Цена мгновения

Леонид Школьный
Нашу поисковую партию решили вывозить на базу экспедиции машинами, по первопуктку. Прислали «Краз» с «Камазом», а под людей «Уазик» с утеплённым салоном. Машины загрузили под жвак пробами, снаряжением, а для людей Уазика вполне хватило. Настроение отличное – какие-то сутки и все дома, в объятиях детей , жен. Техника надёжная – никакого беспокойства.

Километров двадцать предстояло идти полным бездорожьем, зимник накатать не успели. Дорога, разбитая вдрызг ещё весной, для тяжелых машин была непригодна. Поэтому ковыляли тяжелые машины рядом с дорогой, по не промёрзшей ещё тундре. Кочка здесь была приличной, и машины рыскали, как зайцы. Особенно доставалось Кразовскому шоферу. На старых Кразах рулевое было без гидроусилителя. Колёса сами выбирали между кочкой дорогу, а рулевое колесо вырывало руки шофёрам. Вот и подсел я к нему, подменить, когда уж совсем повыдёргивает.

Снежку навалило уже с полметра. Приморозило, ярко светило солнце. Красоту этого зимнего покоя описать трудно. Ехали с матерками, оберегая руки от озверевшего рулевого колеса. Вот и рассказал мне шофёр, что с ними выехали встречать нас двое наших ребят, геологов. Остались они у дорожников, пробежаться по куропаткам, а может и по зайцам.

Когда мы подъехали к дорожникам, навстречу вышел только один из них, второго, Виктора, не было. А по времени должен был быть давно. Ушел он налегке – в свитере и безрукавке, часа на три-четыре, не больше. Давно бы должен вернуться. Осенняя ночь на Чукотке закрывает день разом, словно оконная штора. Вот и теперь, тёмная небесная синь без предупреждений погребла дневные краски, уничтожив ориентиры, будто растворив всё вокруг в ночном морозном безмолвии. Приморозило знатно.

Тогда и коснулась нас тревога. Виктора мы знали – крепкий парень, такого из седла вышибить, стараться надо. А блудить здесь вроде и негде. Ситуация дурацкая. Ждать? Сколько, если давно должен вернуться. Искать? В какой стороне? Одно мы понимали, что ушел он вдоль дороги нам навстречу. А вот с какой её стороны? Мороз к ночи прижал. Развернулись и всеми тремя машинами двинули обратно.

Три машины растянулись вдоль дороги на полкилометра, не теряя друг друга из виду, наш Уазик – замыкает. «Камаз» с «Кразом» метрах в ста по разные стороны дороги, мы козлом скачем  по дорожным колдобинам. Так проехали километров десять. Решили – дальше смысла нет. Виктор просто не успел бы по такому снегу. Опять развернулись назад. Двинулись потихоньку, беспрерывно сигналя, высматривая следы на снегу в свете фар. Уазик наш, отстав, замыкал колону.

Нам хорошо было видно, как лучи фар ушедших вперёд машин метались в тёмном пространстве, повторяя рыскание машин среди этой прикрытой снегом дикой кочки. Порой лучи упирались в небо, растворяясь в темени, когда передние колёса машин взбирались на одну из них.  Юра, шофёр Уазика, мрачный, следил за дорогой. Он был назначен старшим колоны, и это его, ребята уговорили взять их с собой поохотиться. Ему было и ответ держать. Витька-Витька! Куда занесло тебя на свою и на нашу голову. Если часом-двумя раньше искорки надежды позволяли унять тревогу, теперь они гасли с каждым километром. В машине все напряженно молчали. Я потерял счёт папиросам, а в глазах от напряжения появлялись глюки и в голове от рёва двигателя буйствовал монотонный гул.

Папироса догорела. В состоянии полной прострации я отодвинул форточку бокового окна, выбросил окурок и задвинул форточку. Ещё сам не осознавая случившегося, дико заорал – Стой! Глуши двигатель. – Наверное, и вид у меня был дикий. Юра резко ударил по тормозам, уставившись на меня, как на сумасшедшего. А у меня, будто глюк, застыл в ушах тихий хлопок из открытой на мгновение форточки, да сквозь шум двигателя. Не теряя времени на объяснения, на глазах ошалевших ребят, я вылетел из машины, прихватив карабин, и выстрелил.

Грохот выстрела, сменило напряженное безмолвие. И тут же, все мы услышали далёкий ответный выстрел. Кроме Виктора здесь стрелять было некому.

Когда его втащили в машину, одежда на нём трещала. Это была сплошная ледяная корка. Пояснений не требовалось – Виктор провалился в реку. Всё остальное довершил мороз. Он ещё видел свет фар, слышал зов сигналов. Только его выстрелов в кабинах машин услышать не мог никто. Все торопились найти его.

А потом – всё по Высоцкому. Растирали Виктора, почти никакого, всем составом. Юра старался рулить осторожно. Жить заставили. Ну, а простуда – с кем не бывает.

Много лет спустя, посреди Москвы, тёплой и светлой, не давая просохнуть стаканам, мы сидели обнявшись. Нам было, что вспомнить. Об одном молчали. Мы помнили то мгновение. Мы с Виктором знали его цену.