Гор. больница г. Шахты Гл. 1. Лица и личности

                /Фото: Н.М. Реунова, Н.А. Симановский, А. В. Шлёпов/

Заметки о времени, людях, событиях.


Городская больница
им. В.И. Ленина
г. Шахты

2008 г.


                Спешите делать добро!
               
                Ф.П. Гааз
                Врач, Россия, XIX век

В 1923 году запланировано, а в 1924 году начато строительство Шахтинской городской больницы им. В.И. Ленина. Больница сдана в эксплуатацию в январе 1927 года, однако её строительство продолжается до настоящего времени. Возводятся новые корпуса, реконструируются старые, рождаются новые службы, благоустраивается территория.
За восемьдесят лет существования больницы через неё прошла плеяда замечательных работников, специалистов и  организаторов, выдающихся личностей и незаметных  тружеников ежедневного медицинского фронта.
С некоторыми из них автору посчастливилось работать. 


К иллюстрациям на 2-й стр. обложки:
1926 г - имена строителей, к сожалению, не сохранились.
1976 г. – слева направо: Аня Васильченко - анстезистка, Симановский Н.А. - зав.травм.отд., Л.И. Стаценко (Савченко) -  м/с, А.Петриков – рентгенлаборант, Н.Маркова - м/c, В.И.Иванов – врач, В.И.Майорова – ст м/с, С.Н. Передера – оп. м/c, Кожакарь З.А. –перевяз. м/с, Н.А. Чумакова – оп. м/с, Е.И. Нищенко – врач (внизу). 


                Некоторые имена:

  Попов Н.Ф., С.С.Драгицин, М.С.Юдин, В.Ф.Валошин, Вл.Н. Чередниченко, А.А. Рябов – главные врачи городской больницы им. В.И.Ленина с 1927 г. до настоящего  времени.
 А.В. Шлёпов – организатор травматологической службы, бессменный заведующий травматологическим объединением, Герой Социалистического Труда, заслуженный врач РСФСР, почётный гражданин города Шахты.
Т.С. Анохина – главный акушер-гинеколог города,
О.А. Камышанский – главный терапевт горздравотдела,
Н.Ф. Лорей – главный хирург ГЗО,
З.В. Вязникова – зав. реанимацоинно-анестезиологической службой,
Бабаян С.Г. – врач, мастер оперативной травматологии,
Симановский Н.А. – гл. хирург города, заведующий травм отделением,
И.Г. Заверняев – зав. взр. инф. отделением,
Ю.А. Ерошенко – зав. детским инф. отделениями,
А.А. Озёрина – зав. эндокринологической службой.

 Должности и ранги остальных участников повести ясны из текста.


Анонимные эпизоды с участием: В.Т. Катрыш,  Н.Н. Филиппович, Н.С. Вереницын, Г.Н. Кантарович,  Р.И. Казакевич, Н.М. Савенко, М.Е. Мертёхина, Н.П.Кузин.
 



           Территория

В начале шестидесятых на территории больницы было просторно. На месте детской больницы подростки играли в футбол. Ближе к нынешней онкологии росли старые фруктовые деревья и проходящие мимо сотрудники могли побаловать себя десятком спелых жердёл. Там же прослеживались остатки фундамента и плиточного пола – здесь был дом,  в котором в пятидесятые годы жила Л. А. Кривошеева – детский врач и предместкома больницы. ( Л. А. переехала в  Шахты из г. Сочи - увезла семью от расслабляющей, беспечно–курортной атмосферы).
В северном углу больничного квартала,  по свидетельствам старожилов, было немецкое захоронение, которое со временем сравнялось с землей. При рытье котлована под детскую больницу в земле попадались немецкие каски и жетоны. Обнаруженные  останки без лишней помпы перезахоронили в неизвестном месте.
После войны, практически возле всех населенных пунктов, где шли бои, были безымянные захоронения немецких солдат.
Тогда из местных жителей формировали похоронную команду и направляли в помощь армейским подразделениям. Помню, через много лет после войны, мать не могла без слез вспоминать погибшего молодого солдата, у которого в нагрудном кармане был кусок хлеба.

Летом 2008 года на больничном дворе, между поликлиникой и санэпидстанцией, производились раскопки захоронения немецких военнопленных, умерших в госпитале, развёрнутом в хирургическом отделении после освобождения города в 1943 г. Документация по захоронению сохранилась в городском военкомате. Работы производились по инициативе немецкой стороны с целью создания общего мемориала.

Немецкий репортер, некто Вольфгам Бауэр симпатичный молодой человек, освещавший акцию в своей прессе, увидел в распиленных черепах животрепещущую тему «медицинских экспериментов над пленными».
Больничный библиотекарь, выполнявший роль «смотрящего» при раскопках, призвал на помощь меня, травматолога. Битый час я (через переводчика) убеждал журналиста, что вскрытые своды потемневших от времени черепов - результат обязательного патологоанатомического вскрытия.
Вольфгам  восприинимал доводы с трудом, чувствовалось, что ему жаль терять «клубничку». Он был из бывшей Западной Германии, продуманно настроенной нашими бывшими союзниками антисоветски-антироссийски.
Я убеждал его, что наш народ отходчив и зла  не помнит, что воевали политики, а не граждане – Вольгам смотрел настороженно.
Я пересказал ему байку «русского юмориста» Михаила Задорнова, как деревенская бабушка угостила немецких туристов молоком и не взяла с них деньги: «Пейте, пейте, немчики, какие там гроши - ведь мы с вами воевали!».
Оба наши народа с лихвой хлебнули горя в этой войне.
Не знаю, как подал свой материал Вольфгам, но взгляд его к концу разговора потеплел.
Как выяснилось позже, репортёр поступил по своему.
 
В центре больничного двора располагалась спортивная площадка  «Медик» - хозяйство ДСО «Спартак». Симпатичный домик, в котором нынче располагается  местком, инженерные службы и больничная библиотека, тогда принадлежало правлению общества.
Спорт и медицина рядом - члены правления (Энтелис,* Гагулин, Затонская) вели активную работу среди  населения города и прилегающих районов. Привлекали школьников  в спортивные секции. Особое  внимание уделялось плаванию в бассейне  открывшегося Дворца спорта.
  * Парадоксально - Леонид Аркадьевич Энтелис, много сделавший для развития спортивного плавания в нашем городе,  утонул в Дону, не умея плавать. Волной от баржи перевернуло матрас в опасной близости от рыбозаградительной кулисы. Спасал товарища мастер по плаванию Щербинин. Оба попали под электрический разряд.
Нелепый случай оборвал жизни энергичных и нужных обществу людей.

Спортивная площадка (тогда не было модного ныне термина «спорткомплекс») включала в себя поле для ручного мяча с деревянными трибунами в десять ярусов, волейбольные  площадки, огороженные металлической сеткой, баскетбольное поле с покрытием из деревянного бруса, сектор для городков.
На «Медике» проводились первенства Союза среди медработников по ручному мячу, городкам, волейболу.
В 1954 году врач Ламакин В.И. обустроил на «Медике» теннисный корт. Созданная им команда выезжала в Москву на первенство страны по большому теннису среди медработников.
Круговая опилочная дорожка позволяла делать пробежки в любую погоду. Летом на ней в обилии росли шампиньоны, экологически не скомпрометированные и изысканно вкусные. Библиотекарь Тихонов готовил  их и угощал коллег - уроженец  Сибири,  он знал толк  в грибах.
За «симпатичным домиком» прятался в кустах  неказистый гараж велосекции ДСО «Спартак». В нем ютился транспорт сопровождения велопробегов – мотоцикл «Урал», бортовой «ГАЗ-51» и собственность спортивного общества, видавший виды «Москвич-403».
В бывших кладовых  спортинвентаря этого, больше похожего на бомбоубежище зданьица, переживала трудное время библиотека, выселенная из управления.
На месте будущей пятиэтажки  имела место «изюминка» цивилизации – общественный туалет. Потом его переместили  ближе к проспекту К.Маркса, позже стало бестактным касаться этой темы.
С открытием  «Манежа» спортплощадка потеряла свою актуальность и была брошена на  произвол судьбы. Строительство роддома ускорило её  возвращение к своему первобытному состоянию.
В считанное десятилетие в центре больничного городка были построены: пятиэтажный роддом, дезкамера, здание женской консультации, кардиологический и новый хирургический корпуса.
С незапамятных времен в воздухе витает идея возведения хирургическо-травматологического комплекса, соединенного переходами с реанимационо-анестезиологическим центром.
Идея ждет своего воплощения. Места на территории больницы достаточно.
. . .

              Административный корпус

В здании администрации больницы во все времена  располагался кабинет главного врача и рабочее помещение заместителя главного врача по лечебной части.
Прежде эта должность называлась «начмед» - начальник медицинской службы. Исходя из сути этой  аббревиатуры, можно предположить, что  прежде лечебные дела находились в ведении заместителя, а должность главного врача  была ближе к должности  директора больницы - т.е. была сугубо административной.
Кроме приемной, отдела кадров, бухгалтерии, кабинетов статиста, экономиста, кабинета главного бухгалтера, в этом, на первый взгляд небольшом здании, размещалась масса других служб. Лаборатория патологоанатомов, клиническая лаборатория, архив, библиотека, аптека, дезкамера и прачечная. Были еще кабинеты зам. главврача по ГО -  гражданской обороне, инженера по технике безопасности, главного инженера и экспедитора (снабжение).
 Был «зубной» кабинет, мимо которого вряд ли удалось пройти хоть одному сотруднику больницы. Долгое время единовластной хозяйкой его была Полина (Аполлинария) Александровна Руденко. Ставка зубного врача  в  штатном расписании больницы полагалась для санации полости рта больных, находящихся на стацлечении. У «Полины» хватало времени и на больных, и на сотрудников, и на  представителей властных структур города, и на какую-никакую частную прак-тику (без предпоследнего, вряд ли бы ей удавалось последнее).
На втором этаже этого «микровавилона» располагалась квар-тира главного врача. В напряженные времена индустриализации и послевоенного восстановительного периода, было принято квартирный вопрос решать подобным образом. Директора школ жили при школах, главные врачи -  при   больницах.
Рабочий день главного врача больницы Соломона Соломоновича Драгицина (1934 - 1950 г.г.) начинался с обхода территории. Первым делом он посещал морг (морг располагался  на месте нынешней прачечной), принимал сводку об умерших и, если  таковые были – знакомился с протоколами вскрытия. Посещал прачечную. Желал доброго утра  сотрудникам дезкамеры и шел снимать пробу на пищеблок. Сейчас это обязанность диетсестры, тогда, без подписи главного врача  ни завтрак, ни обед, ни ужин раздаче не подлежали.
  Пища оценивалось не только в качественном, но и в количественном плане, т.е. проверяющий обязан был съесть все три блюда. Такая постановка вопроса экономила время, проведенное у семейной плиты и, хоть скромно, но положительно сказывалась на семейном бюджете.
Было хорошей традицией предложить горячее докторам и ужин дежурным. А.В. Шлёпов, к примеру, очень любил больничный борщ.
Слова насчёт борща, не были бравадой или рисовкой – врачи военного времени, питавшиеся от полевой кухни, знали цену неприхотливому походному меню. То же можно сказать и о дежурантах мирного времени, проводящих в отделениях, зачастую, больше времени, чем в кругу семьи. 
В начале пятидесятых главный врач Юдин М.С. получил квартиру в центре города, освободившиеся квадратные метры  в управлении решили проблему  скученности бухгалтерии и клинической лаборатории.
В прачечной стояли громадные каландры для вальцовки белья, горячая вода подавалась к стиральным  машинам; дезкамера имела дело с перегретым паром. Постоянная влажность привела к разрушению деревянных конструкций и в 1980 году часть левого крыла здания обрушилась.
Слухи о том, что обрушение произошло в нерабочее время, и поэтому никто не пострадал, были  вымыслом. Когда  в стенах появились трещины  и начала «отстреливать» штукатурка, главный врач В. Ф. Валошин распорядился эвакуировать службы  из аварийного крыла. Обрушение произошло через месяц, во время ночного дождя. Ночной сторож не придал значения невнятному шуму и узнал о случившемся, от  прибывшего в 5 утра главного врача.
Данный мелкий инженерно – строительный катаклизм  повлек за собой череду перемещений, ремонтов и небольших построек. Лаборатория получила место в инфекционном корпусе, ЛОР отделение перебралось в хирургический корпус, дезкамера расположилась в пристройке к стерилизационной. Было построено небольшое здание дезкамеры, но по непонятным причинам, в условиях начавшейся перестроечной неразберихи, в эксплуатацию пущено не было.
Пострадавшую часть здания разобрали  и теперь вряд ли кто  вспомнит, что в оригинале здание было чуть длиннее.   
. . .
               
Эпизоды, факты,  воспоминания…

                Автор заметок в семидесятых
                работал в травматологии.
. . .

А.В. Шлёпов говорил:  «Отделение должно быть таким, чтобы заведующий мог вести всех больных, держать их в памяти».
. . . 
Я видел многих, прежде могущественных и авторитетных в своей должности, а после униженных бесцеремонной  старостью, безразлично одетых и утративших интерес к себе и окружающим. А.В. Шлёпов до последних дней был бодр, общителен, в неизменном тёмном костюме с галстуком, сохранил на удивление молодую осанку. Он умер в электричке – ехал в Ростов навестить детей. Ему было 84 года.
. . .
 Я захватил людей, стоявших у истоков организации медицины города (и страны в целом). Все они были, без преувеличения, выдающимися личностями. Не сомневаюсь, что в нынешней среде не меньше потенциальных героев, но их возможности сдерживаются тем, что они  продолжатели.
Первооткрывателям раскрыться проще.
Александр Васильевич Шлёпов один их ярких представителей того времени.
. . .
Как-то в ординаторской зашел разговор об эмоциях умирающего человека. Александр Васильевич сказал: «Умирать не страшно – я умирал от перитонита после операции на кишечнике. Полное равнодушие к своему состоянию и к своей дальнейшей судьбе».
Рассказал, что у него была гистологически подтверждённая злокачественная опухоль кишечника и что ранняя диагностика делает операцию «благодарной» в плане прогноза. Со времени операции прошло 25 лет. Разговор был в 1970 году.
. . . 
Михаил Стефанович Юдин был прост в общении, к молодым обращался на «ты», но по имени отчеству. Раз в квартал он делал обход отделений больницы - «вникал в обстановку на месте». Шутил с сотрудниками, иногда неумело, как и все начальство, рассказывал анекдот. Помню, в ординаторской травматологии он побаловал нас старым анекдотом про мужчину, нечаянно проглотившего стеклянный глаз, который его любовница на ночь тайком клала в стакан  с водой. Рассказывая, он заразительно смеялся, мы вежливо подхихикивали.
. . .
Мастерски рассказывал анекдоты Н.А.Симановский. Он    был похож на  Станиславского, обладал известной долей артистизма.
     -  Дэвушка, вы почему молчите?
     -  Хочу и молчу.
     -  Вах, хочет и молчит!
. . .
В «неотложку» травматологии подняли больного с ножевым ранением в область живота. Пациент был  типичным представителем «травматологического контингента» -  отброс общества, опившийся какой-то дряни. Когда его фиксировали к операционному столу, он стал грязно сквернословить. «Как Вам не стыдно!»- воззвала к его совести анестезист, женщина в возрасте, мать двоих детей. В ответ «эстет» из зоны, прошелся персонально в ее адрес. Симановский накинул подонку полотенце на лицо и влепил хорошую оплеуху. В операционной стало тихо. Наум Абрамович снял полотенце. Пациент изумленно хлопал глазами и молчал.
- Разрешите взять на вооружение? – неуверенно пошутил С. Баранцев.
- Уволю, - мрачно посулил Симановский и вышел из операционной.
Метод, тем не менее, прижился - правда, без оплеухи. Как выяснилось позже, достаточно было накрыть лицо  буяна  полотенцем, он затихал, порой даже засыпал. Внезапная темнота усмиряла его. Это называлось «наркоз по Симановскому».
. . .
Н.Ф. Лорей  умела подчинить своему мнению, З.В. Вязникова умела отстоять своё мнение. Как-то  на планерке я наблюдал столкновение двух сильных характеров. Вежливо, без эмоций они обменялись несколькими фразами. Нина Филипповна настаивала на праве  хирурга выбирать метод наркоза, Зинаида Васильевна напоминала, что это забота анестезиолога. Подвела черту Вязникова  сказав, что избыток знаний в чужой области вреден делу.
Подобные разногласия иногда случались между коллегами, но они не сказывались на добрых отношениях.
. . .
Юмор между врачом и больным  недопустим – больному всегда не до шуток. Как гласит, не совсем эстетичная, но  весьма  точная пословица: «Когда свинью смалят, ей не до поросят». Даже дежурная улыбка на лице врача кажется больному неуместной – ведь его, больного, дела до предела серьезны, даже  если речь  идет  о пустяковой царапине.
Во врачебной среде добрая шутка  всегда в цене, она помогает снять напряжение трудового дня, стряхнуть сонную одурь ночного дежурства. В медицинских кругах  постоянно имели  хождение  различные забавные случаи из жизни « людей в белых халатах» - товарищей по работе.
У ветерана хирургии И.Г. Цемина  времени для шуток не оставалась - он всю жизнь напряженно работал. Иван Герасимович был весьма своеобразной личностью. Нарочито  грубоватый,  по простому бесцеремонный, он говорил больному: «Лежал бы ты на Нежданной, если бы не  Ваня Цемин!» Ему верили, хотя за глаза и поругивали за отсутствие показного сострадания к пациентам. Он был фронтовым хирургом, знаний и опыта ему  было не занимать.
Однажды в хирургию, ближе к полуночи, поступила больная с «острым животом». Дежуривший Иван Герасимович осмотрел больную, заподозрил внематочную беременность и уже намеревался «спихнуть» ее гинекологам – пусть разбираются на ночь глядя, но больная категорически  отрицала  половой контакт, а стало быть, никакой внематочной быть не  могло.
Как не пытал ее дежурный хирург – больная  стояла на своем: нет-нет, у нее муж полгода отары пасет, а она  - ни сном, ни духом! Делать  нечего. Цемин пошел на диагностическую лапаротомию и обнаружил внематочную. «Подмывать» к операции гинекологов - время терять - Иван Герасимович сделал все сам, наложил последний шов и бесцеремонным похлопыванием по щекам, ускорил пробуждение больной. Пьяненькая от наркоза женщина  не выдержала очной ставки с диагнозом и чистосердечно пролепетала: «Был грех, один раз дала сторожу».
Взбешенный Иван Герасимович последовал в ординаторскую и сделал в истории болезни запись (приводится дословно): «Как выяснилось из дополнительно собранного на операционном столе анамнеза, больная один раз дала сторожу».  Точка, подпись, число.  У хорошо знавших И.Г. нет оснований не верить подлинности этого эпизода.                1975 г
. . .
  Слева от ординаторской травматологов был кабинет врача по ЛФК В.И. Ламакина, напротив - посудомоечная и одновременно курилка врачей. При попутном ветре дым проникал в ординаторскую, что возмущало В.И. – борца за чистый воздух. Однажды П.Д. Березовский сунул сигарету в рот, взял спички и направился в курилку. У двери его задержала медсестра. Вошедший Валентин Иванович, увидев сигарету, высказал все, что он думает о молодежи, «которая не уважает себя, то хотя бы уважала общество». Павел Демьянович вежливо кивал и показывал, что сигарета не горит. После он подсел  ко мне и заговорщицки сообщил, что «отомстил» В.И.: «Я приоткрыл дверь в его кабинет и выдохнул сигаретный дым!».
. . .
 В.И.Ламакин был ровесником  АВ. Шлепова, с войны пришел в чине майора, о войне вспоминать не любил. Характер имел сдержанный, с возрастом стал более резок в общении. Лечебную физкультуру (реабилитацию больных) в травматологии поставил на очень  высокий  уровень. Постоянно в палатах работали методисты, больные делали гимнастику, напрягали мышцы, надували волейбольные камеры - «вентилировали» легкие, больным на вытяжении приподнимали гири и заставляли разрабатывать суставы.
Большой груз утомляет больного, втягивает его на шину, ставит перед необходимостью постоянно сопротивляться, отползать. Некоторые «хитрецы» просили ходячего соседа поставить гири на подножку кровати, чтобы отдохнуть. Однажды Валентин Иванович, войдя в палату по своим делам, пристально посмотрел на нестандартно расположенный груз. Больной забеспокоился, груз упал, сообщив виновнику неприятный толчок. Палатный «телефон» быстро  растиражировал информацию о докторе, взглядом двигающем гири и симуляции лечения  прекратились.
. . .
Постоянные дежурства подтачивали здоровье и, обычно к пятидесяти годам, травматологи отказывались от «ночных». Дольше всех продержалась фронтовой хирург Ольга Владимировна  Гаврилова. В 60 лет она ушила 25 отверстий в кишечнике после дробового ранения в живот и больше дежурств не брала.               
. . .
До середины семидесятых «спинальники» - шахтеры с повреждением спинного мозга и параличом нижних  конечностей, лечились и наблюдались в травматологии.  Им ни в чем не отказывали. При болях по первому требованию выписывали наркотики. Некоторые становились наркоманами. Со временем резистентность организма росла, и дозы  значительно увеличивались.
Одного из таких пациентов оперировали по поводу застарелого вывиха плеча. Анестезиолог Ховрин В.Л. обеспечивал наркоз. После, в доверительной беседе с больным «похвалился»: «Я учел, что ты наркоман, поэтому в премидикации, вместо кубика промедола, назначил два и ты уснул хорошо. На что больной ответил: «Уснул бы я,  если б, своих восемнадцать не добавил!»
 . . .
С.Г Бабаян рассказывал - его знакомый «спинальник» рассуждал так: «Я и на рыбалке (как обезьяна на руках передвигаюсь), я и в домино, и выпить с друзьями могу, и  кран починю, и женщина у меня есть, и пенсия, и  регресс. Нет, это лучше, чем лишиться зрения, к примеру.
. . .
В военное время не скупились на обезболивающие. Такая установка сохранилась до начала семидесятых. При болях, при вправлении вывихов и репозициях широко применяли промедол, омнопон, морфий. Нарконастороженности ещё не было, но наркоманы уже существовали. Некоторые умело симулировали почечную колику, чтобы получить «обезболивающий» укол.
 К началу восьмидесятых в стране уже действовала система строгого учёта наркотических препаратов.
Как это положение сказалось на «спинальниках», которые успели стать наркозависимыми, сказать трудно, однако таковые были и регулярно применяли наркотики.
Один из них вводил дозы в бедренную артерию, в паховой области. Ткани изъязвились, артерия дала кровотечение. Дежурный травматолог Г.К.Чехонин ушил деффект мягкими тканями. Перевязать бедренную артерию мешала паховая связка и  через три дня кровотечение повторилось.
Больной, с расширенными страхом глазами, зажимал большими пальцами бедренную артерию. На операционном столе силы покинули его, он сказал: «Всё!», посерел и потерял сознание. Анестезиологи подняли больному давление. Валерий Самойлович Чирков прилежащими тканями ушивал-тапмонировал кровоточашее место, сердито борморча: «Вздумал шутить с Феморалис!» (a. Femoralis).
Ждать следующего кровотечения не стали и через день Бабаян, в плановом порядке, произвёл перевязку наружной подвздошной артерии доступом из брюшной полости. Для кровоснабжения парализованной  и атрофированной нижней конечности хватило мощности внутренней подвздошной артерии.
. . .
    Врач – не всегда материалист. Заведующая  эндокриннологией Алла Александровна Озёрина не терпела даже упоминания об экстрасенсах и ясновидящих, заведующий инфекционным отделением И.Г. Заверняев, напротив, был склонен к мистике и предоставлял помещение в своем отделении «аюрведистам», восстанавливающим душевную карму цветными лоскутками.
 . . .
На стыке  восьмидесятых-девяностых годов, на фоне  перестроечной дестабилизации, из темных подворотен невежества и суеверий, мутной пеной в общество хлынуло  неисчислимое  количество самоявленых «народных» целителей, экстрасенсов, знахарей, колдунов и ясновидящих.
Одна из них, (Семёнова Н.А.) в плане  демократизации медицины (?), была  приглашена на заседание горздравотдела. Ведущие специалисты изумленно слушали, как лечить мочой аденому и тактично молчали. Когда речь зашла о лечении голодом больных диабетом, взорвалась Алла Александровна Озерина. С искренним возмущением, в резких тонах потребовала от председательствующего зав. ГЗО Тимонова В.А. прекратить пропаганду невежества и оградить её больных от  подобных «консультантов».
Общими усилиями целительницу отлучили от больницы. На  врачебной конференции приняли постановление «об отделении знахарства от медицины», в стенгазете поместили стихи  самодеятельного поэта:
                Экстрасенсов-знахарей
                Очень избегаю,
                И под смерти страхом я
                Не пойду к Дыгаю.
                Мне Чумак не снится,
                Я бы Лонго – ломом!
                Только -  Горбольница,
                Только – врач с дипломом!
Тем не менее, «яркий представитель народной медицины» ещё долго была на плаву, печатала в местных газетах интеллектуально своеобразный трактат о «квантовом теле» (?!) и рекомендации по лечению дисбактериоза: «Если в желудке боли  от чеснока натощак - ничего страшного - это  чеснок попадает в дырки от паразитов».
Целительница, кстати, была обаятельной, стройной женщиной с красивой прической. Непохоже, чтобы она сама принимала урину.               
. . .
Я был  молод, диету, применительно к себе, считал понятием из другого измерения. Игорь Григорьевич Заверняев расписал мне лечение хронического колита растительной клетчаткой – отрубями. Через месяц я, из чувства признательности, сказал ему, что отруби мне  здорово помогли. К счастью, он не спросил меня, как  выглядят отруби. Так рождаются мифы о чудодейственных средствах.
. . .
Как-то сотрудница травмпункта в разговоре пожаловалась на трудности с дровами. Симановский тут же позвонил директору шахты и назавтра медсестре привезли  машину  обрезков. Через десяток лет я, будучи уже зав. рентгенотделением, повторил подобный «широкий жест».  Добро заразительно.
. . .
Есть люди, отмеченные печатью неудачника. А.В.Шлепов подсознательно чувствовал таких и не доверял им. Хирург Н.В. был болезненно самолюбив - на севере он был хозяином операционной, а  в травматологии его ставили на операции от случая к случаю. Н. В. «объяснился» с Александром Васильевичем и был назначен на удаление селезенки. Больной умер на девятый день. Вины хирурга  не было, на вскрытии все было в порядке. Смерть отнесли за счет сбоя в иммунной системе больного. На Н. не было лица, он не появлялся в ординаторской. Истории писал  в сестринской. Вскоре он уехал в Певек.
. . .
Бывшая главная медсестра больницы Р.И. Кравцова была  родом из Воронежской области.
- В детстве я любила ездить на арбе за сеном,- рассказывала она, - быка  Цоб запрягали справа, бык Цобе шел слева. «Цоб-цоб» и упряжка идет вправо, «Цобе-Цобе»- быки (волы) - поворачивают влево. «Цоб-Цобе»- едем прямо.
Все мы родом из детства - и врачи и пациенты.
. . .
Пик временной нетрудоспособности у рядовых тружеников выпадает на травмы и простудные заболевания, у начальников среднего звена часты случаи  язвы желудка, начальство высокого ранга в основном «сердечники».
-  Возможно, это обстоятельство сыграло не последнюю роль в становлении кардиологического отделения в нашей больнице, - говорит заведующий терапевтическим отделением О.А.Камышанский.
Олег Александрович хорошо знал Косова Ивана Николаевича – директора капитального строительства комбината «Ростовуголь». Он заразил его идеей постройки кардиологического отделения, потом они вместе убеждали генерального директора комбината Посыльного Ивана Дмитриевича. Вопрос был решён положительно. С явной пользой для города. 
. . .
О.А. Камышанский был неутомимым новатором, он постоянно что-то изобретал и внедрял.
Часовой механизм размеренно двигал поршень шприца – лекарство медленно поступало в вену; по проекту О.А. изготовлен ингалятор для лечения растительными фитонцидами. Олег Александрович, к ужасу коллег, оборачивал мокрой простыней длительно лихорадящего больного и температура падала.
Как-то мы смотрели снимки М.П. Чиха - дважды Героя Социалистического Труда и удивлялись – как можно жить с такими лёгкими. Силикофибромы, в кулак величиной, перекрывали оба легочных поля, легочная ткань почти не просматривалась. Михаил Павлович не только жил, он ежедневно спускался в шахту, активно перемещался по выработкам, без видимых усилий преодолевал уклоны, оттеснял неловкого и брался за лопату сам. Тогда ему было 58 лет.
Горный инженер Е.М. Покатаев рассказывал:
-  Это был редкого трудового потенциала человек. Он приезжал на машине с черноморского побережья, проводил ночь в шахте и утром возвращался в санаторий. Однажды он подобным образом прибыл на какую-то аварию, прямо в костюме спустился под землю.
Он был всегда первым: в бытность на ш. «Октябрская», при ручной выработке пласта, если кто-то давал шесть тонн за смену – Чих выдавал семь. Соперник давал восемь – М.П. выдавал девять. «Одержимый!» - говорили конкуренты и отказывались соперничать с ним.
Авторитет М.П. Чиха был огромен – если чего-то не удавалось генеральному директору комбината «Ростовуголь», И.Д Посыльный направлял к министру Михаила Павловича и вопрос решался.
М.П. Чих прожил семьдесят лет и до последнего дня спускался в шахту.
 -  В обыденной жизни, - говорил О.А. Камышанский, - человек использует только одну трёхсотую часть возможностей своих легких (равно, как и возможностей организма, в целом).
. . .
В бухгалтерии не было денег оплатить химреактивы – работа  рентгенотделения застопорилась. Анна Пантелеевна Чернокнижникова предложила оплатить счет из личных сбережений. Она была «начмед» и за всё болела, как за  своё. Мы со старшей с трудом отговорили А.П. от ее подвижнического порыва (сумма была в пределах двух врачебных окладов). Старший лаборант (Р.И.Кравцова) взяла в долг проявители в фотоателье, пустили «травму», потом и бухгалтерии подоспела.
. . .   
Медсестра палаты интенсивной терапии травматологии Лена (фамилию не помню), настолько переживала за своих больных, что реально заболевала, если кто-то из больных «уходил». Кажется, у нее обострялся гастродуоденит.
. . .
Татьяна Семёновна Анохина человек предельно занятый, но у неё всегда есть свободное время.
-  Алло, мне Татьяну Семёновну.
-  Минуточку.
Пару минут я жду на телефоне, слышу, как Т.С. энергично решает острый вопрос.
-  Я слушаю…
-  Татьяна Семёновна, у меня дочь прооперировали в Луганске, второй месяц температура.
-  Надо смотреть. Через час сможете подойти?
   Осмотр, лаконичное заключение: ничего сташного, лечение назначено правильное, можно добавить то-то. Чего вы хотите – она приступила к занятиям через две недели после операции – сессия. Уложите, поколите, всё пройдет.
 Уложили, покололи – всё прошло!
  Татьяна Семёновна человек простой и общительный. Как – то она проглотила зубной мостик. Пока ей делали снимок, она шутила, иронизировала над своим «несчастьем»; вокруг неё собрались сотрудники рентгенотделения и соседи анестезиологи – она всех заговорила, рассмешила, заразила хорошим настроением.
. . .
А.П. Чернокнижникова, будучи невропатологом,  контактировала с коллегами по работе. Когда она стала заместителем главного врача по лечебной части, круг её общения значительно расширился.
Она решала вопросы с представителями городской власти – с финансистами и строителями, связывалась с санавиацией, звонила в Новочеркасский легочно-хирургический стационар, в Областную больницу, в Отделение внелегочного туберкулёза, в институты и клиники города Ростова и в другие инстанции, о которых рядовой врач имеет, порой, весьма смутное представление.
 Всё закономерно – каждой ступени служебной лестницы свой уровень общения.
Остаётся лишний раз подчеркнуть, что старая аббревиатура «начмед» очень точно выражала суть определяемой ею должности.
. . .
Так называемая, народная медицина в основном представлена разговорами о «бабушках», которые всё могут. Всегда найдётся пациент, который лечился у бабушки и «как рукой сняло!». На предложение обратиться сейчас, «болящий» отвечает, что бабушка уже умерла, или начинает путаться в показаниях.
Я, из интереса, объездил со своим знакомым всех окрестных бабушек – заговоры на воду, на молодой месяц, выливание воском. В клиентах недостатка нет.
Семьдесят лет просвещения прошли даром – народ предпочёл невежество.               
. . .
Н.А. Симановский принял на работу молодого врача без ведома А.В. Шлёпова, бывшего в отпуске (1966г.). А.В. держал нового сотрудника два года в дежурантах, за что В.Т. Катрыш (это был он) сильно обижался на Александра Васильевича.
Виктор Титович ничего не потерял, на дежурствах он много оперировал, не дожидаясь «милости» быть поставленным на плановую операцию.
У Александра Васильевича было поразительное «чутьё» на кадры: В.Т. Катрыш, став грамотным травматологом с хорошей оперативной техникой, неожиданно ушел в главные врачи на Красина.
Этот  эпизод не был проявлением неуважения к А.В. Шлепову со стороны Симановского – это был элементарный недосмотр. Наум Абрамович сделал «правильные выводы». Когда Александр Васильевич сдал заведование, Симановский предложил ему место консультанта, окружил  почетом и уважением, обеспечивал консультационной работой, не ломал заведенного А.В. Шлёповым порядка.
Обычно, вновь назначенные ревниво относятся к бывшим и стараются избавиться от них.
. . .
На областных смотрах в г. Ростове самодеятельность ШГБ им. В.И. Ленина неизменно брала призовые места. Профсоюз в лице Лидии Александровны Кривошеевой, финансировал благодарный ужин в ресторане. Был цыплёнок-табака и прохладное «Кумшатское». Мужчины, естественно, не обходились без аперитива. Возвращались с песнями.
За Ростовом у перелеска - «санитарная остановка»:  мальчики направо, девочки налево. Баянист Петя в казачьей форме отошел подальше, выбрал место поукромнее и повесил ремень на шею.
Смеркалось.
Когда он очнулся от сладкой дрёмы, мерцали звезды. Автобуса не было -  «отряд не заметил потери бойца».
Ряженый «голосующий» не внушал доверия водителям -  машины не останавливались. Петя не огорчился, поправил бумажные розы у козырька и зашагал, распевая песни. К полуночи песенный задор иссяк, Петя разулся и зашагал босиком по тёплому асфальту. В четыре утра он отказался от мысли идти на Шахты и заночевал у дяди в Новочеркасске.
. . .
Курение в палатах травмотделения пресекалось. На обходах Н.А. Симановский намётанным глазом определял курильщика и изымал спрятанные под подушкой сигареты. Одного нарушителя он долго не мог «вычислить». Улыбаясь, Наум Абрамович искал под матрасом, смотрел под «самолётом», инспектировал тумбочку – больной, сдерживая улыбку, наблюдал за ним. В конце концов Н.А. сдался: «Скажи где, оставлю в покое и сигареты не трону!».
Больной наклонил табурет – пачка «Примы» была приклеена снизу к сиденью.
. . .
Профессор Локшина Е.Г. в ростовской травматологии не преследовала курильщиков. «Для человека уже трагедия, стресс, - говорила она, - перейти от активной жизни к постельному режиму, с грузом на конечности. Тем более, что курение для взрослого человека не баловство, а зависимость».
Нина Филипповна Лорей, проходя мимо куривших на воздухе докторов, «позавидовала»:
-  У вас, мужчин, хоть какая-то разрядка есть, а тут вот, целый день всё в себе носишь…
Нина Филипповна ушла. Яков Александрович Штрауб, анестезиолог, сказал, ни к кому не обращаясь:
-  Сколько курю – столько мечтаю бросить…               
. . .
А.Ф. Цемина заведовала костно-туберкулёзным «крылом», была постояннм заместителем А.В. Шлепова..
Александра Федотьевна  обожала громогласные «разгоны».  На общих обходах от её сочного голоса, казалось, сотрясались стены.
- Что значит «вчера перевязывали»! – выводила она громогласные рулады, - по дежурству перевяжите, трижды в день перевязывайте, если надо! Повязка  промокла, а им и дела нет!
 Неопытные сестры пускали слезу, бывалые «трепетали» для вида.
-  Да разве я кричу? – искренне удивлялась она, - это у меня голос такой.
Обещала исправиться и тут же забывала обещания.
 -  Тебе больно? – шумела она на капризного больного, - а другим, что, не больно? А рожать, думаешь, не больно!? 
       - Ладно, - смягчалась она, - снимайте вытяжение и в гипсовочную. Пусть попробует потом почесать ногу через гипс!
 . . .
Чем выше инстанция, тем сложнее отношения в коллективе. Когда в Ростове открылась кафедра травматологии, профессору Локшиной Е. Г. «спихнули» в штат пенсионеров из других клиник. Елена Гавриловна решила омолодить команду.
На кафедральной конференции, в присутствии проректора Б.А. Саакова, сотрудники, по долгу службы нехорошо отзывались о шестидесятилетнем ассистенте Н.В. Щедракове. Николай Васильевич вёл нашу группу в студенческие годы - мы боготворили своих преподавателей. Я сказал, что не могу характеризовать его, поскольку не работал с ним.
Проректор не поддержал профессора -  Николай Васильевич остался. Позже он ушел в филиал кафедры – военно-морскую хирургию.
Через два года я встретил его на институтском дворе. Он долго «держал меня за пуговицу», наговорил кучу любезностей, хвалил мою научную работу, хотя вряд ли читал её.
. . .
Павел Антонович Федотов был перспективным сотрудником  кафедры травматологии Ростовского мединститута, аспирантом и будущим доцентом.
 Как-то меня позвали к телефону:
-  Алло?
-  Говорят из горздравотдела. В Вашей палате больной Пирогов, Вы его хорошо лечите?
-  Мы всех хорошо лечим.
-  Почему он лечится так долго?
-  У меня он месяц. Поступил из района.
-  Почему лечение в районе не контролировали?
-  Кто со мной говорит?!!
-  Что с больным?
-  Перелом с замедленной консолидацией.
-  Что Вы сделали для того, чтобы консолидация перестала быть замедленной?
-  Кто говорит?! Послушайте… - я швырнул трубку.
Говорил «будущий доцент» из соседней комнаты, коллеги подслушивали из коридора и давились смехом.
. . .
В травматологическом отделении было 10 стоматологических  коек, 30 коек для больных с костным туберкулёзом и  100 травматологических коек. Правое крыло первого этажа занимала травмполиклиника на 200 посещений в день с круглосуточно работающим травмпунктом.
Это было единственное в стране отделение в 140 коек. Правильнее было бы именовать его травматологическим объединением.
Поликлиническая хирургия была рассредоточена по медсанчастям города и обслуживалась хирургами, мягко говоря, различных школ.
 Амбулаторный приём травматологических больных вели специалисты объединения по системе циклов.
До конца семидесятых в отделении практиковалась травматология «по Гориневской» - повреждениями всех органов занимались травматологи. «Животы», грудные клетки, трепанации черепа, спинальные пункции и операции на позвоночнике, наружные половые органы, наружные ЛОР органы, ушивание ножевых ранений сердца и др. Постоянные консультанты-совместители в травмотделении – невропатолог и терапевт.
Ядром коллектива были фронтовые хирурги, которые передавали свой опыт молодому поколению.
В настоящее время травматологи городской больницы работают в прежнем объёме, только изолированные повреждения органов брюшной полости «отдали» хирургам. От попыток ограничиться лечением только повреждений опорно-двигательного аппарата, как это поставлено в Ростове и других городах, благоразумно отказались – это слишком усложняет оказание неотложной помощи при острых травмах.   
. . .
В Макеевке я совмещал на ЛОР приёме. Травматологи отказывались «шить» ушибленную рану ушной раковины.
-   Да у меня ни стерильной укладки, ни шовного материала! – обосновывал я.
- Накрывай стерильный стол, - рекомендовали травматологи.    
-   Ради одного случая в полгода? – резонировал я.
Главный врач занял нейтральную позицию:
 -  Я не могу издать приказ, чтобы травматологи производили хирургическую обработку ЛОР органов, это вне моих полномочий.
В конце концов, договорились – травматологи шьют, я выписываю больничный.
В Шахтинском травмпункте мы «шили» и носы, и губы, вправляли вывихи нижней челюсти, хотя это была область стоматологов. Даже на язык случалось швы накладывать.
. . .
А.В. Шлёпов и В.И. Ламакин иногда ссорились на планерках. Обоим было под семьдесят, они были несколько схожи,  оба имели благородную лысину, только Александр Васильевич был благородно красив, а Валентин Иванович имел нос с прожилками.
Ходила даже, вряд ли правдивая байка, что однажды Ламакина остановили мелкие грабители, но он представился Шлёповым и его отпустили.
 Зачинщиком всегда был Валентин Иванович – в своей извечной борьбе с гипсовыми повязками он начал терять чувство меры и бесцеремонно выговаривал Александру Васильевичу.  Шлёпов нервничал и отвечал резко.
-  Не орите на меня! – форсировал голос В.И.
-  Это Вы орёте! – терял обладание А.В.
     Не думаю, что оба в этот момент были довольны собой. У Александра Васильевича потом некоторое время дёргался  подбородок.
Наши «чубы не трещали». Мы сочувствовали обоим.
. . .
Антонина Антоновна Бойко была сугубо интеллигентным человеком.
- Какая сволочь копалась в моих историях? - бормотала она с незажжённой «беломориной» в зубах.
- Эта «сволочь» - я, - ласковым голосом отвечала Валентина Федоровна Шестакова, - «шефу» понадобилась история Куропятникова, а ты шинировала.
Антонина Антоновна учила нас делать хачапури: тесто на варенце, внутрь твердый сыр, кусочек масла - и на сковородку.
 Она имела квартиру в доме с печным отоплением, угощала нас запеченной в духовке тыквой.
 . . .
Анестесиади А.Г угощал коллег каким-то блюдом из жгучего перца.
- А… ничего не будет? – опасливо интересовались коллеги.
-   Ничего, кроме поноса! - смеялся Александр Григорьевич.
Начали готовить, из красного перца, кто во что горазд: приправы, домашние «аджики», пасты. Запомнился мини-салат из листьев жгучего перца.
Через неделю пророчество Анестесиади начало сбываться.
. . .
Медсестрички  из травмпункта отпустили ночного дежуранта Валерия Николаева за раками. Я подстраховывал его (дежурила моя жена Люба). Валерий Леонидович явился в четыре утра. Сварили раков, угощались. Сокрушались, что нет укропа. От бессонной ночи и крайней  проспиртованности голова Валерия ритмично качалась взад-вперёд.
Прошло время, Валерий стал трезвенником, съездил к знаменитому Касьяну в Кобеляки (под Полтавой) и был первым в Шахтах «мануальщиком».          
. . .
У В.Л. Николаева  не было помещения для мануальной терапии и он иногда  «арендовал» кушетку в рентгенкабинете. Наблюдать его сеансы было с непривычки жутковато. При мне он, однажды, загнул старушке колени за голову, та пронзительно закричала от боли и сказала с чувством: «Я Вам этого, доктор, никогда не забуду!». Потом прошлась, не хромая, и очень удивилась этому. Я же удивился тому, что пациентка не выпрыгнула в окно, от перенесенного болевого стресса.
Столь жестоким методом ломались окостеневшие связки и больному на некоторое время «легчало».
. . .               
Александр Васильевич старел и чувствовал это. Дело всей жизни было сделано, уходили соратники, уходила пора свершений, уходила незаметно почва из под ног. Новое поколение имело иное  отношение работе, иные моральные установки.
Отдел кадров ГЗО и отдел кадров больницы принимали на работу сотрудников, не советуясь с заведующими отделениям. Случай с Катрышем был последней попыткой А.В. напомнить о праве заведующего контролировать кадровый процесс. 
Возможно, это и было причиной равнодушного ко мне отношения А.В. Шлёпова, на первых порах. Мне никто не подсказал, а сам я не догадался – начать оформление на работу с визита к заведующему отделением.
Впоследствии главный врач В.Ф. Валошин тактично напоминал новичку о необходимости прежде познакомиться с зав. отделением. Не думаю, что это была перестраховка – в случае чего -  сами, дескать,  принимали.
Подбор кадров Александр Васильевич считал своей прямой привилегией. Впрочем, любой авторитетный заведующий ставил вопрос подобным образом – даже главный врач мог выступать только в роли рекомендателя.
Последняя неудача постигла А.В. Шлёпова в случае с Ю.А. Ерошенко. Александр Васильевич «присмотрел» молодого, активного педиатра, увлёк его детской ортопедией, дал ему богатую практику в своем отделении и устроил специализацию в Ленинграде, в институте Турнера.
После возвращения, практически состоявшегося специалиста упекли на военную службу.
Так авторитет государства, в очередной раз, подавил авторитет личности.
Александр Васильевич ушел на пенсию, а через два года, в приёмной главного врача, заведующая «детской инфекцией» Томила Харитоновна Мошинская, сказала главному врачу М.С. Юдину: «Детских ортопедов у нас девать некуда, а у меня некому работать». Взяла за  ручку и увела в своё отделение демобилизованного капитана медицинской службы Ю.А. Ерошенко.
. . .
 История со Щедраковым была вовсе не такой односторонне-грустной и имела продолжение.
Приняв за основу НОТ (научная организация труда) кафедра травматологии, в лице Е.Г. Локшиной, заключила с вертолётным заводом трудовое соглашение – «хоздоговор», по которому обязывалась медицинскими услугами повышать производительность труда, завод же отзывался банальной зарплатой участникам соглашения.
В договор внесли около двадцати фамилий сотрудников кафедры и клиники, далёких от понимания сути дела. Не забыли и студента Володю, совмещавшего в дежурствах медбратом. Вся работа заключалась в получении коллективного денежного довольствия, о котором знали только получавший его ассистент и руководитель проекта.
 Трудно обвинить медиков в хитроумной махинации. По сути своей, НОТ была вторичным явлением, отображением производственного процесса. Поставить труд на научную основу, больше, чем он был уже поставлен, можно было только на бумаге. Сверху указали – снизу создали видимость бурной деятельности.
Вскоре, после злополучной конференции, хоздоговором пристально заинтересовались соответствующие органы. Кто «капнул, куда следует» -  догадаться нетрудно.
 Ассистент Ковалёв всем причастным расписал по бумажке,  что говорить. Всех причастных допросили, припугнув уголовной ответственностью за дачу ложных показаний. Все  сознались, что никаких денег в глаза не видели, а медбрат Володя уточнил, что даже «рупь на пиво не предложили».
Е.Г. месяц было не до работы, она трижды ездила в Москву, где у неё была «рука» в ЦИТО - профессор Волков, член МЗ РСФСР.
 Н.В. Щедраков был из профессорской семьи, более того, он был коренной ростовчанин, а Е.Г. Локшина без году неделя приехала из Душанбе.
 «С Дону выдачи нет!» - Елена Гавриловна едва не лишилась должности.               
 . . .
«Костные отломки совмещены на треть диаметра кости». Сурен Григорьевич посмотрел рентгенограмму «на окошко».
-  В принципе, можно оставить и так, - ось кости правильная, срастётся без нарушения функции и без косметического дефекта, но… чтобы поддержать «честь фирмы» надо вызвать больного и сделать, как следует.
В Ростове, на утренней планёрке, в подобной ситуации, я повторил слова С.Г. Бабаяна. Фраза о чести фирмы очень понравилась профессору Е.Г. Локшиной.
. . .
А.А. Бойко оперировала стопы, Г.К. Чехонин занимался аппаратами Илизарова, В.Т. Катрыш совершенствовался в сухожильном шве -  Н.А. Симановский  оперировал «бедра». Делал он это «красиво». Рассекал кожу и фасцию, двумя длинными зажимами расслаивал мышцы, обнажая место перелома. Штифт, швы на фасцию, швы на кожу – всё. Ни повреждения мышц, ни одной лишней капли крови. Я иногда ассистировал ему, наблюдал. Чтобы прооперировать самому  - и речи быть не могло.
На второй неделе моей ординатуры в Ростове, ассистент Ковалёв В.А. (умница, балагур и поклонник Бахуса), сказал мне:
-  Я на партком. Там на меня бедро записано – прооперируй.
         Я прооперировал.
 . . .
В травмотделении, в моей палате более полугода лежала больная с периодическими болями в нижних конечностях и деформацией стоп, по типу полиомиелитической. Наши невропатологи (Е.Г.Кузнецова) ставили ей болезнь Фредрейха (или Фридриха) – что-то со спинным мозгом. Больной в конце концов надоела неопределённость своего положения и она затребовала внимания высших инстанций. Её направили в Ростов. К тому времени я уже был в ординатуре и больная, волею случая, попала, опять же, ко мне - в мою палату.
Профессор Локшина затруднилась с диагностикой, я подсказал ей болезнь Фридриха и она скоренько перенапраправила больную к невропатологам.
В Шахтах был более тесным контакт между отделениями и больные, зачастую, лечились общими усилиями.      
. . .
Я только начал работать в травматологии, ничего не знал и мне, естественно, ничего не доверяли.
Я вёл десяток больных, добросовестно заглядывал через плечо в операционной, мало что понимая в ходе операции. На бесплатных дежурствах заполнял под диктовку истории.
Я засомневался в правильности выбора профессии.
В армии я овладел навыками врача ухо-горло-нос и поинтересовался работой в ЛОР отделении.  После этого на меня окончательно махнули рукой в травматологии.
Однажды в мою палату поступила больная с «конской стопой» - надо было описать все углы и промеры, отведения и приведения,  анатомические и функциональные укорочения.
Екатерина Тихоновна Иванникова сказала мне: «Это моя бывшая больная, возьми в архиве историю и перекатай всё нынешним числом».  Я так и сделал. В тот же день А.В. Шлёпов взял истории на проверку. «Моё» описание ему понравилось.
Случай помогает тому, кто не пренебрегает им.
Вскорости в мою палату поступила женщина с переломом костей таза – её сбил автобус. На бёдрах, в паховой области у неё имелись объёмные затеки – признак повреждения мочевого пузыря. Моча, однако, была без примеси крови, что шло вразрез с диагнозом. Александр Васильевич пунктировал затеки, смотрел на свет полученную жидкость, нюхал её, но никак не мог убедить себя, что это урина из повреждённого пузыря.
Я предложил ввести в пузырь синьку и отпунктировать затёк. Так и сделали. Из затёка получили синюю мочу.
Александру Васильевичу понравился ход моих мыслей. Он увидел во мне живой интерес к травматологии и стал уделять мне внимание, курировал моих больных, делился знаниями.
К 1975 году зрение Александра Васильевича ухудшилось (из-за глаукомы) настолько, что он не мог читать рентгенограммы. По четвергам я помогал ему на консультациях, прочитывал рентгенснимки. Делал я это бескорыстно, считал за честь ассистировать А.В. Шлёпову. Кроме того, это был повод хоть как-то отблагодарить Александра Васильевича за доброе ко мне отношение.
. . .
Однажды было массовое поступление – ночью на  «Садкинской» перевернулся автобус со сменой.
Вызвали из дома всех травматологов, за живущими далеко послали машины. Двоих посадили писать истории, один сидел на телефоне, отвечал на непрерывные звонки разнообразного начальства и родственников. Травмы были в основном легкие – ушибы, сотрясения, переломы ребер. Через сорок минут все были осмотрены, обслужены, уложены по палатам.  Прибывшие в отделение представители «Ростовугля» и Горкома партии поздоровались за ручку с А.В. Шлёповым и выразили удовлетворение чёткой работой коллектива травматологов.
Вблизи шахты «Садкинская» была «ловушка» - перед мостиком дорога имела пологое углубление, вполне безопасное на глаз. Однако на скорости автомобиль получал такой «стресс», что можно было лишиться передней подвески. Я был предупреждён, вовремя начал торможение, но на скорости около 20 км/час тряхнуло так, что крякнули сиденья и  опрокинулся плохо закреплённый аккумулятор.
Автобус с шахтёрами шел другой дорогой – там, на спуске, была другая ловушка, более пологая и менее известная. На хорошей скорости автобус подбросило, он потерял сцепление с дорогой и лёг на бок.
Сейчас дорога на данном участке приведена в надлежащий вид в соответствии с  нормами  безопасности движения.
. . .
Новогоднее дежурство 1971-72 год, 23 часа по московскому времени. В ординаторской накрыли скромный стол, поставили бутылку «Советского Шампанского». С травмпункта поднялся Катрыш В.Т., стукнули в стенку дежурному анестезиологу Нине Александровне Диденко.
Только сели за стол, поступил больной – рваная рана правой кисти у основания первого пальца, результат «салюта» из неправильно изготовленного «поджигняка».
«Самопал» делают так: конец трубки сплющивают, сгибают и привязывают несколькими турами проволоки к кривому сучку-рукоятке. Наши потенциальные пациенты  крепят трубку изолентой. Отдача, во время выстрела, разрывает ленту и повреждает кисть.
Старший дежурант Вереницын Николай Семёнович предложил «быстренько обработать» и встретить Новый Год под куранты.
Только закончили хирургическую обработку раны, поступил следующий «стрелок» - ранение кисти с повреждением сухожилий. «Перемылись», приняли и этого. Сухожильные швы – занятие кропотливое и ёмкое по времени,  операция занимает около  полутора-двух  часов.
«Фейерверкеры» поступали с завидным постоянством – только заканчивали оперировать одного, как в приёмный покой поступал следующий. Всего в новогоднюю ночь поступило семь «огнестрельных» с ранениями мягких тканей -  из них четыре «сухожилия». Замыкающим был подросток с простреленной из «нетабельного» оружия мошонкой.
Из операционной вышли в семь утра, до девяти писали истории. Сдали смену, открыли шампанское – ни пить, ни есть не хотелось.               
. . .
Что может врач без шприца и аптечки? Зажать кровоточащую артерию, начать искусственное дыхание? Но надобность в этом бывает раз в «сто лет».
Как-то я поспешил к упавшему с «Колеса обозрения» мальчишке.
-  Не трогай, отойди! – закричали мне.
-  «Скорую» вызвали? – спросил я свидетелей.
-  Побежали вызывать…
 Мальчик был без сознания. «Холод к голове, лёд…», - я бестолково топтался рядом. Понедельник, парк почти безлюден. (Мальчик был сыном смотрительницы «Колеса» и распоряжался им в одиночку).
Фельдшер «Скорой» живо наложила повязку на открытый перелом предплечья, пострадавшего увезли в «травматологию». Врач – одно из звеньев хорошо организованной медицинской помощи.
На улице стало плохо человеку. Случайный свидетель, главный врач «Скорой», поспешил пройти мимо. Его узнали и после долго склоняли его имя на разных уровнях.
Профессор «Судебной медицины» РГМИ Ф.Ф. Скворцов  говорил: «Я всегда ношу в портфеле пенал со шприцем в спирте и ампулы с камфарой. Меня никогда не привлекут к ответственности «За неоказание медицинской помощи». 
А мальчик с гипсом на руке и параорбитальной гематомой -  цветущим синяком вокруг глаза, через неделю уже гулял по больничному двору.               
. . .
Галина Константиновна Шуруп частенько опаздывала – ей надо было проводить мужа на работу, детей в школу. Она писала истории хорошим почерком, вела больных. Оперировать не рвалась, если назначали – оперировала профессионально. Брала дежурства, занималась общественной работой, была профоргом отделения.
Однажды она принесла из дома самовар, для какого-то «Огонька» с чаепитием. Больше месяца электросамовар красовался в ординаторской – унести домой всё было недосуг. Потом грянула инвентаризация и на самоваре написали инвентарный номер. Отныне самовар считался больничной собственностью. Через год самовар списали, но «Шурупчик» решила, что в отделении он нужней – дома он был только «для мебели».
. . .
Инвентаризацию придумали для  того, чтобы граждане  «не путали свою личную шерсть с государственной» (фраза из к/ф  «Кавказкая пленница»). Отсутствие настороженности в этом плане стоило карьеры Р.К. – молодой, энергичной заведующей. Она много сил и времени отдала организации одного из отделений Детской больницы. От ш. Южная новому отделению был подарен телевизор. В отделении завершалась внутренняя отделка и Р.К. временно поместила телевизор дома. Факт был расценен, как «присвоение социалистической собственности». Пришлось оставить должность и сменить место работы.
Знавшие ситуацию не по сплетням, утверждали, что дело  было «не только в  телевизоре».
. . .
У профессора судебной медицины Фёдора Фёдоровича Скворцова вид был совершенно не профессорский: боксёрская чёлочка, полные щеки и «председательский» животик. Хирург Валерий Николаевич Чередниченко хорошо помнит его по следующей причине:
-  У меня на внутренней стороне предплечья была татуировка – имя любимой девушки, впоследствии жены. Экстремизм юности. Фёдор Фёдорович заметил и не упускал случая добродушно подковырнуть меня. На зачёте я старательно поворачивал руку надписью к себе, а Ф.Ф. посмеивался: «Вот, советский студент, без пяти минут врач, прячет своё уголовное прошлое!». В коне концов я обратился к хирургам и мне аккуратно удалили лоскуток кожи с надписью.
-  Он прав, - продолжал Валерий Николаевич, - профессия диктует определённые требования к внешнему виду. В Германии, например, все врачи, мужчины и женщины, ходят в одинаковой униформе:  халат и белые брюки. Никаких подчёркиваний «вторичных половых признаков», никаких декольте.
Ко мне, как-то, обратилась пожилая интеллигентная дама «с манерами»: «Я была у дочери в Санкт-Петербурге, записалась на приём в институте Вредена. У профессора верхняя пуговица халата не застёгнута – какой он после этого профессор!».
Другой случай: мужчина, увидев в ухе хирурга серёжку, потребовал в регистратуре номерок к другому врачу.
. . .
В.И. Иванов, говорил витиевато, украшал свою речь цветистыми фразами. По сути дела говорил конкретно.
А.И. Лунёв выражал свои мысли обиняком, – вот, дескать, в Ростове, сломали плечо бабушке при вправлении вывиха. Вместо того чтобы прямо предостеречь от чрезмерных усилий при репозициях. (Впрочем, он мог и приврать - любил иногда подурачить коллег!).
А.П. Чернокнижникова, отстаивая свою точку зрения, любила  ссылаться на случаи из своей практики в Ульяновске.
А.А. Рябов слушал внимательно, выражался предельно ясно. В беседе с ним не надо было ничего уточнять и переспрашивать.
 В своих сверстниках трудно угадать будущее «начальство».
 Владимир Николаевич Чередниченко был росл, представи-телен, обаятелен и приветлив, однако и в нём я не смог рассмотреть будущего главного врача – молод слишком!
 (В.И. Иванов – гл. травматолог области, А.И. Лунёв – зав. ГЗО, А.П. Чернокнижникова – начмед  А.А. Рябов – зав. ГЗО, гл. врач больницы).
. . .               
 Цветущий мужчина 52-х лет умирал от рака желудка.
 За семь месяцев, прошедших после диагностической лапаратомии, он  заменил батареи в квартире и обшил пластиком балкон.
-  Ничего, прорвёмся! – бодрил он жену.
К осени совсем ослабел, показатели крови стали  «никакими».
-  Привози, прокапаем, поддержим, - сказал мне Сергиенко Сергей Григорьевич.
В отделение мужчина пришёл сам, лишь два раза отдыхал в парке на лавочке.
В понедельник ему перелили кровь, прокапали глюкозу с витаминами. Больной почувствовал себя лучше, хорошо поспал, а с утра следующего дня начал стремительно угасать. В четверг его забрали в бессознательном состоянии.
-  Организм держит свою болезнь, как человек падающую на него стену, - размышлял Сергей Григорьевич, -  мы поддержали организм, он расслабился и болезнь рухнула на него…
Я согласился с ним – последние дни мой знакомый держался только на силе воли.
. . . 
После госэкзаменов  было распределение. В солнечных коридорах главного корпуса толпились студенты, от группы к группе переходили «купцы» - к распределению съезжались представители  здравоохранения всех регионов страны.
Меня и ещё троих выпускников уговорил симпатичный дядечка из Ульяновской области. Но побыть цеховым врачом ковровой фабрики не пришлось – военная кафедра распорядилась по своему. Мне присвоили лейтенанта и призвали под Владивосток врачом берегового авиаполка. Сроком на два года с перспективой остаться в кадрах.
 -  А я на распределении  не был, - поделился воспоминаниями Валерий Николаевич Чередниченко, -  чтобы избежать риска на вступительных экзаменах, я шёл целевым направлением - от совхоза «Кривянский». После учебы я обязан был отработать в «родной» станице определённое время. Я закончил педфак, но в станице я был «всем». Лечил детишек, был хирургом, был невропатологом, делал экстренные аборты при кровотечениях.
Потом Валерий Николаевич проспециализировался в хирургии. Позже педиатрам запретили занимать «взрослые» специальности – в стране ощущалась нехватка детских врачей.
Тот же запрет распространился и на санитарных врачей – слишком многих влекла романтика лечебного дела. Абитуриенты подавали документы сплошь на лечебный факультет – секретарям приёмных комиссий была дана установка «перевербовывать» поступающих на смежные факультеты. 
-  Знаешь как в Кривянской редиску сеют? – спросил Валерий Николаевич, - берут семена редиски в рот и делают: «Пф-р-р-р!» 
. . .
Я «набирался практики» на «Скорой» под началом фельдшера В. Липатова. В 3 часа ночи мы обслуживали одинокую старушку, которая «знала по французки» и мило картавила.
-  Доктор, - обратилась она к Валерию, - только не колите мне аминазин, а то я три дня спала в прошлый раз…
-  Конечно, конечно, - отозвался Липатов, - ни в коем случае!
-  Затерроризировала «Скорую», -  сказал Валерий, когда мы вышли, - третий месяц почти каждую ночь вызывает. Давление у неё, бессонница… Лень на приём сходить или врача на дом вызвать. Ты думаешь я не сделал ей аминазин?!
Я сердито отвернулся от него.
Через месяц наши дежурства совпали.
-  Помнишь бабушку? – сказал Валерий, - перестала по ночам вызывать без особой нужды. Обратилась к врачу, пролечилась в отделении… «Скорую» часто путают с участковой службой, а сказать ничего нельзя – жалобы, неприятности…
-  Но это же не метод…
-  Женщина днём оцарапала ногу, а  среди ночи я   везу её на травмпункт и ей делают полную прививку от столбняка. А к больному с инфарктом мы едем полчаса – все бригады на таких вот вызовах.
Аминазин вскоре изъяли из обращения, правило выезжать на всякий вызов на «Скорой» действует до сих пор, только машин и бригад стало больше.                1970 г.               
. . .
Вышел из строя генератор установки РУМ-20 – отделения хирургического корпуса остались без «рентгена».
- В Егорлыкской есть генератор, - сказал бригадир «Медтехники» Юрий Евгеньевич Кукарекин, - мы там недавно новый «20-й» поставили.
Взяли УАЗик, поехали. В голой степи зимние ветры очистили дорогу,  к двум дня мы были на месте.
Генератор обнаружили позади двухэтажного здания районной больницы, вблизи  чёрного хода.
По наклонным доскам затолкали 300-килограммовый груз в машину. Никто не вышел, не поинтересовался, что к чему.
-  Кому докладывать, - сказал Юрий Евгеньевич, - рентгенологи уже ушли, а Главный ещё бумаги потребует.
Вернулись затемно. Генератор оставили на выходные у дверей отделения (была пятница), машину отпустили.
Вряд ли генератор дожил бы до понедельника в нынешнее время – в нём было килограммов 50 меди и около ста кг чёрного металла.      1988 г.
 . . .
Мы выпивали у Коли Кузина. Поминали Гаврила Кузьмича Чехонина. Шеф-повар студенческой кафешки Технологического института отвёл нам комнатку, поставил салаты и гранёные стаканы. С нами был запас «Азербайджанского» портвейна. Говорили, что надо бы сделать оградку на могиле коллеги, согласились, что обидно умереть в 49 лет от инсульта, хоть смерть и «лёгкая». Я помалкивал и слушал старших.
Заговорили о научной работе. Сурен Бабаян сказал, что у него собран богатый материал по переломам костей таза, надо бы сесть, да заняться  кандидатской.
 Валерий Самойлович Чирков недавно «защитился».
-  Ничего ты не напишешь, - с откровенностью выпившего человека сказал он Сурену, - для кандидатской нужна не светлая голова, а чугунная задница. А ты и минуты не усидишь на одном месте.
-  У-у-у, личность «китайская», - ворчал Сурен Григорьевич, когда мы расходились, - где не умом возьмет, так хитростью.
(Валерий Самойлович работал в Китае хирургом по договору, поэтому - «китаец»).
 Сурен Григорьевич сам прекрасно понимал, что ничего уже не напишет, но было досадно слышать это от товарища по работе.   
. . .
В упомянутом кафе «Интеграл» («у Коли») сотрудники больницы  брали с чёрного хода свежее мясо по рыночной цене. По государственным ценам мяса в магазинах не было, однако весь город украдкой снабжался мясом в общественных точках питания. «Органы» закрывали на это глаза – так решалась Продовольственная программа правительства.
. . .
В 1987 году хирурги Сергей Григорьевич Сергиенко,  Вячеслав Михайлович Яманов и Пётр Михайлович Евлахов были командированы в г. Курган, к профессору Витебскому на семинар по ознакомлению с методикой клапанных анастомозов желудка. Нина Филипповна Лорей, ведущий хирург города, настояла, чтобы я представил на семинаре рентгенологов, поскольку рентгендиагностике в данной методике уделялась существенная роль.
Молодые хирурги добросовестно принялись за дело и сразу  стали в тупик, поскольку научное обоснование метода являлось сплошной подгонкой под ответ. Случайные симптомы выдавались как основополагающие, убедительная на бумаге рентгенологическая картина была сформирована по тому же принципу. На лекциях всё выглядело убедительно, попытки же общения с хирургами и рентгенологом на месте упирались в  информационный тупик.
Меня продуло в дороге, поднялась температура, разболелся зуб. Командировки нам отметили на второй день, я по удачному случаю, скупил все существующие методички по теме и в тот же день позорно бежал.
Дома я тайно догулял командировку. Вернувшиеся хирурги по  моим методичкам сделали убедительный отчёт, хотя, по их признанию, из семинара не почерпнули ничего.
Метод не выдержал проверки временем – уже через пять лет «клапаны» стали давать нарушения проходимости анастомозов, причиняли массу неудобств больным и головную боль  хирургам.
. . .
Город Курган во второй половине прошлого века стал «столицей» новаторов от медицины. Новаторов с известной долей авантюризма. «Чудеса» применения знаменитого аппарата Г.А. Илизарова, в виде возвращения больного к труду через три недели после перелома голени, не удалось повторить ни в одной клинике Союза.
Применение аппарата требовало  от врачей технического склада ума, что дано далеко не каждому.   
 Проще за полчаса фиксировать перелом штифтом, чем два часа готовить аппарат и еще два часа орудовать стерильными плоскогубцами и ключами в операционной, царапая спицами руки, разрывая перчатки и чертыхаясь под маской.
Гаврила Абрамович Илизаров собрал в своей клинике «ребят с золотыми руками» и им удавалось несравненно больше, чем представителям неэкстраординарной, но надёжной и проверенной временем травматологии.
Незаменимым аппарат Илизарова оказался в практике лечения длительно не срастающихся переломов и костной пластики. Начинателем лечения ложных суставов дистракцией (дозированным растяжением) в шахтинской горбольнице был П.Д. Березовский.               
. . .
Ведение больных с аппаратами отнимает много времени. Как правило, в отделениях «железками» занимаются один-два человека и у них всегда вдвое больше больных, чем у равнодушных к «технике».
Г.К. Чехонин был «мастеровым» от компрессионно-дистракционного остеосинтеза, труженником-исполнителем; я пытался привнести «своё» в конструкцию Илизарова; Павел Демьянович Березовский «поэтизировал» аппаратную «прозу». Он создавал ажурные комбинации из колец и стержней или упрощал металлоконструкции до предела.
-  Тринадцать лет нога у больного «телепалась» - я за девять месяцев терпеливых манипуляций сделал конечность опорной!
Сам себя не похвалишь…
. . .
Мой коллега Виктор Катрыш жаловался, что в ночных дежурствах «заработал» себе язву.
… В «Никополе» он заказал графинчик водки и два графина холодного кофе. Когда кофе кончился, он заказал ещё два графина и ещё «графинчик». Угощал состоятельный родственник из деревни, он же – благодарный пациент.
«Третьей смены» я дожидаться не стал. К часу ночи спиртное выветрилось, я до утра пялился в потолок и слушал буханье накофеиненного сердца.
   Кровотечения привели В.К. на операционный стол. Сначала ему удалили 2/3 желудка, затем сделали субтотальную резекцию, наконец «сшили» пищевод с кишкой.
Три операции за пять лет.
Виктор похудел до крайности, ел по часам, носил в портфеле майонезные баночки с бульоном, но работу не оставил.
Через два года кишечник адаптировался к нагрузкам, Виктор поправился и даже позволял себе сухое вино.
А вот курить так и не бросил.
. . .
Я сделал заправшице снимки, организовал консультацию специалиста.
- Заезжайте, - поблагодарила она, - налью, если будет.
У Маши было всегда. Она недоливала в большие баки государственных машин малую толику и этой толики хватало, чтобы делиться с бюджетниками разных чинов и званий, сидящими на скудной государственной зарплате.
Я зашёл с черного хода, поздоровался.
    - Погуляйте немного, - сказала хозяйка, - там тип какой-то торчит – не  обэхээсник, случайно?
 На площадке в наблюдательной позе стоял представительный мужчина, с «андроповским» взглядом из под кепки.
Я узнал врача гор. СЭС  Геннадия Ивановича Толстого. Посмеялись.
-  Меня многие за кэгэбиста принимают, - пояснил он.
Геннадий Иванович был (и остаётся) контактным человеком, приятным собеседником, с хорошо развитым чувством юмора. Вопреки «суровому» внешнему виду.               
Насколько я знаю, заправщица ничего, кроме полиартрита в бетонной коробке АЗС, не нажила. С мужем-водителем они имели «Жигулёнка», добротный дом и ухоженный участок на шести сотках. Львиная доля «съэкономленного» уходила бесплатно – по «бартеру» за «хорошие отношения». Она, как Робин Гуд перераспределяла блага между богатым государством и малоимущими гражданами. Если бы Маша «гребла только под себя» - она не проработала бы и месяца. Дело было не в деньгах, бензин стоил копейки – постоянный его дефицит и очереди на немногочисленных АЗС, делали заправщицу «уважаемым человеком».       1987г.
. . .
В травматологию поступил «мотоциклист» без сознания. В операционной им занялись анестезиологи, мужчина пришел в себя, заговорил и даже пытался шутить. Анестезистка из окна показала большой палец родственникам, стоящим внизу.
-  Никогда не делай так, - сказал ей Сурен Григорьевич, - состояние больного ухудшится, а мы с тобой будем виноваты.
Сделали снимки; выяснилось, что у пострадавшего перелом третьего шейного позвонка с повреждением спинного мозга и паралич всего тела.
Редким больным удаётся выжить после такой травмы, обычно они погибают на третий-пятый день от восходящего миелита – травматического отёка мозговой ткани. В первые часы после травмы больной эйфоричен – мозг, лишенный обязанности опекать всё тело, сообщает пострадавшему чувство возвышенного парения.
Немногие выжившие превращаются в «говорящую голову» - недвижимое тело приковано к постели. Это случай, когда медицина бессильна, остаётся только дать совет – в незнакомом месте нырять ногами вперёд.
Как-то на диком пляже я разбежался по мелководью и красиво, «дельфином», нырнул. Под водой волны намыли гряду окатышей, в которые я врезался головой. Приятель Мишка с берега слышал неприятный стук. Когда я снял резиновую шапочку и кровь хлынула мне на лицо, приятелю сделалось нехорошо. Ранка на голове была пустяковой, в данной ситуации больше претерпел Мишка.
Берегите себя!               
. . .
Знаменитый физик Л.Д. Ландау после автокатастрофы месяц находился без сознания на искусственном жизнеобеспечении. Врачи предрекали ему слабоумие, как следствие тяжелого поражения мозга. Ландау выжил и сохранил ясный ум. Он приступил к работе и, по сообщениям прессы, произнёс блестящую, искрящуюся юмором речь на научной конференции.
В то время активно пропагандировались достижения советской науки и медицины в частности.
-  Не совсем так, - говорил С.Г. Бабаян, неоднократно бывавший в московских клиниках, - со слов врачей, лечивших Ландау, у него остались изменения личности, черты характера, ранее ему не присущие. К примеру, он мог схватить за задницу санитарку, убирающую в палате.
Впрочем, кто их знает, этих гениев – от великого до смешного один шаг!    
              . . .
Организатор создает, руководитель - руководит созданным, функционер удерживает достигнутое на должном уровне.
Александр Васильевич Шлёпов организовывал, руководил и удерживал. Он организовал травматологическую службу и  столь необходимое ей реанимационно-анестезологическое отделение. Для снижения производственного травматизма он организовал сеть подземных здравпунктов.
Он организовывал коллектив травмотделения и руководил лечебным процессом. Он выбирал молодых специалистов и формировал из них преданных делу профессионалов.
 «Он не хватал звезд с неба»  (выражение С.Г. Бабаяна), он не добивался учёных степеней, он не изобретал новых методик (методики рождались в повседневной работе) – он знал все существующие методы лечения и проводил в жизнь самые надёжные и доступные.
Он «создал сам себя» и не сомневался в своём праве пользоваться своим авторитетом в интересах дела.
. . .
Заведующий детским инфекционным отделением Ю.А. Ерошенко был секретарем комсомольской организации больницы, затем  парторгом педиатрической службы.
В 1979 году, когда служба стала  Детской больницей, он мог сделать административную карьеру, но предпочел заниматься делом, которое знал  досконально.
 В 1976 году врачи  Ю.А.Ерошенко и И.Г.Заверняев были в Азове на эпидемии холеры. В этом же году в г. Шахты в  детском инфекционном отделении был открыт холерный госпиталь. Три недели Юрий Андреевич и возглавляемый им медицинский отряд жили на «чистой половине» без права выхода за пределы здания.
В 2002 году он участвовал в подавлении вспышки геморрагической лихорадки в ст. Обливская. Руководил мероприятиями главный  санитарный врач РФ Геннадий Онищенко.
В 2003 году Ю.А Ерошенко присвоено звание Заслуженного врача Российской Федерации.               
. . .
В 1949 году, будучи полубеспризорным уличным пацаном, я наелся дикорастущего паслёна и «травонулся». В стране была напряжёнка с кишечными инфекциями, меня «повязали» и на председательской «линейке» - легкой повозке, напоминающей карету без верха – отправили из Каменоломен в Шахты, в детское инфекционное отделение городской больницы. Дома произвели дезинфекцию – забрызгали раствором хлорной извести углы и стены. Хлорки не жалели – дорожка на полу обесцветилась пятнами.
Из отделения меня выпустили через две недели, сделав все положенные анализы и исследования. Отказаться  от госпитализации (при подозрении  на кишечные инфекции) было немыслимо -  подключали милицию.
 «Пугали милицией» вплоть до конца восьмидесятых - начала славных перестроечных времён. Потом решили, что принудительное лечение есть нарушение принципов демократии. От повальных эпидемий страну тогда спасли развитые санитарно-гигиенические блага, в виде водопровода, канализации и вбитой в сознание, многолетней санпросвет-работой, привычкой мыть руки по всякому поводу.   
. . .
Еще в советское время Ю.А.Ерошенко доказывал партийному руководству города необходимость постройки нового корпуса под детское инфекционное отделение. «Мешали» то роддом, то кардиология, то женская консультация. В конце концов, доведенные до нервного тика ответственные лица, отговорились: «Вам что, советская  власть не нравится?!»
Наконец, под выборы Ельцина на второй срок в 1996 году, свершилось - в верхах было получено «добро». Были выделены средства и даже  начато геодезическое бурение.
Потом деньги куда-то ушли и судьба их до сих пор  неизвестна.
 . . .
У  С.Г. Бабаяна было правило - защищать своих. Был ли это «неблагополучный» сын медсестры или не все  предусмотревший коллега.
Как-то на конференции жестоко «били» гинеколога, которая на операции повредила петлю кишки и не воспользовалась помощью хирурга - ушила повреждение сама. Ушила  вдоль, а не поперек, как следовало бы. В результате - сужение просвета, отек, непроходимость, повторная операция.
Сурен Григорьевич пытался смягчить ситуацию:
-  Оператор – хирург с категорией и вправе самостоятельно разбираться в ситуации, а потом - стоило ли из-за маленького повреждения беспокоить дежурного хирурга?
- «Маленького?!» - вскричал экспансивный Георгий Аркадьевич Франциянц, во-о-т такая дырка на реляпаратомии!
 . . .
Когда (в 1969 г.) сдал дела заведующий хирургическим отделением Николай Тихонович Алексеенко, проработавший в отделении без малого сорок лет, все прочили на его место Георгия Аркадьевича Франциянц. Однако, в то время, заведующие отделениями крупных больниц, утверждались на высоком уровне. Минздрав РСФСР одобрил кандидатуру Нины Филипповны Лорей, из Новосибирска.
Заметим, беспартийную и, вдобавок, из этнических немцев. Впрочем, тогда больше половины заведующих были беспартийными – ценились, прежде всего, деловые качества. В политической благонадёжности сотрудников не было повода сомневаться – была пора идеологического единства правительства и трудящихся.
Опыт и мастерство Георгия Аркадьевича были вне всяких критических оценок -  возможно, мягкость характера Г.А. сыграла роль отрицательного момента в конкурсном отборе. Нина Филипповна правила «железной рукой в бархатной перчатке» - неудачники и лица малоорганизованные не задерживались в отделении. Широкая профессиональная эрудиция позволяла ей быть в курсе научных достижений крупнейших клиник страны, а знание немецкого языка открыло ей доступ к практическим разработкам ведущих хирургов Германии.
 «Что было бы, если бы…» - история не терпит сослагательных наклонений - хирургическое отделение городской больницы им. В.И.Ленина оставалось бы успешным и прогрессивным центром хирургической помощи при любой кадровой политике вышестоящих организаций.
Я видел, как оперирует Георгий Аркадьевич Франциянц (в травматологию его вызвали на повреждение желудка).
Он не нависал над больным, «не лез носом в рану», как молодые хирурги. Он стоял прямо, был недвижим, как монумент, посапывал под маской будто спал и только руки жили, казалось, независимой от хирурга жизнью. Изредка он невнятно что-то говорил операционной сестре и та безошибочно подавала ему нужный инструмент.
Огромный опыт фронтового хирурга сообщал ему автоматизм в работе.
Георгий Аркадьевич любил анекдоты и смеялся весьма своеобразно: он багровел, издавал какое-то сипение, задыхался, всхлипывал и окружающие всерьез тревожились за исход этого приступа смеха. Потом «Жора Франциянц» вытирал слезу и долго покручивал головой. Так смеяться может только хороший человек.
. . .
Опадали каштаны, асфальт был усыпан коричневыми глянцевитыми плодами.
 На больничном дворе Георгий Аркадьевич беседовал с Валерием Леонидовичем Николаевым. У Валерия была громадная борода, он плохо говорил после инсульта.
      Георгий Аркадьевич увидел меня и заулыбался, как родному.
 У него была опухоль кишечника, он знал это и спешил радоваться жизни и людям.
. . .
В восьмидесятых из Минздрава пришла бумага, которая обтекаемо, но вполне однозначно рекомендовала исключить хроническую пневмонию из диагностического реестра.
- Дайте мне рентгенологическую картину и я поставлю вам острую пневмонию, -  убеждал меня терапевт Иван Михайлович Севостьянов,  - зачем вам хроническая? Чтобы в любой момент взять больничный?
- Хронический гастрит есть, хронический холецистит есть, а хронической пневмонии нет? – не сдавался я.
- Что значит «хроническая», - не слушал меня Иван Михайлович, - пневмония на пневмонии что ли?
- К примеру, - терял терпение я, - ударил я себя молотком по пальцу. Только поджило, попал опять, потом еще…
- Держи молоток двумя руками, - прекратил прения Иван Михайлович, - и не оспаривай инструкции!
. . .
Травматология советского периода отличалась «здоровым» консерватизмом – если можно было не оперировать, не оперировали. Предпочитали лишний месяц провести больного на скелетном вытяжении, чем идти на открытую репозицию, рискуя осложнениями. Как-то на консультации А.В. Шлепов в жёсткой форме отказал в косметической операции молодому, загорелому шахтеру. У того уродливо выпирала мозоль после перелома ключицы.  «Нельзя, опасно, рядом подключичная артерия; со временем все выровняется - сгладится». Эти аргументы не удовлетворили больного, и он ушел крепко недовольным.
Александр Васильевич был прав -  через два года избыток костной ткани рассосался.
 . . .
П.Д. Березовский рассказывал: «Александр Васильевич дал мне совет – кончился рабочий день, обойдите своих больных, потом берите портфель и идите домой. С тех пор я делаю обход дважды – придя на работу и перед уходом. За день многое может измениться».
Когда Березовский аттестовался, Александр Васильевич рекомендовал его. Авторитет Шлёпова был настолько высок, что аттестация в Ростове прошла без сучка и задоринки – Павел Демьянович получил первую категорию.
  . . . 
После операции недосчитались зажима – искали, не могли найти.  «В брюхе забыли!» - пошутил кто-то. Началась паника. Наконец обнаружили в ворохе сброшенных после операции халатов. Виктор Титович Катрыш курил «не размываясь» в перерыве между операциями и бросил зажим мимо раковины на использованные  простыни.
. . .
Александр Васильевич никогда не приказывал, он просил. Не выполнить его просьбу было бы святотатством.
. . .
Нинель Михайловна Реунова была заместителем главного врача  по лечебной части с 1974 по 1986 год.
Тактичная и обаятельная, она была душой больницы. В приёмной сидела не менее обаятельная секретарь. Когда Нинель Михайловны не было, она искусно ставила её подпись на каком-нибудь требовании (которых было «миллион» в день).
 Нинель Михайловна пришла в больницу в 1950 году (это был предпоследний выпуск РГМИ с пятилетним курсом обучения). Тогда начмедом был  Китъян Н.М., после него двадцать два года - Боронтов Игорь Михайлович, потом Реунова Н.М., потом – Чернокнижникова А.П.
 Сейчас место за собой стабильно сохраняет Меншикова Валентина Васильевна. Многие пробовали себя на этой должности, но не всем она по характеру.
. . .
    Я ассистировал Космачеву П.Д. Ушили три  ножевых ранения кишечника, но «выйти» из брюш-ной полости Павел Николаевич не решался – забрюшинную клетчатку пропитывала гематома - непонятно откуда. «Накрылись» (накрыли  операционное поле салфетками, смоченными в тёплом физраст-воре), вызвали  заведующего - три часа ночи. Сурен Григорьевич прибежал через пятнадцать минут в домашних тапочках и спортивной «олимпийке» - декабрь, морозно.
Халат, йод на пальцы, спирт, перчатки. Ткнул куда-то  скальпелем, хлюпнул фонтанчик темной крови: «Лигировать!»
- Была повреждена почечная вена. Все, зашивайтесь.
. . .               
Обедали травматологи сообща – на стол выкладывались «тормозки» и каждый брал, что хотел. В Ростове я поступил также – выложил на стол жареную рыбу и съел чей-то сырок. Вернувшийся ассистент кафедры Щедраков Н.М. вопросил: «Кто съел мой сырок?» Я трусливо молчал и настойчиво предлагал ему рыбу.
. . .
З. В. Вязникова, анестезиолог, всегда накрывала стол, приносила что-нибудь вкусное для коллег, сама же с завидным постоянством «держала» диету - кусочек бородинского хлеба, размером в спичечный коробок, почти гистологический срез копченой колбасы и карамелька - «при диабете фруктозу можно».
. . .
В нашей больнице работают выпускники многих мединститутов:
 Ростовского, Луганского, Ленинградского, Донецкого,  Краснодарского, Ставропольского, Пятигорского (стоматологи),   Свердловского, Саратовского, Ульяновского, Северо-Осетинского – г. Орджоникидзе, Иркутского, Новосибирского, Владивостокского и даже Таджикского им. Али Абу Ибн Сино (Авиценна) - г. Душанбе… - перечень далеко не полный. Вот такой интернационал. Школы разные, а специалисты одинаково высокого класса.
. . .
В 1983 году молодой, растущий травматолог Александр Петрович Шлычков оперировал внука председателя городского исполнительного комитета (по нынешнему – мэра) Ковалёва В.И. Потом не отходил от него ни на шаг, даже в нерабочее время забегал справиться не давит ли гипсовая повязка и не нарушено ли кровообращение в конечности. То есть, вел послеоперационного больного, как и положено его вести.   Благодарный дед подсуетился, и из четырёх, выделенных больнице квартир, две выпали травматологическому отделению. Новоселье справили заведующий травматологической поликлиникой Иванов В.И. и  недавний выпускник Луганского мединститута А.П. Шлычков.
. . .
А.П. Шлычков, был бессменным исполняющим обязанности на время отсутствия заведующего отделением.
-  Я замещал В.И. Иванова и С.Г Бабаяна, я оставался вместо А.В. Степуры. Если суммировать все мои заместительства, то наберётся два, а то и три года моего «диктаторства». Теперь мне предлагают принять травматологическое отделение (оставил должность Александр Всеволодович), а у меня нет желания. Когда хотелось – не предлагали, - шутит Александр Петрович, - а теперь… Опыт есть, силы есть, а желания нет. Пусть молодые дерзают, им проще приспособиться к новому времени, к новым социальным формациям.   
. . .
После решительного отказа А.П. Шлычкова, отделение в мае 2009 года принял А.Ф. Горбулин. Но, опять же, в качестве исполняющего обязанности.
Дожились! Никто не хочет быть руководителем!
Александр Федорович Горбулин исключительно вежливый и неизменно доброжелательный человек. Напрочь лишен риска и авантюристичности в работе. Никогда не станет деформировать своё мнение из уважения к начальству. В разговоре немногословен.  Характер стойкий, нордический.
Обнародовать свои планы на будущее Александр Федорович пока воздерживается.
. . .
 Операционные сестры травмотделения мастерски накладывали гипсовые повязки. Врачи, как сильный пол, держали  ногу на весу и время от времени говорили: «Так-так, хорошо, молодец!» (нелишне напомнить, что гипсование -  работа врача).
Врач Е. учился на кафедре  травматологии. В Ростове не нянчились с  докторами и Е. в совершенстве овладел гипсовой  техникой. В родном отделении он решил  «блеснуть» и взял  гипсовый бинт из рук операционной сестры Л.  Та  смертельно  обиделась и демонстративно опустила руки.
Потом они поженились.
. . .
Как я уже упоминал, у С.Бабаяна  был тот период в жизни, когда человек осознает, что со своим здоровьем надо  считаться.
На дежурство Сурен Григорьевич заступил не совсем  здоровым. Отравленный и обезвоженный, он  сидел на диване в крайне расслабленной позе, имея, по его собственному заключению, «фациес гиппократика» (лицо умирающего).
- Сурен Григорьевич, - сестра прёмного покоя Лидия Тимофеевна Щелочева, увидев, что первый дежурант «не в форме», повернулась ко мне, - поступает больной с сотрясением.
-  Ты почему обращаешься ко мне, а докладываешь ему? -       не открывая глаз, спросил С.Г.
- Вы устали, Сурен Григорьевич, отдыхайте….
- Спустись, посмотри, - сказал он мне.
Я отправил больного в палату и сел писать историю. В это время вбежала  сестра палаты интенсивной терапии: «Больной задыхается!». В С.Г. словно вдохнули жизнь. Он быстро  вышел.
- В операционную!
Кровать на колесиках быстро вкатили в операционную, Сурен Григорьевич шел рядом: «Сейчас тебе будет лучше!»
У больного был множественный перелом рёбер - травматическая  асфиксия. Спирт на руки, четко произведенная трахеостома, отсосом дренированы бронхи - больной порозовел.
Оператор вернулся на диван:
- Запиши операцию….
Не только второе, но и «десятое» дыхание, при необходимости, способен открыть в себе человек.             
. . .
Медсестра Люба Попова после окончания училища работала по распределению в Белой Калитве. Потом у неё умерла мама, отец слёг в больницу, бабуля сломала руку.
Виктор Титович Катрыш направил бабулю на рентген.
-  Хватить плакать. Тебе надо в Шахты возвращаться. Пошли к Науму, он тебя по училищу помнит.
(Многие врачи больницы преподавали в училище и вели у студентов практику).
Наум Абрамович Симановский позвонил главному врачу Юдину М.С., Любу приняли на травмпункт переводом по горздравотделу.
О ней заботились и врачи и медсёстры, её опекали, следили, чтобы не была голодна. Звонил Михаил Стефанович – не обижают ли травматологи «ребёнка».
Заботились о всех.  Мать Тани Осетровой выписывали из неврологии после инсульта. Александр Васильевич настоял, чтобы она долечивалась в травмотделении. Два месяца мать ле-жала в изоляторе, на крыле, где Таня работала палатной сестрой.
В отделении была семейно-дружественная (но вовсе не панибратская) атмосфера.
. . .
Валерий Самойлович Чирков заведовал травматологической поликлиникой. У него всегда был полон стол «мелких благодарностей». Он раздавал медсёстрам печенье, шоколадки, яблоки.
-  Мне сладкое нельзя, у меня «сахар». Я вот лучше коньячку чуть-чуть…
 . . .
Фронтовой хирург Ольга Владимировна Гаврилова в свои шестьдесят лет имела стройную фигуру и мальчишескую стрижку. Она была одинока, у неё было сердитое выражение лица и брюзгливый тон. Любе Поповой предложили «посидеть» с ней на приёме, на период отпуска медсестры кабинета № 4.
-  Не бойся, - сказала Любе старшая медсестра Мария Пантелеевна Базарная, - она только с виду такая.
За месяц Люба и Ольга Владимировна стали «подружками». Ольга Владимировна приносила из дому разнообразные салаты, делилась рецептами. Со смехом рассказывала, как ей «со спины» говорят комплименты молодые люди, «а потом я оборачиваюсь и наслаждаюсь их смущением».
Семидесятилетие Ольги Владимировны отметили всем коллективом.  Она приготовила большую окрошку и собственноручно порезала редиску на кусочки не больше спичечной головки.
. . .
  Галя Жирнова, сотрудница  детского инфекционного отделения, стала первой в областном конкурсе на лучшую медсестру 1978 года. Противники были сильны, эрудированны, смелы и напористы. Однако их раскованность граничила с бесцеремонностью, их смелость была близка к развязности. Скромность и обаяние нашей медсестры не оставили выбора справедливому жюри. Даже в такой мелочи, как взбивание пресловутого гоголь-моголя в исполнении Галины, была бездна простоты и  грациозности. Представлял участницу не менее обаятельный заведующий отделением Юрий Андреевич Ерошенко.
Сразу же после нашего отъезда, очарованное жюри, с трудом освободившись от наваждения, выдало такой же, тиснённый золотом диплом, представительнице клинического городка Мединститута.
Соломоново решение!
Несколько уйдя от темы, скажу следующее: у меня сложилось впечатление, что личное обаяние было одним из решающих качеств при назначении заведующих отделениями городской больницы им. В.И. Ленина. Врачи нашего города добры, заведующие харизматичны, медсёстры милосердны.
В крупных городах служебные отношения более официальны, сухи, строги и, порой, деспотичны. Деловые качества медработников теснят милосердие.
. . .
Знание патологии среднему медработнику необходимо в той мере, в какой это помогает работе. Рентгенлаборанты                А. Петриков и Н. Курносов неплохо знали анатомию, обладали пространственным видением человеческого тела, что позволяло им делать безукоризненные укладки. Рентгенлаборант Альбина Жуковская иногда  описывала снимки травмполиклиники и давала их на подпись врачу. Она не рекламировала своё «хобби», поскольку понимала, что это превышение полномочий.
Медсёстры травматологии знали назубок все чрезмыщелковые и спиральные; анестезистки могли обеспечить наркоз без врача, однако чётко понимали свою и врачебную меру ответственности.
Рентгенлаборант Николай Ч. ориентировался в костной онкопатологии, гордился этим и, исподволь, формировал о себе легенду, как о самородке, знающем онкологию «лучше врачей». С годами, нездоровое самомнение вышло из-под контроля. Знакомясь, Н. представлялся доктором, не упускал случая уничижительно отозваться о своих товарищах по работе.  Кончилось тем, что «сев не в свои сани», Н. резко снизил качество собственной работы.   
Санитарка Москвина Наталья Ивановна, работала в «рентгене» около тридцати лет. Она не боялась облучения и рассказывала, что в «старое время», когда ещё не было корсетов для рентгенисследования грудных детей, держала «лялек» перед трубкой, будучи беременной. (Категорически не рекомендуется участвовать в подобной лотерее!). Родила здорового сына, «только вот первая невестка оказалась со скрытой шизофренией, но это не моя вина!».
Однажды я описывал снимки, Наталья Ивановна мыла полы и, глянув из-за моей спины на негатоскоп, сказала: «Ух ты, какой плеврит!».               
. . .
Некоторые медсестры между собой называли врачей по именам: «Наум, Валерий, Титыч, Гавриил». Такой чести удостаивались только любимцы – уважаемым оставляли имя-отчество. Та же Альбина наедине говорила мне «ты», но при сотрудниках – обращалась только на «Вы». Эта фамильярность не была пренебрежением – это была высшая степень доверительности.
. . .
Некоторые врачи, после тяжелого дежурства, иногда  восстанавливали свои силы в «реанимации» - пивном павильончике в парке. Там же бывали массажисты и рентгенлаборанты, ценители продукции шахтинского пивзавода.
Массажист Сошок, простяга-парень, с громадными, как клешни ладонями (профессиональное), подошел к группе мужчин на внутрибольничном митинге у обелиска. Поздоровался, постоял и, решив, что молчание невежливо, доверительно пожаловался (писклявым голосом):
-   Ох, как я вчера наре-е-зался!
-  Ну и молчи в тряпочку! – негромко осадил его Борис Александрович Лебедев, анестезиолог.
 . . .
   Разгоряченная перестройкой, рентгенлаборант Альбина налетела на фронтового хирурга Цемина – вот вы, дескать, коммунисты, сажали направо-налево…
-  Альбинка, - пробасил Иван Герасимович, - почему меня не посадили? Потому что делал своё дело и не лез, куда не просят. Были, конечно, перегибы военного времени.
Обходит генерал военную часть:
-  Где начальник госпиталя?
-  Он спит.
-  Расстрелять! – и последовал дальше.
Начальник госпиталя, перед этим, трое суток не отходил от операционного стола. Однако генерал уже располагал информацией, что начальник, имея доступ к ректификату, откровенно превышает «наркомовские» нормы и работает нестабильно: может не спать неделю, потом сутки его не добудишься.
. . .
Фельдшер Синявкин (из «Вёшек») на фронте много оперировал. В мирной жизни диплом фельдшера стал непреодолимым препятствием на пути к операционному столу. По протекции М.А. Шолохова 42-летнего абитуриента допустили к экзаменам (возрастной ценз для поступающих в ВУЗ – 35 лет). Учёба была для него чем-то сродни повышению квалификации. В 48 лет он закончил лечфак, оставшиеся до пенсии 12 лет и семь лет после работал в Вешенской больнице хирургом.
. . .
После войны у нас квартировала семья из «глубинки» - мускулистый мужчина-фронтовик с мрачным лицом и деревенская мадонна с младенцем, к которой очень подходило русское слово «баба». Это были ходоки от урбанизации, сорванные с места бурно  развивающейся промышленностью.
Мужчина работал в вагонном депо, с получки неумело выпивал, торопился домой и сразу засыпал. Через полчаса его  мутило, ему ставили немецкую каску. Мы с сестрёнкой забивались в угол. Утром жена «пилила» его, он отмалчивался, потом сжимал кулаки. «На, бей!» - выдвигала она перед собой ребёнка. Мужчина играл желваками и выходил из комнаты.
  Бездомность угнетала мужчину, он был постоянно хмур и молчалив. За год я дважды слышал его голос. Однажды он безыскусно рассказал о рукопашной с немецким пехотинцем – «я ногой его ударил от сюда, у яйца…»; другой раз, услышав по радио оперу, поведал, как в госпитале вышла на сцену певица, «та як заскавчала (заскулила) – так мы, кто ногами, кто костылями застучали, засвистели, она повернулась и убежала».
Возможно, тогда у меня зародилось убеждение, что человечество нуждается в помощи.
. . .
 Немного истории: на этом снимке столетней давности панорама нашего города. Так выглядела нынешняя Советская (тогда Большая) на стыке с Малым проспектом (позже - Красной Армии); под нами часть Соборной площади – ныне сквер с памятником В.И. Ленину. Слева у горизонта ветряки – там, на пустыре, через четверть века, начнётся строительство больницы. Правее – трёхэтажное здание женской гимназии по ул. Степной (ныне Шевченко). Позже там был Пединститут, сейчас –  корпус ШТИБО.
       А это собор, располагавшийся на месте нынешнего ШФНПИ. С его колокольни, предпо-ложительно, был сделан верхний снимок.         
- Рыночная площадь, - рассказывает старожил города Виктор Колесников, - до начала пятидесятых располагалась на месте нынешнего «Солдата», вплоть до входа в парк. Я почему знаю – мы там крутились целыми днями – шахтёры пили пиво, отламывали только клешни у рака, а остальное доставалось нам. Тогда шахтёры зарабатывали хорошо, а раки стоили копейки. Считалось особым шиком посасывать клешню, держа её двумя пальцами – и руки чистые – закурить можно и…культурно.* Шахтёры загорелые, в белых рубашечках.
Я жил на Грушевке (и сейчас живу), мы тогда с моста прыгали в воду, там глубоко было. На речке были глубокие места, где можно было купаться. Сейчас реку заилило, много строительства, грунт в реку смывается.
По весне речка, по-прежнему, разливается, в узких местах вода метра на два поднимается, огород топит, почти до порога.
А нынешнего рынка тогда не было – улица Каляева выходила на  Победу Революции.

* Согласимся – это эстетичнее, чем брать кружку безымянным и мизинцем, оттопырив остальные пальцы, испачканные рыбой или разделкой того же рака. Любители вяленого леща мыли руки остатками пива из бокала и промокали скомканной газеткой, в которую была завёрнута рыба. Салфетки считались буржуазным предрассудком, а носовые платки с трудом пробивали себе дорогу в неприхотливый шахтёрский быт. Чистым платочком  смахивали пыль с носка лакированной туфли, производства Шахтинской фабрики модельной обуви, которая дала первую продукцию в 1957 году. Впрочем, истинные джентльмены поступают так и в настоящее время. (Прим. автора.)
. . .

В травматологическом отделении умер больной, родственники подали жалобу и всех, оставивших свою запись в истории болезни, поочередно вызывали к следователю. Вызвали и меня – я направил больного в стационар из травмпункта.
Как часто бывает в сложных ситуациях, причина смерти могла иметь неоднозначные толкования, несмотря на вполне определённое заключение. Я шел на беседу с убеждением, что больной погиб от острой алкогольной дистрофии печени, осложнённой гематогенным остеомиелитом бедра.
Следователь оказалась приятной женщиной, тактичной и любознательной (насколько неиронично можно употребить последний термин по отношению к следователю). Я впервые беседовал о медицине, с человеком в ней несведущем, без чувства внутреннего возмущения.
Как-то, само собой получилось, что красной нитью нашего разговора, стала тема узкой специализации.
-  Вы направили больного в отделение с подозрением на гематогенный остеомиелит бедра. В стационаре его консультировал хирург из Ростова и не заострил внимания на данном диагнозе.
-  Смотря какой хирург, - заметил я.
-  Что вы имеете в виду? – озадачилась следователь.
Мы взяли историю болезни.
-  Больного смотрел абдоминальный хирург, специалист по органам брюшной полости. Он знает костную патологию в общих чертах, в то время как травматологи знают её досконально. Знания любого узкого специалиста намного опережают данные руководств и справочников.
Довольный тем, что нашёл внимательного слушателя, я «распространился» на данную тему. Говорил, что специалист может назначить лекарства в дозах, значительно превышающих официальные рекомендации; может занять выжидательную позицию где, казалось бы, без экстренной операции не обойтись (несколько эпизодов по данной теме приведены ниже); заметил, что рентгенологические признаки гематогенного остеомиелита появляются через две недели после травмы, а наш больной умер на десятый день.
Беседа длилась около часа, расстались мы, довольные друг другом. Мне показалось, что я оказал существенное влияние на медицинское мировоззрение следователя.
Судебные инстанции не нашли в действиях врачей по отношению к данному больному ни ошибок, ни преступной халатности.
. . .
С.Г. Бабаян прооперировал мальчика с повреждением тонкой кишки (ударился о руль велосипеда), салфеткой снял белый фибринозный налёт с кишечных петель (чтобы не было спаек), назначил шесть миллионов пенициллина (при высшей суточной дозе – миллион) для борьбы с начинающимся перито-нитом
-  Ничего, если аллергическая сыпь появится, - сказал он, - зато жить будет.
Это было в 1970 году.
В восьмидесятом я упомянул о таком, как мне казалось, беспрецедентном завышении дозы в беседе с Нинель Михайловной Реуновой, инфекционистом и заместителем главного врача по лечебной части.
-  Сейчас, -  улыбнулась Нинель Михайловна, - в тяжелых случаях, при менингококковых инфекциях наши больные получают по тридцать миллионов единиц пенициллина, мы в десятки раз превышаем рекомендуемые дозы.
Я представил, как прокурор строит обвинение, основываясь на данных фармацевтического справочника М.Д.Машковского…
. . .
Александр Федорович Горбулин, травматолог, педантично назначал все, предписанные инструкцией, анализы посту-пающим больным, вызывая непонимание ночной бригады неотложной травматологии.
Травматолог А.Ф. Горбулин ни разу не беседовал со следователем.
. . .
Воспалённый аппендикс надо удалять – в этом уверены трудящиеся, в этом уверены врачи. Однако…
-  Лежу третью неделю с аппендицитом, - недоумевала моя знакомая, а они всё ходят и ходят вокруг меня…
- У неё обострение хронического аппендицита, - пояснил хирург Пётр Михайлович Евлахов, - в инфильтрат впаяны петли кишечника. Оперировать очень рискованно.
На третьей неделе инфильтрат вскрылся наружу, его дренировали, промыли антибиотиками, тампонировали грану-лирующими линиментами.  Обошлось без операции (аппендикс подвергся гнойному расплавлению).
. . .
С.Г. Бабаяна нельзя было назвать интеллектуалом в светском значении этого слова. Он был равнодушен к темам политики, литературы и искусства, однако поэзия медицины была состоянием его души. Он знал все травматологические клиники страны, имена светил, видел разницу между  харьковской, ленинградской и московской школами, между «Склифом» и ЦИТО,  знал историю и последние достижения отечественной и зарубежной медицины. Знал все дела и «делишки» в отделениях своей больницы, любил свой город, тема шахтёрского труда была близка ему.
О своей специальности он мог говорить часами. Он был интеллектуалом в своей профессии. 
 . . .
В травматологию поступил неудавшийся суицид- мужчина выстрелил себе в подбородок. Дробовой заряд вырвал  нижнюю челюсть. Вместо подбородка кровавое месиво со слизью и мокротой. Впечатлительную женщину-анестезиолога тошнит. Сурен Григорьевич пальцем нашел в размочаленных тканях трахею, заинтубировал больного (ввел дыхательную трубку), затем приступил к обязанностям травматолога.
Спасенный «Фантомас» долгое время обитал в изоляторе на  втором этаже, ждал очереди в областной челюстно-лицевой госпиталь. Под маску, закрывающую изуродованную часть лица, он вставлял воронку, заливал через нее спрятанную в тумбочке  водку и таким же образом умудрялся закусывать.
Много позже я узнал его дальнейшую судьбу. В Ростове больному сделали пластику, он вернулся в свою Мелиховку, продолжал пить и, в конце концов, довершил начатое.
 . . .
Чувствуя, что вот-вот умрёт от голода, Нина Александровна Диденко, анестезиолог, на секунду оставила операционную. Резать помидор не было времени и она его укусила.
-  Вот, - показала она пулеметную очередь томатных брызг на стене ординаторской, - хорошо, что не на халат. За этой работой, - резюмировала она, - пожрать некогда!
Нина Александровна была простой русской женщиной, далёкой от возвышенных материй. Своей специальностью владела в совершенстве. На ночном дежурстве, обеспечив наркоз, она садилась на табурет в углу операционной и делала вид, что спит. Однако ни одно движение в операционной не проходило мимо её внимания.
У Нины Александровны была толстая русая коса; в свободные минуты она обычно вязала.
. . .
Брызги на стене напомнили мне другой эпизод (имеющий косвенное отношение к медицине). В здании медсанчасти авиационного полка (где я служил) забилась канализация. Начальник лазарета капитан Титарёв любил решать проблемы сам. Где-то в подвале он подсоединил к магистрали кислородный баллон и открыл вентиль. Подполковник Каменков, начальник медслужбы базы, принимал в своём кабинете штабного чина. Когда из раковины с непотребным звуком в потолок ударил фонтан грязи, доблестные офицеры не изменились в лице, только инстинктивно втянули головы в плечи.
Эпизод вошел в анналы фольклора санчасти, гостям и вновь прибывшим показывали нарочито плохо забеленные пятна на потолке.
. . .
Сурен Бабаян, при всей широте общения, был, по сути, одинок. Он пользовался успехом у женщин, но постоянных привязанностей не имел. Случайных друзей по застолью он довольно жёстко отшивал. Иногда ему надо было выговориться и в моём лице он находил благодарного слушателя.
Однажды он пригласил меня пройтись после работы.  Говорил о том, что старики-травматологи консерваторы, им проще держать больного полгода в гипсовом панцире, нежели решиться вбить гвоздь в шейку бедра. Что они воспитаны в  «фронтовом минимализме» и всякое новшество для них «эксперименты над людьми».
-  Трахеостому при травматических асфиксиях я вынужден был пропагандировать на дежурствах, «по жизненным показаниям». Я практикую передний доступ при осложнённых повреждениях шейных позвонков, это сложно, но открывает широкие возможности в лечении – никто не хочет осваивать технику этих операций, кому нужны лишние хлопоты. 
Поужинали в ресторане. Я выпил пару стопок
-  Ты больше не пей, не приучайся к этому. Ты ешь, хороший едок  никогда не станет пьяницей.
Нанесли визит вежливости «хорошему человеку». Разговор не клеился -  Сурен Григорьевич был уже не совсем трезв и мог говорить только о медицине. Он раз пять объяснил вежливо улыбающемуся хозяину, как лечить его кисть, сморщенную контрактурой Дюпюитрена. После дежурства я был в несвежей рубахе, плохо причёсан и чувствовал себя неловко.
На улице Суреном овладело раздражение ко всему роду человеческому. Он перестал отвечать на приветствия многочисленных знакомых, а на одного пьяненького, распростёршего объятия, так свирепо шикнул, что мне стало жаль беднягу.
-  Вот такой я бываю, - констатировал он.
Вскорости С.Г. отправил меня домой.
-  Иди, не позорься со мной. А я ещё загляну кой-куда… Только ты не пей сегодня больше.
Он уже ощущал, что алкоголь становится назойливым третьим лишним в его отношениях с людьми, работой и самочувствием и пытался предостеречь меня.
. . .
 В.С. Чирков, кандидат наук, учил меня классической травматологии. Переломы плюсневых костей со смещением следует лечить эластичным вытяжением за  ногтевые фаланги пальцев. Этим устраняется деформация свода стопы и боли при ходьбе в последующем.
На дежурстве я распорядился готовить всё необходимое для подобного больного. Старший дежурант, Сан Саныч Крысов, рослый немногословный  блондин с удлинённым лицом, пренебрёг кандидатскими заморочками,  отверг почти готовую конструкцию из гипса и проволочной шины: - «Да где ты видел такое!?». Операционная сестра пробурчала что-то неодобрительное по поводу наших разногласий и приготовила бинты для обычного «сапожка».
Сан Саныч работал у нас недавно и недолго – через год он перебрался в Москву. Он был неплохим травматологом, однако ничего, кроме неприятного осадка от этого зпизода, из общения с ним я не почерпнул.
  Формально старший дежурант был прав – обязательность методик весьма условна и, как правило, определяется традициями отделения. Суть описанного эпизода не в содержании, а в форме.
 . . .
-  Знаешь, почему я хочу быть заведующим? – сказал как-то Михаил Гризодуб, молодой хирург из «ростовского» Донецка, - чтобы быть хозяином самому себе. На обходе я докладываю больного: состояние раны, повязка с мазью Вишневского… - а заведующий из-за спины буркнет: «С фурациллином…» и пошли дальше. Ему лишний раз надо напомнить, кто в доме хозяин, а мне перед больным и сестрой неловко.
  Гризодуб знакомился с травматологией в нашем отделении. Месячное прикомандирование закончилось, вечерним автобусом он отбывал в родной Донецк.
-  У меня там больной для аппарата Илизарова, а я с Чехониным забыл договориться, - переживал Михаил.
-  Делов-то! – явил я широту души, - бери аппарат, а завтра я с Гавриилом Кузьмичом договорюсь (из меня ещё не выветрился «военный коммунизм» студенческого общежития).
Чехонин не простил салагам самоуправства. Я с утра забыл предупредить его (не думаю, что это спасло бы нас), он обнаружил пропажу, поднял нудный шум, обещал дойти до главного. Кроме всего прочего он был просто сильно обижен.
 Валерий Самойлович Чирков помог мне найти донецкий телефон, я связался с Михаилом и на следующий день он вернул злополучный комплект.
-  Выпили, небось, на прощанье? – предположил Гавриил Кузьмич и больше никогда не вспоминал об этом случае.
. . .
Зинаида Павловна Тихомирова, статная женщина с волевым лицом, заведовала Городским отделом здравоохранения. В 1970 году я представлялся ей при оформлении на работу. В конце восьмидесятых я заведовал рентгенотделением. По линии МЗ РСФСР мы выбили рентгенустановку для травматологического отделения. Реконструкция кабинета затягивалась и аппарат простаивал на хоздворе больницы.
К тому времени Зинаида Павловна была главным врачом Онкодиспансера и положила глаз на нашу установку  -    их РУМ-20 нуждался в срочной замене.
-  Отдайте его нам сейчас, а мы вам организуем оплату аппарата к окончанию реконструкции.
Я робел перед Зинаидой Павловной, панически боялся обидеть её отказом (рентгенлаборант Николай Чернов устроил нам «нечаянную» встречу  в р-кабинете онкологии, на своей территории, где и вёлся разговор). Я сказал, что травматолог Иванов категорически против, что деньги на оплату аппарата добывал он и что я, в данном случае, ничего не решаю.
Я лукавил - В.И. Иванов был не в курсе данной интриги; кто добывал деньги, по большому счёту не имело значения – деньги были государственные, а я, как главный рентгенолог ГЗО, имел полное право изменить целевое направление оборудования в интересах медслужбы города. Предложение Зинаиды Павловны было вполне конструктивным, однако я был хорошо ориентирован в нестабильности расположения спонсоров, знал цену обещаниям и краем уха слышал, что Зинаида Павловна собирается уходить на пенсию.
-  Хорошо, мы этот вопрос решим на другом уровне, - с достоинством вышла из разговора главный врач.
Онкология без аппарата не осталась – З.П.Тихомирова была значимой фигурой в «высоких сферах» города, а стремление  получить готовое – добытое, доставленное и отгруженное оборудование, было вовсе не сомнительным соблазном, а вполне обычным деловым качеством руководителя.
. . .