СМЫСЛ ЖИЗНИ
Чёрная полоса, кажется, миновала. Я тружусь и готовлюсь «стать матерью». После Нового года моя толщинка-шарф под одеждой стала вводить коллег в радостное недоумение. Они даже отметили появление жёлтых пятен на лице – знака беременности. Стали давать советы, как от них избавиться. Сколько себя в зеркале дома не рассматривала, я никаких пятен на своём лице не видела, но была рада такому эффекту. Меня даже перестали посылать на овощную базу! Вредно там беременным работать! Вот так!
Обманулась и свекровь. Мы с Илюшей решили не говорить ей правду, и, когда шли к ней в гости, я подкладывала толщинку. Клара Лазаревна радовалась будущему прибавлению в семействе, но намекала, что участь бабушки, постоянно сидящей с внуками, её не прельщает.
Наступила долгожданная весна. Май – предполагаемый месяц родов. В апреле позвонила юрист и предложила придти к ней через неделю смотреть ребёнка. Я, наверно, слишком обрадовалась. За день до встречи она вновь позвонила с извинениями. Девочку нельзя отдавать кому-либо, так как она прошла через заражённые родовые пути, а это грозит в дальнейшем слепотой ребёнка.
Странное дело! Я давно заметила, что, когда чего-то очень хочу, чему-то слишком радуюсь, всё обязательно срывается. Но, если я спокойна, а ещё лучше - равнодушна, то приходят удача за удачей. Всё, говорю я себе, больше никаких эмоций! Когда будет дитя, тогда и будет...
В середине июня поздним вечером позвонила юрист из другого роддома с радостным сообщением.
- Две недели тому назад родилась хорошая девочка. Мать не захотела её кормить и написала заявление об отказе от ребёнка. Когда вы сможете придти в роддом, чтобы посмотреть девочку?
- Можно завтра во второй половине дня? – обрадовалась я. – Часов в пять, после работы?
- Хорошо. В пять часов я буду в своём кабинете, - ответила юрист.
Жалобный крик крохотного красного комочка со сморщенным личиком и торчащими вверх, как у ёжика, волосиками заполнил одну из комнат роддома. Этот детский крик о помощи стёр все мои и Илюшины сомнения в правильности нашего поступка. Я готова была забрать ребёнка сразу, но прошло больше недели прежде, чем нам разрешили взять девочку. За это время вновь проверяли и оформляли документы, а я узнала о горькой судьбе моей названной доченьки.
Мать, 26 лет, уже имеет дочь пяти лет, работает няней в детском саду, куда ходит и дочка. Отец ребёнка – лесник – тот же, что и первой дочери. Ни первую девочку, ни вторую признавать не хочет, так как женат, и свою семью разрушать не собирается. Молодая мать из деревни, но живёт сейчас в Москве в однокомнатной квартире со своей матерью, не очень давно вышедшей замуж за пожилого москвича, который умер. И вот эта бабушка, новоиспечённая москвичка, простив первый грех дочери, не прощает второго внебрачного ребёнка. Она отказывается впустить к себе в дом дочь со вторым ребёнком. Дескать, и так в однокомнатной квартире тесно, а со вторым ребёнком ей совсем некуда будет приткнуться. А дочь, как говорит бабушка, специально родила второго ребёнка, да ещё дома, а не в больнице, чтобы выжить её из квартиры.
Мать, плачет, но девочку кормить грудью не хочет даже на время оформления отказа от ребёнка, чтобы к ней не привыкнуть. Девочку кормят другие роженицы, сцеживая в бутылочку лишнее молоко, но для полноценного питания этого молока ребёнку не хватает. Матери жалко девочку, но из-за бабушки она вынуждена отказаться от ребёнка. Вот и вся грустная, бесчеловечная и безжалостная история родившейся девочки от «любви» безответственных мужчины и молодой женщины.
28 июня 1976 года я «родила» доченьку. Забирали нас из роддома с цветами, поздравлениями и такси мои коллеги, помогавшие оформить удочерение. Илюша встречать меня из роддома не пришёл. Сказал, что занят на работе.
В свидетельстве о рождении мы так этот день и записали, как новый день рождения девочки. Назвали её в честь моей мамы Анечкой, и стала она по новым документам Анной Ильиничной.
Сейчас, вспоминая этот светлый, солнечный день, я вдруг, обнаружила удивительное совпадение. Я «родила» в том же роддоме, где начала своё лечение от бесплодия. Хотя, может быть это не совпадение, а очередное божественное знамение-награда за приложенные усилия в стремлении обрести, наконец, смысл жизни?
Вот мы и дома... Кроватка, столик для пеленания, бутылочки, соски, пелёнки, ползунки и распашонки дождались своей хозяйки. Домой на секундочку пришёл Илюша. Взглянул из коридора на Анечку и попрощался до вечера. Коллеги, уже имевшие опыт обращения с детьми, быстро упорядочили весь детский уголок, показали, как надо пеленать Анечку, кормить и ушли.
Я держу на руках драгоценный комочек, кормлю Анечку из бутылочки, сцеженным роженицами, молоком и радуюсь. Доченька энергично и жадно сосёт молоко, почти 200 грамм быстро исчезли. Хорошо пообедав, она осмысленно, как мне показалось, посмотрела на меня, оглядела окружающий мир, срыгнула лишнее молоко и зевнула. Глазки затуманились, закрылись... Тише, тише, люди! Ребёнок засыпает, а я её качаю и пою..…
Не летайте, гули,
Над моей Анулей,
Дайте доню укачать,
Надо доченьке поспать...
Началась моя новая, «грудничковая», как говорит Илюша, жизнь. Два литра грудного молока, полученных в роддоме, кончились через два дня. Но дальнейшее питание папочка дочери обеспечил. Илюша уже успел сбегать в детскую поликлинику, получить направление и рецепты на питание в молочную кухню и потом каждый день, к 6 часам утра, бегал туда за очередными бутылочками. А патронажная сестра и детский врач, чудесная Алла Петровна Могучева, пришли ко мне домой и рассказали о правилах ухода за ребёнком, о разных молочных смесях для грудничков до трёх месяцев, для грудничков постарше, о режиме питания – обо всём, что нужно знать молодой матери.
Небольшая паника была только на работе. Мои «неожиданные роды» сбили планомерный график подготовки передач, и заставили начальство перераспределить мою загрузку среди коллег. Но для меня их проблемы были далеки. Работа, которая когда-то казалась смыслом жизни, превратилась в мелочную суету чужих людей. Я, вдруг, осознала, что настоящий смысл жизни в этом крошечном существе, за которое я теперь отвечаю перед Богом и людьми.
Все трудности роста и развития Анечки записываю в дневник наблюдений. Когда, сколько и что поела, когда, во сколько и как оправилась, как спала, когда, кому и как улыбается, когда появился первый зубок. Такой подробный дневник позволил выявить причину начавшегося диатеза, заменить молочную смесь, исключить грудное молоко из молочной кухни и перейти на кефир. Строгое соблюдение режима позволило понять, что плачет Анечка абсолютно по делу. «Хочу есть!», «Я мокрая!», «Мне плохо!» - кричит она. В остальное время весёлая, спокойная девочка. Но время весёлости и покоя наступает всё реже. Животик, диатез, первые зубки мучают маленькое тельце и меня.
Всё приходится делать самой: стоять в очередях за продуктами, придумывать, чем кормить в очередной раз Анечку, чем кормить Илюшу, постоянно считать копейки, готовить, ежедневно стирать и гладить пелёнки, по ночам вставать, чтобы перепеленать Анютку. А она стала всё чаще плакать. Диатез на личике, тельце не даёт ей спокойно спать. Всё расчёсывает до крови. Кажется, что я не выдержу больше её жалобного крика. По ночам, чтобы не разбудить Илюшу, сижу с ней, плачущей, на кухне, держу её ручки, тянущиеся разодрать очередные пятна диатеза на личике, и сама плачу от бессилия ей помочь. В такие минуты меня стала посещать малодушная мысль, что я переоценила свои возможности, что я зря взяла ребёнка, что у меня не хватит сил на Анечку, что я не справлюсь. Спасала меня в такие минуты только моя строгая совесть. «Ты должна справиться! – говорила мне она. – Дитя не игрушка, которую можно отбросить. Ты обязана взять себя в руки! Не смей себя жалеть! Жалей Анечку!».
Полностью погрузившись в уход за Анечкой, я перестала уделять достаточное внимание своему второму «ребёнку» - Илюше. А у него проблемы с нелюбимой работой не исчезли. Хочет в очередной раз уволиться, но понимает, что ради Анечки надо терпеть. Что будет дальше? Илюша нервничает, дёргает меня, разрушая хрупкое взаимопонимание. А однажды, видимо, чтобы обратить на себя моё внимание, учинил со мной жестокую шутку.
В магазин за продуктами я всегда хожу с Анюткой. Около магазина оставляю коляску и стараюсь быстрее закупить всё необходимое. Так было и в тот злосчастный день. Выхожу из магазина с продуктами и вижу, что коляски моей нет. Нет Анечки!!! От ужаса я не закричала, нет, я завыла, как, наверное, воет волчица, увидевшая своих мёртвых щенят. Вокруг сразу собрались люди, кое-как из моего бессвязного воя они поняли, что случилось, несколько мужчин пошли искать по моим описаниям коляску, а я всё стою и вою. Вдруг, вижу Илюшу, выходящего с коляской из-за угла дома. Он подходит ко мне, и, смеясь, спрашивает:
- Чего орёшь? Я увидел коляску с Анечкой и забрал её. Я пошутил...
Долго я не могла успокоиться в тот день, всё плакала и плакала. Но Илюша понял, что его шутка была дурацкая, извинялся, успокаивал. Потом даже часть забот взял на себя. Чаще стал помогать гладить пелёнки, обещал по ночам вставать к плачущей Анечке, а для него, свято относящемуся к своему ночному сну, это был уже подвиг.
А в конце октября в нашу семью вновь вломилось горе. Умерла мама Илюши. Всего пару раз Анечку пестовали бабушкины руки, подарили Анечке маленькую серебряную ложечку на первый зубок, и вот... мы вновь все осиротели. Илюша очень переживал смерть мамы. Они были духовно близкими натурами, поэтому для него это была не просто потеря мамы, а потеря частички своей души. Как могла, я пыталась его утешить, быть ему опорой в такой тяжёлый момент его жизни, но забота об Анечке всё чаще отвлекала меня от Илюши.
Была у меня и ещё одна нагрузка. Ещё до появления Анечки я согласилась стать председателем нашего жилищного кооператива. И это с появлением Анечки оказалось для меня очень полезным делом. Дело в том, что по уставу председатель кооператива имел внеочередное право на улучшение своих жилищных условий. Анечке нужна была своя комната, а не тесный полутёмный угол, и я воспользовалась своим правом.
Мама мне оставила в наследство 500 рублей. Этой суммы с моими сэкономленными 100 рублями как раз хватало, чтобы добавить к стоимости большей квартиры. С большим трудом, с «подарками-взятками» от всей цепочки обменов председателю жилищной комиссии исполкома, когда Ане исполнился год, мы въехали в малогабаритную двухкомнатную квартиру в нашем же доме.
А Илюша вновь стал безработным. Через несколько месяцев он устроился на работу в НИИ, где должен был составлять аннотации научных публикаций. Но разве эта работа была для него, мечтающего о настоящей науке?!
Нестабильность положения Илюши, смерть Павла Алексеевича Сатюкова и приход нового, незнакомого со мной главного редактора, заставили меня отдать Анечку в ясли с двенадцати месяцев и выйти на работу точно в срок. Первые, пробные ясли Анечка очень плохо перенесла, сразу заболела. Врач даже сказала, что Анечку нельзя отдавать в ясли, не ясельный она ребёнок. Но что я могла сделать? Потом мы нашли ясли, в которых она чувствовала себя лучше, и мы стали ходить на работу. Она – в ясли, а я – вновь на телевидение. Нужно было зарабатывать. Ведь декретные деньги, зарплата за два месяца, давно кончились, а дальнейшие 10 месяцев – это неоплачиваемый отпуск по уходу за ребёнком до года с сохранением места работы только на этот срок.
А на Илюшу всё давили его проблемы. Он уволился из НИИ. Потом нашёл работу на заводе зонтов. На заводе налаживали линию для хромирования деталей, и Илья как химик оказался для них подарком судьбы. Он быстро исправил ошибки в технологии, наладил линию. За это на заводе ему дали приличный оклад. Более того! Они оформили ему документы на право защиты диссертации как соискателю от завода. Илюша, наконец, успокоился и начал готовиться к защите уже новой диссертации. Оказалось, что у него до аспирантуры была написана диссертация на другую тему, но я этого не знала.
Он до аспирантуры работал в институте химической физики и там подготовил диссертацию, но не смог её защитить, потому что его уволили. Он там с кем-то из учёных поссорился, то ли с академиком Налбандяном, то ли ещё с кем-то, я так и не поняла. А уволили его за то, что он передал свой пропуск для входа в чьи-то руки. Нашли предлог, чтобы уволить своенравного, направленного к ним после окончания университета, молодого специалиста.
Узнать что-либо точно у Илюши очень трудно. Он, когда рассказывает, мысль передаёт, как бы, пунктирно. Всё время приходится додумывать сюжет. И не дай бог, если я не правильно что-нибудь пойму! Сразу обижается, кричит, что я ничего не понимаю.
Наконец, реферат вместе с диссертацией Илюша сдал в секретариат научного совета института химической физики. Скоро ему должны назначить дату защиты. Сделав несколько плакатов к диссертации, Илюша начал репетировать передо мной свой доклад. Я ничего не понимала, о чём он рассказывал, улыбалась про себя на смешные, часто повторяющиеся слова, «гибель на стенке», но следила за тем, чтобы он «не зажимался», спокойно переходил от плаката к плакату, нормально начинал и заканчивал фразу, без мысленных пунктиров.
И тут встала новая проблема. Илюша захотел отдохнуть. По закону соискатель имеет право на четырёхмесячный отпуск для написания диссертации и подготовке её к защите. И Илюша стал добиваться этого отпуска на заводе. Но там его не отпускали, так как производство требовало его постоянного присутствия на работе. Соглашались они его отпустить только на день защиты.
Я в то время делала передачи о трудовом законодательстве. Спросила у своих выступающих, юристов-трудовиков, права ли администрация завода?
- Если диссертация не написана, то не права. Если написана и все документы переданы научному совету, то права, – передала я Илюше слова доктора юридических наук. – Ты уже всё сдал в научный совет, так что успокойся. Ты не имеешь права на отпуск.
- Не имею?! Кому, какое дело, когда я написал или напишу диссертацию?! Все, видите ли, имеют право на отпуск, а я нет!..
- Ну, зачем тебе он? Через неделю защита, успокойся, - уговариваю я.
- Нет. Ты ничего не понимаешь! Работы ещё по горло и после защиты! Мне нужно на это время, а на заводе его не будет! – кричит Илюша. – Назови мне статью, по которой даётся отпуск.
- Я не знаю.
- Так узнай! Мне нужен номер статьи.
Набираю домашний номер телефона моего выступающего, доктора наук, и с извинениями спрашиваю у него номер статьи. Илюша записал и успокоился.
На следующий день он принёс домой письмо за подписью учёного секретаря института в адрес администрации завода. В нём было два абзаца. В первом - сообщение о дате защиты и просьбе освободить от работы, а во втором – просьба предоставить соискателю четырёхмесячный отпуск со ссылкой на статью трудового законодательства. Радостно размахивая письмом, Илюша торжествующе приговаривал:
- Пусть теперь попробуют не дать отпуск! Пусть только попробуют!
Но отпуска ему опять не дали, хотя письмо Илюша положил на стол администрации.
- Звони юристам. Что делать? – потребовал Илья.
Звоню... Читаю письмо доктору наук...
- Если такое письмо подписано секретарём учёного совета, то администрация обязана исполнить закон. Обратитесь в прокуратуру, - говорит юрист.
Пол ночи мы с Илюшей обсуждаем проблему. Он упорно уговаривает меня пойти завтра в прокуратуру.
- Илинька, ну, зачем тебе идти на конфликт с заводом? – сопротивляюсь я. – После этого отпуска они тебя вообще могут уволить. Опять будешь ходить безработным? Через четыре дня защита. Успокойся...
- Тебе трудно пойти ради меня в прокуратуру? Тебе трудно хотя бы спросить их, правы ли на заводе? – настаивает Илья. – Так и скажи... Ты не хочешь, чтобы я нормально защитился!
Ну, что делать с этим упрямцем?! Я пошла в прокуратуру. Описала ситуацию, и прокурор тут же сняла трубку, позвонила на завод и строгим голосом разъяснила администрации необходимость выполнять закон и предоставить гражданину отпуск. В этот же день Илюше оформили отпуск. А на следующий день...
За три дня до защиты Илюша по телефону вызвал меня на проходную. Я вышла и не узнала его... Передо мной стоял человек с землистого цвета лицом, отрешённым, пустым взглядом и равнодушно смотрел на меня.
- Я сейчас пойду, повешусь, - со спокойной решимостью сказал Илюша.
- Что случилось?! – пробормотала я, испугавшись его обречённого вида.
- Защиты не будет, - ответил он, уставившись куда-то пустым взглядом.
- Подожди меня здесь... Я заберу вещи, и мы вместе поедем домой.
- Не надо, - слабо запротестовал он.
- Прошу тебя! Подожди пять минут... Никуда не уходи! Слышишь?! – настойчиво шепчу я.
В ответ он только тяжело вздохнул...
Дома с трудом, в час по чайной ложке, он всё-таки рассказал, что сегодня позвонил учёный секретарь и попросил немедленно приехать в институт.
- Мне позвонили из отдела кадров завода, - сказал секретарь. – Они попросили объяснить, почему секретариат требует предоставления вам отпуска? Я в своём письме о дате вашей защиты отпуска не требовал, так как знаю, что вы, уже написавший диссертацию, на него не имеете права. Вы в моё письмо впечатали абзац сами, а значит, подделали документ. Выбирайте, либо я передаю в прокуратуру ваше дело, либо вы сейчас же снимаете с защиты свою диссертацию, - и вручил ему диссертационные документы.
Большей трагедии для Ильи не могло быть. Это я понимала. Но зачем он впечатал абзац? Почему он заставил меня идти к прокурору, не сказав о подделке? Этого я понять не могла. Неужели отпуск для него был важнее диссертации? Конечно, он тяготился работой на заводе, но ради защиты можно было и потерпеть! Позже, повздорив со мной из-за какой-то мелочи, он мне в сердцах бросил упрёк, что я виновата в его беде.
- Зачем ты ходила к прокурору?!.. – злобился он. – Ты должна была видеть и понять, что я сошёл с ума! Ты виновата, что сорвалась моя защита!
Я ничего ему не ответила на это обвинение. Я понимала – ему так больно, что он обвиняет в своей боли весь мир, а частью этого мира была и я.
Заканчивался первый дошкольный, ясельный, этап жизни Анечки. В два с половиной года она сказала первую полноценную фразу: «Атёбус опять битём?». В переводе с детского это означало - «Автобус опять битком?» «Да, детонька, битком», - отвечаю я, дрожа от испуга. Только что, держа её на руках, и пытаясь «прорваться» к передним дверям утреннего автобуса, я поскользнулась на льду и упала вместе с ней почти под колёса автобуса. Машина тронулась, огромные колёса двинулись на меня с Анечкой, я только успела прикрыть её собой и чуть отползти назад, как услыхала женский крик:
- А-а-а!!! Женщина!!! Женщина под колёсами!
Спасибо тебе, незнакомая женская душа! Ты спасла нас! Автобус остановился, люди помогли нам встать, втиснуться в автобус, и мы поехали жить дальше. Тогда-то Анечка, не заметив кошмара, и сказала:
- Атёбус опять битём?
А весной удалось её устроить уже на нашей улице в очень хороший фабричный детский сад с летней дачей. Спасибо моему дошкольному образованию и работе на телевидении. Директор детского сада, приняв Анечку, взяла с меня обещание - на общественных началах помогать им проводить все детсадовские праздники, и по возможности, показать когда-нибудь старшей группе телевидение изнутри. Я, конечно, согласилась на все условия.
После смерти Илюшиной мамы всё чаще стала приезжать из Новосибирска Лена. Она готовила диссертацию по физике, и даже я помогала ей в этом - монтировала на студии киноплёнку эксперимента с какими-то микрочастицами. А после защиты она, восстановив по брони московскую прописку, со всей своей семьёй переехала в Москву окончательно и поселилась в маминой квартире. Илюша тоже по-прежнему забегал туда в свою маленькую комнату отдохнуть от нас с Анечкой, поиграть на пианино, пообщаться с родными братом и сестрой. Он, как и Лена, был там прописан и чувствовал себя хозяином своего угла. Но вскоре у него начались проблемы с Леной. Её не устраивали спонтанные приходы Илюши. Они стали ссориться.
- Ты живёшь с женой, так забирай свои вещи и прописывайся у неё, - говорила Лена.
Вопрос с Илюшиной пропиской в моей квартире мы решили ещё перед свадьбой. Илюша сохраняет свою прописку у мамы, и когда будет возможно, мы соединим две наши квартиры, чтобы у каждого была своя комната, свой угол. И вот сейчас эта возможность появилась. Надо было только по-родственному, по-доброму, без ссор убедить Лену, что она должна отдать Илюше часть маминого наследства, которое ему принадлежит по праву.
Поссорилась Лена и с Мишей, требуя себе все ценности от наследия мамы. Нормального родственного разговора с сестрой у ребят не получалось. К тому же она совсем перестала пускать Илью в его маленькую, всегда ему принадлежавшую комнату, где стоят его диван, пианино, где лежат его книги и материалы к диссертациям. Дарить Лене, причитающуюся Илюше долю маминого наследства ни Илюша, ни я не считали целесообразным. Мы решили с ней ещё раз поговорить.
Илюша созвонился с Леной, и мы пришли к ней разговаривать.
- Леночка, почему ты не пускаешь Илюшу в дом, где он жил с мамой, где прописан? – начала я трудный разговор.
- Почему не пускаю? Я всегда рада Илюшу видеть. Пожалуйста, пусть приходит, но как гость, а не как хозяин.
- Чего ты боишься?
- Ничего я не боюсь. Это братья ведут себя не по-мужски. Они ещё до моего приезда успели вывезти пол дома. Миша забрал себе цветной телевизор, пол библиотеки с самыми ценными книгами. А мне, старшей сестре, хоть что-то в этом доме полагается? Так что я считаю, что мамина квартира должна полностью принадлежать мне. Как ты думаешь, почему я уехала из Москвы? Мне жить было негде! Разменяв нашу трёхкомнатную квартиру, мама не мне, старшей дочери, а любимому Мишеньке отдала однокомнатную квартиру.
- Но ты таким образом фактически выгоняешь Илюшу на улицу, - возразила я.
- Почему на улицу? – вступил в разговор Володя, муж Лены. – У него, как я понимаю, есть семья с прекрасными жилищными условиями.
С Володей я раньше не была знакома. Знала о нём только то, что он сибиряк, женился на Лене после окончания московского института, кандидат наук. Высокий, статный, с кудрявой русой головой, спокойным взглядом, он располагал к доверительной беседе, но постоянная полу презрительная усмешка на губах говорила о его неуважении к собеседнику и настораживала.
- Но знаете ли вы, Володя, что прекрасные жилищные условия – это полностью моя собственность, - усмехнулась я, переняв ехидный тон Володи. - Илюше повезло. Он женился на богатой женщине и пока ему есть, где жить. Но что будет, если я, мерзкая жена, не захочу больше с ним жить? Куда он пойдёт? На улицу?
- Ещё чего?! – возмутился Илюша. – Приду домой на свою половину, которая мне принадлежит по закону.
- О каком доме ты говоришь?! – усмехается Володя. – Ты его не выстроил. Ты вообще деклассированный на сегодняшний день элемент, - съязвил Володя, намекая на Илюшину неудачу с защитой диссертации.
Ох, и обиделась я тогда за Илюшу! И совершенно спонтанно сказала:
- Знаешь, Илюша, я думаю, что мы с тобой и Анечкой должны переехать в твою маленькую комнату. Мою квартиру будем сдавать, а у тебя жить. Ты сейчас не работаешь, да и потом заработков больших у тебя не предвидится, а деньги нужны. Анечку надо поднимать... Когда переедем?
У всех троих лица вытянулись от изумления, но я продолжила:
- Ты, Леночка, освободи на кухне уголок для моего стола. Знаешь, справа там стоит, по-моему, лишний шкафчик, на его место как раз встанет мой раскладной столик.
- Но, это невозможно, - заговорила побледневшая Лена. – Я же согласна, что Илюша имеет право на половину стоимости квартиры. Когда мы соберём нужную сумму, мы сразу отдадим её Илюше.
- Нет, Леночка, - ответила я, внутренне смеясь над произведённым эффектом. – Деньги – это не площадь. Сегодня на эти деньги однокомнатную квартиру не купишь. Придётся тебе разменивать квартиру на две однокомнатные. Вариант возможный, потому что ваша двухкомнатная квартира большая, хорошая.
Илюша учуял мой издевательский тон и поддержал игру.
- Ну, как? Решайте... Либо вы мне даёте возможность пользоваться своей комнатой, либо через неделю я въезжаю в неё со всей своей семьёй.
- Давай, Илюша, без ультиматумов, - уже спокойнее сказала Лена. – Мы же родные и можем обо всём договориться спокойно и по-доброму.
- Вот и хорошо! Договаривайтесь, только, не ущемляя интересы друг друга, а я поеду домой. Нюшу надо забирать из садика.
Уж, не знаю, как, но они мирно договорились. С 1981 года Лена стала полноправной хозяйкой двухкомнатной маминой квартиры, а Илюша получил однокомнатную квартиру в том же доме, в том же подъезде, только на первом этаже. А вот Миша с тех пор и до сегодняшнего дня так с Леной и не общается.
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/18/108