрюзг еще больше, но при этом умудрился как-то осунуться. То есть, лицо у него было опухшее, но одновременно уставшее, с синяками под глазами.
Выяснилось, что его Катерина попала в больницу, и дело было так плохо, что она была в коме. Селянов стал сочувствовать бедной женщине.
- Чего ты ее то жалеешь? – возмутился Обольчин. - Ей то чего? Померла бы и все. Это меня жалеть надо, я бы один остался.
Саша был как всегда верен себе, и Селянов засмеялся.
Они встретились у метро «Кропоткинская». Ноги Обольчина понесли сразу же в кафе: « Ну, хоть грамуличку мне нальешь? Видишь же, как я страдаю?»
Они зашли. Кафе было уютное. Есть какая-то загадочная особенность в том, что на старых московских улицах почти всегда уютные кафе.
Хотя если место обжитое даже в течение лет тридцати, то и там уютно в отличие от холодных новостроек, среди которых жил Селянов. А про улицы, которым не одна сотня лет и говорит нечего. Это праздник.
В кафе готовили так себе, а цены были высокие. Обольчин сразу это понял, когда открыл меню и внимательно заглянул в тарелки немногих посетителей. Но поменять место было уже выше его сил. Он сказал, что возьмет сто пятьдесят граммов водки и салатик из капусты.
Селянов подбодрил его и сказал, что он может взять себе и мяса и еще чего-нибудь. Обольчин мгновенно почувствовал, откуда ветер дует, и заказал себе закуски от пуза. Потом выпил еще двести граммов водки и отчетливо повеселел. При расставании он сказал о том, что кроме Катьки у него никого нет, и печально вздохнул.
Селянов поехал домой и перед самой дверью его квартиры его перехватил сосед Петр.
Петр был молодым пенсионером. Всю жизнь он работал летчиком, но на однокомнатную квартиру накопил с трудом и то благодаря контрабанде. Он перевозил в кабине своего пассажирского самолета емкости с камчатской икрой.
Петр сильно выпивал. Но здоровье у него было даже не летчика, а космонавта. Мог пить неделю, а потом день выхаживался, гладко выбривался и был молодцом.
Петру тоже нужны были деньги. Видно они ему были действительно нужны, он не любил брать в долг, всю жизнь он чувствовал себя элитой и от этой привычки отказывался мучительно тяжело.
У Петра была жена Тоня. Высокая и хитрая блондинка. Она жила с дочерью и зятем в трехкомнатной квартире, но иногда навещала мужа. Сначала за стеной все притихало, когда она приходила, а на утро уже гремели скандалы, и Тоня гордо удалялась.
Это поведение объяснялось просто. По пьянке Петр признался, что «пока он в жене, она пять раз кончает». Вот за этим Тоня и приходила к пьющему мужу. А потом, удовлетворив свое тело, она удовлетворяла и свою душу, скандалила и выговаривала супругу все, что о нем думала.
Видно в кровати лучше Петра для нее никого не было. Хотя однажды Селянов случайно столкнулся с соседями и пока открывал свою дверь, стал участником интересного разговора.
Петр гнал свою жену прочь, не пускал ее в квартиру и говорил, что видел ее с каким-то мужиком. Тоня, явно испуганная, заговорила тонким голоском, что так не шел к ее упитанному телу. Она стала клясться: «Господи еси. Клянусь Богом, что ничего не было».
- Ха, сказал Петр, - ты мне брось тут поповскую демагогию. Ты мне здоровьем матери поклянись.
Тоня открыла рот, а потом молча закрыла. Так и стояла перед мужем вся виноватая.
- То-то, - сказал Петр и захлопнул перед ней дверь. Все-таки он неплохо знал свою жену.
Но деваться им обоим было некуда. Хотя однажды Петр решил изменить Тоне. Он затеял это в качестве мести, но мужчины, в отличие от женщин, мстить не умеют. Это было недели через две после того, как они поселились в этом доме. У Селянова телефон уже стоял, а у Петра его не было. И он пришел позвонить от Селянова.
Звонил он какой-то даме. И разговор состоялся такой: «Это Петр, мы с тобой год назад у Лариски познакомились. Я тебе понравился тогда. Давай встретимся сегодня в семь у винного, это рядом с Ларискиным домом».
Дама видно ответила, что просто так не готова.
- А ты хочешь, чтобы я тебе сентиментальности всякие говорил, как в бразильских сериалах? - Ядовито поинтересовался Петр.
Дама видно ответила, что хочет слышать сентиментальности.
- Ну ладно, - вздохнул Петр, - придешь к винному, скажу.
И дама пришла, и Петр привел ее к себе в квартиру, но изменить жене не смог. Потом он рассказывал Селянову, как пригляделся к ней внимательно и увидел, что она старее его жены, и пятна у нее какие-то на лице.
Трудно даже в пьяном виде изменить жене, с которой прожил двадцать с лишним лет, если тебе не нравится другая женщина.
И вот Селянов стоял и разговаривал с Петром, когда мимо них прошла соседка с верхнего этажа. Это была дама лет тридцати пяти, она видно для поддержания физической формы всегда поднималась пешком. Была он невысокая, осанистая, Селянова и Петра она оглядела неприязненным взглядом.
- Ишь, фря! – Сказал, едва она удалилась, Петр. - Чего ты думаешь, она такая злая?
- Очень просто. Она одинокая, – сказал Селянов.
- А мы-то что, виноваты?
- Раз мы мужики, значит, с ее точки зрения виноваты.
Бедные-бедные одинокие женщины. Они так стараются хорошо выглядеть! Так натягивают с утра свои колготки, чтобы ни одной помятости не было, так отутюживают свои блузки. Все на них с иголочки. И духи французские, и сумка подобрана к серьгам и туфлям, и шаг упруг, и бедра волнуются.
И так стараются в упор не видеть проклятых мужиков, которых на улицах довольно много, и есть среди них симпатичные. А потом работа, улыбки сослуживцам, чтобы все видели, что она в форме. И снова квартира, пустая и вылизанная. И одинокая постель. И женщина ложится в нее и мастурбирует, мастурбирует… И засыпает. Или, если не мастурбирует, то рыдает глухо в подушку. А утром снова, одетая с иголочки, идет на работу. И туфли ее выстукивают: «Не сдамся! Все равно буду счастлива!»