Посвящается сыну Борису
и его семье
С Т А Р Ы Е В Е Щ И
Вещи старые мне симпатичны.
Лишь мой взгляд прикрепится к ним,
Я прислушаюсь к гОдам седым
И услышу времён перекличку.
Это роскошное фарфоровое блюдо имеет свою любопытную историю. Прадед мой, по материнской линии Гришаев Яков Григорьевич, богатый купец и предприниматель, ожидал приезда в город Миллерово Ростовского губернатора. Имело место быть какое-то торжество. Для подношения высокой персоне прадед и заказал большое блюдо красоты необычайной на фабрике Кузнецова. Искусный мастер нарисовал на нём фруктовый натюрморт: груши, сливы, вишни, виноград. Более ста лет минуло, но краски остаются яркими и сочными. А фрукты и ягоды так и манят, так и манят. Их прямо хочется вытащить из блюда и сразу в рот. Когда я на них смотрю, то кажется чувствую вкус спелых вишен.
Вверху, золотом по белому фарфору художник вывел дарственную надпись. Полукругом. Нарядным шрифтом.
А у прадеда было двое детей. Аня, это моя бабушка и Миша. Получается мой двоюродный дед. Миша тогда в университете учился. И вот, когда этот грамотный студент посмотрел на блюдо, то обнаружил одну незначительную ошибку. Вместо а, о стояло. Расстроился прадед. Но недолго переживал. Хоть и дорого стало, но заказал он второй точно такой же экземпляр, но уже без ошибки.
Семейная традиция гласит, что губернатор от презента был в восторге. А блюдо с артефактом осталось в семье. Ко мне оно перешло от моей дорогой бабушки. Когда за окном серая осенняя грусть, смотрю я на блюдо и мне кажется, что в доме вдруг появился кусочек теплого лета. А что прадед? Наверное, ему всё-таки повезло.
Родился прадед под счастливым знаком.
И умер, непричастен к временам,
Когда Россию нашу ставил раком
В безбожии воинствующий хам.
Не знал он, к счастью Ленина и Сталина,
Не знал кровавых ужасов ЧК.
К расстрельной стенке прадеда не ставило
Босяцкое мурло большевика.
Сколько помню себя, столько помню и эту икону. Она написана на доске и очень старая.
Икона Чудотворца Николая
Досталась мне от бабушки моей.
Страницы снова в памяти листаю
Давным-давно отшелестевших дней.
Бабушка говорила, что икона эта перешла к ней от её бабушки.
Сколько же лет ей, если моя родилась в позапрошлом веке? Красивая икона. Явно большим мастером писана. Об этом говорят сочетания красок, их насыщенность, композиционное решение. Но особенно глаза святого! В зависимости от времени суток, от освещения выражение глаз меняется удивительным образом. То они строги очень и мне хочется покаяться тут же в грехах своих. А их, к сожалению, много накопилось за долгую жизнь. То вдруг становятся теплыми и улыбчивыми. Тогда про себя думаю: а может я всё-таки и не такой уж гад? Мы часто без слов со святым разговариваем.
В детстве я очень тяжело болел. Лежал в клинике и тихо умирал. Ежедневно мне делали спинномозговые пункции, вводили дефицитные антибиотики, которые папа, занимавший в то время высокий пост, доставал с трудом и по блату. Но всё было тщетно. Состояние ухудшалось с каждым днём. В ожидании неизбежного мама седела на глазах. И тогда, как жест отчаяния, как последняя надежда бабушка настояла, чтобы во здравие моё был отслужен молебен. Меня умирающего привезли домой. Священник, большой такой человек, читал молитву. Мне запомнился его бархатный голос с раскатистым Р. А я же затуманенным взглядом неотрывно глядел в угол, где висела икона Николая Чудотворца. А под ней тихо мерцал огонёк маленькой лампадки. В один момент мне показалось, что святой мне улыбается. Потом меня снова отвезли в больницу. И я стал быстро поправляться. А врачи всё удивлялись такой перемене и стремительной положительной динамике (как они выражались). Излишне говорить о том, сколь мне дорога эта чудесная икона. Конечно, я передам её своему внуку. Пусть она и его хранит.
На полке у меня кусок соли, который я привёз из поездки по Израилю. Подобрал его возле соляного столба, того столба, в который Бог превратил жену Лота.
«Не обернись для прощального взора»,-
Бог приказал Лота жене,
Когда города Содом и Гоморра
Сгорали бесстыжие в адском огне.
Но обернулась, поворотилась,
В грех любопытства впала она.
И в столб соляной навсегда превратилась
Непослушная Лота жена.
Когда обретал я библейское знание,
Эхо веков звучало во мне.
Соли кусок для назидания
Привёз с того места своей жене.
Буйной фантазией разогретый,
Я будто иду за веками вослед,
И мне помогает в движении этом
На полке хранящийся раритет.
А вот сейчас я уже смотрю на стеклянную красоту, сотворенную неизвестным мастером, и думаю о тех временах, когда ещё не было социалистического соревнования, встречных планов, штурмовщины в конце месяца и прочих советских гадостей.
Планом мастера не гнобило,
Без него начинался день.
Из под рук его не выходила
Ширпотребная похабень.
На Руси, а быть может в Италии
Старым мастером был рождён,
Перехваченный тонкой талией
Изумительный синий вазон.
Этот удлиненный вазон всегда стоял у бабушки на подоконнике. Летом из него пила воду нежная чайная роза. Сочетание пронзительной синевы и розовых лепестков было дивным. Красиво так, что дух захватывало. Сейчас этот вазон стоит у меня на полке и напоминает теплое украинское лето и то счастливое время, когда все мои дорогие и любимые люди были ещё живы.
Знакомый мой, суждениями резвый,
Бросал слова, как сеют cемена:
«Пустыня создана не для поэзии,
Она до бесконечности скучна».
Не буду здесь оспаривать суждение,
А лишь цитату приведу в пример:
«Невежество есть мать предубеждения»,
Заметил проницательный Вольтер.
В моём восторге нету передоза,
Когда я их держу в своей руке.
Как хороши вы, каменные розы,
Растущие в Сахаре на песке.
Впервые я их увидел в зашарпанной лавчонке старого араба. Среди всякой чепухи, простоватых поделок местных кустарей они показались мне неуместным здесь, красивым артефактом. Каменные розы сотворены гениальной природой за столетия, а возможно даже за тысячелетия. Редкая в пустыне влага, проникая сквозь песок, лепила из него лепестки. Гляжу на этот каменный цветок, и кажется мне будто восточная красавица нежными девичьими пальчиками сотворяет это чудо. А в ушах звучит пряная и волнующая музыка Востока.
На полке у меня стоят
Рядочком безделушки.
Им лет уже сто пятьдесят,
Они давно старушки.
Их кто-то делал от души,
Порадовать стараясь.
Они милы и хороши,
Гляжу и улыбаюсь.
Говоря на языке тинэйджеров, эти две фарфоровые пепельницы очень прикольные. На одной, судя по наряду, изображен какой-то иностранный купец. Он во фраке и цилиндре. Под воротником бабочка. На полные щеки спускаются пышные бакенбарды. Шарообразно выпуклый живот говорит о довольстве. Между расставленных ног мешок. На нём цифра выведена – 7000,0. В какой валюте? Неизвестно. Но, судя по тому, что мешок полный, сумма эта считалась значительной. Позади купца бочонок, куда следует бросать окурки и стряхивать пепел.
Вторая безделушка наша, кондовая. Две желтые варежки положены одна на другую. Рядом лапоть. Он то и выполняет роль пепельницы. Простенькие, милые вещицы, сделанные с выдумкой и настроением. Оттого и глаз радуют.
А вот стоят на полке необычайно изящные две чашечки чайные.
Годами злыми не убитые,
Из дальней дали старины,
Две чашки, золотом укрытые,
Напоминают цвет луны.
Века, поглаживая бороду,
Со мною говорят без слов.
На донцах чашек перевернутых
Клеймо синеет – Кузнецов.
Вообще-то, таких чашечек с блюдечками было шесть. Но после смерти бабушки мы разделили этот чайный сервиз между мной и двумя моими сестрами. Всем по две досталось. Чашки очень красивы. Напоминают раскрытый голландский тюльпан, где лепестки не остроконечные, а округлые, в форме полуовала. Мне дороги эти вещи. В них заключена моя детская память, когда большой клан наших родственников собирался у бабушки. Из них по особым случаям пили чай. Их изысканная красота как бы подчеркивала торжественность момента.
Почему я упомянул о злых годах? Да потому, что бабушка моя пережила Гражданскую, голодомор на Украине, Великую Отечественную. И как ей удалось сохранить и передать нам это рукопожатие веков – для меня загадка. Любила нас. Добрейшим человеком была.
Когда я смотрю на некоторые старинные вещи из домашней коллекции, я невольно думаю о мастере. Наверное, он очень любил людей. Без любви красоту не создают. Вот на моей полке два тонких вазона. На матовом нежно салатовом фоне выпуклая белая пасторальная картинка. Пастушка с ягненком. Если слегка щелкнуть по вазону пальцем, услышишь мелодичный звон.
А вот корзинка из розового стекла и вся в складочках по бокам. Края корзинки тоже хрустальной полоской окантованы. Такое сочетание чарующе красиво.
Прелестная вещица серебряная сахарница соседствует с другими раритетами. Она закрыта выпуклой крышкой, к которой крепится ручка в виде какого-то сказочного цветка на коротком стебле.
Бывает холодно и грустно
В осенний тускловатый день.
И все приглушенные чувства,
И на душе сплошная хрень.
Возьму вещицу и поглажу.
Мне вдруг покажется, что даже
С людьми я разговор веду
В каком-то давишнем году.
Соединяют нити прочные
Людей ушедших и меня,
И прошлой властью неиспорченных,
И жлобством нынешнего дня.
Нет, связь времён не обрывается
При завихрениях страны.
А жизнь светом наполняется
Неустаревшей старины.