Последний Враг

Горган
/из цикла «Держатель таверны у самого края освоенных земель»/

Часть первая.

…Кто-то утверждает, что слава эльфийских лучников объясняется отравленными стрелами. Глупцы.
Конечно, эльфы не ангелы, папских конкордатов не читали, и, тем более, не подписывали. Вымирающая цивилизация замкнулась в своём презрении к низшим существам, и не брезговала никакими средствами, будь то бактериологическая война или те же отравленные стрелы.
Но тот, кто сводит мастерство эльфийского снайпера лишь к отравленной стреле, никогда не сталкивался с белооперённым бронебойным «клинцом», прошибающим с трёхсот футов окольчуженного рыцаря насквозь – по самое оперение входя в тело.
Эльфы редко пользовались «клинцами», редко – до тех пор, пока на зелёных полях Авалона не высадилась человеческая кавалерия, раскидавшая и знаменитый гномий хирд, и пять сотен лучших лучников прибрежных эльфов, от которых ныне остались только героические воспоминания.
И, право слово, глупо честному гному погибать от стрелы, предназначенной не ему.
Или…
Ему, персонально ему, Двалину Фитфуру, честному держателю таверны на Пограничных землях. Ему, Фитфуру, да и всему гномьему племени.
Гномы и эльфы частенько враждовали между собой; и хотя у Гастингса они стояли вместе, это была единственная попытка примирения, к тому же – неудачная.
Как знать – удайся тогда победить человеков – и начало дружбе Иных было бы положено; но – не судьба.
Двалин помнил, как он – тогда ещё молодой, неоперившийся, безбородый гном из Стенорожья, прибившийся к ополчению Зелёных земель - хохотал над диковинными, уродливыми животными, которых сводили по сходням с длинных лодок, одна в одну скопированных с орочьих боевых ладей.
И как осёкся смех, когда окольчуженная конница врезалась в пехоту гномьего ополчения, вооружённую короткими рогатинами – с которыми так удобно поворачиваться в шахтах и туннелях – но которые так мало годятся против «драконьих рыцарей».
Гномы внесли поправки, и, верно, следующее столкновение копейной кавалерии с вооружённым бёрдышами хирдом могло бы уравнять приход с расходом – но этого столкновения так и не произошло.
Экономика гномов всегда была построена на ввозе товаров с поверхности.
Издавна подгорное племя жило кузней и шахтой, но чем может накормить камень?
Грибы, что растут в туннелях вкусны, но одними ими не прокормишься; торговля же с эльфами зависела даже не от шатких войны и мира, а от успехов эльфийской охоты.
Эльфы дружили с природой, беря ровно столько, чтобы прокормиться – и от того весной в эльфийских становищах частым гостем был голод, а детёныши эльфов частенько становились «волчьими детьми» - то есть, попросту оставлялись в лесу на милость упомянутых животных.
В последние лет тридцать их, впрочем, стали подбрасывать людям. Некоторые – выживали.
Гномы не могли торговать с эльфами, но с людьми, разодравшими неприкосновенную для «косоглазых» землю своими плугами они нашли общий язык быстро.
Симбиоз был выгоден – и потому гномий хирд не вышел на поверхность. И не выйдет – потому что торговать лучше.
И хотя фанатики в княжествах Прибрежья не любят нелюдь как оптом, так и в розницу, но даже они корень зла предпочитают видеть в эльфах, не особо задирая бородачей.
Хотя и в этом гном не обольщался – человеческие кузнецы тоже не хотят остаться без работы.

Двалин поморщился и выдернул стрелу из левого плеча. Как и всякий гном, он любил основательно подумать за кружечкой пива о корнях и ветвях всего сущего, однако если его размышления и объясняли причины вновь пробудившейся неприязни эльфов и гномов, они и капли света не проливали на причину того, почему он вынужден сидеть на полу своей таверны с эльфийской стрелой в плече.
Фитфур потянулся, стараясь не попасть в сектор обстрела и стянул с обрубка бревна кусок тряпки, которым и заткнул рану.
Крови, к счастью, натекло немного – «клинец» был честной стрелой, предназначенной исключительно для пробивания лат – не в пример позднее появившимся зазубренным наконечникам и гномьим пружинным «лепесткам», способным изрядно нашпиговать внутренности плохо усваивающимся организмом железом.
Трактир, который он начал возводить на паях с бросившим своё прежнее занятие следопытом-«ухорезом» неподалёку от Треллеборга, трактиром, собственно, ещё и не стал, представляя собой лишь невысокий, гному по пояс, сруб. Компаньон неожиданно вышел из дела – на выхвате сойдясь с каким-то мастером из Внутренних земель, и Фитфур был вынужден принимать хозяйство.
И принял… на свою, похоже, голову.

Сруб, ничего не скажешь, возведён был на совесть – на подходящем пригорке с уже выкопанным у подножия колодцем, из могучих, в обхват, брёвен камнедерева. Да и лес начинался на приличном удалении, не меньше чем в полумиле, так что, следовало признать, эльф был настоящим лучником и охотился персонально за его, Двалина, жизнью.
Вот только стрела прилетела не из леса…
А за то, что стрелу всё же снесло ветром следовало благодарить Хрунгнира, да какие-никакие, но образующиеся у пригорка восходящие потоки.
Фитфур вспомнил, что пони с поклажей привязаны аккурат у подножия пригорка, и мрачно выругался.
Нечего сказать, хорошенькая ситуация.
Эльф, конечно, мог продолжать выцеливать его со своей позиции, но что-то подсказывало гному, что этот «косоглазый» возник из чащоб персонально по его, Двалина, душу, существование которой он в такие моменты ощущал особенно остро – что бы там ни утверждали по этому поводу коричневорясые фанатики. И по всему выходило, что караулит эльф его именно со стороны лошадок, отрезав единственный способ убраться отсюда.
Откуда его сюда вообще принесло, этого эльфа?...
Треллеборг, конечно, город на самом краю освоенных земель, но и то – леса миль на пятьдесят окрест наполнены лесорубами, следопыты орудуют ещё дальше, а маркграф Николас Гленвиль регулярно утюжит кавалерией границу расчищенных земель и леса – никак не подходящие места для прогулок одинокого эльфа-охотника. Но вот поди ж ты…
Двалин лёг на спину, дотянулся до толстой доски, так и не ставшей столом и постарался укрыться за двухдюймовой толщины обрезком.
Эльфы обычно брезговали стрельбой навесом – в лесу так не постреляешь, - но первая поразившая его стрела поразила именно так, и не было никаких оснований полагать, что его недоброжелатель ограничиться всего лишь одной-единственной стрелой.
Словно в подтверждение его мыслей в доску, которой он только что накрылся с тупым стуком воткнулся ещё один «клинец».
Отшвырнув импровизированный щит гном откатился в сторону, чертыхнувшись, когда раненая рука коснулась пола. В место, где он только что лежал с характерным свистом, который издаёт пущенная по крутой дуге стрела вонзилось ещё несколько «клинцов».
Эльф метал стрелы как икру, что, в общем-то, для этих отмороженных ребят с философией «одна стрела – один труп» было нехарактерно; бывалый снайпер предпочёл бы ждать верного шанса. «Косоглазый» - судя по стрельбе – точно знал, где находится гном; а судя по увеличивающейся крутизне, с которой падали стрелы – быстро приближался.
Атакующий эльф… Самый короткий анекдот, но анекдоты он будет рассказывать после – если выживет.
Стало понятно, почему эльф бросается стрелами – не даёт высунуть голову. Двалин вдоль пола бросился к короткому арбалету-«миротворцу», прижал ногой ложу к полу, передёрнул «козью ногу» взводящего рычага, подавая тетиву трёхслойной рессоры лука назад и прополз к дверному проёму, в любую секунду ожидая получить стрелу.
Никого!
Двалин смотрел на абсолютно пустую равнину, простиравшуюся как бы не до самого Треллеборга через прицел своего стапятидесятифунтовика, и не видел никого.
- Провались ты, - чуть не плача проговорил Фитфур.
Он точно знал, что эльф где-то здесь, на этой равнине, но прикрытый надёжным эльфийским плащом-невидимкой и опытный достаточно для того, чтобы не подставляться под короткий, но хлёсткий удар гномьего  болта.
Внизу всхрапнули пони.
Эльфы дружат с животными.
Хорошо хоть, что с запроливным четвероногим новшеством общего языка они пока не нашли…
Что?!
Двалин похолодел, затылком чувствуя холодно-презрительный взгляд бессмертной твари.
Эльф – рядом.
Так рядом, что можно дотронуться рукой – если знать, в какую сторону руку протянуть.
- Рр-ха-а! – с утробным выкриком, в котором пополам смешались ужас и ярость гном развернулся, ожидая получить стрелу в глаз, но позади никого не было.
Хрунгнир, да где эта сволочь?!
Двалин стоял в центре сруба, не зная, в какую сторону повернуться.
Потоптался, кружа на месте и ловя в окошко арбалетного прицела неровности местности.
Тишина… Мёртвая.
Только птички где-то чирикают… далеко…
Фитфур облизнул пересохшие губы. Пивка бы сейчас – нормального, тёмного эля, который варят в отрогах родной Стены…
Гном понял, что думает не о том, а в следующую секунду уже метнулся вперёд, кубарем катясь вниз по склону – к лошадям.
В то место где он стоял вновь вонзилась стрела, Двалин не видел этого, но чувствовал. Ухо, привычное в темноте туннелей слушать тяжёлый «вздох земли» перед обвалом – тихий-тихий, но такой смертоносный – обмануть трудно… даже если владелец не был в этих туннелях лет двадцать.
Пони были убиты только что – беззвучно, только бусины игольных наверший торчали из нервных узлов.
Двалин остановился. Сплюнул – вязкая слюна клейкой нитью растянулась в воздухе, грозя запутаться в заплетённой в косу бороде. Переложил арбалет в начинающую неметь раненую руку, снял правой с пояса фляжку, зубами сорвал пробку, глотнул тёплой и начавшей уже горчить воды.
Эльф, определённо, мог убить его в любой момент… но почему-то не торопился. Чтобы это могло значить?
Впрочем, Двалин подозревал, что знает ответ.
Следопыты, приходившие из леса, частенько рассказывали такие истории, но тогда, в безопасных стенах таверны это воспринималось как специально приукрашенные истории.
Эльфы… развлекались.
Могли неделями преследовать группу охотников или следопытов – то ли из развлечения, то ли тренируя навыки выслеживания людей.
Иногда такие преследования заканчивались демонстративным расстрелом группы следопытов на выходе из Чёрного леса, иногда – следопытов отпускали, редко – следопытам удавалось провернуть такую же шутку с эльфами.
Судя по всему, Двалин стал жертвой именно такого развлечения.
Положив арбалет на землю, гном вытащил из седельной сумки набор инструментов для обработки ран, присел.
Итак, эльф наблюдает… развлекается. Как долго это продлится?...
Видимо, до тех пор, пока он будет эльфу забавен. Что ж, Фитфур был намерен удовлетворить его любопытство на всю катушку.
Да и рану всё равно не мешало бы обработать.
- Бьём железо не спеша мы, бьём железо не спеша, оттого что вся поковка что-то слишком горяча… - мурлыкал Двалин себе под нос старое заклинание, как частенько мурлыкал у горна.
Смысла в песенке было немного, да он и не требовался – заклинания у горна нужны для того, чтобы регулировать дыхание да отмерять время – количество ударов, потребных для проковки да насколько её вновь опустить в горнило.
Двалин, впрочем изрядно сомневался, что проковка исполненная под это заклинание будет качественной – поскольку напевал он на людском наречии, которое, наверняка, должно было быть эльфу более понятным.
Подняв голову от раны Двалин вдруг опешил.
Он, пожалуй отвлёкся и впрямь чересчур – но, всё же, увидеть в паре шагов от себя пару перевязанных шёлковой тесьмой стрел с вымазанным кровью белым оперением – было неприятно.
«Косоглазый», противостоящий ему, был нечеловечески хладнокровен, терпелив и уверен в себе… да чего там, он и человеком-то не был.
И любезно уведомил гнома в том, что убить его захотел вовсе не потому, что эльфья моча – или что там у них вместо неё – ему в голову ударила.
Кровная месть.
Очаровательно.

За свою долгую жизнь Двалин не то чтоб совсем никого не убил. Человек, носящий оружие и содержащий таверну на Пограничных землях за полсотни лет не раз окажется в ситуации, когда он будет вынужден схватиться за оружие.
И коли он до сих пор жив – значит мертвы его противники.
Но в одном Фитфур был уверен совершенно точно. Никого из эльфьего племени он не убивал.
Честно говоря, даже из родной общины он убрался по единственной причине. Слишком уж много его родственников было убито эльфами, а превращать свою жизнь в арию мести Двалину совершенно не хотелось. Уже потому, что и его клан вырезал столько эльфов, что, по мнению Фитфура, давно следовало бы признать счета уравненными и расстаться без взаимных претензий.
Единственное, что гнома обеспокоило всерьёз – поединок предлагается только в одном случае.
Последнему в роду.
Хотя можно ли считать поединком охоту друг на друга в ночном лесу – с учётом того, что у видящих звёзды абсолютное ночное зрение – это вопрос интересный.
К несчастью, человеческое развлечение – суд – освоили ещё даже не все из гномов, чего уж тут об эльфах говорить.
С другой стороны…
Гном хмыкнул. Он то уж совсем было собрался на тот свет. А так… эльфы играют по правилам. Своим, и не все сочтут их честными… но для него это – единственный шанс выжить.
- Я не знаю кто ты, эльф, - сказал Двалин в пространство. – До острожка у Герцогского Тракта пять лиг лесом. Но если я дойду – и ты не выследишь меня, то – пропади в своих лесах и не показывайся мне на глаза.
Фитфур встал, с сожалением посмотрел на весь привезённый скарб, поднял стапятидесятифунтовик, покачал его в руке.
И не оглядываясь пошёл к опушке леса. Кажется, поединок начинался с того момента, когда он входил в лес… и ему даже могла полагаться какая-то фора…
Но уверенности гному это совершенно не добавляло.

Сутки спустя увешанный тиной и ветками гном с почти бездействующей и страшно распухшей левой рукой выбрался к гарнизонному посту у Чёртовой Плеши.
Командиру не требовалось долгих объяснений – он сразу же залил лес за спиной Двалина горючей смесью нафты и жира, отрядив под этим прикрытием пару следопытов проверить следы – потому что засевший у форта снайпер вовсе не кажется подарком к Бельтайну.
Фитфур тоже многое мог бы сказать про эту ночь в лесу – которую он провёл в постоянном напряжении, дважды чудом избежав эльфийской стрелы и лично засвидетельствовав почтение каждой гусенице, жуку и муравью, встретившимся ему по дороге.
Но он ничего не стал рассказывать, благополучно уснув в трёх футах от ворот.
Был в лесу, прятался от эльфа – обычная в Пограничье история.  Выжил… а значит ещё не раз в его таверне будут пить эль пограничные жители…
Тут Двалин открыл глаза и, словно отвечая на мысли офицера, чётко сказал.
- Не дождётесь! Открою таверну во Внутренних землях. Вы не представляете, какая это прелесть – грязный, тесный, вонючий человеческий город! И девки… у шеста… танцевать будут…
И с сознанием выполненного долга потерял сознание.

Часть вторая.

Лиэнна с отвращением вдохнула густую вонь, изливающуюся ей в ноздри, но промолчала.
Люди, живущие в этих тесных, обнесённых стенами ульях свою вонь никак не комментируют – а она тем более не будет. На неё и без того слишком часто косились, будто она на человека не похожа – а уж своим искусством маскировки она по праву гордилась.
Проклятый гном всё-таки сумел уйти от неё – в лесу, её вотчине!
Потом она любопытства ради прошла путём гнома – и поняла, что гном обхитрил её тем, что нисколько не хитрил.
Пока она осторожно кралась по лесу, ожидая засады, ловушки или изощрённого обхода со спины, гном тупо, как поднятый кабан, бежал по лесу к спасительному форту, бросив на полпути арбалет.
Потом гном уже полз, обессилев, но Лиэнна, подкрадывавшаяся к брошенному самострелу около часа – усмотрев в этом изощрённую приманку – потеряла время.
Это её… злило.
Она чувствовала себя кошкой, из под носа которой убежала вроде бы надёжно придушенная мышь.
По хумансовским меркам ей предстояло жить ещё целую вечность, да и от той вечности она прожила самую каплю.
Всего лишь двадцать лет.
Может быть, следовало послушать дядьёв и отложить месть ещё лет на семьдесят… но Лиэнна опасалась, что сбежавший к людям гном умрёт до этого срока… сделав её посмешищем всего рода.
Да и неотмщённая кровь Маэлгуна Длиннострела, чью кровь пролил род Фитфуров три сотни лет назад взывала к мести.
Эльфийка вновь сморщилась от запаха, стесняясь себе признаться, что дело вовсе не в нём. Её просто было страшно – потому что в этом неправильном человеческом мире безлесных равнин, разделённых на строгие прямоугольники раненой плугами земли, где она была беззащитна от взглядов, а на плечах у неё висели два следопыта-ухореза, не спеша, и оттого ещё более неумолимо идущие по её следу – в этом мире ей пришлось путешествовать как человеку. И это тоже выбивало из колеи.

Вилунд, стражник сумрачно посмотрел на тонкокостное существо, стоящее напротив, но промолчал. Конечно, от человека вовсю несло эльфом – травы там, цветочки-ягодки, и ясно было, что попроси он приподнять чёрные, как воронёная сталь волосы , чья длина явно превосходила все эдикты и папские буллы, - то он увидит остроконечное, высоко приподнятое ухо без мочки.  Звериное ухо эльфа.
Это Вилунд знал прекрасно, как-никак, первых три года службы он трубил именно на границе – двойной паёк гарнизонного служивого в то время манил гораздо больше чем гипотетическая (как тогда казалось) возможность быть убитым.
Потом выяснилось, что стрелы и «кленовые листья» падают на границе гораздо чаще, чем того хотелось бы, и он быстренько предпочёл перебраться в Прибрежные княжества.
И, как выяснилось, вовремя – недаром ведь Пограничье и даже часть Внутренних земель стали обвинять в чернокнижии и ереси.
Вот и этот «косоглазый», явно из Серых братьев или их приспешников – как только Папа допускает их существование? А потому, решил стражник, связываться не стоит. Крепостью нервов «голубая кровь» никогда не отличалась, припечатает буллой – вовек не отмоешься.
Вилунд решительно убрал алебарду с прохода и эльф, которого аж перекосило от секундного ожидания, исчез в арке ворот. А стражник повернулся к следующему страждущему, желающему попасть в город.
Мужик с телегой, полной нехитрых даров природы – вроде поросят, куриц, яиц, кочанов капусты и клубней репы, явно приехал в город первый раз – и стражник решительно был намерен отторговать в качестве воздаяния за проезд поросёночка поаппетитней.


Двалин тоскливо протёр тряпкой дощатую стойку.
Нечего сказать, хорошая была идея – перебраться в Прибрежные княжества, подальше от эльфов.
Возразить нельзя, эльфов во Внутренних землях и впрямь оказалось немного – только Серые братья, да и то, больше «пребывающие по долгу службы», ибо роль Серого кардинала у папского престола изрядно уменьшилась.
А «Псы господни» в фаворе, «чистота расы», «угроза вере»… Гном всё острее чувствовал, что сделал глупость – потому что стражники взяли за правило платить ему всё меньше, коричневорясые каждый день закатывали бесплатные проповеди о «нечестивых нелюдях» прямо перед воротами таверны, мальчишки малевали обидные слова на стенах, пара служанок вели себя полноправными компаньонками, принимая «неотесанного гнома» за разновидность разговаривающей обезьяны, и даже верный стапятидесятифунтовик был перевязан охранительными шнурками с печатями что твоя рождественская ёлка.
Фитфур всё чаще ловил себя на мысли, что стражникам он хочет банально и незатейливо набить морду, монахов выкупать в морской водичке, тем более, что пирс недалеко, мальчишкам надрать уши, а служанок – выпороть.
К сожалению, воплоти он хотя бы часть своих замыслов – украсить ему виселицу на центральной площади. Тем паче, что гномы и нелюди иных разновидностей стали попадать туда всё чаще.

Чем дольше Лиэнна бродила по городу, тем больше понимала, что желает праху Маэлгуна Длиннострела всяческих благ, но решительно не намерена возиться для этого в такой грязи.
Окружающие её хумансы норовили постоянно задеть плечом, толкнуть, сплюнуть под ноги, обдать вонючим дыханием – и всё это, с ужасом понимала Лиэнна, вовсе не от желания оскорбить, а оттого, что такова суть этих существ.
Полностью дезориентированная эльфийка понимала, что ещё немного – и она сорвётся, и побежит, закричав, куда-нибудь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда.
Чтобы не впасть в истерику, ей оставалось только одно – посмотреть на город как на место, где можно охотиться.
Но и с этой точки зрения ничего хорошего ей не светило – разве что стрелять вдоль улицы, да и в этом случае ломаные, неровные от по-разному выдвинутых домов улочки не давали стреле лететь дальше чем на тридцать-пятьдесят футов. Это должно было спасать от разбега кавалерии, но и от стрел помогало неплохо.
Оставалось надеяться только на то, что ей удастся найти подходящее возвышение.
И найти бы ещё того гнома…

Говорят, души убийцы и жертвы соединяются невидимой нитью, позволяющей всегда чувствовать приближение друг друга.
Что с того, что убийца не очень горит желанием убивать, а жертва всеми силами противится убийце? На существовании связи это не отражается никак.
Именно поэтому оторвавшийся от меланхоличного протирания стойки Двалин ни на секунду не усомнился в том, кто бы это мог на него так смотреть.
Мгновенно присел за стойкой, игнорируя недоумённые взгляды служанок.
- Упорная сволочь, - хмыкнул он и  принялся распутывать шнурки на арбалете.

Эльфу трудно противостоять в лесной чащобе – но и гному лучше не попадаться в пещере или в городе.
Все места, где мог бы скрываться эльфийский снайпер Фитфур изучил уже давно, и потому место, где затаился эльф сейчас мог бы найти с закрытыми глазами.
Тем более, что и фантазией оно особой не отличалось – всего-то противоположная крыша.
Но когда Двалин выбрался на крышу через слуховое окно, он удивился.
Грозный эльфийский полевой лук так и остался ненатянутым посохом, а сам эльф – эльфийка! – словно большая кошка уселась на краю крыши и щурилась, загипнотизированная видом моря, открывшимся с крыши.
Услышав гнома она повернула голову и улыбнулась.
- Ты даже не представляешь, до чего я рада тебя видеть! Тебя и море!
Двалин задумчиво посмотрел на эльфийку.
Отложил в сторону арбалет, потянулся к неразлучной фляжке на поясе.
Отхлебнул – не пиво, вино. Протянул эльфийке, и та охотно её приняла.
- Я не в обиде на Эйнара Фитфура, и прощаю преступления его рода, - сказала она.
Двалин выпучил глаза.
- Ты знаешь, - сказал он помедлив. – А я совершенно его не помню.

2004.

*********
Пару фляжек спустя гном набрался храбрости и сказал.
- Ты знаешь… есть у меня к тебе одно предложение…