КАК УСПОКОИТЬ СОАВТОРА
В мае была поставлена последняя точка в комедии "Каникулы президента". Я и мой соавтор Игорь Косицын облегченно вздохнули.
Началась рассылка текста по театрам. Сезон подходил к концу, и нужно было запастись терпением. Между тем я ежедневно задавалась вопросами:
– Кто звонил? Откуда?
Меня интересовали все подробности переговоров: что было сказано? Каким тоном?
Не могу не задаваться вопросами.
В детстве, во время походов в музыкальный театр, я старалась устроиться на первом ряду. И не для того, чтобы поближе увидеть актеров.
Зал погружался во тьму, я подходила к барьеру и заглядывала в оркестровую яму: а там-то что? Откуда это свечение? Зачем барабанщик перемигивается со скрипкой? О чем беседуют трубачи?
Что там – между светом и тьмой?
Игорь как-то ловко избегал длительных обсуждений и самоуверенно твердил:
– Не беспокойся, все будет хорошо…
Его заклинания с каждым днем устраивали меня все меньше и меньше.
Обычно в июле я уезжала из Омска.
– Лето на исходе, – говорила я Игорю. – Надоел мне город, и потом – это ожидание. Нет ничего томительнее ожидания!
– У тебя есть дневник, – отвечал он невозмутимо.
– И что же?
– Чем переживать, отредактируй его, приведи в порядок. Получится книга.
– Ты шутишь?
– Какие шутки! Встала пораньше, пробежалась по набережной, сходила в бассейн и – за работу.
Я заволновалась и с вызовом посмотрела соавтору в глаза.
– Сам сказал! За язык тебя не тянули.
Не люблю откладывать дела в долгий ящик. По вечерам, после работы, обложившись записными книжками, листочками и фотографиями, я садилась за письменный стол.
Иногда забегал Игорь. Отрываться от компьютера не хотелось.
– Привет, привет! Кофе в банке, конфеты в холодильнике, – рассеянно говорила я и продолжала стучать по клавиатуре.
Он отвечал:
– Звонили из Энска. Главреж все еще в отпуске, сотовый не берет.
– Вот и хорошо, очень даже хорошо…
– Ничего хорошего.
– Хорошо, что я вспомнила эту историю про Довлатова! Помнишь, в Питере?
Мне показалось, что он обиделся. А почему? Хотел переключить мое внимание, вот оно и переключилось.
Чего уж тут обижаться…
ОЛЕГ
Десять лет назад, 29 февраля 1996 г., погиб мой муж Олег Чертов.
Мне и сегодня трудно писать о человеке, сопричастность с судьбой которого не прерывается по сей день. Однако хоть что-то из того, что выболело в моей душе напоенными скорбью вечерами, должно проступить на бумаге.
Еще в юности пробившись к глубокому позитивному мировосприятию, Олег сохранил его навсегда – и в творчестве, и в жизни.
Анализируя исторические процессы, прогнозируя их развитие, он пытался вернуть нашей жизни необходимый рационализм.
Став руководителем производства, он хотел сделать из убыточного предприятия передовую компанию западного образца. Но это его стремление натолкнулось на агрессивное сопротивление людей, желающих унифицировать весь мир в угоду незначительному числу глухих и самоуверенных.
Борьба сущностей и привела Олега к трагической гибели. Догадываясь, что за свои представления о чести и достоинстве придется заплатить ценой жизни, остался последователен и верен себе.
Человеку необходим взлет к сути.
Олег был наделен способностью облекать свои прозрения в стихотворные формы:
И вот я умер. Дух – свободен,
И ни одной из дольних родин
Увидеть вновь не захочу.
Оставив мир немилосердный,
Уж мочит пальцы Ангел Смертный
И гасит память, как свечу.
Предчувствуя в самых ранних стихах мужа его преждевременный уход, я так и не оказалась готовой к его смерти. Адаптировать сознание к подобному – невозможно.
За несколько дней до гибели Олег сказал нашей дочери:
– Мне снился удивительный сон, какие не снились с детства. Все ночь я летал. Кажется, я понял, что мешает людям взлететь.
Он всегда понимал и знал что-то, чего не дано было понять другим.
Я часто вспоминаю слова нашего немецкого друга, слависта Райнера Гольдта:
– Олега нет среди нас, но взгляд наш на окружающий мир изменился. Стало светлее вокруг. И когда вновь и вновь из глубины поднимаются всепоглощающие волны печали при мысли о его уходе, то утешаешься уверенностью, что он не хочет нашей скорби. Он, напротив, был твердо уверен, что запутанные нити человеческих путей и заблуждений сходятся в каком-то узле, смысл которого может постичь только религиозный человек...
Как обычно, весь февраль был связан с Олегом – публикации его стихов, съемки документального фильма.
Приходили знакомые, друзья. Его и в самом деле любили в нашем городе – нормальные люди, которых, я уверена, большинство.
Неожиданно позвонили из Питера и предложили провести вечер его памяти в Александро-Невской Лавре.
Это было уже какое-то чудо.
Слава Богу, поэзия Олега живет самостоятельной жизнью. Моя функция, очевидно, в том и состояла, чтобы сохранить рукописи мужа, издать его книги. При жизни ему то ли некогда было этим заниматься, то ли предчувствовал, что забота о его творчестве просто спасет меня.
К концу месяца я много плакала, одна. Каждый день перед глазами этот подъезд, эти ступеньки. Я уже не могла там ходить…
Хотя намеренно не уезжаю из этого дома: это моя жизнь, моя реальность. И мне снова и снова хотелось рассказать об Олеге как можно больше.
Откликнулись на эту печальную дату и омские журналисты – с телевидения, радио, из различных газет.
Они не забывали Олега, и я была им за это благодарна. И только в одном издании, узнав, что последняя его книга называется "Олигархия беспощадна", вдруг закричали:
– Что такое? Олигархия беспощадна? Олигархия?!
– Ну да, олигархия.
– Не может этого быть! – отрезал редактор и бросил трубку.
А что делать, если очень даже может быть?
ОЛИГАРХИЯ БЕСПОЩАДНА
Из последнего интервью первого заместителя генерального директора АО "Омскшина", депутата Законодательного собрания Омской области Олега Чертова.
Демократия у нас не получилась, от советской власти мы ушли. Появилась не авторитарная система, а самая настоящая олигархия. Время от времени она приходит к власти в той или иной стране.
Олигархия – самая мобильная форма правления, жестко связанная финансовыми интересами. А материальные интересы – самые примитивные и самые цементирующие. И в нашем олигархическом обществе, полностью утерявшем нравственные ценности, можно делать все, что угодно.
Вероятно, мы присутствуем при каком-то глобальном историческом процессе собирания России, который можно сравнить с собиранием Руси московскими князьями, начиная с Ивана Калиты. Там тоже было много крови, предательства, жульничества, грабежа. Чем слабее провинция, тем легче ее собирать. Впереди еще много жестоких битв и драм.
Разрушали одни, а плечи подставлять нужно другим. И здесь не должно быть места политической истерии. Истерия хороша при захвате власти. При созидании нужен профессионализм.
Но олигархия так просто позиций не сдаст. Сопротивление всему нормальному, исходящему из интересов нации, страны, будет бешеным…
БАТЮШКА
Как жаль, что в это время не было рядом нашего духовного отца, игумена Виталия. В его монастыре, в Большекулачье, отпевали мы Олега, а через несколько лет и моего папу.
В прошлом году он уехал на Курилы, и было очень тяжело. Конечно, церкви, слава Богу, открыты, всегда можно прийти, но найти себе духовного отца не так просто.
И вот в начале марта в нашем доме появился молодой деревенский батюшка – иерей Димитрий. Свели нас общие знакомые и попросили помочь в издании его поэзии. Выяснились интересные моменты.
О. Димитрий начал писать стихи (по крайней мере, именно эта дата стоит под первым его стихотворением) первого марта 1996 г. – на следующий день после гибели Олега.
Сам батюшка очень серьезно воспринял это совпадение. Он внимательно читал книги Олега и проникся не только его поэзией, но и мыслями о Достоевском, о современном состоянии России, о Страшном Суде.
Встречи с о. Димитрием приносили радость. Тем более что появление в доме духовного лица – всегда благодать.
Слушали новые стихи батюшки, готовили их к публикации, беседовали на библейские темы. Его рассказы о Спасителе, размышления о православии были настолько интересными, что мы часто засиживались допоздна.
Вскоре вышла в свет первая книга его стихотворений. Вот одно из них:
Не лишайте деток милости
Быть причастниками Господу,
В храм почаще приводите их,
Уважаемые взрослые.
Может, скажете, дела у вас
Круглый год, с утра до вечера?
Не забудьте только главное:
Скоро встанем перед вечностью.
Злы плоды от древа доброго
На земле не могут вырасти,
Так откуда же так многое
Нехорошее повыползло?
Значит, многое упущено.
Не вернешь назад прошедшее.
Воспитание нарушено.
Да и сами мы беспечные.
Все находим оправдания,
С ленью-матушкою дружимся.
Ни к чему уж нет старания,
Только если поднатужимся.
Да, дела у нас неважные,
Если места нет для Господа.
Дети ждут, что мы покажем им,
И ведут себя как взрослые.
Мы же им в ладоши хлопаем,
Если скажут что по-нашему,
А спасенье рядом. Вот оно:
Приведите только к Чаше их.
О. Димитрий учился в духовной семинарии в Ростове Великом, под Ярославлем.
Однажды, вернувшись после сессии, он подарил мне икону св. Димитрия Ростовского, автора "Четьи-Минеи", который и сам занимался литературным творчеством, в том числе драматургией. Этот факт очень приободрил наш поэтический кружок.
И вообще, как же было хорошо, что Господь не оставил меня в это трудное время: появляется батюшка, дает нам задания, продолжается какая-то осмысленная жизнь.
Но вскоре я с удивлением обнаружила, что деньги от предыдущей нашей пьесы заканчиваются, и пора приступать к новой работе.
ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
Комедия "Наш друг – Ив Монтан" "кормила" нас около двух лет, и вот пришла пора сочинить новую пьесу. В моих планах было два пункта: стихотворная сказка и пьеса о любви.
Я спросила Игоря:
– Что же мы напишем? Сказку?
Он промолчал, и я почувствовала в этом молчании какое-то стойкое несогласие.
– Ну так что – для детей? Или для взрослых?
Игорь, словно очнувшись, покачал головой:
– Для взрослых. Мы напишем пьесу про президента.
Вот к этому я была не готова.
– Почему же не о любви? Откуда такой снобизм?
– Это и будет о любви.
– Что мы можем о нем написать? При всей моей симпатии? Идей-то нет. Симпатия есть, а идей нет.
– Зато есть такой человек – Андрей Колесников. Он сильно пишет, в том числе – о президенте.
– Но при чем здесь мы?
– Скоро узнаешь, – спокойно ответил соавтор.
С этого дня моя квартира стала заполняться статьями Андрея. Чтение захватило меня. Приходя в кафе или клуб, я первым делом набрасывалась на "Коммерсант".
Андрей писал о президенте, о его путешествиях так, что оторваться было невозможно. Особенно удивляло, как внешне непринужденно умеет он разрушить картонные перегородки, отделяющие нас от первого лица государства.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Из интервью.
А. Колесников: В 1984 году я работал на стажировке в газете "Московская правда" с политическим обозревателем Шодом Муладжановым. Я этому человеку очень благодарен. Он буквально заставил меня заниматься настоящей, большой журналистикой. Он говорил: "Мы с тобой будем писать заметки с выходом на явление". Я со страхом спрашивал: "А у меня получится?" А он отвечал: "Вот у тебя, думаю, получится". И у меня вырастали крылья.
ПОДАРОК ДРУГУ
У меня есть друг – удачливый бизнесмен Серега Смирнов. С ним и его женой Таней мы познакомились, когда был еще жив Олег.
В то время они занимались видеопрокатом, и мы сошлись на общем интересе к кинематографу. Иногда ставили одновременно один и тот же фильм и перезванивались во время просмотра:
– Ну и как? Вы уже догадались – кто?..
Несмотря на то, что ребята были намного младше, мы быстро сдружились.
Когда Олег погиб, они практически не отходили от меня ни на шаг и, невзирая на возраст, казались мне почти уже родителями.
Занявшись серьезным бизнесом, Серега носился как метеор. И в нашей жизни он именно так и проносился, успевая выкрикнуть на ходу:
– Таня! На дворе май, а у тебя елка до сих пор на балконе!.. Таня! С такими окнами никто уже не живет! Я высылаю бригаду…
Если встречал в обувном магазине, то обязательно заглядывал в коробку:
– Это что, "Балдинини"? А знаешь, что такое влагоустойчивый крем? Что такое профилактика? Аня, ну хоть ты ей объясни! – внушал Серега моей дочери, и в голосе его слышались забота и упрек одновременно.
Однажды в дождливую погоду мы зашли к Смирновым выпить чашечку кофе. Серега бегал из комнаты в комнату, громко говорил с кем-то по телефону, подолгу застревал в прихожей.
Уходя, я сокрушенно качала головой:
– Не до нас ему сегодня. То ли дело раньше…
– Да вы на сапоги свои посмотрите! – воскликнула Таня.
Мы посмотрели. Обувь была начищена до блеска.
Как-то я спросила Смирнова:
– Слушай, ты Колесникова читал?
– Еще бы, – ухмыльнулся он. – Или я не коммерсант? Да у меня целых пять его книг.
– Значит, не надо в магазин идти, я их у тебя возьму.
– Для работы? – подозрительно спросил Серега.
– А ты откуда знаешь?
У Смирнова выразительно подскочили брови, и он еще больше стал похож на актера Стивена Мартина.
"В чем проблема?" – подумала я.
И тут мне припомнилась дичайшая история.
На Новый год я покупала Смирновым подарки, среди них – двухтомник Мураками "Дэнс. Дэнс. Дэнс". И подписала: "Дорогому Сереже с пожеланиями прочитать эту замечательную книгу как можно быстрее".
Мой друг – человек занятой, времени у него ни на что не хватает, и неделю спустя я начала атаковать его вопросами:
– Ну как тебе Мураками? Понравился?
– Знаешь, все руки не доходят. Прихожу вечером домой и падаю.
– Дай тогда почитать. Книга все равно твоя, так что не переживай.
"Дэнс…" оказался увлекательнейшим романом. Мне даже захотелось инсценировку по нему сделать. Вскоре Смирновы засобирались в Италию, и я подсовываю Сереге его законные томики:
– Уж теперь-то ты точно найдешь время для чтения.
Серж открывает книгу, и я, словно впервые, вижу, что страницы ее испещрены подчеркиваниями, восклицательными знаками, и все это – цветными фломастерами. А на обложке – следы помады.
Я почувствовала, как напрягся аккуратист Смирнов, и мне стало дурно.
– Понимаешь, Серый, там такой герой – абсолютно наш человек! Столько общих мыслей нашлось, сам увидишь. Вот я и подчеркивала. Не понимаю, как так получилось. Извини.
Серега машинально перелистывал страницы и молчал. Будто потерял дар речи…
И вот теперь я просила у него книги Андрея. Почитать.
Смирнов горестно поинтересовался:
– А с Колесниковым у тебя могут быть общие мысли?
– Пока не знаю.
– Зато я знаю, что ты мне потом скажешь. Ты скажешь: абсолютно наш человек, столько общих мыслей нашлось – во всех пяти книгах, на всех страницах.
На следующий день на вопрос: "Что там с книжками?" – Смирнов ответил:
– Никак не могу найти. Наверное, в загородном доме оставил.
– Все пять?
– К сожалению.
Никакого сожаления, надо признаться, в его голосе я не заметила. Пришлось идти в книжный магазин. Успокаивало лишь то, что мой друг в очередной раз оказался прав и поступил осмотрительно.
Как настоящий коммерсант.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Из интервью.
А. Колесников: Я пишу иронично – но так я пишу абсолютно про всех. Для меня это залог объективности и внутренней свободы. Я столкнулся с другим – любое ироническое слово воспринимается с дикой обидой. Я стал для многих врагом. Авторского видения в моих заметках и правда достаточно. Под этими заметками стоит моя подпись, понимаете.
МОЯ РАБОТА
В больнице объявили конкурс на лучшего врача года. От детской службы на это звание выдвинули Татьяну Генриховну, мою заведующую. Я должна была придумать сценарий презентации.
Как обычно, дотянули до последнего. И вот дня за три до события мы решили пообщаться и обсудить детали ее выступления.
Встречу назначили на вечер. Мероприятия, подобные предстоящему, проводились, на моей памяти, не первый раз. Я была уверена в успехе и хотела только узнать кое-какие детали. Сам сценарий собиралась писать ночью.
Кафе находилось напротив моего дома, поэтому вышла я поздно и к назначенному часу опоздала.
Татьяна Генриховна сидела за столиком и с обаятельной улыбкой оглядывалась вокруг. Перед ней лежали карандаши и стопка бумаги. Я была искренне рада видеть ее в неформальной обстановке. Мы заказали десерт и зеленый чай.
– Ничего, ничего, еще и в боулинг поиграем! – пообещала я озабоченной конкурсантке.
Звучала тихая музыка.
Мы ели вкусные пирожные, смеялись. Согласование текста шло легко и непринужденно. И тут в руках мужчины за соседним столиком я заметила свежий номер "Коммерсанта". На первой странице была видна фотография президента.
"Колесников!" – пронеслось в голове, и через мгновение газета оказалась в моих руках. Окружающий мир отступил на задний план.
– Секундочку, – пробормотала я и буквально отгородилась от Татьяны Генриховны.
Периодически закатываясь от смеха и восклицая: "Ну дает!" – я радостно выглядывала из-за развернутых листов.
– Ой, извините, это мне для работы надо!
Прошло минут десять. Вдоволь насмеявшись, я отложила газету в сторону. Заведующая молчала и, как мне показалось, внимательнее обычного разглядывала своего штатного психолога.
Довольно быстро мы обсудили сценарий.
За окном заметно стемнело. Чтобы как-то ободрить Татьяну Генриховну, я решила пройтись с ней по набережной. Заверяла, что к утру все будет готово, так что, мол, не беспокойтесь.
Придя домой, посмотрела на себя в зеркало: волосы взъерошены, глаза горят.
– Пора, пора приступать к пьесе! – громко сказала я.
– Пора! – отозвалось ночное эхо.
Накопительный эффект достиг критической точки. Впечатления переполняли меня.
Уже на следующий день мы с Игорем придумывали сюжет новой пьесы.
Представилась почему-то заснеженная сибирская заимка. На печи сидел дед и, размахивая руками, громогласно читал стихи. У праздничного стола деловито суетилась молодка. Потом вдруг из снега и тьмы проявилась странница, за ней – президент и писатель…
Через два месяца, в мае, комедия была закончена. Мы разослали несколько экземпляров по театрам и вскоре улетели в Питер.
На 26-е был назначен вечер памяти Олега.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Корреспондент: Считаете ли вы себя объективным журналистом?
А. Колесников: Полной объективности не существует. То, на что я способен, – как можно больше отстраненности. Но мне слишком многое не нравится, чтобы я мог быть объективным. Политики мою работу оценивают, как правило, высоко – до тех пор, пока сами не становятся героями моих заметок. Их чувство юмора сразу куда-то пропадает.
ИДУ В КАФЕ
Как хорошо засыпать и просыпаться в Лавре! Нас поселили в гостинице для паломников.
На душе радостно, сны снятся исключительно
приятные. Давно уже не испытывала я такого легкого пробуждения: деликатный луч солнца в окно, колокольный звон. Пора в храм.
Наш приезд совпал с днем св. Николая Чудотворца, особо почитаемого в семье. При входе в церковь я купила свечки, подала записочки за родных и близких.
Началась служба. И хор поет замечательно, и душа поет. В конце приложилась к иконам, к раке с мощами св. князя Александра Невского. Сильное впечатление.
Посреди храма в кресле восседает седобородый батюшка. К нему подходят прихожане, о чем-то спрашивают, некоторые получают благословение. Кто-то исповедуется.
К причастию я не готовилась, а вот вопросы были и даже терзали меня с некоторых пор, казались неразрешимыми.
– Кто это? – спросила я одну из прихожанок.
– Архимандрит Елеазар, духовник Лавры. Он исповедует здесь два раза в неделю.
Как повезло! И вот я уже беседую с батюшкой, а ему мои проблемы сложными вовсе не кажутся. Потом направилась к выходу и услышала, как кто-то сказал вослед:
– Иди в кафе.
От неожиданности я обернулась. О. Елеазар повелительным голосом повторил:
– Ступай в кафе!
В смятении опустилась на скамеечку. Очевидно, батюшка прозорливо увидел, что я люблю посидеть в кафе, выпить кофе по-венски, послушать музыку.
На выходе меня встретил Игорь.
– Он сказал, что мое место в кафе. Ты представляешь?! В кафе, а не в церкви! Я сейчас умру.
Игорь взял меня за руку:
– Не мог батюшка такое сказать. Подойди и спроси, что он имел в виду.
– Мне страшно.
– Подари ему стихи Олега и уточни, что значит – идти в кафе?
Возвращаюсь к батюшке. Он терпеливо объясняет, что на территории Лавры есть кафе, и называется оно "Паломник". Там распространяется местная православная газета, и я должна отвезти несколько ее экземпляров в Омск.
Получив благословение, словно на крыльях, устремляюсь исполнить его поручение. Обернувшись на ходу, вижу, как о. Елеазар внимательно листает книгу Олега.
В "Паломнике" знакомлюсь с редактором, приобретаю газету.
На душе легко и радостно.
ПРАВОСЛАВНОЕ РАДИО
25 мая отправились на православное радио. Оно находится в здании заводской церкви иконы
Божией Матери "Неупиваемая Чаша" на улице Цветочной.
Хозяева угощали чаем и вкусными бубликами. Мы помолились и прошли в студию – работать в прямом эфире. На этом настоял главный редактор Василий Иванович. Он сказал:
– Живое общение – лучше всего.
Я волновалась, но вот пошла заставка: зазвенели колокола, запел церковный хор. Беседа шла оживленно. Игорь рассказывал о работе "Фонда Олега Чертова", о новых поэтических изданиях.
Василий Иванович бережно задавал мне свои вопросы. Время от времени оператор включал кассету со стихами и интервью Олега, привезенную из Омска.
Вскоре уже казалось, что я в гостях у старых и добрых друзей. Слушаю церковные песнопения, радуюсь родному голосу Олега:
Когда мы веру до конца утратим
Среди мирских соблазнов и сетей,
Последней нас оставит Богоматерь -
Своих безумных немощных детей.
И будут заигравшиеся дети
В закатных ускользающих лучах,
В пустом дому, на вымершей планете
Смотреть на остывающий очаг.
Тогда зловеще заскрипят ворота,
Войдет беда в незащищенный дом,
Но Богоматерь явится сиротам
Березою пречистой за окном.
Как дети, после тягостной разлуки,
Бежав из дома собственного зла,
Переплетем с ветвями наши руки,
Припав губами к молоку ствола.
Мне показалось, что Василий Иванович доволен ходом передачи. И тут он так благодушно спросил меня:
– Наверное, в Омске чтят память Олега Чертова, замечательного ученого и поэта?
Должно быть, настолько сильное чувство отразилось на моем лице, что после некоторой паузы он решил уточнить:
– Или нет?
– Или нет, – ответила я. – Пообещали однажды установить мемориальную табличку. Собирали совещания, ходили вокруг дома, твердили, как заведенные: "Вот вы вдова…" А потом сами свое решение и отменили. По телефону, безо всяких объяснений.
Снова слышу голос Олега.
– Что для вас религия? – спрашивал его корреспондент.
– Практически все. И меня шокирует, когда наш президент говорит: "Я вообще человек неверующий, хотя моя мама…" Хвастаться этим нечего. Если человек неверующий – это большой минус ему, и он должен объяснить, почему не верует: по недостатку ума не верует, по циничной склонности своего характера. Но если вы циник, то зачем идете в политику выражать интересы своей страны?..
Василий Иванович слегка призадумался. Мне пришлось объяснить слушателям, что интервью это Олег давал в 1994 году, еще при Ельцине.
Вернувшись в Лавру, еще раз прочитала текст Андрея.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: ПУТИН
Из статьи А. Колесникова.
Президент вошел в храм и подошел к камню помазания, на котором в свое время омывали тело Христа. Господин Путин никуда не спешил.
Он долго стоял у камня.
Потом он пошел к кувуклии, то есть собственно к Гробу Господню. Кувуклия напоминает крохотную часовенку. Господин Путин попросил, чтобы с ним не заходил никто из журналистов.
Из кувуклии президент России поднялся на Голгофу. Он нагнулся и, встав на колени, минуты три стоял под алтарем у выдолбленного отверстия, где когда-то стоял крест, на котором распяли Христа. К этому месту принято прикладывать руку.
Постояв на коленях, Владимир Путин зажег свечу. Ему пора было двигаться дальше. Священники делали ему знаки – следовало спуститься по крутой каменной лестнице к выходу из храма. Но господин Путин медлил. Он словно что-то решал для себя, был в чем-то не уверен и что-то еще собирался сделать. Но все, что мог, он здесь ведь, кажется, уже сделал.
Он было пошел даже к выходу, но потом резко развернулся и снова подошел к тому месту, где стоял крест. Здесь он снова нагнулся, залез под алтарь, сооруженный над отверстием, и снова встал на колени. Зачем нужно было делать это второй раз?
Я переступил границу и оказался рядом с алтарем. Я увидел, что Владимир Путин ослабил узел галстука, расстегнул ворот рубашки и стал доставать свой нательный крест. Он приложил его к отверстию и еще долго неподвижно стоял на коленях…
ВСЕ ХОРОШО, МАМА!
Завтра – вечер Олега. Пройдет он в Святодуховском центре, в зале, где отпевали Ф. М. Достоевского, нашего любимого писателя.
Игорь готовил аппаратуру, а я отправилась выбрать точки для съемок на территории Лавры. Обязательно зайдем в Некрополь, где так любил бывать Олег.
Остановилась у небольшого искусственного пруда, в котором плескались уточки. Как было бы чудесно отснять все это! Надо сказать оператору, чтобы он пришел пораньше.
Мне захотелось побывать на Никольском кладбище, которое находилось сразу за нашей гостиницей.
Кладбищенский храм был на реставрации. На лесах переговаривались рабочие.
Рядом – надгробие Льва Гумилева. Я постояла у креста, вспомнила незабвенных его родителей, стихи которых так люблю…
Хорошо, что я выбралась сюда одна.
Дело в том, что ежедневно, гуляя по Некрополю, бывали мы у могил Достоевского, Баратынского, Дельвига. И почти всякий раз, так уж совпадало, Игорю звонила на сотовый телефон его мама.
На вопрос: "У тебя все в порядке?" – он восторженно восклицал:
– Все хорошо, мама, все просто прекрасно! Я – на кладбище!
– Господи! – сокрушалась Ариадна Георгиевна. – И вчера ты был на кладбище, и позавчера. Вы бы хоть в Петергоф, что ли, съездили, на фонтаны полюбовались.
– Обязательно! Завтра же и отправимся!
Назавтра история повторялась.
– Неужели так сложно успокоить маму? Сказать, что ты у фонтана? – укоряла я Игоря…
Чуть в стороне, среди кустов и надгробий, заметила вдруг мерцающие огоньки и решила узнать – что же там?
Вскоре я стояла у могилы митрополита Иоанна Снычева и разговаривала с Оленькой, бледной худенькой странницей из Липецка. Она рассказала, что четыре года назад стал ей сниться почивший Владыка. Он ласково беседовал с ней, утешал, называл почему-то Петенькой, а ведь она его никогда до этого не видела.
С тех пор Оленька при первой возможности приезжает сюда, ухаживает за могилами митрополита и других священников, покоящихся рядом. Зажигает свечки, поливает цветы и старается подольше посидеть на этом святом месте.
В самом деле, какое-то особое чувство здесь возникает. Я решила не мешать Оленьке и пошла вглубь по тропинке.
Вскоре оказалась у могил Анатолия Собчака и Галины Старовойтовой. Спокойно смотрели они со своих фотографий.
Вспомнились слова Гессе о красоте подсудимых. Я зажгла свечи, прочитала краткую молитву.
Невольно задумалась над судьбой Олега. Когда убили его и позже, когда убивали других, в том числе Старовойтову, приходилось слышать и такие слова:
– И зачем было лезть в эту политику?
А ведь люди не обязательно "лезут" в политику. Иногда словно какая-то сила выносит их туда, куда они вовсе и не стремились.
Олег предчувствовал свою гибель, когда не был еще ни депутатом, ни руководителем производства. Гораздо раньше. На 23-м году жизни он перевел с латыни "О приуготовлении к смерти" Эразма Роттердамского.
А чуть позже написал:
В дожде бездомна и смиренна
Моя душа,
Боль оставляет постепенно
И не спеша.
Стекают капли, соль смывая
С холодных губ.
Стекает горечь годовая
По стенам вглубь.
В обрывках траурного крепа
Мой дольний дом.
Душа робеет, будто древо
Пред топором.
Но тихий ангел раскрывает
Свои крыла;
Боль замирает, замирает…
И – замерла.
Смеркалось. Вокруг стало подозрительно тихо. Я вдруг вспомнила, что кладбище закрывают после семи, а часов у меня нет, и сотовый телефон оставила в номере, чтобы не отвлекал.
Мне уже не было так спокойно. Быстрым шагом направилась я к выходу, не сразу его нашла. Так и есть – заперто. Теперь хоть кричи, но кричать не хотелось. Я стала молиться св. Николаю Угоднику и потихонечку двинулась вдоль решетчатой железной ограды.
Не сразу заметила несколько отогнутых прутьев, через которые можно было выбраться наружу. Правда, до них было высоковато, и я стала озираться вокруг.
На земле лежали какие-то мешки, наполненные то ли песком, то ли цементом. Мешки были
тяжелые, но мне удалось подтащить пару-другую к ограде, забраться на них и протиснуться наружу. Пришлось еще и прыгать в темноту, но перспектива заночевать на кладбище была пострашнее.
У гостиничного корпуса вижу взволнованного Игоря.
– Ты где пропала? И сотовый не берешь.
– Гуляла по кладбищу, потом размечталась.
– А видок у тебя бледный. Пойдем-ка поужинаем.
Успокаиваться я начала только в кафе, но разговор поддерживала с трудом. Хотя ели мы с большим аппетитом.
Подали кофе.
– О чем задумалась? – спросил Игорь.
– Вспоминаю, как хоронили Арафата.
– Чего вдруг?
– У Андрея есть такой рассказ. Когда над пьесой работали, я читать не стала, а потом открыла и не могла оторваться. Так сильно написано и так бесшабашно. Давай еще по рюмочке.
– Ну хорошо, открыла ты книгу. Чего так волноваться-то? И почему у тебя пальто в цементе?
Слезы вдруг выступили у меня на глазах.
- А ты Андрея почитай, тогда и узнаешь – почему!..
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АРАФАТ
Из статьи А. Колесникова.
Ясира Арафата обещали похоронить в 16.00 по местному времени. В 14.15 над резиденцией появились два вертолета. В это время во дворе
уже было полно людей. Вертолеты сели, никого не задев.
И тут все рухнуло. Люди бросились к вертолетам. Их ничто не могло остановить. Они бежали, стреляя на ходу куда попало. Палестинская полиция пыталась организовать проход от вертолетов к могиле в тени деревьев.
Как только люди поняли, от какого вертолета понесут гроб, они просто озверели. Полицейские били "мучеников Аль-Аксы" прикладами, отчего те мучились еще больше.
Тут-то и вынесли гроб. Он заметался на руках налево и направо в поисках своего последнего пути. Несколько раз мне казалось, что он обязательно перевернется.
Вся эта картина, этот мечущийся по всем углам двора гроб теперь еще неизвестно сколько времени будет стоять у меня перед глазами. Может быть, до утра. Только этого мне и не хватало. Все вокруг палили из огнестрельного оружия.
Мимо одни арабы носили на руках других. Кто-то из тех, кого они носили, был в крови; другие, кажется, просто без сознания. Стрельба продолжалась.
Над головами передавали ведра с цементом. Неужели Ясира Арафата хотели на прощание залить в цемент. За что?
У могилы люди теряли сознание. Я увидел бетонную плиту, лежащую в углублении. Под ней теперь и покоился верный сын палестинского народа. Вокруг плиты с задумчивыми лицами сидели лидеры боевых палестинских организаций. Их пинали желающие отдать дань памяти Ясиру Арафату. И те и другие были и сами уже полумертвые.
Я увидел, как палестинский полицейский автоматом остановил одного из пинающихся. В ответ тот неожиданно проворно оторвал полицейского от земли, взяв его за грудки. Полицейский не нашел ничего лучшего, как чмокнуть противника в губы. Тот от неожиданности выронил полицейского.
Церемония прощания заканчивалась. Но это было не все. Я давно обратил внимание на несколько десятков полиэтиленовых мешков с песком. Они были свалены метрах в пяти-семи от могилы. В какой-то момент я, уже не в силах стоять, присел на один из них. И напрасно: эти мешки вдруг стали выхватывать прямо из-под меня.
Более того, палестинцы жестами просили меня помочь. Я кинул им несколько мешков. Они убегали к могиле и возвращались прямо-таки окрыленные. Тогда я взял еще один мешок, но не отдал его, а вместе с ним побежал к могиле, стараясь узнать, что же там такого духоподъемного. Оказалось, уже ничего. Песком засыпали бетонную плиту. Я тоже высыпал свой мешок.
Кто-то считает своим долгом бросить на могилу дорогого человека горсть земли. Я счел своим долгом бросить на могилу Ясира Арафата целый полиэтиленовый пакет с песком…
В МОЕМ СЕРДЦЕ
"Я этим городом храним, и провиниться перед ним не дай мне, Бог, вовеки…"
Хочется признаться в любви к Питеру, ведь в нем зарождалась и наша с Олегом любовь, здесь обрели мы друзей. И не случайно, что именно здесь состоится сегодня вечер Олега.
С утра стою у часовни св. блж. Ксении. Слышу за спиной чей-то ласковый голос:
– Барышня, у Вас кушак развязался.
Оборачиваюсь – вижу благообразную, в летах, даму (назвать старушкой язык не поворачивается). Она протягивает пояс от моего плаща, а мне так хочется обнять ее! Ведь и у меня была такая бабушка, выпускница царской гимназии. Незаметно привела меня к Господу…
Люди идут и идут к Ксенюшке, несут свои проблемы и горести. А куда же еще?
Недавно были здесь мои московские родственники, записочки подавали, теперь я. Такое радостное совпадение. Обхожу дважды вокруг часовни, желание загадываю: "Ксенюшка, пусть все пройдет замечательно!.."
Так оно и вышло. Народ в Лавру пришел самый разный, знакомый и незнакомый, молодые питерские поэты. Наши друзья – Лидия Гладкая, Андрей Грунтовский, Лидия Яук. Никогда еще мне не было так легко говорить об Олеге.
Этот вечер был непохож на другие. Публика собралась православная, и ей не важны были детали, которыми обычно на подобных встречах интересуются: а что, да как, да почему…
Им все и так было понятно – поэт погиб.
Исполнялись замечательные песни под гитару – на стихи классиков, собственного сочинения. В том числе – памяти Башлачева, Талькова.
Поначалу я была немного удивлена: речь-то об Олеге. Но потом, всматриваясь в лица ребят, я вдруг почувствовала, что каждый из них словно примеряет судьбы ушедших поэтов – на себя. Даже сердце защемило.
Вспомнились строчки тринадцатилетнего омского поэта Романа Фролова, прочитанные недавно:
Пусть мы рано уйдем, но всегда
Над нами горит звезда…
Слава Богу, что и в наш век, век пропаганды дешевого гедонизма, есть люди, в том числе и молодые, наполненные актуальной духовностью, по-настоящему воцерковленные. И в этом – их жизнь.
Я совершенно перенеслась в то время, когда в Питере мы с Олегом учились и именно так жили. Это было неожиданно и радостно – такое чувство родства, поток любви, понимания, тепла…
В конце вечера меня обнимали какие-то бабушки с лучистыми глазами. Они говорили:
– Можно, мы будем за вас молиться, – и протягивали маленькие иконки.
Один мальчик подошел ко мне и сказал:
– Вашего мужа убили за стихи…
Никто не хотел расставаться, и мы перебрались наверх. Там уже стояли столики с угощением. Мы немножко посидели, потом каждый стал читать что-то свое, вместе пели, говорили так, словно знакомы уже сто лет.
Эти люди поселились в моем сердце.
Уверена, Олег был с нами.
ДЕНЬ ГОРОДА
На следующий день мы сидели в небольшом ресторанчике на Невском – в компании питерских друзей.
Среди них была и наша новая знакомая – Лида. Разговаривать с ней было очень интересно. Она рассказывала о встречах с Битовым, Горбовским и другими деятелями литературы.
Нужно отметить, что с момента появления в Лавре общались мы с Лидой только по телефону. Человек она занятой, и встретились мы уже на вечере.
Еще до нашего приезда в Питер общая знакомая отрекомендовала ее как подругу Довлатова. В телефонных разговорах то я, то Игорь приставали к Лиде с расспросами о Сергее. Отвечала она как-то неохотно: мол, да ладно, чего уж там…
Нам же хотелось побольше узнать именно о нем, и мы настойчиво поднимали эту тему.
А сегодня Игорь рассказал мне совершенно поразительную историю. Утром он позвонил Лиде, чтобы уточнить место нашей встречи. По обыкновению, не удержался и спросил о любимом писателе.
То ли позвонил он слишком рано, то ли еще почему, но на сей раз Лида решила не отмалчиваться:
– А этот ваш Довлатов – наглый и отвратительный!..
– Такие вот дела, – сказал задумчиво Игорь. – Интересуйся чем угодно, только не Сергеем. Очень тебя прошу.
Итак, мы сидели в уютном ресторанчике, закусывали, пили вино и водку.
После третьего тоста стали читать стихи по кругу. После четвертого – спели песенку "Синий, синий иней" на слова погибшего питерского поэта Альберта Азизова, друга Лиды.
Принесли десерт. Мы слегка опьянели и расслабились, нам было хорошо. И тут я спросила:
– Как вы относитесь к президенту?
Лида нисколько не удивилась:
– Хорошо отношусь.
– Мы пьесу про него написали. Как думаете, стоило?
– Я думаю, не надо писать про него никаких пьес.
Лида выпила водки и с нажимом повторила:
– Не надо.
Внезапно помрачнев, она вдруг добавила:
– Тут некоторые Довлатовым интересуются…
Мы замерли, а Лида энергично продолжила:
– А я так скажу: похабный мужик! К тому же вохровец.
От неожиданности рука моя дрогнула, и красивое фруктовое мороженое вылетело из ложечки в неизвестном направлении.
– И потом, – сказала Лида, – Питер – это вам не Довлатов, далеко не Довлатов. Совсем не Довлатов. Вы бы брата его спросили, Борю, он бы вам такое рассказал.
Я опешила:
– Так он же умер!
– И вообще, не люблю я отъезжантов.
Игорь быстро разлил по бокалам оставшееся вино. Бутылка при этом нервно позвякивала о края бокалов.
Посиделки наши подошли к концу. Уже на улице я решила завершить тему:
– Но Сергей так изменился в этой самой Америке. Он очень хотел приехать в Питер, переживал.
– Об этом мне ничего не известно, – обронила Лида.
Расстались мы тем не менее очень тепло. Я до сих пор благодарна ей за все, что она для меня сделала. И очень по ней скучаю.
Мы шли по Невскому. Я думала о том, что большинство из нас крайне неохотно меняют устоявшееся о ком-то мнение. И даже такая замечательная женщина, как Лида.
Да и мы сами, наверное, тоже.
Был День города, движение перекрыли. На дорогах стояли милиционеры. Взлетали воздушные шары, гуляли веселые люди. Отовсюду звучала музыка. На открытом грузовике задорно танцевали спортивные девушки. Ноги у них были длинные, а платьица – короткие.
Немного погодя мы проходили мимо группы подростков. Один из них забрался на столб и, задыхаясь от восторга, кричал приятелям:
– Дураки! Чего стоите? Они уже задирают юбки!..
А мы говорили о Сергее. О том, что многих он умудрился задеть, и что досталось ему вдоволь боли и неприязни.
И все-таки больше – любви.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Из интервью на радио "Свобода".
А. Колесников: У меня появился вопрос к слушателям. Не надоела ли вам, господа, политика? Не надоело ли вам слушать про политику? Скажите честно. Радио "Свобода" – радио политическое. Вот не надоела ли вам радиостанция "Свобода"?
ВОТ ТАК-ТО ЛУЧШЕ!
Последний день в Питере.
С утра ездила в университет, на кафедру Олега. Была и на факультете психологии. За прошедшие годы ничего почти не изменилось: те же салатовые стены, тот же уютный дворик, в котором "отрывались" мы на переменах.
Не заметила, как оказалась в студенческом буфете. Выпила кофе с коньяком.
Когда вышла на улицу, накрапывал мелкий дождичек, пахло свежей майской зеленью. Решила прогуляться по Университетской набережной. Вспомнился вчерашний разговор о Довлатове.
Многих задел он в своих рассказах, в письмах, и даже смерть не примирила с ним этих людей. А ведь Сергей не щадил в первую очередь себя, был крайне самоироничным человеком.
В недавнем интервью Андрея на "Свободе" ведущая говорила о сходстве Колесникова и Довлатова, который, кстати сказать, на этом радио когда-то и работал.
Конечно, и Андрей задевает многих, да практически всех, о ком пишет. Но ему, как и Довлатову, небезразличны эти люди – гордые и нелепые, напыщенные и смешные, трогательные и самонадеянные.
Недавно я показала заметки Андрея своей маме. Она почитала, посмеялась и вдруг спросила:
– Разве можно так описывать гостей президента: "Руки повисли, как плети… Мысли, как всегда, не свои…"?
А вы попробуйте зайти в их собственный кабинет. Уж там-то они – хозяева жизни и спуску не дадут никому. В очах – административный восторг, щеки наливаются бронзой, что ни слово
– то золото.
Пускай же хоть иногда посмотрят на себя со стороны.
Есть в этом своя справедливость…
Бывает так: открываешь новую книгу или журнал. Читаешь, читаешь, вроде бы уже увлекся, и вдруг – неуместное словосочетание, жаргон, безумные подробности.
В заметках Андрея подобных фокусов я не встречала ни разу. Не испытывает он дефицита в нормальной литературной речи. При этом не стремится понравиться ни своим персонажам, ни читателю.
То же самое можно сказать и о его текстах в "Огоньке", хотя написаны они совсем в другом стиле, в другой тональности.
Особое место занимают рассказы из цикла «Отцы с Андреем Колесниковым». Именно в них автор открыт, как никогда.
Быть может, благодаря детям?..
Иногда «Коммерсант» выходит без текстов Андрея. Конечно, нет здесь ничего криминального, но этот факт приносит мне разочарование. Уверена, не мне одной.
Я начинаю думать, что у автора – свободный творческий день. Но уже следующий мой поход за газетой сопровождается каким-то лихорадочным ожиданием.
Волнуясь, я долго не могу найти статью Андрея. Страницы мелькают пред глазами, а его нет. Мысли при этом приходят мрачные: "Уволили… Уволился… Случилось что-то противное, например, очередной переворот…" И, наконец, нахожу – «специальный корреспондент А. Колесников».
Вот так-то лучше, думаю я, вот так-то оно лучше!
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Корреспондент: Как, на ваш взгляд, за последнее время энергия Путина не утратила свою мощь? Он по-прежнему такой же энергичный, как несколько лет назад?
А. Колесников: Я уверяю Вас, он еще более энергичный. Это не может не пугать.
"В ЭТО ВРЕМЯ ПУТИН…"
Мы снова в Омске. Увидела по телевизору Николая Чиндяйкина.
Коля – замечательный актер, когда-то работал в нашей драме. Он давно уже в Москве, востребован в кино и на телевидении. Иногда играет в театре.
В интервью среди прочего он рассказал о своем внуке Леше Шанаурине и прочитал такое стихотворение:
Леша Шанаурин по лесу идет,
Шишки собирает и в карман кладет.
Видит – из-за елки зубками стучат
Серенькие волки, смотрят и молчат…
Леша испугался, хоть и был он смел,
Но через секунду на сучке сидел!
На сучке сосновом (а не на горшке!) –
И оттуда волку шишкой по башке!
А потом Алеша начал так визжать,
Что в испуге волки кинулись бежать!
В это время Путин мимо проходил
И Звезду Героя Леше он вручил,
Видя, как отважно прыгнув на сосну,
Он выиграл сраженье, выиграл войну!
Леша Шанаурин со звездой и без…
Стал теперь Героем! Но – не ходит в лес.
А два года назад мы издали "Хронологию" – первый поэтический сборник Коли. Сначала он стеснялся, отказывался. Стихи вышли в свет, и выяснилось, что они нужны всем – разошлись мгновенно. Вот одно из последних:
В Новодевичьем солнца малиновый свет.
Осеню себя крестным знамением…
Ничего в моей жизни хорошего нет,
Разве только вот это мгновение.
Только эта секунда святой тишины,
Осознанье Его неизбежности,
Предвкушение скорой и вечной весны
Посреди нескончаемой снежности.
За геройства мои, за крутые пути,
За отвагу, за лёгкость побед
Ты прости меня, Господи. Каюсь. Прости.
Но оставь мне малиновый свет.
Перед поездкой в Питер я отправила Коле новую книгу Олега. Сегодня пришел ответ.
"Танюша, Игорь, здравствуйте, дорогие!
Огромное спасибо за "Вечный Дом". Недавно совсем перечитывал дневники и письма Олега, и так сильно легло на душу… Горько… Ведь мы были так рядом в это время и почему-то не пересеклись! Странно… А читаешь – и будто родной человек, и мысли часто просто одни и те же… Книжка замечательная! Про стихи я не говорю – настоящее и вечное не нуждается в наших оценках. Возьму с собой в Рыбинск, где мне полтора месяца предстоит работать (сниматься), и буду потихоньку радоваться. Спасибо.
Через час у меня озвучка – бегу, обнимаю!
Ваш Ник.Чин."
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Корреспондент: Хождение за президентом и описание его работы не ограничивают ваше творчество как журналиста?
А. Колесников: Это уникальная работа. Я за пять лет объездил весь мир и всю страну и продолжаю ездить. Я видел и вижу каждый день огромное количество людей – из бизнеса, из культуры, отовсюду. В этом специфика работы президента.
Издержка в этом смысле только одна – каждый день приходится видеть и его самого. Но, в
принципе, оно того стоит, если ты хочешь заниматься тем, что не скучно. Это вообще самое главное – чтобы не было скучно. Мне не скучно.
МОКРЫЕ ГАЗЕТЫ
А Игорь все приносил газеты со статьями Андрея и складывал их в аккуратную стопку.
– Зачем? – интересуюсь. – Я в клубе их каждый день беру.
– Да за тем, что они у тебя всегда мокрые. Кстати, все забываю спросить – почему?
– Понимаешь, они там всюду – в тренажерном зале, в баре, везде. Я их в джакузи читаю и пью сок. Для сока есть удобные такие подставочки, а для газеты почему-то нет.
– А нельзя прочитать ее после? Например, в шезлонге.
– В шезлонге я и дома могу посидеть. В джакузи интереснее. Оно там особенное – разноцветное, с пузырьками.
Игорь недовольно развернул бесформенную газету.
– Здесь же не видно ничего – ни текста, ни фотографий.
– Ну вот же, вот, посмотри – про Путина и Буша. Я сама прочитаю: "И тогда они поняли…"
Вдруг бумага предательски расползлась и шлепнулась на пол. Ну вот, подумала я.
– А дальше? – укоризненно спросил соавтор.
– А дальше я расскажу своими словами. Сначала они смотрели друг на друга, но уже не как друзья. Потом не как партнеры, а потом уже не как союзники…
Игорь поднял остатки газеты.
– Вот здесь написано: "Владимир Путин и Джордж Буш удивились… Фото Азарова". А где они удивились – не вижу.
Отступать было некуда, и я возмутилась:
– Да ты сам его прекрасно знаешь – Дмитрия Азарова! Он делает снимки, Андрей смешные подписи сочиняет. И вообще, это репортаж с "большой восьмерки". Президенты расстались со своими иллюзиями.
– И что?
– Неужели непонятно? Ты что, с иллюзиями никогда не расставался?
– Нет, – зачем-то соврал Игорь. – Но там же еще что-то было! – не унимался он.
И тут я поняла, что все остальное, как нарочно, вылетело у меня из головы.
– Зачем тебе детали? Я все уже рассказала, куда больше-то! – махнула я рукой и скрылась на кухне.
Через минуту вышла с чаем. Игорь стоял у окна и демонстративно разглядывал на свет пожелтевшие, деформированные листы.
– Это что – из архива дедушки?
– При чем тут дедушка! Прекрасно видишь – это газеты со статьями Андрея.
– Ничего не вижу. И ты еще спрашиваешь, зачем я их покупаю!
– Зато мои выглядят куда романтичнее. А надо будет почитать, так у тебя возьму.
Игорь чуть не поперхнулся чаем. Мы смотрели друг на друга как люди, расставшиеся с последними иллюзиями.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Из интервью.
А. Колесников: Когда приходишь в Кремль и стоишь за этим канатиком, от которого до этих людей, до ньюсмейкеров, метров 30-40 в лучшем случае, взгляд, конечно, наивный, взгляд со стороны. И это чувствуется по твоим заметкам.
В какой-то момент ты понимаешь, что это становится твоим художественным приемом. И потом ты думаешь, что с этим делать. Ведь ты про них все больше и больше знаешь, и такой взгляд отстраненный сохранять все труднее и труднее.
ЯБЛОЧНЫЙ СПАС
Утром позвонила мама и напомнила, что сегодня Яблочный Спас, а я так люблю этот день!
Хорошо пребывать в русле православного календаря, которое вырывает тебя из контекста повседневности, заставляет думать о главном. Жизнь приобретает иную осмысленность. Хорошо хотя бы на время уйти от суеты, постоять в храме, помолиться и зажечь свечи.
Я прошла на кухню – включить чайник. Раз-
двинула шторы. За окном, перепрыгивая через лужи, спешили куда-то редкие прохожие.
Удивительно долго стоит в Омске питерская погода: свинцовое небо, частый, холодный, будто бы осенний, дождь. В последнее время это стало давить на нервы. Просыпаешься, а солнца не видно, словно и не лето вовсе.
Вдруг я увидела, как от трамвайной остановки по направлению к нашему дому идет какой-то священник, очень похожий на о. Виталия. Я не могла поверить своим глазам.
Но через минуту в дверь постучали. На пороге стоял батюшка. Оказывается, он только сегодня приехал на побывку и вот зашел поздороваться.
Радости моей не было предела!
О. Виталий рассказывал об островах, о путешествии в Японию. Показал много интересных фотографий: цветение сакуры, вулканы, выглядывающие из моря котики.
Как всегда, хотелось побольше расспросить его обо всем, рассказать о наболевшем. Мы пили чай, вспоминали его служение в Омске. Батюшка читал свои стихи.
Я забыл про страшный сон,
Что приснился мне вчера:
Снилось мне, что я забыл,
Где я был позавчера.
Я забыл, что я родился
Не по воле роковой,
Я забыл, что я крестился
Не случайною судьбой.
Я забыл, что я живу,
Я забыл, что я умру.
Я забыл про покаянье,
Я забыл про воздаянье.
Я забыл про Страшный Суд –
Будто люди не умрут.
Я забыл, что есть святые,
Я забыл, что есть простые
Люди, грешные в миру.
Я забыл свои грехи.
Я забыл свои стихи.
Я забыл, что я монах,
Я забыл про Божий страх.
Я забыл, что очень мало
Времени уже осталось…
Помню я сейчас одно –
Что мне плакать суждено!
Когда батюшка уходил, сердце мое захлестнуло меланхолией прощания. Невольно я сказала ему вслед:
– Не оставляйте нас, отец Виталий!
Он уже скрылся за лестничным пролетом, но я услышала его тихий голос:
– Никогда не оставлю…
Вечером я пришла в храм. Пахло яблоками.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Из интервью.
А. Колесников: Я занимаюсь тем, что я умею делать, в той области, где мне есть что сказать, и я чувствую себя свободным. Но в этом есть определенная проблема. Вот я сам думаю: сколько я еще буду эти заметки писать? Ответ отыщется экспериментальным путем.
Есть какая-то критическая масса статей или лет, прожитых в журналистике, когда надо сменить род занятий. По крайней мере, газетную журналистику на телевизионную. Так все думают. А я этого не делаю. Я иду дальше.
Мне кажется, я еще совсем не все сделал.
ДЕТИ ИДУТ В ШКОЛУ
Попытка охарактеризовать собственное время, то есть "условное настоящее", требует порою взгляда постороннего, отстраненного, как писал Ницше, "злого взгляда на вещи".
Для меня оказалось естественнее изложить некоторые свои наблюдения в форме дневника. И если в чем-то я окажусь не права – что же, человеку не дано абсолютной правоты ни в чем.
Хотя иногда высказанная мысль сближает с собеседником, о наличии которого даже не подозреваешь. Для него одного и пишешь, да для оправдания перед Господом.
Дневник называется "Перемена участи". Что-то важное произошло за эти полгода и непременно еще произойдет с героями нашей пьесы, с нашими друзьями. Да и с нами тоже. Надеюсь, что хорошее.
Президент готовится к каникулам.
Игумен Виталий удалился на Курилы – пожить какое-то время простым монахом. О. Димитрий строит с Божьей помощью монастырь.
Качественный сдвиг произошел в судьбе Олега. Как чудо – вечер в Александро-Невской Лавре. Там же, в Питере, благодаря Андрею Грунтовскому, издаются его стихи.
За окном – сентябрь. Дети идут в школу.
Слава Богу за все.
С ВЫХОДОМ НА ЯВЛЕНИЕ: АНДРЕЙ
Корреспондент: Кого должно быть больше в журналисте, пишущем на политические темы, – журналиста или политика?
А. Колесников: Человека. Это очень пафосно прозвучало, но тут уж какой вопрос, такой ответ.
2006 г.