Селянов пописывал, как многие, но одиночество и нереализованность привели к тому, что у него хватило сил дописать книгу до конца. Это трудно. Это как марафонский бег, все время кажется, что не хватит дыхания и проще сойти с дистанции. Но он написал политический боевик. Его взялись печатать.
И вот тут Селянов понял, что счастливое время для писателей прошло. Издатель изгалялся, как только мог. Сначала придумали обложку, на которой была изображена совершенно голая девка с пулеметом. Аргументировали тем, что читатель клюет на эротику. И девка была с сумасшедшими глазами и катастрофически волосатая между ног. Селянов взбесился и с трудом отстоял свое право на нормальную обложку. Тогда ему стали присылать редакторскую правку, в которой целые главы были просто перечеркнуты крест на крест.
Селянов опять стал протестовать, но ему сказали, что в качестве редактора наняли матерую даму из журнала «Дружба народов». И он пошел к ней разбираться. По дороге выпил пива, потом еще выпил пива. Пришел. За столом сидела женщина в строгом сером костюме, которая ему показалась старой ведьмой. Он представился.
Она усмехнулась, одна бровь как-то удивленно и высокомерно у нее стала подниматься, на губах змеилась улыбка. И дама высокомерно ледяным тоном сказала, что сейчас у нее рабочий день закончился. И захлопнула дверь перед носом Селянова.
А как было уже сказано, за последние полгода дружбы с Ларисой ничего так Селянов не хотел, как романа с действительно сексуальной женщиной. Он представлял себе ее всякой, и нежной развратной блондинкой, и темпераментной брюнеткой. Ему и в голову не могло придти, что женщина-редактор, выставившая его за дверь, и есть та сама секси, о которой он так мечтал.
На следующую встречу со змеей-редактором он пришел уже трезвым и даже свежевыбритым. Она окинула его тревожным и опять же высокомерным взглядом и сказала, что к автору у нее претензий нет, что она правит текст, а остальное ее не волнует.
Зато Селянова все это волновало. Он стал кричать, что она ничего не понимает в литературе и просто уродует его тексты. Она прищурилась и попросила привести хоть один пример, где она не права. Селянов вытащил листы с ее правкой и сунул ей под нос.
- А это что такое?
- Ха,- сказала женщина, - ваш герой обнимает женщину за бедра, - хоть как это выглядит? Вы можете это изобразить?
- Встаньте, - сказал Селянов, - и я изображу.
Она немедленно встала, щеки ее пылали, глаза метали молнии. Селянову было некуда отступать. Ему было страшно преодолеть эти пятнадцать сантиметров, которые являются личным пространством человека, но он почти прижал даму к себе и положил ей руки на бедра. И это было, как ожег. Упругий зад заволновался под его руками, женщина как-то сникла и на секунду замерла, потом медленно разорвала эти «объятия», села за свой стол и дунула на челку.
И только тут до Селянова дошло, что она милая и еще молодая, ну едва ли больше двадцати семи лет. В вырезе платья аппетитно выглядывали ее смуглые груди, между ними болтался золотой крестик.
Селянов замямлил о том, что он погорячился, наверное, что не следовало бы ему вот так хамски врываться…
Он и сам не понимал, почему это говорит. В его поведении, как раз никакого хамства не было. Его просто провоцировали.
Женщина не отвечала, в ее глазах вспыхнули тигриные огоньки, и потом другими эти глаза Селянов не видел. Он принял эти огоньки, за знак гнева, он, неведомо, почему уже боялся эту женщину, и потому двинулся к дверям.
- Куда же вы, - раздался вкрадчивый низкий голос, от которого эротические струны в душе Селянова сразу же завибрировали. – И глаза женщины смотрели на него в упор, но ласково и как-то тревожно.
- Да перекусить бы… хорошо… не обедал…- сказал почему-то Селянов.
- Ох, как это кстати, - тут же пружинисто поднялась женщина, - я пойду с вами. Меня зовут Валентина.
И она протянула ему узкую ладонь. Он осторожно пожал протянутую прохладную ладонь, на указательном пальце был перстень с черным камнем. До этого Селянов ни у одной женщины не видел перстня с камнем такого цвета. А вечером он уже оказался в ее постели. Объяснить логично, как все это произошло, Селянов не мог. Но с того самого момента, когда в глазах женщины запрыгали тигриные огоньки, он уже как бы и не имел своей воли.
И не сказать, что ему с дамой было хорошо, напротив, с ней было очень тяжело психологически. Она много молчала, что не характерно для женщин, которым мужчина интересен. Она вообще была медлительно-ленивя, но за этим таилась сексуальная нега.
В тоже время за обед она расплатилась сама, причем совсем не кокетничала, она хотела так сделать и сделала.
Селянов взялся рассказывать о том, как писал книгу, но ей явно было это не интересно, и книга его ей была неинтересна. Пытался выведывать какие-то сплетни о писателях, которые печатались в журнале, где она работала, но она пожимала плечами, ей это было тоже не интересно. Это была первая женщина в жизни Селянов, которой вообще ничего не было особенно интересно.
Он собрался распрощаться, но она остановила его и попросила проводить ее в магазин. Там она взяла странный набор: бутылку португальского портвейна, две банки сардин, черный хлеб.
Потом предложила Селянову посмотреть, как она живет. Селянов согласился, он не верил в то, что будет близость, это было вне всякой логики, и, главное, он не видел к себе сколько-нибудь серьезного интереса со стороны женщины. Но Валентина волновала его. И не сказать, что она была очень красива. Не высокого роста, не худая и не полная. В ее лице и фигуре не было ничего такого, чтобы бросалось в глаза. Обычная. Но никогда еще Селянову так не хотелось раздеть женщину, как сейчас, когда он шел рядом с Валентиной. Она чуть касалась его, словно случайно своим плечом. Он косился ей в вырез платья, мечтал увидеть какого цвета и размера у нее соски, невольно смотрел на ее обтянутый живот, под серым костюмом. Желание нарастало в нем, а она казалась безразличной.
И вот они в ее квартире. Маленькая однокомнатная квартира, в которой было тесно от вещей, вещи эти были не в очень большом порядке, но в этом пространстве жил дух женщины, ее запахи, ее духи, и от этого духа кружилась голова.
Валентина пригласила его за маленький журнальный столик, постелила салфетки, поставила портвейн, Селянов открыл банки с сардинами. Они выпили. Он в первый раз встретил приличную женщину, которая добровольно пила портвейн, пусть и дорогой и не плохой по качеству.
Бутылка была выпита, в висках бешено колотилось.
Женщина бросила на него внимательный взгляд и со словами, что устала, легла на диван. Селянов поднялся на ватных ногах и подошел и сел к ней. На большее сил не было. Он чувствовал себя мальчиком, это было странно, но это было так.
Валентина взяла его руку, стала играть его пальцами, и он чуть успокоился, потом она привстала и погладила его по голове, и стала пригибать его голову к себе. Он поцеловал ее, увидел глаза тигрицы, которая чуть мурлыкала.
А потом началась вроде бы обычная игра мужчины и женщины, когда он раздевал ее, вытащил, наконец, ее груди. Они были обычные, даже чуть отвисшие. Он стащил с нее все, и она вся была обычная, но он опьянел от ее глаз. Ее глаза были уже почти сумасшедшие, с огромными расширенными зрачками. Для нее секс был не просто секс, и это Селянов понял, для нее собственно и началась жизнь, после того как мужчина вошел в ее тело. Во все остальное время она просто пережидала.