Вступление, которое можно пропустить.
Как правило, я стригусь коротко. Однако, большую часть жизни хожу с длинными волосами.
Можно сказать, что я отпускаю волосы. Они растут сами.
Можно сказать, что я не особо слежу за своей причёской, но слежу за волосами.
У меня довольно послушные волосы, прямые и здоровые. Мне остаётся только следить за тем, чтобы они всегда были чистыми. И чем они длиннее, тем чаще их приходится мыть.
Это доставляет хлопоты по утрам. Особенно иногда – когда я опаздываю. Сохнут они, как правило, уже на улице – на остановке, в троллейбусе, по пути на работу. Каждый первый выход на улицу предваряет мытьё волос. Длинные грязные волосы, на мой взгляд, отвратительны. Особенно у мужчин. Если, конечно, это не герои «Отважного сердца».
Невыспавшись, откладывая будильник ещё на десять минут, думаю о том, что в ближайшие выходные нужно непременно сходить в парикмахерскую. Непременно. Можно будет экономить до получаса драгоценного утреннего времени.
Короткие волосы можно мыть раз в три дня.
Помывшись, освежив голову и окончательно проснувшись, гляжу на себя в зеркало. Мажусь кремом после бритья, и думаю о том, что в длинных волосах есть стиль. Решаю, что пока сойдёт и так.
Решение приносит облегчение. Не то, чтобы я не любил парикмахерские. Очень даже, знаете, приятно, когда тебе моет волосы и массирует голову кто-то не ты сам. Как правило, меня постригают не совсем так, как я бы хотел. Почти не так, или совсем не так. Всякий раз мне приходится выбирать парикмахерскую заново. Всякий раз мне приходится уже дома, перед зеркалом, что-то придумывать, чтобы не выглядеть настолько глупо, насколько меня увидел этот мастер.
Бывало, что мне очень понравилась эт..от мастер. То, как она меня постригла. Через некоторое время – несколько месяцев своей собственной жизни – я возвращаюсь в ту же парикмахерскую, желая только того, чтобы снова попасть под эти руки. У меня неважная память на лица. Тем более, когда видишь отражение этого лица в зеркале в первый и единственный за многие месяцы раз.
Меня приглашают в кресло, и я понимаю, что это не тот человек. И этот человек мне не нравится. Но мне не хватает смелости сказать, что я бы хотел к другому мастеру. Я боюсь оскорбить этого. Покорно следуя туда, куда мне вежливо указали, я думаю о том, что, может быть, и эта ничего. В итоге, меня стригут так, как я опасался. Возможно, всё от того, что я не умею правильно объяснить. Если человек мне не нравится – весь процесс стрижки проходит в тяжёлом молчании.
Разочарованный, я вежливо благодарю, рассчитываюсь, оставляю чаевые, и спешу поскорее домой, чтобы навести на голове свой, максимально возможный после радикального вмешательства порядок. Скорее – беспорядок – но, свой.
Как-то, недалеко от моего дома, после долгого ремонта, открыли салон – чуть ли не красоты. Проходя мимо, я заглядывал в окна и наблюдал, как среди шикарной обстановки заботливые женские руки обхаживали торчащие из мешковатых пелерин мужские профили.
Однажды, когда волосы совершенно распустились и стали до неприличия бессмысленным бременем, я решился.
Шикарное крыльцо, дорогая дверь с колокольчиком, несколько ступенек вверх. Меня (дверной звонок) встречает улыбчивая девушка с холодными глазами. Ресепшен. Объясняю, чего бы мне хотелось. Девушка, не отпуская натренированную улыбку, объясняет мне, что у них всё по записи. Но, не успел я удивиться, как она помечает:
- Сейчас освободится мастер.
Выходит этакая тётя, с причёской, улыбкой и злыми глазами. Оглядывает меня как раздетого мальчика, разочаровывается и предлагает, продолжая держать губы растянутыми, снять верхнюю одежду в гардеробе.
Она стрижёт меня истово, наспех, будто в нагрузку, будто втиснув меня между основными клиентами. Как будто у меня другие деньги. Вернее, будто у меня вовсе нет денег, а её только попросили. Кто-то попросил, кому она не может отказать.
Перестав улыбаться, она походит на тётку-парикмахершу из моего детства: «под канадку» - сорок копеек. Проходят невыносимые минуты. Она заканчивает и спрашивает моё отражение, всё ли меня устраивает. Я благодарю, расплачиваюсь на кассе. Чаевые… иногда я не знаю, как давать чаевые парикмахерам. Особенно таким, хватким и матёрым. Она стоит возле меня, напряжённая, всем своим нутром подгоняя меня быстрее уйти. У неё время. И я снова бегу домой, со своей «канадкой» за полторы тысячи. Всегда расстраиваюсь, когда что-то не так. Всё-таки волосы растут не очень быстро.
В следующий раз, через, наверное, полгода, мне стало снова необходимо укоротить ставшие неукротимыми волосы.
За истекшие полгода я по прежнему ходил той же дорогой, и этот салон, как двадцать пятый кадр, капал на моё подсознание. В первый раз мне просто не повезло. Я просто пришёл невовремя. Сейчас я зашёл, уже не смущаясь обстановкой незнакомого помещения. Подошёл к улыбающейся за стойкой девушке с холодными глазами, и сказал располагающим тоном завсегдатая, что хотел бы записаться на стрижку. Девушка просмотрела формуляры, и предложила пару вариантов на выбор. Нужно сказать, что, всё-таки, она была мила.
Я выбрал ближайшее, хотя это было для меня не совсем удобно. Вернее, совсем неудобно – через два часа. Ни туда, ни сюда. Ни уехать, ни сходить. Оставалось только болтаться по своим окрестностям. Даже не выпить. Впрочем, тогда я некоторое время был ещё в завязке и не пил. Тем более.
Так или иначе, эти два часа прошли. Я вернулся в парикмахерскую. Меня узнали, предложили раздеться в гардеробе и немного подождать. От чая или кофе я отказался. Даже не потому, что в ожидании выпил этого кофе чашек пять. Просто, не хотелось доставлять хлопот девушке и с без того холодными глазами.
Через некоторое время, впрочем, довольно скоро, меня вызвали. Как больного. Врачом была та же самая тётка со злыми глазами. Жирнораскрашенная каверулыбка.
Узнала она меня или нет – значения не имеет. Всё повторилось в точности, несмотря на предварительную запись.
Дорого. Но и это не важно: не так уж часто я посещаю парикмахера. Раз в полгода выложить такую сумму для меня не накладно. Мне не нравится платить деньги только за интерьер. Ну, быть может, здесь чуть короче очередь.
С тех пор я зарёкся туда заходить. Тем более, так или иначе, проблема стрижки была решена как минимум на несколько месяцев. На такой долгий срок я свою жизнь не планирую. Жутко захотелось выпить, но я крепился.
Время шло, волосы росли. Выросли и стали мешать. У меня выработалось автоматическое движение смахивать их с лица, но этого хватало до первого поворота головы. Особенно неудобно случалось в ветреную погоду – рука работала как автомобильный дворник.
Дома я стал закладывать чёлку женской невидимкой. Чувствуя необыкновенное облегчение, и как свободно дышит лоб, я в глубине души жалел, что не могу позволить себе так выйти на улицу.
И вот, один прекрасный выходной день, я посвятил поиску новой парикмахерской. Выходные дни всегда прекрасны. Я твёрдо решил ещё накануне – волосы окончательно достали – в ближайший выходной непременно постригусь.
Непременно.
В тот день меня ожидало открытие. Перебирая в памяти закоулки района своего проживания, я вспоминал вывески. У нас нет такого слова – парикмахерская: «Салон причёсок», «Студия», «Страшная сила». Некоторые вывески, как оказывалось позднее, мне просто мерещились. Выйдя на Большой, я сразу наткнулся на внушительный баннер – «РаЩёска». Об этом я совсем забыл. Я знал одну «расчёстку» где-то в самом начале Чкаловского, но не брал её в «расчёт»: снаружи уж как-то совсем затрапезно. И далековато. А здесь – шикарные панорамные окна. За ними – свобода и творчество. Я зашёл и не ошибся: довольно красиво, много света и воздуха. Милый персонал. Со мной всё сделали так, как я себе и представляю визит к парикмахеру. Нежные женские руки, аромат шампуня, забота и участие. Ушёл я очень довольным. И спокойным – теперь я знал, куда стану ходить постоянно, пока на моей голове будут расти волосы.
Немаловажно теперь и то, что денег я заплатил втрое меньше, даже с учётом чаевых. Девушка, что работала со мной, сама протянула мне визитную карточку парикмахерской с написанным от руки своим именем.
Я не знаю, куда подевалась эта визитная карточка за… сколько времени я не стригся? Было холодно. То ли весна, то ли осень. Это было ещё до зимы. Нестерпимо холодная зима, в которую не пил, упорно игнорируя ледяную стужу. Сейчас уже не холодно. Как же долго я не пил! Настолько долго, что это стало бессмысленно. Месяц назад я снова запил.
Запил, как это случается всякий раз после длительного аскетизма, самозабвенно и безоглядно. Особенно в первую неделю, пока не убедился, что месяцы трезвости ничего не изменили. Развлечение на трезвую голову – планировать и представлять идеальное поведение выпившего человека, придерживаясь разумных пределов на стыке романтики и творчества. Однако, несмотря на долгие месяцы тоски, Хемингуэя из меня так и не получилось.
Сегодня, разумеется, я тоже буду пить. Разумеется, сегодня всё будет не так разнузданно, как, например, вчера. Выпить – доминирующая мысль. Она объемлет все остальные мыслишки, которые, словно редкие звёзды, померкивают на сером, сумеречном пока небосводе сознания. Скоро небо станет совсем чёрным – звёзды засияют, маня своей яркостью в бесконечный простор распалённых алкоголем фантазий. Я стану не то, чтобы всемогущ – я стану всемечтающ, как здоровый юноша, призванный в армию, для которого всё станет возможным, лишь только дождётся демобилизации. Лишь только снова брошу пить… сколько же я не стригся?
Сегодня буду пить. Но сначала – постричься. Это основная задача. Волосы стали обузой. Особенно по утрам, когда с похмелья и жить-то не очень хочется, а тут приходится раньше вставать и совать отваливающуюся голову под гильотину водопроводного крана.
Куда же подевалась эта визитная карточка? Как же звали ту прекрасную женщину с лёгкими руками и мягкими пальцами? По-моему Вика. Всё равно я бы не стал звонить. Если мне скажут, что Вика сегодня не работает, это меня расстроит, и я не пойду. А я настроился и почти собрался. Чтобы пойти к парикмахеру, мне нужно настроиться. Это в моём состоянии не всегда просто. Малодушие на минуту закралось в мой рассудок. Мелькнула тёплая мысль бросить всё, и сразу в гастроном. И никаких забот. Это чуть не сбило настрой.
Повезёт – попаду в Викины руки. Нет – будет другая; по-моему, там все очень милые. И мне стало почти всё равно.
На улице было приятное полуденное освещение. После холодной зимы, которая ещё дышала по ночам в открытую форточку, солнце казалось приветливым и долгожданным. Особенно радовали лужи – естественно, без соли, растаявший снег. В двадцатиградусный мороз вид незамерзающей на тротуарах воды кидал в неприятную дрожь.
Город оттаивал. Люди щурились от солнечного света, и от этого казалось, что они улыбаются. Ноги сами вели меня дорогой через гастроном на Чкаловской. Они осторожно сворачивали с переулков, на которых не было магазинов, а я отвлекал разумные мысли долгими раздумчивыми пассажами о наступающей весне и о том, как скоро – очень скоро – снова завяжу с выпивкой и снова возьмусь за ум.
Скоро – не сегодня. Пока можно расслабиться, заслужил, так долго держался, умница. Только не сегодня.
Взял фляжку дешёвого коньяка. Не повредит и не испортит – поддержит подъём расцветающего настроения. Теперь ноги, уже в союзе с разумными мыслями, заводили меня в малохожие переулки сделать глоток – невинный поцелуй, такой естественный в этот весенний солнечный день.
Дойдя до «Ращёски», я понял, что волнуюсь. Таким ответственным показалось мне предстоящее мероприятие и то, как всё выйдет. На секунду я даже пожалел свои длинные волосы: они уже окончательно высохли, и теперь приятно шевелились, перебираемые лёгким бризом. Казалось, что ветерок ласково гладит меня по голове.
У входа в парикмахерскую стояли, греясь на солнце, три женщины в рабочих передниках. Они курили. Бросив беглый взгляд в огромные окна, я не заметил за ними ни одного посетителя. Вот сейчас зайду, женщины покидают свои сигареты и с досадой – «даже покурить не дадут» - последуют за мной, в мрачные после солнечного света, осточертелые стены своей парикмахерской.
Не сбавив шага, я прошёл дальше. Решил тоже перекурить. И сделать ещё один глоток. Заодно собраться с духом и дать женщинам возможность комфортно докурить свои сигареты. Свернул за угол. В узком переулке, недосягаемая для солнечных лучей, крючилась смертельно больная зима. Я отхлебнул из плоской бутылочки. Закурил. Коньяк, должен сказать, шёл мягко. Только на выдохе отдавал какой-то полировкой. Или даже ацетоном. Вобщем, каким-то растворителем.
Докурив, я решительно зашагал к дверям. Но тут же почувствовал, что ноги потеряли былую твёрдость – коньяк знал своё дело. Женщин у входа уже не было.
Внутри действительно, несмотря на большие окна, царил полумрак. Я подошёл к стойке администратора:
- Здравствуйте, мне бы постричься, - былую твёрдость потеряли не только ноги.
Девушка внимательно посмотрела на меня, словно я был совершенно лысым.
- Хорошо, - опомнилась администратор, - снимайте пальто, можете повесить его сюда.
Мне хотелось сказать ей о том, что полгода назад меня постригал (или постригала?) мастер (или стригла?), по-моему Вика, что мне так понравилось… мне так много хотелось ей сказать, но она уже выходила из-за стойки, глядя куда-то мимо меня, куда-то сквозь меня.
- Вячеслав, - услышал я позади себя тихий голос. Я обернулся.
Женщины, которые курили, сидели теперь на диване возле окна. Я их сразу и не заметил.
- Вячеслав, - сказала, судя по голосу, другая женщина.
Женщин было трое, плюс администратор. Одна из них вполне могла оказаться Викой. Например та, которая сейчас поднялась с дивана. Женщина сделала шаг в мою сторону. На фоне светлого окна я пока не мог различить её лица.
- Вячеслав! – крикнула женщина, я насторожился.
Она ушла через зал куда-то за кулисы. Две другие, оставаясь на диване, продолжали о чём-то говорить, поглядывая в мою сторону. Администратор вернулась на своё место, но сразу же принялась что-то искать под стойкой.
Сняв пальто, я ожидал приглашения, чувствуя, насколько моё дыхание отравлено ацетоном.
- Присаживайтесь, - указала на пуфик, на мгновение вынырнув из-под стойки, администратор.
Я присел.
«Вячеслав», - что-то неприятное шевельнулось у меня в груди. Меня ещё никогда не постригали мужчины. Разве что в армии. Но это не в счёт. Я оробел. Сердце выдало прохладную порцию крови. Успокаиваясь, я подумал, что у нас полно разных стилистов-визажистов – именно мужчин. Выйдет сейчас этакий Саша Бройер или Влад Лисовец: «Так-так, молодой человек, какие у Вас шикарные волосы! Я бы Вам предложил вот так. Что скажете?» Смесь лёгкого страха, интереса и растворителя.
Вышла женщина, которая могла быть Викой. Я встал. За ней появился здоровый нескладный парень в тренировочных штанах и футболке. Вячеслав. Дожёвывая, вероятно, обед, от которого я его, вероятно, оторвал, Вячеслав пригласительным жестом поманил меня в кресло.
- Как будем стричься? – дожевав, проглотив и вздохнув, спросил Вячеслав.
Высокий, простолицый, с выбритыми висками и ёжиком на голове. Я боялся надолго задержать на нём свой взгляд. Я посмотрел в свои глаза. Они показались мне воспалёнными.
- Коротко, - ответил я коротко.
- Коротко? – равнодушно переспросил Вячеслав.
- Да, - ядовитый выхлоп полироли со спиртом заставил меня затаить дыхание.
- Совсем? – глядя в упор на моё искажённое задержкой дыхания лицо, выпытывал Вячеслав.
- Да, - я помогал себе руками, - тут немного длиннее, а везде коротко. Чтобы иногда их можно было взъерошить.
- Что?
- Взъерошить.
Вячеслав сложил руки на груди.
- Только чтоб затылок – не как армейский… и виски не выбриты… - у меня предательски заплетался язык.
- А впереди?
- Коротко.
Вячеслав не сводил с меня хмурого взгляда.
- Без чёлки, - добавил я.
Вячеслав сделал глубокий вдох, и долгий, почти бесшумный, выдох:
- Пройдёмте.
Поднявшись, я понял, что не хочу этого сейчас больше всего на свете. Но это был приказ. Вячеслав отконвоировал меня к раковине, похожей на высокий писсуар, и занял исходную позицию.
Я сел в кресло. Мне было бы гораздо легче, если бы он просто и без церемоний тупой опасной бритвой выскоблил меня под Котовского и отпустил. Закинув голову, я почувствовал, как крепко прижалась к бедру родная фляжка. Вячеслав уже развинчивал пыточный кран. Я посмотрел на лампу.
- Не горячо? – спросила лампа голосом Вячеслава. Волосы тяжело намокали, пропитываясь горячей кровью.
- Нормально, - ответил я.
Вероятно, профессия парикмахера, если ты, конечно, не знаменитый стилист-визажист, не считается в современном общественном сознании профессией достаточно мужской. Вячеслав - человек, безусловно, мужественный – перешагивая стереотипы, каждым своим движением доказывал свою брутальность. Он мыл мне голову, как если бы курсант Можайского военного училища стирал в солдатском умывальнике свою зимнюю шапку: бережно, и очень старательно. Я по привычке прикрыл глаза. Но тут же открыл: вдруг Вячеслав подумает, что доставляет мне удовольствие! Это может задеть его брутальные комплексы, и подмочить мою репутацию. Лампа и мокрая пыжиковая шапка. У меня на лбу есть шрам – это дырочка от кокарды.
Я сразу перехватил предложенное полотенце, и вытер голову сам.
Упаковав меня в плащ, затянув на моей шее католический воротничок, Вячеслав принялся за работу:
- Так? – спросил он меня, зажав между пальцами прядь моих ещё волос.
Какие пальцы – крупные, узловатые, с обрезанными по самое мясо ногтями. Высоко над пальцами на меня смотрели его невыразительные глаза.
- Ещё короче, - ответил я, прикидывая, сколько ему лет. Призывной возраст.
- Так?
- Да, - может, он и в самом деле курсант?
Вячеслав деловито принялся за мои мокрые патлы.
На соседнее кресло опустился короткостриженный мужчина. Посмотрел в нашу сторону. Я вижу его лицо в зеркале. Вижу, как его взгляд задержался дольше, чем нужно для того, чтобы просто осмотреться. К мужчине подошла женщина и, наверное, ласково, провела рукой по его волосам.
«Не мог ты прийти раньше!»
Я вспомнил о фляжке в моём кармане, и подумал, что было бы неплохо в следующий раз запастись трубкой от капельницы: сидеть, закутанным в кокон, и потягивать из бутылки, не создавая помех работающему над тобой человеку.
Вячеслав трудился вовсю. Иногда он даже сопел. В опасной близости от моей головы описывал полуорбиты его таз. Вернее – пах. В голову лезли гадкие мысли о том, что за тонкой синтетикой тренировочных штанов, в дебрях синих солдатских трусов, болтается и глухо позвякивает уродливое коровье ботало. Я закрыл глаза – Вячеслав выравнивал чёлку.
Скоро всё закончится. Перейдя к затылку, Вячеслав придвинул табурет и сел. Никогда не думал, что парикмахеры могут работать, сидя на табурете. Всё равно он оставался выше меня на целую голову. Передвигая табурет, не вставая, он обработал мои височные части.
Я смотрел на себя, закутанного в парикмахерскую накидку, с белым воротничком католического священника. Накидка была с надписью. Вероятно, какой-то парикмахерский бренд. Мне подумалось, почему эту надпись не пишут в зеркальном виде? Ведь накидка надета на клиента, который видит себя только в зеркале. Да и сам парикмахер, по большей части, видит эту надпись вкупе общего отражения своего подопечного.
Зашумел фен. Не знаю, как Вячеслав, но я вздохнул с облегчением. Фен – это уже почти конец.
- Уложить воском? – резюмировал Вячеслав.
- Спасибо, не надо, - меня снова постригли не так, как я хотел, - всё хорошо, я так и хотел.
Вячеслав молча снял с меня воротничок и рясу, обмёл кисточкой шею и даже нос.
Мы прошли к стойке. На этот раз девушка была приветливее:
- Четыреста, - это слово явно доставляло ей удовольствие, как если бы она произнесла: «Конфеты…»
Я рассчитался. Отвёл сотню стоявшему с правой руки Вячеславу. Тот по-дружески, в первый раз улыбнулся. У всех нас будто гора свалилась с плеч.
- Спасибо, - сказал я (может, пожать ему руку?)
- Приходите ещё, - ответил Вячеслав, облокотившись о стойку.
Я кивнул, убирая в карман бумажник.
Быстрым шагом я вышел на улицу, и поспешил скрыться в хитросплетениях проходных дворов. «Никогда, - твердил я одно только слово, - ни-ког-да…»