17. Вот так и стукнуло семнадцать лет
Кто сказал, что время ничьё.
Время у каждого своё.
А я всего лишь держу общак.
Часы
Перегруженные мышцы страшно болели.
Продрав слипшиеся глаза и присев на нарах, Белкинд полусонным басом провозгласил:
– День рождения у меня сегодня, ребята. Отпустите в Шилку. Шампанского привезу, не самогон же пить.
– Ну, ты мог бы для дня рождения силы вчера поберечь, Дон Жеван. Да ладно, толку с тебя, езжай.
«Езжай» оказался грузовичком с мешками пшеницы. Другого транспорта в Шилку из Быркана нет, и этот не задаром – грузовичок надо в Шилкинском зернохранилище разгрузить.
С тем и поехали. Езды полчаса, а там видно будет. За «поллитру» с шофером можно договориться о чём угодно. Сам разгрузит или двоих для компании найдёт. Ну, есть такое неписаное правило: «соображать» поллитру надо на троих.
Всю дорогу Белкинд молча разминал ноги. Болтали о последствиях выпивок и загулов, но про поллитру Володя и заикнуться не посмел. Надо ж уметь такие разговоры вести. Это желательно говорить, имея в руках наглядную агитацию, то есть бутылку.
На радость медленно оживающим ногам, поездка затянулась. Надо же водителю дорогой заскочить к родне, потом и к не очень родне. Удивительно даже, как он с этой «не очень роднёй» в сарафане вокруг могучего зада так быстро справился. Впрочем, никто его к определённому часу не ждал. Точнее, вовсе не ждал. Разгружать, едрена мать все равно некуда Места хранения пшеницы до отказа забиты мешками.
После долгих пререканий разрешили разгружаться в склад овса. К этому времени Володя уже размялся и решил, что обойдется без взятки и разгрузит сам. Грузовик подъехал к раззявленной пасти овсяного склада и задом протиснулся через ни при чём стоящие ворота. Видно, раньше здесь были настоящие машинные весы, но их тихо загубили и вместо дорогого ремонта засыпали. Остался никчёмный остов. Оказалось, что склад был когда-то рассчитан на прямую засыпку. Но в нём пропадало много зерна. Чуть недосушенное, оно начинало жить и гореть. Вот и приспособили под склад мешков. В мешках недосушенное досыхало. А то, что загрузка стоила много дороже, что спускаться на три метра вниз по самодельным сходням с мешком на спине и тяжело и опасно – это себя пока не очень проявило, выговором не грозило, и потому было. Спустившись один раз с мешком, Володя понял, что второго благополучного спуска не получится.
– Слушай, Генадя, тут дела для дураков. А мне не только шею жалко, но почему-то и ноги.
– Дурь ты городская, Володя. Я буду таскать, а ты лезь подавать.
– Не пил бы у родни, так я б тебе поверил. А то в тебе водка говорит. Давай трос, сейчас сочиним простой механизм. Или я не Архимед?
Трос натянуть оказалось совсем не просто. Как его, железный, руками натянешь? Грузовичок тянул. Благо крюк нашёлся, на который мешок вешать, а то б домкратом, не иначе, пришлось такой крюк выгибать. Но первый же мешок продемонстрировал порочность идеи. Крюк сорвал завязку, и мешок рассыпался прямо на сходни. Протыкать его оказалось не лучше. Пока мешок спускался, дыра росла и зерно тоже сыпалось.
– Хреново тебя учили, паря. Время только зря угробили.
– Ничего не зря. Давай натянем второй трос и брезентуху повесим. Мешки в ней, как в люльке, поедут.
Поворчав, Гена-Генадя согласился. Таскать мешки не хотелось ни в какую. И люлька брезентовая действительно повезла мешки. Гена спускал их, а Володя внизу принимал. Получилось лихо, но поздновато. Подъехали другие машины да ещё с бригадиром. Удрать при нём небезопасно. Настучит в институт – запросто могут выгнать. На каждого принятого по кандидату прихватили.
Рослый плечистый бригадир грозно глянул на сооружение имени Архимеда Белкинда и спросил:
– Кто это придумал?
Генадя, плюгаво сжавшись, протараторил:
– Я, что ли, моё дело баранку крутить. Он вот, с лени, и придумал.
– Тебя как зовут?
– Владимир.
– Ишь ты, владелец мира. Три трудодня вне очереди за смекалку.
Бригадир открыл в улыбке крепкие белые зубы. Старшиной в армии был, не иначе.
– Викентий Петрович, у меня сегодня день рождения. Мне бы эти трудодни сейчас и наличными. Ребят угостить надо.
– Ишь ты, шустрый какой, не иначе еврей?
– Воистину еврей.
– Ладно, побудь тут, чтоб эта вся механика вертелась до вечера, а там я сам тебя до магазина довезу и к ребятам доставлю.
– Спасибо, Викентий Петрович.
– Спасибом не отделаешься. За стол-то пригласишь? Я, думаешь, со студенточками пировать не горазд?
– Само собой, приглашаю.
– Ну и держи тут порядок, Владимир.
С этими словами рослый бригадир размашисто ушагал по своим мудрым бригадирским делам. А Володя остался, не вполне уверенный в благополучном исходе затеи. Дряхлый брезент, подобранный здесь же под копытами машин, тихо расползался под ударами падающих на него мешков и вряд ли способен был дожить до вечера. Надо заранее искать ему замену.
– Генадя, у тебя такой брезентухи в запасе не найдётся?
– За поллитру найдется даже папа, беглый от алиментов.
– Угощаю, если быстро.
– Так я пошел.
Он и пошёл от всех дел, и пошёл надолго. Подъехавший на место его полуторки трёхтонный грузовик своими мешками здорово надорвал выцветший до белизны брезент. Но всё же, быстро и благополучно разгрузившись силами двух ребят из параллельного отряда, укатил за следующей порцией мешков.
Володя вертелся вокруг и судорожно соображал – что делать. Увидел в кабине следующего грузовика бухту верёвки, которой вяжут мешки.
– Давай-ка мы под брезент верёвок натянем, а? Лопнет ведь вот-вот. Застрянете надолго. Да и ногу тут сломать легко.
– Слушай, сообразительный, ты не Белкинд случайно?
– Да, а что?
– А подарок тебе мама с Танькой Верёвиной прислала. У тебя день рождения, да?
– С четырёх утра. Я в четыре утра родился. Давай подарок.
– Танька сама и даст. Я только узнать. А то она в Быркан ехать собралась. Ты тут часа два ещё пробудешь?
– Куда деться, пробуду.
И пробыл, даже обед ему привезли. Верёвина и привезла. Рослая, крутобёдрая, она оказалась из местных шилкинских красавиц. Кюхельбекер, застряв где-то в здешних краях, на такой именно и женился. Грозила ли Белкинду его участь? Он-то бы хотел, чтоб грозила, но поверить в такую возможность не был готов. Но зачем-то она самолично к нему приехала? И более того... улыбнулась издалека, явно знала его и шла к нему, неся радость и надежду. Оглушённый своими фантазиями, он даже не расслышал, что именно она ему сказала, протягивая шершавую ладонь, как старому знакомому. Теряясь в догадках, волнуясь, он смотрел на неё, чувствуя в опасной близости её высокую грудь. Потом выдавил из себя:
– Тань, а ты откуда меня знаешь?
– Так я ж за тобой сразу математику сдавала. Ухань долго восхищался, какой ты умный. А я всё сидела и ресницами хлопала. Тянет меня к умным. Сама-то дура деревенская.
– Дуры на физмат не поступают, – высказал ответный комплимент Володя, качаясь на тонкой игле сомнительного равновесия.
– Твоими устами... да меня бы и целовать.
От такой откровенности Володя рухнул сразу. Он по-детски покраснел и смешался, сразу утратив свой мужественный вид. Это был удар значительно ниже пояса.
Жителям эпохи сексуальной революции понять эту ситуацию не дано. В те далёкие, почти былинные времена в полугороде Шилке имелся уже тот придонный слой, для которого понятие девственности не существовало. Но может быть, в борьбе с его первобытной затягивающей силой жестко держались староверы, сибирские казаки, татары и потомки ссыльной элиты всех времен и народов. В их среде поцеловать девушку значило объявить её невестой. Девственная Таня Верёвина именно это и предлагала сделать Белкинду. И более того. Она уже настолько тяготилась своей девственностью, находилась в таком состоянии, что, сделав этот шаг, он с железной неизбежностью встретил бы ближайшую ночь в постели с молодой женой. Это потом ввели церемонию бракосочетания с подачей заявлений за пару месяцев до свадьбы, а тогда достаточно было зайти в сельсовет и в самом буквальном смысле «расписаться» в книге регистрации браков. Замученный серьёзными заботами председатель поставил бы и штамп в паспорте, не обратив внимания на дефицит возраста жениха. Белкинд, украшенный усами, тянул на все двадцать два.
Была ли мораль Белкинда столь же прямолинейно строга? В общем, да. Даже когда двенадцатилетним мальчиком он едва коснулся губами края губ Лидочки Ахметовой, даже тогда он рассматривал это как прямой путь к свадьбе. И не потому, что был знаком с мусульманской моралью. Понятия о ней не имел. Да и были ли её родители всерьёз мусульмане? Мораль положительных героев прочитанных им книг и механизм сострадания и ответственности, прочно в него встроенный, действовали почти как инстинкт.
Но печальная правда данного случая была в том, что он просто растерялся. Хлюпик, дохляк, белёк неуклюжий всё ещё жил в его возмужавшем теле, тормозя все реакции.
Она не ожидала такого. Она не знала его прошлого. Она только сейчас поняла, что этот вундеркинд не просто на год моложе её. Он безнадёжно моложе.
– Ну ладно, ты ещё расти, мальчик. Придётся мне умника постарше искать. Дай тебя хоть по умной головке поглажу. Миленький ты мой малыш.
Володя готов был сквозь землю провалиться от стыда. Хорошо, хоть рядом никого не было. Ну, пусть дама его неуклюжего сердца существует – это Люда Майникова. Но не найти ни единого тёплого слова для этой безусловно понравившейся ему девушки, позорно краснеть, как выпускник детсада, забывший слова приветствия бабушкам?
Впрочем, досада недолго грызла его. Что за проблема найти эту Таню в институте и подарить ей стихи? Героическая отвага посетила его воображение минуты через три, после того как Верёвина растаяла в неведомых шилкинских далях. Ах, какие он произносил ей речи! И тень её была в безумном восторге.
Люлька, сотканная из брезента и верёвок, так и служила до вечера. И Володя при ней служил до темноты, в общем-то уже ничего не делая. Пряниками мамиными заедал огорчение. Что могло быть прекраснее, чем сидеть за праздничным столом с бокалом шампанского в левой руке, правой приобняв за плечи восторженно глядящую на него Таню Верёвину?
А к вечеру оказалось, что все крепыши отряда застряли на зернохранилище. Машины, что последним рейсом пошли, их привезли, чтобы быстрей разгрузиться и по домам. И «дома» у всех водителей оказались где угодно, но только не в Быркане. Укатывались с ободряющим заявлением: Викентий, мол, всех заберёт. Вот они и ждали Викентия.
Через полчаса от безделья зачесались руки. А тут двухпудовки без дела рядом с весами для мешков валяются. Вот и начались железные игры на первенство вечернего зернохранилища. Потухший Володя стоял в сторонке. Наблюдал.
– А ты че не выступишь, Владя? Переутомился?
– Я не тяжелоатлет, я борец.
Крепкие ребята беззлобно заржали.
– Ну, с бабами ты и вправду борец. Чемпион, – вставил шпильку Горяев.
Он чуть-чуть, самую малость позавидовал «успехам» Белкинда. Во-первых, девчонки впрямую в любви признавались. Во-вторых – с такой горячей девой вечер в постели провёл.
Белкинд же добродушную насмешку воспринял очень болезненно.
– Сейчас я тебе покажу, какой я борец.
С этими словами Володя осуществил захват и бросил Горяева спиной на груду мешков.
Горяев рассерженно вскочил, и неизвестно чем бы это всё кончилось, но подоспел бригадир.
– Молодо-зелено. Мало вам мешков за целый день. Всё жмётесь да отжимаетесь. А я приду домой, пару раз отожмусь на бабе, и полный покой. Ну, поехали домой.
– А мои трудодни как же? Выпивка и закуска для всех в честь моего дня рождения?
Володя, уж конечно, раструбил всем об обещании бригадира, и все выразительно посмотрели на Викентия Петровича.
– Едем ребята, едем. На вокзале и сейчас не поздно отовариться. Но так: я к вам для общего руководства еду. Накуролесите чего с перепоя – я ж дураком окажусь.
В одиннадцатом часу ночи или вечера, это как кому нравится, Володя Белкинд решил выйти «подышать свежим воздухом». Сабантуй в честь его дня рождения ещё кипел и горел, но сам он уже был не нужен там. Так ему казалось. Выпить остатки найдется кому, а с него хватит и шампанского. Он вышел в звёздную ночь, осиянную луной, и задумался над кардинальным вопросом: чего ему ещё хочется в ночь после семнадцатого дня рождения? И померещилось ему, что не добежал он вчера совсем немного до полного круга. И хочется ему, аж невтерпёж, в этом убедиться. Он ещё на секунду засомневался – а можно ли такое на не совсем трезвую голову? Тут из дверей вышла Галка Бурко и без всяких вводных замечаний заявила:
– Не ходи к ней, Володя. Ты не такой.
Володя с сожалением вспомнил Таню Верёвину. Если бы она сейчас была рядом! А Галке достались совсем другие слова:
– О, Галка, ты очень кстати. Пошли проверим, до какого места я вчера добежал.
– И ты думаешь, я так запросто с тобой пойду?
– Тогда я сам пойду. Кажется мне, что я вчера почти два раза вокруг плато обежал.
– Врун ты, Белкинд. И «лови нас». Но не всех. Меня не поймаешь.
– У вас, девчонки, ум только в одну сторону повёрнут. Ну, я пошел. Так уж мне везёт – я всегда «не такой».
С этими словами Володя взлетел на плато и побежал влево, то есть в сторону, противоположную вчерашней. И действительно, километра через два, не больше, наткнулся на свой знак. Двойной круг камней. Символ Акционерного Общества Космических Футуристов.