Когда Элка уехала из нашего городка, я подумал, что теперь никогда с ней не увижусь.
К тому же прошёл слух, что она вышла замуж, вскоре я услышал, что у неё родился ребёнок – сначала один, потом ещё. Девочки. Где она обитала, с кем – мне было не известно.
Нет, конечно, кто-то, может быть, и знал где она и имя мужа, и кто он. Конечно, я мог бы зайти к её маме, Ольге Петровне, мы с ней, как говорила недавно Элка, хорошо спелись, ведь я к ним всегда приходил так запросто, как к себе домой, ещё бы мы ведь учились в одном классе и дружили, чуть ли не с первого класса. Но я представить себе не мог, что вот войду, а в той комнате, где мы учили вместе уроки, увижу прилепленные к стене фотки или, не дай Бог, Ольга Петровна достанет альбом, и там я увижу Элку, например, в фате, рядом с её избранником или семейный портрет с дочками, на котором все счастливые и улыбаются.
Я решил, что уж раз такое случилось, то пусть она останется навсегда в моей памяти школьницей. Сначала девчонкой с косичками, потом девушкой с лёгкими распущенными по плечам рыжеватыми волосами и странными глазами, цвет которых я никак не мог определить. На мой вопрос:
- Какого цвета у тебя глаза?
Она всегда отвечала:
- Зелёные.
Но это была полуправда. Потому что они меняли свой цвет несколько раз в день: они могли быть в зависимости от освещения или, например, её настроения то оливковыми, то горчичными, то карими. Встречаясь с ней, я по ним мог сразу узнать какое у неё настроение и что мне ждать от неё - милости или кары за несовершённые мной проступки.
Эх, Элка, Элка!
Почему-то ещё тогда, давно-давно, я чувствовал, что никакая другая женщина мне не будет нужна в жизни так, как она. А потому, махнув рукой на всякие страсти-мордасти или попросту говоря свою личную жизнь, я решил посвятить себя математике, к которой имел пристрастие с детских лет.
Я махнул в Питер и довольно легко поступил в Универ. Конечно же, на механико- математический факультет, который, кстати, в каком-то тысяча восемьсот лохматом году окончил мой прадед.
Мне удавалось многое из того, что моим однокурсникам было не по зубам. Я решал контрольные, писал курсовые для всех, кто обращался ко мне. Представьте, я делал это совершенно бескорыстно. Лихие девяностые прошли мимо меня, и дух всеобщей коммерциализации в то время не затронул ни один волос на моей голове.
Дома, в родном своём городке, я почти не бывал. Родителей, которые потихонечку старились в своей советской двушке я вспоминал редко, хотя писал письма, как и положено примерному сынку, каждый месяц. С одноклассниками никакой связи у меня не было. Жил же я заветами дедушки Ленина, которые засели у меня в голове прочнее прочного ещё с раннего пионерского детства. Да, я учился, учился и учился. И делал это не просто с удовольствием, а прямо с каким-то остервенением: принимал участие в студенческих математических конкурсах, печатал свои работы в “Трудах” и даже однажды получил премию “Молодому математику”. Лето я, обычно, проводил в каких-нибудь летних математических школах.
В конце пятого курса мама прислала мне письмо, в котором писала, что я совсем их забыл и что они без меня совсем извелись и что не за горой то время, когда я приеду их хоронить. Я решил, что перед сессией съезжу к ним на несколько дней и даже успел досрочно сдать несколько экзаменов.
За те годы, которые я провёл в Питере, родители мои заметно сдали, у меня даже сжалось сердце, когда я увидел их. Казалось, их что-то тянет вниз: они стали ниже, папа опирался на палку и слегка прихрамывал, а у мамы фигура стала какой-то осевшей, и правое плечо было заметно ниже левого. Лица у обоих как будто размякли, мешки под глазами, линии от носа к концам губ, у мамы от верхней губы разбегались тонкие морщинки, в которые расползалась помада, у отца губ вообще не осталось, только две узкие полосочки.
Я решил, что те несколько дней, которые проведу дома, отлучаться никуда не буду, растворюсь в предках, в их суете и быте. Так прошли первые два дня. Я тщательно пылесосил, отодвигал шкафы, диваны – знал, им это нравится. Пытался даже помогать маме на кухне, рассказывал о своей учёбе. Расспрашивал как их здоровье. Всё как полагается.
Но на третий день, в тот момент, когда я занялся ремонтом унитаза и стоял перед ним на коленях, обрабатывая герметиком, появившиеся трещины, в квартире появилась Элка. Я не сразу сообразил, что это она, так сильно она растолстела. Новомодный джинсовый костюм, украшенный чем-то мелким и блестящим, так сильно облегал её фигуру, что было непонятно, как она в него влезла. Её чудные волосы были сильно обесцвечены и поэтому совершенно не казались такими прекрасными, как раньше, хотя, по-прежнему, их кипа с трудом удерживалась какой-то резиночкой. И только её глаза были, как и раньше, единственными. Зелень в них переливалась волнами, она то становилась тёмной, то казалось, что внутри радужки вспыхивают какие-то жёлтые огоньки и они становятся горько-горчишными. Я вспомнил, что когда-то слышал, что Веласкес, чтобы получить зелёный цвет использовал смесь медной лазури и охры, добавлял в краски свинец и олово. И вот мне показалось, что в глазах Элки этот процес шёл в обратном направлении, разлагаясь на эти составляющие.
Она заговорила со мной сразу и быстро, не вдаваясь в преамбулу о том, как я живу, и надолго ли приехал.
- Так, мне нужен водитель. Можешь ты прямо сейчас поехать со мной? Я выйду за тебя замуж. Тебя это устроит? Не волнуйся – я развелась, девочки пока останутся с мамой. Мне нужно знать, ты согласен или нет. Да, ещё. На зарплату у меня денег нет.
И вдруг посмотрела на меня так, будто просит что-то, и добавила:
- Одна я не справлюсь.
Так я оказался в этих местах, на берегу дивного озера на границе с Финляндией, вернее на территории старой Финляндии. Элка жила там одна в убогой бытовке, окруженной девственным сосновым лесом, рядом творилось чёрти что: трактора, бульдозеры,кто-то пилил деревья, кто-то что-то привозил. Ещё по дороге на место Элка сообщила мне, что занялась строительством турбазы и будет единственной её хозяйкой.
Конечно, я раскрыл рот от удивления и спросил:
- Откуда деньги, Зин?
- А вот это тебя не касается. Ты водитель, шофёр и больше ничего. Будешь выполнять то, что я тебе буду говорить.
- Но я, кажется, ещё буду твоим мужем?
- Ха, ха, - засмеялась она, - По совместительству.
Так началась моя новая жизнь. Мы действительно расписались, и я ощущал себя самым счастливым человеком на свете. Ведь Элка была женщиной моей мечты.
Целыми днями мы носились по бездорожью, то по каким-то посёлкам, набирая рабочих, то ездили на приём к каким-то чиновникам, и там она подписывала какие-то бумаги, а я дожидался её в кабине доисторического УАЗа, за жизнь которого очень переживал. Скоро на территории, которую Элка называла своей, появились постройки. Отделанные под брусовые коттеджи, они выглядели совсем неплохо. Особенно хороша была столовая, которая называлась рестораном. Со временем мы перебрались из бытовки в один из небольших домиков, предназначенный для отдыхающих, в котором было четыре небольшие комнаты с общим туалетом и душем, а потом и вовсе в коттедж или, как говорила Элка, апартаменты. К началу следующего сезона всё было готово к приему туристов или, как говорила Элка, наших гостей.
Она работала как ишак, не зная ни дня, ни ночи. По ночам занималась бухгалтерией, я же оставался на прежней должности – шофёра и мужа в одном флаконе. Однажды,глядя на её странно изменившееся лицо, уставшее и одновременно какое-то брезгливо-недовольное, я предложил ей помочь с бумагами, всё-таки я математик и как-нибудь уж смогу разобраться с цифрами, но она почему-то резко прервала меня и сказала, прищурив глаза:
- Ты помнишь, я взяла тебя шофёром, поэтому не лезь не в свои дела. Вот тебе на завтра список. Постарайся всё успеть.
Я старался, выполнял свои обязанности неплохо и днём и ночью.
В список моих дел стал теперь ещё входить трансфер гостей. Среди них много питерцев, москвичей, но больше всего финнов. Последние приезжают компаниями, устраивают пышные застолья в нашем ресторане, а потом разбредаются по своим фундаментам, по своим мызам.
Некоторые из их бывших построек я заметил сразу после приезда, а некоторые пришлось отрывать, так глубоко они уже ушли в землю. Тот, который находится на территории нашей турбазы, я облюбовал особенно. Вот вход, две большие комнаты, вот выход на террасу, с неё ступени прямо в озеро. Я ухаживаю за фундаментом и ступеньками: очищаю от дёрна, кошу вокруг траву.
Недавно, по дороге на станцию, остановился на обочине и увидел группу пожилых, а можно даже сказать, совсем старых финнов, которые, выйдя из туристического автобуса почти бегом, если конечно это можно назвать бегом, направились к торчащим справа камням. Я догадался, что это их кладбище. Они торопливо переходили от камня к камню, некоторые путались в траве, падали. Если кому-то удавалось найти свой камень, они обнимали его как родного человека и радостно смеялись, как если бы встретились с живыми. На следующий же день я приехал в это место с косой, теперь если приедут, идти им будет легче. А однажды у водопада из какой-то старенькой Шкоды вышла пара: он и она, сколько им лет сказать трудно, по-моему, это уже люди без возраста. Он был грузный, широкоплечий, о таких говорят – кряжистый. Она же – маленький худой воробышек с седыми букольками.
Такими бы могли быть мои бабушки и дедушки, но их нет так давно, что я их совсем не помню. Глядя на этих двух, я очень затосковал о родителях и подумал, что скоро и они станут такими же старыми, но только вряд ли они смогут и захотят отправиться в какое-нибудь путешествие, хотя бы в ту деревню, откуда были родом.
В тот же вечер я попросился у моей хозяйки в короткосрочный отпуск – я не был дома уже несколько лет. Но она сказала:
- Сейчас не время. Вот сезон кончится, тогда езжай. У меня там вообще дети, а много раз я ездила?
Это была правда, и мне даже стало стыдно за свою просьбу.
Но ей пришлось меня всё-таки пару раз отпустить домой в то лето: сначала умер отец, потом мать.
Каждый раз, возвращаясь на турбазу или, как говорила Элка в наш Финский домик, я садился на одну из, очищенных мною ото мха ступенек, смотрел на озеро и курил.
С тех пор я вообще стал курить очень много…
Прошло ещё несколько лет. Не буду вас утомлять описанием своей жизни. Всё будто бы шло гладко.
На днях я привёз очередную партию туристов. Одна пара, пожилые мужчина и женщина, оказались питерцами. Мне почему-то они показались не только знакомыми, но и близкими. Наверно, они напомнили мне родителей. Всю дорогу я рассказывал им эту историю своей жизни, потому что больше поговорить мне будто бы и не с кем.
Элке теперь не до меня, я с ней вижусь только вечерами. Я на одной машине, она на другой. Вот уже два года она обходится без личного шофёра. Получила права, купила себе Ауди. Носится по всей округе. Стала выпивать. Волосы у неё теперь короткие, а какие стали глаза - я не знаю, её взгляд всегда направлен куда-то в сторону…