БОМЖа привезли ближе к ночи. Доставившая его бригада Скорой помощи возбужденно и в красках рассказывала, как вытягивали человека из-под электровоза, как машинист ни за что не хотел опустить рога своей шайтан- арбы, и как они , бригада, вдвоем лезли под работающий электровоз, чтоб вытянуть полуживого парня, а машинист чуть не упал в обморок, когда увидел переломы…
Звали его Константин. На окрик санитарки Тамарки –А ну, подними ж…- грязь отмою!,- он только виновато опустил взгляд и прошептал:
-Прошу прощения, но я не в состоянии этого сделать… Простите- мне очень больно…
Как ни странно, нашу ничем и никем не обуздываемую Тамарку это остановило, и дальше она уже только сопела и молча делала свое дело…
У Константина было сломано бедро, плечевая кость и ключица. И он родился явно в рубашке, потому что ни один жизненноважный орган задет не был- целы были и легкие, и печень, и селезенка… Его прооперировали, загипсовали и отправили в палату- лечись, брат!
Брат явно не хотел лечиться. Он не стонал, не плакал, не просил наркотиков- он медленно угасал. Это было видно всем и очень обидно. Обидно за свой труд- надо же, сложили по кусочкам- столько часов старались!, за отсутствие медикаментов, за скудное больничное питание- ну как на таком выздороветь!, за молодость этого нездешнего паренька и за его неспособность понять, что жизнь, пусть и не очень счастливая- все-таки жизнь…
Фамилию бомж назвал вычурную, кавказскую, непривычную для нашего простого языка- ее никто и не запомнил, звали в глаза Константином, за глаза- Кавказским БОМЖом…
Однажды на обходе мне вдруг довелось поймать на себе его взгляд, и на мгновение стало почему-то очень страшно – Константин смотрел так, как, наверное, смотрел на людей умирающий на кресте Иисус: мука и гордость, вера в себя и безверие, любовь и отчаяние, боль и крик о пощаде и помощи, - чего только не было в этом взгляде… И подумалось тогда- как же неимоверно одиноко этому человеку среди чужих по крови, среди чужих по обычаям, по речи и пище! Почему-то вдруг вспомнилось именно о еде- может, и сама была голодна, но, вернувшись в ординаторскую, я налила чашку крепкого кофе, положила пару пирожных, бутерброды и велела Тамаре все это ему отнести.
-Вот еще, доктор, разбалуете их, быстро клич пойдет среди БОМЖей , что у нас кофеем потчуют, повалят потом гурьбой…,-ворчала санитарка, но угощение понесла.
Вернулась она со слезами на глазах.
-Знаете, никогда не бачила, чтоб людына так радовалась кофею- аж задрожал весь, стал что-то говорить, потом … руку мне поцеловал…
Через время меня к нему позвали- и это было настораживающим, потому что раньше он никогда не просил врача.
Константин поймал мой взгляд с порога и засветился – или это свет ламп коридора отразился в его слезах?...
В ту ночь он рассказал мне свою историю, плача и причитая гортанной, незнакомой речью. Он не долго рассказывал- только факты, но факты эти были такими, что я несколько раз попросту убегала от жестокой правды этих слов- якобы покурить , а, на самом деле, попытаться смахнуть слезу с глаз, а боль – с души. Как паутину, которую невозможно удалить- неугомонный паук снова и снова повторит свой извечный танец.
Жил Константин на берегах самого синего в мире моря, в благодатной, благоухающей, щедрой земле Абхазии, в Новом Афоне. Жил он с матерью и стариком- отцом в стенах древнего монастыря- в кельях старинного монастыря им давали квартиры. Его отец был небогат и украл мать еще совсем ребенком - как бы иначе он мог жениться, не имея денег на выкуп невесты? Родители матери прокляли ее и не знались с семьей дочки, хоть и жили в одном городе…
Детей в семье было двое- Константин да еще старший брат, жили дружно, мать с почтением относилась к отцу, сыновья росли, взрослели… В городе было много курортников- и еще больше бандитов. Старший брат тоже заимел пистолет, стал пропадать в кафешках на набережной, постреливать в соседнем Гудауте- и однажды был убит в одной из таких перестрелок...
Костя же рос послушным и мечтательным, хорошо учился, любил лазить по развалинам старой генуэзской крепости, по крутым горам, по многочисленным карстовым пещерам. Он писал стихи, совсем не дрался, не ухлестывал за девушками-курортницами, и все в округе решили, что он не от мира сего…
Когда грянула война, отец долго не мог поверить, что нужно уехать- куда, зачем? Здесь его дом, его предки, их могилы, соседи, друзья… Они с матерью долго упрашивали отца и чуть не опоздали- за место на последнем отходящем из Афона теплоходе пришлось заплатить почти все, что имели…
Их привезли в Сухуми, но и тут не было покоя, и тут была война… Война гнала людей все дальше и дальше от родных мест, и семья Константина тоже уехала- за серебряный пояс отца, за последнюю семейную реликвию…
По дороге в Россию их бомбили и в этой бомбежке и отец, и мать погибли- у Кости на глазах. И он был бессилен им помочь, от только плакал и молился …
Константин был тогда еще совсем ребенком- ему было только 16 лет, но он уже стал сиротой без крова над головой, без копейки денег, без надежды на будущее… Он стал изгоем.
Константин не стал рассказывать подробности, сказал только, что на какое-то время попал в рабство на плантации марихуаны, что сидел в тюрьме за преступление, которого не совершал, что бродяжничает уже два года, иногда подрабатывая у хозяев. Последний раз он строил дачу у какого-то очень небедного почтенного пожилого человека, но дача почему-то не понравилась хозяину и он ничего, ни одной копейки не заплатил парню - просто выгнал его на исходе осени на улицу. Без пальто, без шапки, без сапог… «Мама, мама, что мы будем делать?...КУуууу!!!»…Зима в тот год была на редкость морозной, снежной, вьюжной. «Да, - подумалось мне, я помню, как все мы радовались той зиме.»
Оказывается, не все.
Под Новый год Константин попался на глаза пьяным скинхедам…Как он ушел от них живым- он даже не помнил. Брань, оскорбления и побои, а потом – боль от ран, голод и вонь канализационного коллектора. Чуть позже- милицейская облава и опять брань, оскорбления, побои…А потом- снова боль, горячка, голод. И презрение своих сожителей по вонючей канализации, тычки, затрещины и гнусное «Чурка» от полуидиота Венечки, вконец пропившего свой разум…Все круги ада...
И вот, в какой-то момент, когда голод заставил двадцатилетнего парня лихорадочно и с остервенением отобрать кусок хлеба у бродячей собаки- и это его-то, сильного и гордого поэта!!!- он не смог больше терпеть насмешек и нищеты, голода и грязи и бросился под поезд… И спасать его теперь не нужно- у него нет будущего, нет жизни, он- оторванный листок, занесенный ветром в снежные края, и он должен погибнуть. Он не достоин жить на Земле. Зачем?
-Спасибо, доктор, - говорил он, - за кофе и внимание… Очень скучаю по нем…
Я так и не поняла, за чем же больше он скучает…
Было очень больно. Было невероятно непонятно, больно и обидно- почему вдруг этот мальчик в возрасте моего собственного сына стал изгоем? Что стало проклятием для бедного ребенка с далеких предгорий Кавказа? Карие глаза? Гортанная речь? Нос с горбинкой? Почему же ??? За что вы так с ним, люди???…Господи, ведь он тоже сын, его тоже любила мама, качал на руках отец, а брат учил кататься на велосипеде. За что?
Я рассказала эту историю своим коллегам и под утро один из молодых врачей подал ценную идею:
-У него же есть родственники по матери… А что, если их разыскать?
Не буду утомлять долгим описанием этих поисков, скажу только, что родственники нашлись.
В один из дней в отделении появились старый, прямой как струна мужчина с надменным и холодным взглядом и маленькая женщина в черном… Они зашли в палату- и заплакали, запричитали, зарадовались и загрустили о своей такой нескладной и нелегкой жизни вместе с вновь обретенным внуком.
Бабушка и дедушка забрали Костю, уже потихоньку ковыляющего на костылях, к себе в Краснодар, и, сколько не говорили с нами, столько и плакали, произнося слова признательности и благодарности за спасенного внука- единственного из уцелевших в их некогда многолюдном роду. И вот что интересно- когда старик и его жена зашли перед отъездом попрощаться в ординаторскую, все почему-то встали, словно прося прощения у собственной совести за боль, причиненную жизнью этим людям и их ни в чем не повинному мальчику...
А мне вдруг подумалось- все мы, люди, одинаково переносим боль и обиды, все мы плачем и смеемся, обижаемся и радуемся совершенно одинаково, все мы, независимо от вероисповедания, языка, обычаев, пищи, любим своих детей, свою родину, свою семью, мы все с вами - одного племени, одной крови, одного корня...
Потому что все мы - жители большой и уставшей от нас доброй и терпеливой планеты по имени Земля с одним на всех раем и с совершенно одинаковыми для всех нас кругами ада...
И помнить бы об этом…