В ординаторской врачи называли друг друга по имени - Сурен, Гаврюша, Катя;
Поэтому я так назвал главу.
1. . . .
Легенды о мастерстве травматолога Сурена Григорьевича Бабаяна не были легендами – это были случаи из жизни, из повседневной практики. Секретом его мастерства было целенаправленное трудолюбие. Он ставил бутылочку служителю морга, вечером оперировал колено на трупе, а утром мылся на менискэктомию. Оперируя, он сыпал латинскими терминами, он знал анатомию так, что казалось, мог оперировать с закрытыми глазами. Ни одного лишнего движения, никакой нервотрепки. Операционные сестры любили оперировать с ним.
2. . . .
После А.В Шлепова отделением заведовал Н.А. Симановский. У С.Г. Бабаяна был не лучший период в жизни - работа на износ и бесконечные дежурства привели к бессоннице. Лечился он «проверенным» методом и на работе иногда выглядел не совсем здоровым.
С Симановским они были на «ты», но… служба службой и Наум Абрамович, порой очень жестко, «ставил на вид» Сурену Григорьевичу. Однажды внешне трезвый Сурен чуть не упал на лестнице. Наума прорвало: "С тебя уже трудно работу спрашивать! - приглушённо орал он на товарища, - только пьёшь да за юбки цепляешься!" Талантливый руководитель воспитывал талантливого хирурга.
Все поменялось в одночасье: после серии микроинфарктов Симановский оставил пост и заведующим утвердили Бабаяна. Если на обходах заострялось внимание на засорившейся раковине, разрушенном паркете или отпавшей штукатурке, Наум Абрамович с дружеской ухмылкой замечал: «При мне этого не было!». Сурен Григорьевич терпел месяц, потом перевел Симановского в травмполиклинику. Отлучение от "большой травматорлогии" было унижением для вчерашнего заведующего, кандидата медицинских наук. Наум Абрамович апеллировал к администрации больницы. Главный врач В.Ф.Валошин помирил их, он убедил Н.А., что спокойная работа в поликлинике полезнее для здоровья, чем нервотрепка в стационаре.
Так и вышло - Наум Абрамович вел прием на травмпункте, в просторном, светлом кабинете, с симпатичными медсестрами и юными практикантами. С восьми до двух, два выходных и минимум поступлений в дневное время.
Так Бабаян «репрессировал» Симановского.
===
Сиамновский умер через два года. Серия "ползучих" микроинфарктов не оставляла его, он по месяцу вылёживал в терапии и мучительно страдал от запрета курить. Однажды его жена, Ирина Вениаминовна, стоматолог, застукала его с сигаретой - Наум не курил, он вожделенно вдыхал аромат табака. "Кто передал ему сигареты?!" - дознавалась она. Окружающие были несведущи, Наум Абрамович подельника не выдал. Умер он внезапно, дома, на второй день нового 1980 года. Ему было 52. "Когда я приехала, - со слезами говорила его дочь, Элла Наумовна, рентгенолог, - папа был ещё тёплый". В дежурной комнате врача травмпункта долгое время оставалась сменная обувь Симановского, большие кожаные, по домашнему приношенные босоножки. Потом Элла Наумовна забрала их.
3.
. . .
Сурен Григорьевич принимал снотворные, но они мало помогали. Частые дежурства и периодические «ресторанные ужины» усугубляли бессонницу. Очень быстро дозы снотворных превысили все разумные пределы и Бабаян доверился друзьям-психитрам.
Четыре месяца в стационаре практически не дали результата. Лиля Ивановна Фиронова, психиатр, оправдывалась:
- Если бы он лечился, - говорила она, - а то придёт ему сестра укол делать, а он ей: «Что ты там мне колешь! – дай лучше четыре таблетки седуксена, чтобы я поспал».
Так это было или не совсем, но вдумаемся: бессонница от снотворных лечится снотворными. Замкнутый круг!
4.
К началу семидесятых искусственное дыхание «рот в рот» только начинало пробивать себе путь в медицину послевоенного периода. Прямых указаний и рекомендаций «сверху» ещё не было, однако было очевидно, что старые методы (Сильвестра, Шефера, Говарда) с разведением рук и сдавливанием грудной клетки, совершенно неэффективны.
- Как-то во дворе «Тубдиспансера», - рассказал Сурен Бабаян, - медработники делали искусственное дыхание упавшему мужчине, разводили и сводили руки. Когда я подошёл, больной был совершенно синий – налицо остановка дыхания. Я, через носовой платок, применил метод «рот в рот». После нескольких выдохов больной порозовел. Спасти больного не удалось – у него было кровоизлияние в стволовую часть мозга с поражением дыхательного центра. Однако преимущество нового метода было очень наглядным.
5.
. . .
Мы выпивали у Коли Кузина. Поминали Гаврила Кузьмича Чехонина. Шеф-повар студенческой кафешки Технологического института отвёл нам комнатку, поставил салаты и гранёные стаканы. С нами был запас «Азербайджанского» портвейна. Говорили, что надо бы сделать оградку на могиле коллеги, согласились, что обидно умереть в 49 лет от инсульта, хоть смерть и «лёгкая». Я помалкивал и слушал старших.
Заговорили о научной работе. Сурен Бабаян сказал, что у него собран богатый материал по переломам костей таза, надо бы сесть, да заняться кандидатской.
Валерий Самойлович Чирков недавно «защитился».
- Ничего ты не напишешь, - с откровенностью выпившего человека сказал он Сурену, - для кандидатской нужна не светлая голова, а чугунная задница. А ты и минуты не усидишь на одном месте.
- У-у-у, личность «китайская», - ворчал Сурен Григорьевич, когда мы расходились, - где не умом возьмет, так хитростью.
(Валерий Самойлович работал в Китае хирургом по договору, поэтому - «китаец»).
Сурен Григорьевич сам прекрасно понимал, что ничего уже не напишет, но было досадно слышать это от товарища по работе.
6. . . .
В упомянутом кафе «Интеграл» («у Коли») сотрудники больницы брали с чёрного хода свежее мясо по рыночной цене. По государственным ценам мяса в магазинах не было, однако весь город украдкой снабжался мясом в общественных точках питания. «Органы» закрывали на это глаза – так решалась Продовольственная программа правительства.
7.
...
В травматологию поступил «мотоциклист» без сознания. В операционной им занялись анестезиологи, мужчина пришел в себя, заговорил и даже пытался шутить. Анестезистка из окна показала большой палец родственникам, стоящим внизу.
- Никогда не делай так, - сказал ей Сурен Григорьевич, - состояние больного ухудшится, а мы с тобой будем виноваты.
Сделали снимки; выяснилось, что у пострадавшего перелом третьего шейного позвонка с повреждением спинного мозга и паралич всего тела. Это был приговор - есть негласное правило - больной живёт после травмы столько дней, на уровне какого шейного позвонка разрушен спинной мозг. На третий день больной ушёл.
Врачи избегают говорить "умер", говорят "ушёл".
8. . . .
У С. Г. Бабаяна было правило - защищать своих. Был ли это «неблагополучный» сын медсестры или не все предусмотревший коллега.
Как-то на конференции жестоко «били» гинеколога, которая на операции повредила петлю кишки и не воспользовалась помощью хирурга - ушила повреждение сама. Ушила вдоль, а не поперек, как следовало бы. В результате - сужение просвета, отек, непроходимость, повторная операция.
Сурен Григорьевич пытался смягчить ситуацию:
- Оператор – хирург с категорией и вправе самостоятельно разбираться в ситуации, а потом - стоило ли из-за маленького повреждения беспокоить дежурного хирурга?
- «Маленького?!» - вскричал экспансивный Георгий Аркадьевич Франциянц, во-о-т такая дырка на реляпаратомии!
9. . . .
Я ассистировал Космачеву П. Н. Ушили три ножевых ранения кишечника, но «выйти» из брюшной полости Павел Николаевич не решался – забрюшинную клетчатку пропитывала гематома - непонятно откуда. «Накрылись» (накрыли операционное поле салфетками, смоченными в тёплом физрастворе), вызвали заведующего - три часа ночи. Сурен Григорьевич прибежал через пятнадцать минут в домашних тапочках и спортивной «олимпийке» - декабрь, морозно.
Халат, йод на пальцы, спирт, перчатки. Ткнул куда-то скальпелем, хлюпнул фонтанчик темной крови: «Лигировать!»
Была повреждена почечная вена. "Все, зашивайтесь".
10. . . .
Как я уже упоминал, у С. Бабаяна был тот период в жизни, когда человек осознает, что со своим здоровьем надо считаться.
На дежурство Сурен Григорьевич заступил не совсем здоровым. Отравленный и обезвоженный, он сидел на диване в крайне расслабленной позе, имея, по его собственному заключению, «фациес гиппократика» (лицо умирающего).
- Сурен Григорьевич, - сестра прёмного покоя Лидия Тимофеевна Щелочева, увидев, что первый дежурант «не в форме», повернулась ко мне, - поступает больной с сотрясением.
- Ты почему обращаешься ко мне, а докладываешь ему? - не открывая глаз, спросил С.Г.
- Вы устали, Сурен Григорьевич, отдыхайте….
- Спустись, посмотри, - сказал он мне.
Я отправил больного в палату и сел писать историю. В это время вбежала сестра палаты интенсивной терапии: «Больной задыхается!». В С.Г. словно вдохнули жизнь. Он быстро вышел.
- В операционную!
Кровать на колесиках быстро вкатили в операционную, Сурен Григорьевич шел рядом, держа ладонь на груди больного: «Сейчас тебе будет лучше!»
У больного был множественный перелом рёбер - травматическая асфиксия. Спирт на руки, четко произведенная трахеостома, отсосом дренированы бронхи - больной порозовел.
Оператор вернулся на диван:
- Запиши операцию…
Не только второе, но и «десятое» дыхание, при необходимости, способен открыть в себе человек.
(При трахеостоме через разрез кожи вскрывается трахея, в неё вводится металлическая трубка, через которую легко очищать дыхательные пути).
11. . . .
С.Г. Бабаян прооперировал мальчика с повреждением тонкой кишки (ударился о руль велосипеда), салфеткой снял белый фибринозный налёт с кишечных петель (чтобы не было спаек), назначил шесть миллионов пенициллина (при высшей суточной дозе – миллион) для борьбы с начинающимся перитонитом
- Ничего, если аллергическая сыпь появится, - сказал он, - зато жить будет.
Это было в 1970 году.
В восьмидесятом я упомянул о таком, как мне казалось, беспрецедентном завышении дозы в беседе с Нинель Михайловной Реуновой, инфекционистом и заместителем главного врача по лечебной части.
- Сейчас, - улыбнулась Нинель Михайловна, - в тяжелых случаях, при менингококковых инфекциях наши больные получают по тридцать миллионов единиц пенициллина, мы в десятки раз превышаем рекомендуемые дозы.
Я представил, как прокурор строит обвинение, основываясь на данных фармацевтического справочника М.Д.Машковского…
12. . . .
С.Г. Бабаяна нельзя было назвать интеллектуалом в светском значении этого слова. Он был равнодушен к темам политики, литературы и искусства, однако поэзия медицины была состоянием его души. Он знал все травматологические клиники страны, имена светил, видел разницу между харьковской, ленинградской и московской школами, между «Склифом» и ЦИТО, знал историю и последние достижения отечественной и зарубежной медицины. Знал все дела и «делишки» в отделениях своей больницы, любил свой город, тема шахтёрского труда была близка ему.
О своей специальности он мог говорить часами. Он был интеллектуалом в своей профессии.
13. . . .
В травматологию поступил неудавшийся суицид- мужчина выстрелил себе в подбородок. Дробовой заряд вырвал нижнюю челюсть. Вместо подбородка кровавое месиво со слизью и мокротой. Впечатлительную женщину-анестезиолога тошнит. Сурен Григорьевич пальцем нашел в размочаленных тканях трахею, заинтубировал больного (ввел дыхательную трубку), затем приступил к обязанностям травматолога.
Спасенный «Фантомас» долгое время обитал в изоляторе на втором этаже, ждал очереди в областной челюстно-лицевой госпиталь. Под маску, закрывающую изуродованную часть лица, он вставлял воронку, заливал через нее спрятанную в тумбочке водку и таким же образом умудрялся закусывать.
Много позже я узнал его дальнейшую судьбу. В Ростове больному сделали пластику, он вернулся в свою Мелиховку, продолжал пить и, в конце концов, довершил начатое.
14. . . .
Сурен Бабаян, при всей широте общения, был, по сути, одинок. Он пользовался успехом у женщин, но постоянных привязанностей не имел. Случайных друзей по застолью он довольно жёстко отшивал. Иногда ему надо было выговориться и в моём лице он находил благодарного слушателя.
Однажды он пригласил меня пройтись после работы. Говорил о том, что старики-травматологи консерваторы, им проще держать больного полгода в гипсовом панцире, нежели решиться вбить гвоздь в шейку бедра. Что они воспитаны в «фронтовом минимализме» и всякое новшество для них «эксперименты над людьми».
- Трахеостому (введение через разрез трубки в трахею) при травматических асфиксиях (удушье) я вынужден был пропагандировать на дежурствах, «по жизненным показаниям». Я практикую передний доступ при осложнённых повреждениях шейных позвонков, это сложно, но открывает широкие возможности в лечении – никто не хочет осваивать технику этих операций, кому нужны лишние хлопоты.
Поужинали в ресторане. Я выпил пару стопок
- Ты больше не пей, не приучайся к этому. Ты ешь, хороший едок никогда не станет пьяницей.
Нанесли визит вежливости «хорошему человеку». Разговор не клеился - Сурен Григорьевич был уже не совсем трезв и мог говорить только о медицине. Он раз пять объяснил вежливо улыбающемуся хозяину, как лечить его кисть, сморщенную контрактурой Дюпюитрена. После дежурства я был в несвежей рубахе, плохо причёсан и чувствовал себя неловко.
На улице Суреном овладело раздражение ко всему роду человеческому (следствие водки и грубой ресторанной пищи). Он перестал отвечать на приветствия многочисленных знакомых, а на одного пьяненького, распростёршего объятия, так свирепо шикнул, что мне стало жаль беднягу.
- Вот такой я бываю, - констатировал он.
Вскорости С.Г. отправил меня домой.
- Иди, не позорься со мной. А я ещё загляну кой-куда… Только ты не пей сегодня больше.
Он уже ощущал, что алкоголь становится назойливым третьим лишним в его отношениях с людьми, работой и самочувствием и пытался предостеречь меня.
15. . . .
Фтизиатры пунктировали плевральную полость тяжелой больной и получили нечто, напоминающее кишечное содержимое. Договорились с травматологами о торакотомии (вскрытии грудной клетки). Оперировал С.Г.Бабаян. В «грязную» операционную набились любопытные коллеги.
Сурен вскрыл плевральную полость. Повел носом и произнес:
- Запах кишечной палочки!
Эта ключевая фраза в устах хирурга значит одно - поврежден кишечник, угроза перитонита. Но здесь плевральная полость?!
Далее оператор проник в рану, поднял тампон на всеобщее обозрение и сказал полувопросительно по латыни:
-Feces? (Фекалии?)
Потом, сложенный салфеткой обильно зачерпнул содержимое плевральной полости:
- Кал!
Сурен Григорьевич дренирует плевральную полость, содержимое стекает по клеенке и фартуку хирурга - где в таз, где мимо и интеллигентная Антонина Антоновна Бойко восклицает:
- Сурен, посторонись, пусть нянечка подотрет, ты же в говне топчешься!
У больной опухоль разрушила стенку кишки и спаянный с ней купол диафрагмы. Кишечное содержимое заполнило плевральную полость.
Это вульгаризм трудовых будней врача. Обратите внимание на нарастание ёмкости терминов: запах, фецес, кал, и т. д.
16. . .
Однажды (1970 г.) наши доктора были на каком-то врачебном симпозиуме в Краснодаре, жили в гостинице. После напряженного дня хорошо посидели в ресторане. Около часу ночи Сурен Бабаян и психиатр В.П. Трандофилов (генетический болгарин) под руки вели «сильно уставшего» коллегу.
- Ждите здесь, - сказал Валентин Петрович, - я найду такси.
Он ушел и не вернулся.
Когда Сурен доставил «пострадавшего» в гостиницу, Трандофилов мирно спал.
Эту историю Бабаян рассказал не с досадой, не с осуждением, а с некоторой грустью.
В то время В.П. Трандофилов был заведующим психиатри-ческим отделением, Бабаян рядовым врачем.
«Не царское это дело…»?
17. . . .
Отпуск Бабаян провёл в Армении. Приехал грустный.
- Сыну шесть лет, он не отпускает мою руку, ему нравится произносить слово «Папа». Родители хотели восстановить мой первый брак, но… там уже ничего не склеишь.
- С первой своей девушкой, - рассказывал мне Сурен Григорьевич, - мы расстались так: она на месяц уехала к родителям, а я изменил ей с её подругой. Подруга всё ей рассказала («Вот, стерва!» - подумал я). Мы выяснили отношения, решили год не встречаться, я уехал к месту работы и всё закончилось. Как начинать сначала, если начало в прошлом. Нелепая формула!
- Да и я за год разбаловался, - добавил С.Г., - рестораны, короткие знакомства…
В Шахтах Сурен одиннадцать лет жил с хорошей женщиной, медсестрой, по имени Надя, однако не упускал случая принять позу: «Я – человек свободный!»
Одиннадцать лет – срок, даже по тем меркам, солидный, однако домоседом Сурен так и не стал. Брак их сошел на нет. Взрослая дочь (умница и красавица) носит фамилию отца, работает ныне журналисткой в областной газете.
Фразы об одиночестве главного героя, почти всегда, не более чем, литературный приём. Одиноки неинтересные и никому не нужные люди. Уважения и внимания к своей персоне у нашего героя было в избытке.
18. . . .
Бабаян оперировал юношу с привычным вывихом плеча. Послеоперационное течение не заладилось. В области рубца, по задней поверхности плеча, образовался глубокий, длительно не закрывающийся свищ. Сурен чистил его, дренировал, промывал антибиотиками – всё безуспешно. Возникала угроза ограничения движений в суставе. Парня взяли в очередной раз.
Орудуя длинной кюреткой, Сурен Григорьевич извлёк из свищевого хода белесую нить.
- Угу… - промычал он.
Мы молча с ним согласились.
Острым крючком Бабаян извлек из глубины тканей полуразложившуюся салфетку.
С тех пор салфетки, при тампонировании операционной раны, считают всей бригадой.
- Запомните, три в ране! – громко произносит операционная сестра.
Пропитанная кровью, неотличимая от живых тканей салфетка, играет с хирургом в опасные прятки.
19. . . .
Сурен Бабаян учился в трех институтах. Он был кандидат в мастера по спортивной гимнастике, его принимали без экзаменов. Он защищал честь института, естественно, не учился и после второго курса его отчисляли. По такой схеме в институты принимали тогда спортсменов и музыкантов. Кто хотел учиться - учились.
Третьим институтом был стоматологический. Сурен порвал надостную связку и его спортивная карьера закончилась. Его опять отчислили. «Спасла меня моя девушка, - рассказывал Сурен Григорьевич, - она пошла в деканат и горячо поговорила. Сказала, что нехорошо быть неблагодарными». Его восстановили, он переключился на учебу и успешно закончил ВУЗ. Стоматологом он не стал, работал анестезиологом, дежурил на травмпункте, и после специализации в ЦИТО - Центральном Институте Травматологии и Ортопедии - окончательно ушёл в травматологию. В то время можно было работать не по профилю оконченного ВУЗа, многие врачи после санитарно-гигиенческого факультета работали в лечебных профессиях. В 70-х прошлого столетия подобные ротации запретили. Следует отметить, что педиатры практически никогда не меняли свой профиль, организационная работа по гигиене питания и безопасности труда не всем была "по нутру".
. . .
Сурен погибал от алкогольно-барбитуратной зависимости и наблюдать это со стороны было тяжело. Как-то он приехал на областное общество травматологов под Мепробаматом. Это было ужасно – коснеющий язык, «палёные» глаза, не совсем внятная речь, при полном сознании. Все это видели, никто ни словом, ни мимикой не прореагировал на это. Валентин Аединов, травматолог, потом мне говорил потихоньку: «Я думал твой начальник сейчас на «белом коне поскачет». Это был 1975 год.
20.
. . .
Сурен уезжал в Москву – там у него был влиятельный брат, который обещал помочь с работой и со здоровьем. Алкогольно-барбитуратная бессонница делала его трудоспособность условной.
- Посмотрю, что они там умеют, - шутил Сурен Григорьевич,- наберусь в столице опыта, вернусь.
Все понимали – он уезжает навсегда.
Став заведующим С.Г. Бабаян оперировал только со старшей операционной сестрой С.Н. Передера. Когда ему было плохо, она колола ему сердечные, делала внутривенно магнезию.
- Когда я облачалась в стерильный халат и нелепую марлевую косынку, - рассказывала Светлана Николаевна, - Сурен Григорьевич иногда называл меня «Марусей».
Вот и в этот раз сказал: «Ну, что, Маруся, помоемся в последний раз!». Когда закончилась операция, маска моя была мокрой от слёз.
С.Г. Бабаян блеснул операционной техникой в Москве, однако стабильно работать уже не мог. Брат, сотрудник какого-то министерства, не смог переломить болезненную зависимость Сурена. "Ты не спишь, - говорил он, - и я не буду спать, буду сидеть рядом с тобой, только не глотай никаких таблеток!" Всё было бесполезно. В 1985 г. Сурен Григорьевич приезжал в Шахты решать вопрос с квартирой, в отделение не заходил. Мы с женой, операционной сестрой травматологии, навестили его, выглядел он далеко не блестяще. Потом следы его затерялись. По слухам, он уехал в Ереван, к родителям.
21. . . .
Инна, дочь С.Г. Бабаяна, рассказала мне следующее: Гарик, её сводный брат, сын Сурена от первого брака, нашел в Ереване могилу отца, говорил с соседом-стариком, который, рассказал, что «Сурик» погиб, упав с балкона. Это было в самом начале девяностых. Сурену к этому времени было около шестидесяти. Версия самоубийства всеми дружно и с возмущением отвергалась. Сурен Григорьевич был весьма далек от всяких загробно-мистических глупостей. Однако если учесть, что уже в восьмидесятых он принимал снотворные «горстями», то вряд ли ему удалось прекратить столь вредные воздействия на свою психику в дальнейшем.
Тот же сосед рассказал, что однажды Сурен бросился к балкону:
- Там машина мальчика сбила, нужна моя помощь!
Внизу никого не было.
. . .
22. . . .
В 1982 году Сурен Григорьевич Бабаян (мастер оперативной травматологии, заведующий крупнейшим в стране травматологическим отделением) был награждён орденом Дружбы народов. За успешную работу и внедрение прогрессивных методов лечения.
- Точной формулировки не помню, - говорит Александр Петрович Шлычков, - факт вручения был закреплен скромным банкетом в ресторане «Никопол» всем коллективом отделения. Дежурантам передали горячий ужин из ресторанного меню, с обязательным фирменным салатом «Никопол».
23. ...
Однажды мы смотрели из окна ординаторской на больничный пейзаж. Был чудесный воскресный день.
- Вот так, однажды, выедешь на Дон, - сказал С. Бабаян, - и даешь себе слово быть на Дону каждые выходные. Потом то дежурство, то с дежурства, то ещё чего-нибудь. Так за всё лето раз позагораешь и все…
. . .
Фото из архива автора: С.Г. Бабаян и старшая операционная сестра Передера С.Н.