Былое и, иногда - думы

Александр Победимский
****
Колонный зал Дома Союзов. На лицах в президиуме – привычная скука. Лишь с появлением  симпатичной девушки-фотокорреспондента в их глазах появился живой интерес. Она перемещалась вдоль сцены, ослепляя вспышками президиум, и когда скрылась, президиум вновь заскучал, углубившись во что-то своё.

****
Есть пророки в своем отечестве, но только об этом никто не знает. Начинают они говорить, а их перебивают на полуслове. Мысль комкается. Получается  речь плебея, а не пророка. Посему, предпочитают молчать. А говорят все, кроме пророков. Ну, а раз те молчат, то считай, что уже не пророки..

****
        Плюнув на рабочий стол, уволился. Вскоре родилась дочь. Но не от того, что плюнул на стол, а совсем по другой причине.

****
Хорошие, с «не общим выражением», лица должны стать национальным достоянием.

****
5 июня 1988г. ТВ пытается убедить нас, что за неделю в футболе произошло больше событий, чем за 1000 лет со дня крещения Руси. В «Новостях» этому празднованию  уделено меньше внимания, чем шведской поп-звезде, которая пока не знает – приедет к нам осенью или зимой.
Правда, вечером, неожиданно, впервые за всю историю советского телевидения, показали праздничную службу в Елоховском соборе.

****
В пионерском лагере, неподалеку от Душанбе (тогда – Сталинабад) я уходил в горы, лазил по почти вертикальным скалам, цепляясь за лозы дикого винограда, которые рассекаясь на тонкие щупальцы, тонули в каменных трещинах. Только один раз решился подняться на самый верх  – небольшое плато, поросшее коноплей и огромными, почти как деревья колючками. Порывы ветра  что хотели, то и делали с коноплёй. Колючки же на него, на ветер, плевать хотели.
Как завороженный, во все глаза смотрел на то, что открылось мне. В первый и последний раз. Знакомое ущелье разглядывал чуть ли не с облака. То, что я считал соседними вершинами, были почти такими же как и это плато, только выше или ниже, дальше или ближе, больше или меньше. Они были разбросаны в пространстве и отгорожены друг от друга и от меня пропастями. Не помню, как долго сидел околдованный, но расколдовавшись, оцепенел от ужаса, понимая, что надо как-то спускаться. О том, что не везде были лозы и придется надеяться на пальцы рук и босых ног –  боялся подумать. Но слезать надо.
Через несколько лет прочитал «12 стульев» и очень хорошо понял того попа,
с колбасой в зубах, на вершине горы.
    В лет двенадцать, я переплывал, тогда еще бурный, только что вырвавшийся из ущелья Варзоб. Там тоже, полежав на горячем песке или огромном раскаленном валуне, надо было возвращаться обратно, тем же путем. Трудно сказать, что дал мне этот отроческий опыт. Всё это было очень давно. И  для моей жизни, во всяком случае, теперь – может быть еще что-нибудь да значит. А может, уже и нет.