Лето, июль.
Немолодая тетка лежит посреди прогретой солнцем мостовой, вольно раскинув тощие руки с остатками алого лака на обломанных ногтях. Полусогнутая правая нога обута в старую лодочку неопределенного цвета, босая левая, отсвечивая грязной пяткой и прошлогодним педикюром, вытянулась вдоль проезжей части. Вторая туфля, с оторванным каблуком, валяется рядом. Теплый июльский ветерок играет подолом «моднючего» крепдешинового платья, открывая всеобщему взору жалкие застиранные панталоны.
Место тут неопасное — машины редки, а если что, смогут и объехать.
Дошколята из соседней пятиэтажки, склонившись над странной тетей, негромко переговариваются:
— А я ее знаю, — взволнованно шепчет Ленка, — это Солоха. Она в «Верблюд» к Кошкиной матери все время ходит. Я, когда на балконе играю, вижу помойку, а за ней «Верблюда». Свет, а может, она умерла?
— Не, зывая, — со знанием дела шепелявит Светка (утром у нее выпал еще один молочный зуб), — видис, дысыт. Посто она пяная. Мой папка тозе так пахнет и валяеса, када пяный.
Светке верить можно. Она хоть и самая мелкая, но серьезная и очень деловая. И все про все знает. Живет Светка в среднем подъезде на пятом этаже в коммуналке. Родители у нее маляры (это которые все красят): папка длинный и худой, а мамка маленькая и толстая. По вечерам она орет с балкона то на Светку — за то, что та «на улице болтается целыми днями», то на папку — за то, что он любит «забить козла и скинуться на поллитру» с другими дядьками. Голос у Светкиной мамки противный и злой, но никто ее не боится, потому что она добрая. «Все равно добрая», сквозь слезы говорит всем Светка. А Светке верить можно. Уж Ленка-то знает.
Да Светка знает и не такое. Вот встала она однажды ночью попить водички, а у папки с мамкой за шторкой сопение и драка. Соседской Таньке, школьнице, рассказала, а та в ответ: «Это они детей делали!» Теперь Светка ждет братика и следит за мамкиным животом: растет он или нет? Только как поймешь, если он и так все время толстый. Но Танька поклялась, что ребенки из живота у всех мам выходят. Правда, тут Ленка им обеим не верит. Нет, может быть у маляров так дети и получаются, но ее мама с папой просто купили в магазине, как куклу Соню, которую она получила на день рождения весной.
А вот и Светкины родители — с работы возвращаются, легки на помине. Оба в линялых, заляпанных краской, комбинезонах и газетных треуголках. Непривычно трезвый папка Светки с ходу оценивает ситуацию и жалостливо склоняется над Солохой. Только пьющий человек способен так сострадать товарищу по несчастью.
— Ну-ка, кышь домой! — срывается на визг Светкина мамка. – Вот ведь дряни какие! Я всю жизнь на них пашу, капли в рот не беру, а они не меня жалеют, а пьянчужку подзаборную!
«Дружная семейка» выстраивается в шеренгу по одному и отбывает.
Ленка смотрит им вслед, а Светка, едва поспевая за мамкой, то и дело оглядывается и знаками дает понять подружке, что скоро вернется.
Со стороны двора на велике выруливает Ленкин старший брат Коля:
— Вот ты где, оказывается, а бабушка тебя во дворе ищет! Иди домой, а то расскажу, что ты на проезжей части гуляла.
— Коль, что ли, ее тут одну оставить? А вдруг она умрет?
Сказать по правде, Ленка в последнее время слишком много думает на эту тему. А всему виной бабушка. Любит она внучку брать с собой на кладбище, когда за могилкой «мужниной» идет ухаживать. А Ленка впечатлительная — все кажется ей, что под землей скрытый город, в котором умершие живут и через окошки фотографий следят за живыми…
— Кто, тетка эта умрет? Да что ей сделается! Эх, скорая ты наша помощь… А вот и мама. Сейчас она тебя к-а-а-а-к накажет!
Колька берет у невысокой синеглазой женщины сумки с продуктами и уезжает, а Ленка радостно кидается ей на шею:
— Мамочка моя!
Самое любимое за день — это встречать маму с работы и идти с ней через двор, чтобы все видели, какая она красивая и хорошая — ее мама…
— Доченька, ты почему здесь? Ведь знаешь, что за домом гулять нельзя.
— Мам, мы со Светой эту тетю спасали, только Свету домой увели...
— Ой, Клавка Буздакова… До чего докатилась…
Ирина, мама Ленки, наклоняется над «тетей» и пытается оттащить ее к тротуару. Солоха плетью повисает на маминых руках, но Ленка, пыхтя, подхватывает пьянчужку за жилистые ножки, и операция по переносу тела с успехом завершается. Оказавшись на тротуаре, «красотка» мгновенно разлепляет перепачканные тушью опухшие веки, садится, одергивает подол, кокетливо взбивает мятую паклю пергидрольных волос и подает низкий сиплый голосок:
— Ой, девоньки, какая же красота на улице! Лето, птички... Я так чудесно отдохнула. Водички бы глоточек и совсем захорошеет!
Ленка переглядывается с мамой и отбегает к колонке (та в трех шагах и вечно капает). Набирает в ладошки воды и выливает ее в призывно распахнутую пасть Солохи.
— Клава, ты встать сама сможешь или тебя поднять?
— Да ради таких людей хороших я все смогу!
Щербато улыбаясь, тетка сначала встает на четвереньки, а потом, опершись на низкий штакетник полисадника, поднимается и в полный рост. Покачиваясь, напяливает туфлю с отломанным каблуком, посылает спасительницам воздушный поцелуй и, припадая на левую ногу, отбывает по переулку в сторону частных домов.
Откуда-то сбоку появляется Шарик, рыжий хозяин окрестных дворов. Приметив Клавкин каблук, пес ложится возле колонки и принимается грызть добычу.
— Мам, а почему она Солоха, если она Клавка. И что такое Солоха?
— Ну, это ей такое прозвище люди дали за то, что она веселая и гостей любит. А вот мы с тобой сегодня вечером Гоголя почитаем и узнаем все про Солоху. А потом попросим Колю, и он из обменки фильм принесет, «Вечера на хуторе близ Диканьки».
— Мам, а что такое Гоголь?
***
Зима, январь, ночь перед Рождеством.
Ленка и свекровь спят. Коля с друзьями ушел смотреть Крестный ход. Муж, как и всегда в Рождество, инспектирует районные церкви. Не дай Бог беспорядки начнутся, а он за все в ответе — должность у него такая.
Ирина накидывает шубку и выходит на балкон — подышать перед сном, посмотреть на звездное небо. Взгляд цепляется за «Верблюда» в глубине двора — старую деревянную развалюху с просевшей посередине крышей. Темный силуэт с белыми шапками снега на «горбах» действительно напоминает «корабль пустыни». И когда его только снесут… Уж сколько раз мужу говорила, что прямо у них под окнами рассадник порока. Ответ один — сроки на снос еще не подошли, а в халупе этой люди живут. И им жилье давать надо, а новый дом не достроен…
В «Верблюде» и правда жильцов хватает. В левой половине — той, что покрепче и при маленьком садике, и надворных постройках — живет уважаемая всеми вдова с двумя дочками-студентками.
А в правой только Кошкина мать с огромным хвостатым семейством… или, по-простому, одинокая старушка-кошатница. Ни садика у нее, ни сараюшки для гигиенических нужд. Только комната в полдома, помойные задворки, да прямо перед дверью недавно кто-то учудил: вкопал перекладину для выбивания ковров.
А живет эта бабуся тем, что сдает угол развеселым парочкам. И порой там такие балы закатывают, что на всю улицу звон стоит. А заводилой у них Клавка Буздакова по кличке Солоха. Бывшая воспитательница детских яслей – Колю маленьким в ее группу носили, пока свекровь на подмогу не приехала. Тогда декретный отпуск-то был совсем коротким. И звалась в те времена Солоха Клавдией Эдуардовной, и была она обычной замужней женщиной. Это потом стало известно, что она и при муже погуливала с командировочными. Мужик у нее дальнобойщиком был. Как у него рейс, так у нее гости. Но однажды он вернулся раньше срока, устроил драку, сел в тюрьму, да там и пропал. А Клавка как на его поминках пить начала, так остановиться и не смогла. Работу потеряла, материнских прав ее лишили, дом хахали подпалили. И организовала развеселая Солоха в «Верблюде» у Кошкиной матери дом свиданий..
Радостные вопли со стороны двугорбой развалюхи возвращают в реальность. Из распахнутой перекошенной дверки на улицу выпадает Солоха в обнимку с неправдоподобно приличным мужчиной, оба распьянющие. (Уличный фонарь стоит совсем рядом — благо для одинокой старухи. На ее половине, видно, и проводки-то нет). Полураздетый герой-любовник, рисуясь перед дамой сердца, пытается оседлать довольно высокую ковровую перекладину. Дама помогает, как может, но «устает», оседает на снег и, прислонившись к столбу, засыпает. Кавалер же оказывается на редкость настырным и на поперечный брус таки влезает, но соскальзывает и повисает, точно кабан на вертеле над жаровней.
Не может быть! И тем не менее...
В мужчине Ирина узнает свою первую, неразделенную любовь — одноклассника Сашку, а ныне всеми уважаемого ведущего инженера солидного предприятия, Александра Ивановича Никольского. Когда-то в школе он Иру не замечал, да и потом тоже. Женился поздно. Невесту привез с курорта. Красавицу Наталью, гордую такую. Она с Ириной в одном конструкторском бюро работает, но они не подруги и даже не приятельницы. Никольская подруг и не ищет — слишком уж самодостаточна.
Но почему так обидно было в юности, думает Ирина. И о чем она горевала все эти годы? О какой такой несостоявшейся счастливой судьбе с любимым? И что привело успешного и вроде порядочного Сашку в этот вертеп?
Ирина входит в квартиру, листает телефонный справочник и набирает номер Никольских:
— Наташ, ты мужа не потеряла? Приезжай, а то замерзнет…
***
«Верблюд» полыхает, как рождественский фейерверк. И все остаются живы. А квартиры находятся и Кошкиной маме с кошками, и почтенной вдове с дочками. Только тунеядку Солоху ссылают за сто первый километр да Шарик слегка подпаливает свою рыжую шубу (оказывается и он квартировался в гостеприимном «Верблюде»). Ну, да не беда, к лету обрастет…
18.01.2011