Ранним августовским утром, когда все ушли на работу, Сура, как обычно, вымесила подошедшее тесто и поставила хлеб в печь. Внучка Розочка еще спала. Убрав в доме, Сура вышла во двор.
Три месяца уж минуло, как закончилась война. Радость, однако, заглушалась горем: почти не было в Лучинце такого дома, куда не пришла бы с фронта похоронка на отца, на мужа, на сына, на брата, на дочь или сестру, где не скорбели бы о пропавших без вести, о расстрелянных или убитых в окрестных гетто. И все же люди жили призрачной, но стойкой верой в то, что чудо свершится, и кто-то все же еще вернется в родной дом.
Сура подошла к калитке и застыла, держась за нее обеими руками. По нескольку раз в день выходила она к калитке своего дома и стояла, молча глядя на дорогу, не в силах остановить свои слезы. В руке ее было помятое короткое письмо, сообщавшее, что ее старший сын Исаак числится пропавшим без вести. Размытые слезами фиолетовые строчки не оставили ей надежды. И все же она ждала.
Муж ее умер давно, в 1917 году, в Лучинце. Совсем молодым заболел он тифом и умер, оставив ее вдовой с тремя детьми на руках. Было ей всего двадцать шесть лет. Старшему сыну Исааку было семь лет, среднему Абраше - пять лет и дочке Фанечке - один год. Война застала их в селе Вендичаны. Сура жила там с дочерью. Средний сын Абрам уехал учиться в Днепропетровск. Исаак - самый старший и любимый ее сын, ее главная опора в жизни, с семи лет взваливший на себя обязанность помогать маме, обеспечивать семью, - в первые же дни войны ушел на фронт. С тех пор не было о нем никаких вестей. Абраша - средний сын - писал везде запросы, пытаясь разыскать брата, но ответов на них не было. А потом вдруг пришло то страшное письмо. Как и многие другие, пыталась Сура утешать себя мыслью о том, что такое сообщение лучше, чем похоронка, что, может быть, Исаак жив и вернется. Но так же, как и те многие, знала она, что такие письма - это, как правило, те же похоронки, только без указания места гибели солдата. А это было еще страшнее, ибо невозможно было даже окропить слезами могилу погибшего.
- Бабка, дай мне хлеба! - услышала Сура чей-то голос, заставивший ее отвлечься от своих печальных мыслей.
Перед ней стояла цыганка. Одета она была в рваные кофты, натянутые одна на другую, и длинные оборванные юбки. Пряди седых волос выбивались из-под старого платка. На ногах у нее были разбитые, полурваные мужские ботинки.
- Бабка, дай хлеба, - настойчиво повторила она.
- Какого хлеба? Иди-ка ты отсюда, - отмахнулась от нее Сура.
- Хлеба дай, который ты сегодня испекла!
- Нет у меня для тебя хлеба. У меня восемь ртов - самим есть нечего. Уходи, - отрезала Сура.
- Дай мне хлеба, - настаивала цыганка. - Дашь хлеба - хорошую весть тебе скажу!
- Слушай, уходи! Я испекла один хлеб на всех. Чем я семью кормить буду?
- Ай, женщина! Испекла ты сегодня три хлеба, - укоризненно покачала головой цыганка.
Сура изумленно замолчала. Откуда было знать цыганке, что она, действительно, испекла сегодня три хлеба? Обычно она пекла две буханки хлеба, который бережно и аккуратно делили на всех. А вчера Семeну, зятю, вдруг на заводе дали больше муки, чем обычно. Вот она и смогла испечь целых три буханки хлеба. А цыганка продолжала:
- Дай мне хлеба! Ты пожалеешь моих детей - я тебе хорошую весть про твоего сына скажу!
- Xлеб ты учуяла! А вести про сына ты, наверное, в каждую хату одинаковые носишь, только, чтоб кто-то что-то тебе дал, - печально сказала цыганке Сура. – Уходи.
- Не говори так! Я тебе правду скажу! Дай мне хлеба, - сказала цыганка.
- Скажи сначала свою весть, тогда получишь хлеб, - потребовала Сура.
- Неси хлеб! А весть свою я тебе скажу, не сомневайся.
- Ладно, дам я хлеб твоим детям, - сдалась Сура. - Только стой здесь. В дом я тебя не пущу.
Сура опасалась за маленькую Розу: мало ли что на уме у этой цыганки. Она зашла в дом, взяла чистое полотенце, завернула в него свежеиспеченный хлеб и вынесла его цыганке. Война была общей бедой. Суре люди помогали, и она привыкла помогать другим.
- Спасибо тебе, хорошая ты женщина, - начала цыганка, пряча хлеб в большую потрепанную сумку, надетую наперевес.
- Взяла хлеб - уходи, - рассердилась Сура.
- Погоди, послушай меня, - остановила ее цыганка. - Сына своего старшего ты ждешь. Письмо получила, будто пропал он без вести. Давно пропал. Только ты не верь! Сын твой скоро дома будет!
- Уходи! Прошу тебя, уходи! Не мучай ты меня! Ты просила хлеб для своих детей - я тебе его дала. Что ж ты злом за добро платишь? – крикнула Сура.
- Что ты! - замахала руками цыганка. - Я добрую весть тебе сказала. Верь мне! Ранен был твой сын, далеко он был отсюда. Но он ищет тебя. Через три дня будет он здесь, и ты его обнимешь.
- Уходи, - Сура больше не могла себя сдерживать. Сердце у нее сжалось и заболело.
Но цыганка продолжала:
- Верно говорю тебе, бабка! Не плачь! Кончились твои слезы. Радость у тебя большая на пороге! Через три дня я буду идти этой дорогой обратно. И если я тебе неправду сказала, принесу я тебе столько золота, что тебе на всю жизнь хватит!
Сура взглянула на цыганку и поймала нежный взгляд добрых, красивых, темных глаз. Цыганка была, наверное, ей ровесница. А было „бабке“ Суре пятьдесят четыре года. Сура почему-то поверила ей, хотя знала, что цыганской правде - грош цена в базарный день.
- Иди, женщина. Если солгала ты мне, Б- г тебе судья. Детей своих береги, - устало сказала Сура.
- Вспомнишь меня еще добрым словом. Три дня только подожди! - уходя, сказала ей цыганка.
Минули два с половиной дня. Они показались Суре вечностью. Каждый день продолжала она выходить к калитке и смотрела неотрывном взором на дорогу. В дом напротив принесла почтальон сразу две похоронки. Громкий безудержный плач доносился оттуда. Молча плакала и Сура, стоя у своей калитки. Мимо прошел возвратившийся с войны муж одной из соседок. У него не было левой руки. Он шел, прихрамывая. Проходя мимо Суры, взглянул на нее, вздохнул и покачал головой.
Был полдень. Сура вернулась в дом. Доставая из печи хлеб, она вспомнила цыганку. Обманула ее та цыганка: не вернулся Исаак. Да и как она могла поверить ей? Мало ли их ходит по дорогам, людей обманывает. А она взяла и поверила. Да нет, больше детей той цыганки пожалела. Кто знает, действительно ли у нее есть дети? С такими мыслями Сура накрывала на стол.
- Сара Израилевна! Сара Израилевна! - услышала она с улицы крик соседки.
Этот громкий крик напугал ее. Сура выбежала на улицу, наспех вытирая руки о фартук.
- Суурааа! Беги скорее! Там… - запыхавшись, кричала ей соседка. – Там, ой…
- Что там? - у Суры подкосились ноги. - Что случилось?
- Беги же, Сура, не стой! Там твой Исаак идет!
- Что? - закричала Сура. Точнее, ей показалось, что она закричала. На самом деле она сказала это шепотом, потому что голос не слушался ее. Она побежала, не разбирая дороги.
Исаак сперва на мгновение остановился, а потом побежал ей навстречу и едва успел поймать ее, обессиленно повисшую у него на руках: добежав до него, мать просто рухнула в его объятья.
Он никак не ожидал ее увидеть здесь, в Лучинце. Он даже не знал, живы ли его родные, где они, что с ними.
В первые дни войны призвали его в армию. Восемь месяцев пробыл он на фронте, сражаясь в горно-стрелковой дивизии, а потом с тяжелыми ранениями попал в госпиталь в далекий Западный Казахстан, в город Улан-Удэ. Четыре месяца провел он в госпитале, где ему чуть не ампутировали правую руку. И только благодаря упорному характеру, удивившему врачей, руку свою он не только сохранил, но и, придумав для себя систему ежедневных тяжелых упражнений, не взирая на жуткую боль, сам разработал заново. А вот глаз один после ранения видеть перестал навсегда.
Исаак был прекрасным счетоводом и, пока лечился, помог своему госпиталю правильно распределять получаемое скудное довольствие. Ему удалось даже договориться с местными охотниками и рыбаками, чтобы часть своей добычи они доставляли в госпиталь для раненых солдат. В благодарность за это руководство госпиталя, после того как его комиссовали как признанного негодным к воинской службе, предложило ему занять должность заведующего складом вещевого снабжения.
Множество писем разослал Исаак в разные концы страны, пытаясь разыскать своих родных. B большинстве случаев получал он сообщения о том, что означенные граждане в списках не значатся. И лишь однажды, в конце 1943 года, из Центрального справочного бюро пришла ему короткая справка, что его брат с семьей эвакуирован из Днепропетровска. Куда эвакуирован, однако, не сообщалось. Дальнейшие запросы о судьбе близких оставались без ответа.
По окончании войны Исаак отправился домой. Вместе с четырьмя товарищами по госпиталю добрался он, что называется, на перекладных до Москвы. Там они распрощались, и он поехал в Винницу, оттуда - в Вендичаны в надежде, что по дороге сможет узнать, что сталось с его родными.
Когда он проезжал станцию Котюжаны, какая-то неведомая сила вдруг заставила его сойти на станции и пойти в Лучинец. Подумaлось ему, что быть может, там кто-то мог знать, живы ли его мама, сестра и брат, и где они.
Шел он по пыльной сельской дороге и гадал, в какой дом постучать, где искать родных. И вдруг увидел: навстречу ему бежит его мать!
Во дворе дома было шумно. Накрыли большой стол. Соседи, знакомые и незнакомые сельчане приходили в дом к Саре Израилевне поздравить ее с возвращением сына.
Вдруг Сура услышала знакомый голос:
- Хозяйка!
Она подошла к калитке и увидела ту самую цыганку, что предсказала ей скорое возвращение сына.
- Ну, что, Сура, видишь, правду я тебе говорила. Три дня прошло – дома твой сын, с тобой.
- Заходи, - пригласила Сура цыганку, распахнув калитку. - Садись с нами за стол.
Та вошла во двор.
- Мама, кто это? - спросил, подойдя к женщинам Исаак. На руках он держал маленькую племянницу Розу, о существовании которой еще сегодня утром ничего не знал.
- Исаак, у тебя деньги есть? Дай мне сто рублей, - попросила Сура и рассказала сыну о случае с цыганкой.
Взяв деньги, она отозвала цыганку в сторону:
- Вот, возьми!
- Не возьму я твоих денег! Твоя радость - моя радость!
- Бери! Ты мне такую весть принесла, которая всех денег стоит! Ты мне сына вернула!
- Сына тебе Господь вернул.
- Я не тебе даю – это детям твоим, - уговаривала Сура цыганку.
- Детям - возьму! - согласилась, наконец, та и добавила:
- Все у вас теперь хорошо будет! Мое цыганское слово - верное!
Сура спешно прошла в дом, собрала в полотенце хлеб, картошку, сахар и хотела было отдать сверток своей гостье.
Но цыганки и след простыл.
Март 2011