1.
Три водителя в мужской раздевалке: узбек, азербайджанец и русский, в процессе не очень долгого разговора, выяснили, что в одно и тоже время жили в Тбилиси, столице, на секундочку, Грузии. Узбек прожил там восемь лет, азербайджанец – четыре года, а русский – двенадцать. По годам сходится и, теоретически, они могли встретиться. Стоят и трут, кто где бывал, где работал, выпивал и насколько велика была возможность их пересечения.
Узбек, которого здесь все почему-то называют Джо, с тяжелым акцентом говорит:
-- А! Знаю-знаю.
Азербайджанец Расул подтверждает:
-- Точно, был. Да.
Русский Леха:
-- Так я оттуда не вылезал, ёбтвою.
Наши больше матерятся в процессе беседы. Я сам матом разговариваю, а не ругаюсь, бывало, начнешь человеку объяснять что-либо, вдруг ловишь себя на том, что через слово – мат. А бывает и не через слово, а сплошным потоком. Странное дело: весь мат два существительных и три глагола (примерно), остальные производные, а говорить можно долго и на любые темы.
Так вот, узбек Джо спрашивает азербайджанца Расула:
-- Ты чего уехал?
Тот сначала мнется немного, а потом отвечает:
-- Да так.
Леха добавляет:
-- Вот и я тоже – «да так».
Джо молчит.
В общем, все понятно. Все счастливы.
Они расходятся, каждый по своим делам. Джо сейчас на линию, Расул недавно откатал смену, а Леха вообще от нефига делать болтается по парку.
2.
Сидел в кресле у фонтана, на первом этаже огромного торгового центра. Вокруг люди возили тележки с покупками и сумками, упакованными в целлофановые пакеты, для спокойствия охраны, надо полагать. Многие были с детьми, коим было скучно ходить за родителями с тележкой и они отжигали по всему этажу: орали, лупили друг друга по головам мягкими игрушками, падали на пол и ревели моторами игрушечных машинок.
Хорошо было, жаль курить нельзя.
Дети были многонациональны. От белых, через кофейных и желтых, до жгуче черных. Им был похуй цвет кожи. При мне очень темнокожий мальчик с прекрасным русским языком и курчавыми волосами, защищал белокурую девчонку от такого же светловолосого хулигана.
-- Тронешь Настю – убью.
-- А чего она?
-- А ты чего?
И т.д.
Родители на них цыкнули, и малявки разошлись миром.
Ребятишки постарше, лет двенадцати-тринадцати, разнополые, сидевшие в соседних креслах, разговаривали так, что у меня сворачивались ко всему привыкшие уши. Наверное, на контрасте.
-- Ты – ****ь!
-- Сама ты – ****ь!
-- Да она *** сосет!
-- Сам ты сосешь…
И т.д.
Тут уже я не выдержал:
-- Дебилы – говорю – недоделанные, засунуть бы вас обратно.
-- Че?!
-- Пошли отсюда, пока друг у друга отсасывать не начали. По очереди.
Не стали они со мной связываться, ушли, что-то пробурчав. Красивые, между прочим, дети, особенно девочки. Хорошо одетые.
А я пошел и купил себе очки, не вижу уже нихрена вдаль.
3.
Мы тогда начали пить с утра. Компания случайных собутыльников, встретившихся в рюмочной в самом центре микрорайона. Я пришел туда, умирая с похмелья и без каких либо денег. Огляделся, не увидел ни одного знакомого и спросил у первого же попавшегося мужика:
-- Санек был?
-- Нет – мужичок окинул меня понимающим взглядом – тебе опохмелиться что ли?
Я чего-то промычал в ответ.
-- Пойдем.
А дальше понеслось как по нотам. К нам походили приятели моего нового знакомого, здоровались, покупали водку, пиво, бутерброды. Часа через полтора я снова был пьян. Мы о чем-то трепались, мужик оказался ветераном ограниченного контингента.
-- Они жопу камнем вытирают… Да бля буду. Нас сразу предупредили, не официально конечно, – руки не пожимать. Что? А, понял…
Я чувствовал, как плыву все дальше и дальше. Потом ветеран начал читать мне свои стихи.
-- Я знаю, ты интересуешься.
Мы все примерно между собой знакомы в нашем микрорайоне, те, кто ошивается около рюмочной, как профессионально, так и время от времени. Этим и спасаемся. Сегодня тебе нальют, завтра – ты. Или сгоношить можно, скинуться и посидеть. Если буквально, то постоять.
Всяких людей здесь полно. От почтенных отцов семейств, до только что освободившейся мелкой урлы.
В кабаке и бане – все дворяне.
Короче, день закончился часов в пять вечера, взаимными уверениями в респекте и уважухе, хоть тогда так и не говорили еще. Помню, вся компания проводила меня до магазина у дороги, а уж оттуда я, видимо, добрался сам.
Проснулся дома, на диване, одетым.
Кстати.
Стихов, угощавшего меня парняги, я не помню совершенно.
1.2.3.
Никаких выводов.