А был ли мальчик?
Четвертым членом семьи был некий Боренька. Сама Нина никогда его не видела, но бабушка так часто о нем упоминала, говорила о нем столь нежно и заботливо, что казалось, будто Боренька этот совсем недавно вышел за дверь и с минуту на минуту вернется. Так что сомневаться в его существовании было нелепо и даже кощунственно.
Был Боренька кем-то вроде доброго волшебника. Хотя в волшебников, фей и гномиков Нинка больше не верит - взрослая уже. А девчонки во дворе до сих пор пытаются вызвать всякий сказочный народец – набьются впятером в фанерный домик на детсадовской площадке, окно курткой заткнут, чтоб темнее было, и давай бормотать: гномик, гномик, появись. Появись добрый гномик, появись… Надо еще обязательно конфету на красной ниточке держать и смотреть не моргая, чтобы не пропустить тот момент, когда по ниточке гномик пробежит. Только вот пока гномик ни разу не приходил, и конфета так и оставалась цела.
- Дуры вы! Разве он на карамельку придет? – качает головой Катька из седьмой квартиры. – Ему надо шоколадную, лучше трюфель или «Белочку». У нас в лагере на трюфель всегда приходил.
- А что подарил?
- Ну… все вам скажи. Секрет! - и языком зацокала. – А к вам не придет! Вы б еще на ириску вызывали!
Бореньке не надо ни ирисок, ни карамелек, ни мишек на севере, ни даже зефира в шоколаде. И он обязательно приходит и помогает, если правильно попросить. Как бабушка. А просит она так.
- Ах ты, Боренька, Боренька, погляди-смилуйся! Бог милостивый, ангел небесный, кто же поможет нам, если не ты. Вот, видишь, Боренька, миленький, что твориться-то, - причитает ба, глядя куда-то под потолок. – Ты уж прости меня горемычную, Боренька, за все зло, что я тебе причинила. Прости за то, что так часто тебя тревожу, только вот совсем мне покоя нет, совсем душа изболелась… – Замолкает, покачивает головой, видимо слушает, что ей Боренька отвечает.
Бабушка высокая, самая высокая в доме. Одета всегда в темно-синее шерстяное платье с длинным рукавом, похожее на школьную форму. Иногда поверх платья она надевает цветастый ситцевый фартук с обтрепанной оборочкой. Желто-серые волосы заплетает в две тощие косицы, которые потом скручивает на макушке в виде сжатого кулака. С этой своей прической она немного напоминает флакон детского шампуня, сделанного в виде пупса с пробкой на голове.
- Ах, Боренька, оспадисусе, грешна-то как перед тобой. Совсем они меня доконают, курвы, мыши мокровостые… Вот и сам посуди, как тут быть… вот послушай, что давеча случилось…
А давеча ничего такого и не случилось, просто к маме зашел какой-то высокий господин в коричневом костюме и со шляпой в руке. Вручил маме букет гвоздик, а Нинке набор импортных фломастеров и толстенную книгу «Русские сказки». А потом они вышли во двор, сели в серую «Волгу» и уехали. Вернулась мама совсем ночью.
- Я, наверное, Нинок, замуж выхожу, - шепнула она дремлющей Нинке и коснулась губами щеки. Пахло от нее как-то незнакомо. Вероятно, так пахнут очень счастливые люди.
И Нинка тоже была счастлива, засыпая, она представляла себя прекрасной царевной, которая сидит в высоком-превысоком тереме, куда на коне не допрыгнуть, и что к ней прилетает на деревянном орле заморский царевич.
После беседы с невидимым мудрым Боренькой, бабушка уходит из комнаты умиротворенная, с легкой улыбкой на обычно суровом лице. В такие минуты ее о чем угодно можно попросить.
Нина взбирается на стул, заглядывает, - любопытно, что же находится на серванте. Верхняя крышка серванта совсем не такая загорелая и блестящая, как бока, а мутная, светло-желтая и вся в трещинах. Сидит на ней фарфоровый солдат по имени Василий Теркин с добрым курносым лицом, гармонью и золотой цепочкой на шее. Цепочка мамина, она ее второй год ищет. Еще лежит стопка журналов «Здоровье», несколько засохших мух, какой-то желтый сморщенный стручок и сломанная погремушка в виде клоунской головы. А с краешку чисто и постелена кружевная салфетка. А на салфетке – картинка не картинка, а вроде бы дощечка в жестяной рамочке, а на ней темное потрескавшееся бородатое лицо. Глаза у лица большие, грустные и очень добрые. Наверное, это и есть Боренька, который исполняет все желания и выслушивает все горести, решила Нина. Надо только правильно его попросить. Как бабушка.
Нина сложила руки на груди, сделала серьезное лицо и закрыла глаза. Стоять на такой высоте с закрытыми глазами очень боязно, сразу начинает качать. Но Нинка преодолевает страх.
- Милый Боренька-оспадисусе, грешна-то как перед тобой…- торопливо и тихо, совсем как бабушка, зашептала она. Нина готовилась, все то, что она хочет сказать Бореньке, тщательно обдумывала по пути из школы. - Помоги мне, пожалуйста, по математике, а то я не понимаю, что такое дроби, и как столбиком делить, тоже не понимаю. Ты же все знаешь, бабушка с тобой всегда советуется. А еще помоги, сделай так, чтобы Мишка Червяков меня не обижал, а то он всегда мой портфель прячет, а вчера положил в карман куртки разбитое яйцо. А еще коньки хочу белые с кнопочками как у Катьки из седьмой квартиры, а то каток залили, а она мне не дает кататься, всего один раз дала, а потом отняла, сказала – поломаешь. И котенка хочу своего, а то Тигрик старый и злой, меня не признает, а только бабушку… - Выдохнула. Приоткрыла один глаз. Боренька пристально смотрел на нее, будто спрашивал, что, мол, по таким пустякам меня беспокоишь, нет ли чего посерьезнее.
Сложно это, вот так, кому-то свои желания рассказывать. Копишь-копишь в себе, носишь, греешь их, а вслух произнесешь и самой смешно. Дроби она не понимает! Коньки белые… А Мишке крысу в портфель засунь, чтоб знал! Или нет, не так.. Прости Мишку… да, да, прости! Он же сам не понимает, зачем это делает! Ты же ему на самом деле нравишься, лучше спроси его про дроби, он же по математике лучше всех…
- Ну? – и Боренька слегка шевельнул тонкой бровью.
Все не то, не то, отгоняла Нинка лезущие в голову глупые и бессмысленные вещи. Надо что-то важное, весомое, самое-самое сокровенное!
- Готова? – по лицу Бореньки скользнул солнечный зайчик.
- Да! Хочу, чтобы папа вернулся и всегда был с нами! – на одном дыхании выпалила Нинка. - Я его не помню совсем, а мама… К маме все этот дядька ездит, только дядька совсем не папа, а папу она совсем забыла. А я хоть и не помню, но все равно люблю… Милый Боренька-оспадисусе со всеми светлыми… нет… как его… не так… Блин! Ой! Вот черт, - и девочка сама шлепнула себя по губам. Замешкалась. Опустила глаза. - Прости Боренька, иже еси нанебеси и отец наш…
- Ах ты безбожница! Ах ты, хулиганка! Что ж ты творишь-то? - бабушка налетела сзади, схватила Нинку за косичку, пребольно дернула.
- А так, Ниночка, что все, что ты видишь, весь мир, и небо и звезды и всех людей, создал он.
- Это как? – всхлипнула Нинка, прилаживая пятак к саднящему лбу.
- Да вот сказал, да будет свет и стал свет! Сказал, да заселят землю разные звери и гады и птицы и стало так…
- А еси на небеси тогда кто?
- Он и есть, господь наш.
- А на картинке кто тогда? Ну, бородатый с глазами. Это разве не Боренька?
- Нет, не Боренька, а Боженька. Господь наш Иисус Христос.
- А он кто? Волшебник?
- Он сын Божий.
- Да… а кто это тогда, Боренька? - Набравшись смелости, спросила Нина.
- Боренька? Так дядя твой родной. Брат твоей матери,- и беззвучно, одними губами добавила бабушка.
- а где он? Умер?
- Умер? Пожалуй, что и умер, - соглашается бабушка. - В конце войны…
- Ранен в боях? – заворожено произнесла Нина.
- Нет, не в боях, - комкая заплатанный передник, в сторону сказала бабушка. – Он еще маленький был. Совсем…
- Да? значит, он был пионер-герой! Да? – затрещала Нинка. - Как Леня Голиков, как Зина Портнова, или как его… Марат Казей!
- Что?
- Марат Казей… нам в школе рассказывали.
- А… ну да…
- Ба, а он погиб, да? Его пытали? А он партизан был или сын полка? А можно я в школе расскажу, что дядя у меня - герой! Ой, а медаль у него есть или орден? Посмертно же награждают! Можно?
- А? – глаза у бабушки наполнились слезами. Она отвернулась к окну и легонько покачивалась, в такт березовой ветке за окном.
-Ба… - потянула ее Нинка за подол. – Я тебя обидела? Тебе вспоминать больно, да? он что, не герой? Предатель?
- Герой, герой… – зашептали сухие губы. – Конечно, герой, - и тяжелая сухая рука легла девочке на затылок. – Иди-ка спать, Ниночка…
Засыпая, Нинка, видела своего героического дядю, но уже не большеглазого грустного бородача с тонкими губами, а вихрастого белобрысого парнишку возрастом чуть постарше Нинки. У него пухлые обветренные губы и смелые голубые глаза. К Нинке он не подходит, лишь подмигивает и сдувает с лица соломенную челку, ему некогда ни стричься, ни с девчонками болтать. Он помогает солдатам бороться с фашистами. Вот он подносит бойцам снаряды, вот на себе тащит раненого в землянку, вот вызывается доставить в штаб срочный секретный пакет. А вот фашисты схватили его и ведут пытать. У фашистов пустые, будто топором вырубленные лица, одинаковые и бессмысленные, а у Бореньки лицо смелое, веснушчатое, задорное! И как нахально смеется он им в лицо!
На самом деле не помогал смелый Боренька таскать боеприпасы, не вытаскивал раненых из пекла и не работал наравне со взрослыми на заводе, вытачивая болванки для снарядов.
Ничего он не сделал, потому что и не жил почти на этом свете.