Он открыл глаза, и первое, что увидел – это белый потолок. Не такой уж и белый, с прямой желтоватой полоской на месте бетонного шва, но всё-таки старательно выкрашенный. Прямо над головой колыхалась штора. Тоже белая и достаточно чистая. Пошевелившись, он обнаружил, что лежит под одеялом, на поскрипывающей кровати.
Он повернул слегка голову и огляделся. Небольшая комната со старыми светлыми обоями без конкретного рисунка, прямо над головой – открытое окно, из которого дул прохладный ветерок. Вместе с ним смело пробивалось яркое солнце, освещая половину комнаты, не занятую им самим и кроватью. Бельё тоже оказалось белым, не слишком новым, зато чистым. Прямо перед кроватью стояла тумбочка, а в освещённом углу – старый выпуклый телевизор. На стене висели большие часы, которые показывали полдвенадцатого. Собственно и всё.
Он откинул одеяло и сел, ощутив под ногами холодный паркет. На тумбочке лежала одежда, видимо, принадлежавшая ему. Человек посмотрел на одежду, но она была незнакомой. Как и сама комната. Похоже, что он тут впервые. Что это за место? Почти не сомневаясь, он решил, что это больничная палата. Тогда, немного испугавшись, посмотрел на свои руки, прислушался к своему телу. Вроде всё было в порядке.
Тогда человек попытался вспомнить, как он сюда попал, но этого у него не получилось. Как будто в памяти отсутствовало что-то до сегодняшнего утра.
Постепенно просыпаясь, и начиная всё больше волноваться, он попытался вспомнить своё имя. Это ему удалось. Только что пробудившегося в неизвестном месте человека звали Сергей. Да, родители хотели назвать его как-то по-другому, но назвали в честь какого-то знаменитого деда, которого сам Сергей даже не знал. Он помнил своё первое Первое сентября, когда он шёл с цветами в школу, весь полный детской радости, а на светофоре прямо перед домом его обрызгал грязной водой автомобиль, испачкав брюки, и даже облив весь букет. Из студенческих лет он вспомнил один из экзаменов, когда на сдаваемом предмете его выгнали из аудитории за списывание. Очень обидно, ведь это даже было неправдой.
От копаний в собственной памяти его оторвал один странный факт. Протирая спросонья глаза, Сергей дотронулся до щеки и обнаружил мягкую бороду. Ведь он никогда не носил бороды! Подёргав себя за волосы на подбородке, совершенно растерянный, он начал думать над тем, что же могло с ним произойти. Вдобавок, он обнаружил небольшой тонкий шрам на животе, которого тоже раньше не было. Шрам был уже совсем заросшим, что наводило на мысль о том, что что-то всё-таки случилось скверное. Но чувствовал Сергей себя вполне здоровым. Быть может, очнувшись в гипсе и услышав собственный пульс в медицинских аппаратах, ему было бы даже спокойнее.
Что же случилось? Мысли о НЛО и подпольных опытах, невольно лезшие в голову, он старался откинуть подальше. Может быть, кома? Да, похоже, что он пережил какую-то аварию, которую почему-то не помнил, и после которой впал в кому. На сколько? Достаточно для того, чтобы затянулся шрам и отросла борода. Очень плохо, подумал Сергей. Правда, рассуждал он далее, в фильмах обычно за людьми в коме строго следят – ставят кучу датчиков на тело и резиновые трубки в нос. Но всё-таки это была пока самая здравая мысль, и он решил на ней остановиться.
Сергей также решил одеться, выйти из палаты и узнать, что точно случилось, и сколько времени он здесь провёл. Он взял одежду с тумбы, но одеваться не стал – под одеждой лежал лист бумаги, вложенный в файл и приклеенный к тумбе сверху. На листе было напечатано крупными буквами его имя:
Сергей Алексеевич Северов.
Дальше стояла дата и место его рождения. Затем шло название клиники. Тут он угадал – всё-таки он был в больничной палате. Далее следовала надпись:
Диагноз: фиксационная амнезия.
Это ни о чём особо не сказало Сергею. То, что амнезия, он догадался и сам, хотя помнил и кто он, и кем работал, и где жил. Не помнил только, что с ним случилось.
Ниже было обращение к самому Сергею, в котором кое-что объяснялось:
Вы находитесь в лечебном центре. Ваш диагноз означает неспособность переноса информации в долговременную память из кратковременной. Иначе говоря, Вы неспособны запоминать какую бы то ни было информацию, хотя сама долговременная память остаётся активной. Примерное время хранения информации в кратковременной памяти – 1 – 1,5 часа. По истечении этого срока информация, полученная Вами за это время, стирается и заменяется новой. Это является следствием травмы головы после автомобильной аварии. Остальные повреждения были благополучно вылечены.
Далее следовала информация о распорядке дня, месте расположения санузла и прочая информация первой необходимости.
Сергей как будто резко нырнул в холодную воду. Он ощутил слабость и невесомость. У него не укладывалось в голове то, что было написано на бумаге, и сухие чёрные буквы становились невероятно колючими, едкими, как густой дым от елового костра. Он пытался понять смысл этих слов, очевидный и беспощадный, наваливающийся острой тоской, которая притуплялась ощущением нереальности всего происходящего.
Кто он теперь? Недочеловек? Чуть лучше растения? Беспомощный и жалкий, как черепаха на спине? Чем больше он думал, тем яснее становилось чувство собственной неполноценности и бесполезности. Осознание этого было невыносимо, и поэтому Сергей попытался заставить себя хоть как-то отвлечься.
Он отложил одежду на кровать, раздумав выходить из комнаты, открыл первый ящик тумбочки. Внутри лежала какая-то газета, которую неровной рукой он достал из ящика. Под газетой лежали какие-то бумаги, пара книг и куча ручек и простых карандашей.
Газета была явно не свежей – она была слегка помята и сложена в несколько раз. С шелестом развернув её, Сергей убедился в том, что уже читал газету – на первой странице чёрной ручкой была обведена дата – 14 мая 2002 года. Этот факт сбил с толку Сергея, но ещё больше его удивило то, что рядом, на чистой бумаге, всё той же ручкой и его почерком, было написано «+ день» и стояли три ровные галочки рядом.
Что это значит? Наверное, то, что, если газету принесли в день выпуска, то сегодня уже 17! Нет, ведь он только что проснулся, и сегодняшний он ещё не считал.
Сергей смотрел на газету, не веря своим глазам. Он взял ручку из ящика и поставил ещё одну галочку. Итак, сегодня 18 мая 2002. Сколько же он здесь? Он до сих пор не мог поверить в то, что уже вот так просыпался, и точно так же узнавал дату и собственный диагноз. Это было бы интересно, если бы не было так реально и так страшно. Сколько раз он читал тот лист на тумбочке? Чувства беспомощности и тоски стали ещё сильнее.
Но к ним добавилось и другое – чувство одиночества.
Сергей пытался в своей памяти найти последнее воспоминание, но это было очень трудно. Чем позже было воспоминание, тем оно становилось менее ясным, размытым, как будто он смотрел на него сквозь толщу воды. Точно новое тысячелетие он праздновал, когда ещё был нормальным человеком. Нормальным… Помнил какие-то лица, салют. Но всё будто в тумане. Нет, какие-то воспоминания были в голове, но сказать, были ли они раньше этого нового 2000 года, или позже, было невозможно. Он не верил, что мог тут провести два года.
Без всякого интереса к политике североафриканских стран, новым ценам на нефть и прочим новостям, он пролистал газету, пытаясь найти собственные пометки и что-нибудь про аварию. На последней странице был почти разгаданный кроссворд. Ни слова о тех вещах, которые его интересовали.
Отложив газету, он принялся изучать оставшееся содержимое ящика. Обе книги, которые там были – сборники коротких рассказов. С каким-то самоотречением, Сергей подумал, что ему бы и хватило одного тонкого журнала, и грустно ухмыльнулся. Многих авторов он не знал, и сами рассказы были ему незнакомы. В одной из книг он нашёл закладку, почувствовав снова стальной укол тоски. В первый ли раз прочитывает эту книгу, а может просто вложил туда закладку, или в этом был какой-то забытый смысл, Сергей сказать не мог.
Неожиданный стук в дверь заставил вздрогнуть. Пока он думал, нужно ли ему открывать дверь, и клал книги и газету на место, дверь открылась сама. На пороге стояла молодая девушка в белом длинном халате.
Она неловко переминалась с ноги на ногу, не решаясь войти в комнату.
- Доброе утро, Сергей Алексеевич, - вежливо поздоровалась медсестра, не зная, говорить ей дальше, или подождать ответа.
- Здравствуйте. – Ответил пациент, после чего лицо девушки прояснилось. Она переживала, и тщательно, но неумело, скрывала своё любопытство.
- Меня зовут, - она запнулась, - зовут Светлана Александровна, - она, видимо, не знала, как ей представиться. Сергей догадался, в чём дело.
- Вы ведь уже не в первый раз тут, - спросил он. – Мы вероятно уже знакомы. Но… Я не помню вас.
Это окончательно смутило девушку, но она ответила:
- Я работаю в клинике недавно. К вам меня приставили вчера. Вы точно так же сидели на кровати, и… - девушка снова запнулась.
- Сколько я здесь? – Воспользовался замешкой Сергей.
- Не могу точно сказать, я недавно тут. – Повторилась она.
Она, наконец, зашла в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.
- Вам нужна какая-нибудь помощь? – спросила сестра, доставая из кармана какие-то таблетки, завёрнутые в салфетку, и кладя их на тумбочку.
- Нет, спасибо, - сказал Сергей. Он не хотел показывать свою беспомощность, хотя это и было глупо в подобной ситуации.
- Выпейте, пожалуйста, вот это. – Девушка рядом с лекарствами поставила стакан воды, который Сергей до сих пор не замечал в её руках.
Подождав, пока Сергей выполнит её указания, сестра продолжила:
- К вам сегодня записан посетитель, к двум. Поэтому ваш обед будет попозже.
Услышав о госте, что-то кольнуло в душе Сергея, и, как будто, комната стала более светлой. Он ощутил неожиданный прилив сил, и, хотя тоска по-прежнему сжимала холодными руками его сердце, она сжалась и стала похожа на весенний снег под деревьями, который жался к стволам, подальше от солнца.
- Что за посетитель? – произнёс Сергей, и понял, что голос его дрожал.
- Не могу сказать, какой-то мужчина. – Ответила она. – Простите, но мне нужно идти.
Она взяла стакан, положила в него салфетку, и, немного подумав, сказала, глядя в сторону окна:
- Вы прекрасно рисуете, Сергей Алексеевич. У вас талант.
Увидев на лице Сергея искреннее недоумение, она поняла, что её больной понятия не имеет, о чём она говорит, и попыталась исправиться.
- Простите, я подумала… Что вы видели уже. Вы рассказывали вчера… - Она пыталась подобрать слова, чтобы как-нибудь нечаянно не задеть подопечного, при этом активно показывая в сторону окна. Видя, что это не помогает, девушка быстро извинилась, и молнией в белом халате выскочила из палаты, оставив Сергея сбитым с толку. Уже в который раз за это утро.
Он накинул, наконец, на себя одежду, поднялся с кровати и подошёл к окну, на которое его медсестра показывала. На широком подоконнике действительно лежал какой-то набросок. Он отодвинул штору, открыв окно для обзора полностью. На другой его половине стоял лист плотной бумаги, который кто-то, видимо он сам, прислонил к оконному стеклу. На листе была картина, очень даже неплохая. Сергей посмотрел на улицу.
Свежий, лёгкий, как облако, весенний воздух, полный света, через открытую створку окна весело залетал в комнату, легонько дёргал за одежду и теребил волосы. Ветерку было неважно, что за несчастье случилось с человеком, он так же ласково и искренне дарил своё настроение и великодушно делился запахами и звуками улицы. И Сергей был за это ему благодарен. Он с наслаждением ощущал весеннее утро у себя на коже, впитывал янтарное солнце и вдыхал полной грудью всё сплетение его ароматов. Ночью шёл дождь. Проливной, с силой барабанивший по стеклу, асфальту, молодым листьям и редким зонтам. Это было почти слышно, почти видно. И сейчас ветер приносил неведомым образом воспоминания о дожде, делился своими впечатлениями, как будто знал, что Сергей при всём желании бы не смог сам сохранить эти воспоминания в своей голове.
За окном, со второго или третьего этажа, открывался небогатый, но чем-то цепляющий вид. Достаточно широкий бульвар тянулся вдоль здания, из которого смотрел больной. Асфальт, пятнистый от теней, кое-где блестел лужами. По бокам стояли несколько деревянных скамеек. Прямо напротив окна, на дальней от дорожки стороне, струной между деревьев, тянулся вверх фонарь. Он был ниже, и выключенная сейчас круглая лампа тонула в зелёной листве. Дальше, над небольшим парком, виднелись крыши больничных построек. А выше раскинуло свои бело-голубые крылья ясное весеннее небо.
Сергей снова взглянул на картину и стал её рассматривать. Как ни удивительно, на ней был изображён вид из окна. Только не тот, что был сейчас. На картине царила ночь, и самым ярким пятном был затерянный в листьях жёлтый фонарь. Его свет, хаотично пробиваясь сквозь зелень, небольшими кусочками освещал скамейку и дорожку. И всё это размыто, импрессионистическими широкими мазками. В углу картины стояла подпись. Как в паспорте. И ещё одна важная деталь – на картине шёл дождь. Даже ливень.
Может это тот самый, запах которого всё ещё витает в воздухе? Удивительно и грустно…
У картины было настроение, она просто была пропитана тоской и дождём. Сергей хоть и не помнил, но ощущал всем своим существом эту одинокую ночь, у которой, в прямом для него смысле, не было начала. И потому она была бесконечной, способной вместить такое глубокое чувство одиночества. Вот так он сидел, перед закрытым окном, и ночь своей души мазками наносил на бумагу. И не было никогда ничего другого. Не существовало вечера и солнечного света. Всегда был этот шумный и почти невидимый в темноте ливень, этот фонарь, едва приподнимающий тяжёлый мокрый мрак. И это всепоглощающее чувство… Только человеку без воспоминаний может быть так одиноко.
Художник отвернулся, смахнув неожиданно навернувшиеся капли того ночного дождя со своих глаз.
Также на подоконнике аккуратно лежали пара карандашей, кисти, чашка с чистой водой и краски. Сергей посмотрел на набросок – вид был тот же, только не в цвете. И без настроения. На наброске не было ни времени года, ни намёка на время суток, только силуэты фонаря, деревьев и крыш. Он взял в руки кисть. Было непривычным ощущение гладкого дерева в руке. Наверное, не так чувствует себя художник, беря в руки инструмент своего искусства. Да он и не претендовал на художника – он даже не знал, с чего начать. Поставив кисть в воду, Сергей принялся доставать из коробки и открывать баночки с гуашью, ставя их в ряд. Затем, подумав, что краски надо где-то смешивать, он достал из тумбы пару чистых листов.
С замиранием сердца, с каким-то благоговейным страхом он сильно разбавил на бумаге синий, добавил белого, и легонько дотронулся кистью до бумаги, выше крыш. На бумаге остался бледно-голубой след. Сергей пару секунд на него смотрел, как будто ожидая, что бумага сама окрасится в цвета; такие же, какие он видел сейчас за окном. Этого не произошло, и он, не зная, что делать дальше, решил докрасить небо. Бледно наносив краску на верхнюю часть листа, он наблюдал, как бумага впитывает воду, становясь сероватой. Закончив с этим, Сергей посмотрел на высохший готовый рисунок с ночным видом. Как он мог такое сотворить? Но сомнений в том, что картину нарисовал он сам, не было. Это было его настроение, прочувствованное до последней капли.
И художник начал смешивать цвета, поглядывая через открытое окно и сравнивая их с реальностью. Сделав пару попыток как-то сосредоточиться, вспомнить давно забытое школьное рисование, которые ни к чему не привели, он перестал задумываться, и положился на возникающее чувство гармонии и на интуицию. Он не пытался анализировать то, что получалось на бумаге, а просто пропускал это через внутренние фильтры, просто чувствовал. Пытался на лист поместить ветерок, солнце, прошедший дождь, предчувствие встречи, скромную медсестру, шелесты, тени, колыханье шторы, щебетанье, движения облаков… Всё то, что складывало его в данный момент, из чего состояла душа. Странное утро постепенно отступало в тень от этого яркого уличного света. Исчезали чувства тоски и одиночества. Сергей ощущал невероятное воодушевление. Он был полностью погружен в картину, в сочетание её цветов и оттенков чувств. Они наполняли душу полностью, как будто солнце находилось прямо в груди. И больше ничего не имело значения. Художник остался наедине с этим весенним днём, он был полностью в нём. Настолько, насколько может быть только человек без воспоминаний.
За спиной раздался стук. Сергей резко развернулся. Небольшая комната, кровать, старый телевизор… Где он? Это можно сравнить с резким пробуждением, когда пытаешься вспомнить, что же было перед сном. Только безрезультатно. Сколько он рисовал? На картине проступал бледный весенний день, он постепенно набирал свои цвета и детали, но был ещё далёк до завершения.
Дверь отворилась. В комнату вошёл высокий мужчина, в светлом свитере и в очках… Несколько секунд Сергей пытался понять, кто это и что тут делает. Но потом он узнал вошедшего! Это был его школьный приятель, только очень повзрослевший. Из-за очков и короткой щетины трудно было его узнать. Боже, да ведь они столько лет не виделись! Какой приятный сюрприз!
Сергей, забыв о кисти в руке, бросился к другу, на полпути заметил это небольшое препятствие, перехватил её левой, и крепко пожал руку своему неожиданному посетителю.
- Дима! Как ты изменился! Но что… Что вообще происходит? Я… Я как будто только что очнулся. Что это за комната, почему ты здесь? – Больной, совершенно растерянный, не знал, на какой вопрос больше хочет узнать ответ.
- Привет, - поздоровался гость, - не волнуйся ты так! Давай сядем, я тебе всё снова расскажу.
- Что значит снова? – Разволновался Сергей.
- Ты знаешь, что это за место? – Дмитрий прошёл в комнату и сел на кровать, предлагая Сергею сделать то же самое. Больной задумался. Огляделся. Он не помнил. Очень странно всё это было.
- Больница? – догадался он.
- Верно. Ты попал в страшную автомобильную аварию в декабре прошлого года, тогда было очень скользко, и ты слетел с дороги. Машина была вдребезги, тебе очень повезло, что врачи смогли тебя вылечить. Но, к сожалению, твоя амнезия пока не поддаётся лечению. Врачи говорят, что ничего больше сделать не могут. Чудо, что ты можешь разговаривать. И… Рисовать. – Он кинул взгляд на кисть, которую Сергей всё ещё крепко сжимал в руке. Несчастный, проследив за этим взглядом, подошёл к подоконнику, чтобы положить её на место. Затем он подошёл к кровати, и молча сел рядом. Друг продолжил:
- Мне очень жаль. Я прихожу каждую субботу, и ты каждый раз меня так встречаешь, как будто мы не виделись много лет. Хотя для тебя, видимо, так и есть.
Сергей пытался осмыслить услышанное только что. Он задумчиво дотронулся до своего лица, и удивился своей бороде.
- Сколько я здесь? – спросил он.
- Почти полгода. Несколько месяцев ты не мог даже подняться с кровати. Но потом начал выздоравливать, и вот, уже даже неплохо себя чувствуешь.
Сергей пытался вспомнить хоть что-нибудь. Детство, первая работа… А дальше только обрывки.
- Какой сейчас год, – спросил Сергей.
- Две тысячи второй. За окном уже май, Серёж…
Декабрь, декабрь… Как это было? Хоть что-нибудь о той зиме… Гололёд, куда он ехал? Нет, это было как в тумане. А что было раньше? Какое последнее лето он помнил? Море… Или это было ещё раньше? Обрывки не склеивались, как будто Сергей пытался собрать сразу тысячи разных картин из их осколков. И вдруг неожиданно один из этих осколков порезал палец. Зима. Он что-то вспомнил. Напряг память. Да, ему позвонили и что-то сообщили… Он сел в машину. Нет! Он вспомнил! Они сели в машину! Сергей вспомнил её. Яркая молния сверкнула перед глазами. Позвонила мать и попросила срочно приехать. Женщине становилось хуже. Была уже ночь. Сергей положил трубку и посмотрел на неё. На свою жену…
- Что? – спросил Дмитрий.
- Лена, - тихо повторил Сергей в пустоту. Он был бледен. – Я отговаривал её ехать, но она настояла на том, что хочет быть рядом.
Больной посмотрел на своего друга. Дмитрий смотрел в пол.
- Что с ней? – тихим голосом спросил Сергей.
- Ты не часто произносишь её имя. – Сказал гость. Он посмотрел в глаза своему другу, а затем ответил куда-то в сторону.
- Врачи уже были бессильны. Прости, что я не могу тебе соврать. Мне очень жаль.
Сергей смотрел в стену отсутствующим взглядом. Он встретил её весной 2001, как это бывает, совершенно случайно. Синее платье и ясная улыбка. Осенью они поженились. В тот трагический день она не согласилась остаться дома…
- Знаешь, - сказал Дмитрий, - эта трагедия очень нас поразила… Так невыносимо то, что ты с этим даже не можешь смириться и простить себя.
Сергей не слышал. Он закрыл лицо руками. Душа его была немым ледяным ливнем, который он пытался ладонями удержать внутри себя. Холодное отчаяние сейчас было его существом. Оно смешивалось с полным бессилием и чувством вины. И в том числе за неспособность это горе удержать и осмыслить. Сергей казался себе лжецом. Через час он забудет. Какая-то часть это ясно понимала и радовалась, от чего другой его части становилось ещё невыносимее.
Спустя какое-то время ему стало лучше. Сергей всё ещё был не в себе, но как-то отстранённо, как будто это происходило не с ним. В чём была причина – в травме, поддержке друга или в чём-то ещё, он не хотел думать.
- Возьми, - Сказал Дмитрий, доставая из непонятно откуда взявшегося небольшого пакета и протягивая обессилевшему больному тонкую пачку листов.
Сергей послушно взял, и без желания посмотрел на первый лист. Это был напечатанный рассказ Хемингуэя «Старик и море».
- Ты просил в прошлый раз его принести. Говорил, что это один из твоих любимых.
- Да… Спасибо. – Сказал Сергей. – За всё спасибо.
- Наверное, это действительно то, что надо.
Сначала разговор не складывался, Сергей не мог сконцентрироваться, не мог думать ни о чём другом, кроме своего горя, но, как и предполагал сам больной, через определённое время ему стало легче. А ещё позже – даже хорошо. Так быстро свои несчастья забывают дети, если их чем-нибудь занять интересным. Друзья сидели достаточно долго, сыграли несколько партий в шахматы, это у Сергея получалось очень неплохо. Правда несколько раз, отрываясь от клеток доски и осматриваясь, он терялся, и Дмитрию приходилось напоминать, что это за место и что случилось. Но прорывов памяти в ту холодную ночь больше не случалось. Недавно почти убитый горем больной искренне смеялся и чувствовал себя прекрасно.
Затем зашла медсестра и сказала, что Сергей Алексеевич должен пойти на поздний обед, а его гостю пора удаляться, что обоих очень расстроило. Но делать было нечего, и, пообещав обязательно прийти в следующую субботу, Дмитрий ушёл, забрав по просьбе больного с собой картину, которой Сергей успел искренне удивиться и восхититься ещё раз.
В тот день художник больше не брал в руки кисти. Он прогулялся под контролем сестры, а вечером, обнаружив у себя в полке рассказ, с удовольствием отправился вместе со Стариком Сантьяго по солёным волнам под палящим солнцем за рыбой. Вернувшись из грустного плавания, он очутился в больничной кровати с чувством лёгкого одиночества. Прочитав вновь свой диагноз, и очень этому огорчившись, Сергей постоял чуть-чуть у окна, после чего залез в свою постель. Через пару минут он уже крепко спал. Видел ли он сны, никто не знал, даже он сам.
Дмитрий вернулся домой очень задумчивый. Эти посещения старого друга каждый раз оставляли противоречивые впечатления в сердце. Но, понимая, как это важно для Сергея, никогда не жалел о них.
- Знаешь, - сказала жена Дмитрия, разглядывая принесённую им картину, - каждый раз, когда я вижу работы Сергея, мне кажется, что они живые. И, что самое необычное, хоть последние пару лет пейзаж на них и не меняется, каждый раз они разные. Необыкновенно.
- Да, - сказал Дмитрий, садясь на диван, - они и вправду необычные. Как и сам художник.
Дмитрий вздохнул. Он взял свежую газету со стола. Суббота, 7 мая 2011 года. Открыл её, но названия статьи так и не увидел. Он думал о своём друге. О том, что Сергей теперь достаточно известен в определённых кругах, что его картины неплохо продаются, и что выручки хватает на содержание художника в клинике.
Заметив в своих руках газету, Дмитрий подумал о старой газете в больничной тумбе. Это была идея его жены, дать её больному. Маленькая ложь. Узнавая о своём возрасте и о том количестве лет, которое Сергей прожил для себя бесследно, он всегда очень расстраивался. Тяжело каждый раз видеть на лице своего друга печаль, когда он узнавал правду, отдельные её части, пусть и ненадолго. Но и было стыдно обманывать. Тем более, что это настолько просто.
Он отложил газету. Читать не хотелось.
- Сергей снова сегодня вспомнил о ней.
- Бедный. Наверное, это очень тяжело. – Жена взглянула снова на картину, словно пыталась в ней найти доказательство своих слов. Дождливый фонарь молчаливо смотрел сквозь листву в их комнату.
В эту ночь Дмитрий долго не мог заснуть. Он размышлял о сегодняшнем дне, о своём друге и о его картинах. Интересно, что же он чувствовал, когда их творил, о чём думал? Наверное, вспоминал детство или юность. Ведь это всё, что у него осталось. А может и вовсе ни о чём – не отвлекаясь на повседневные проблемы, можно полнее ощутить момент. Вероятно, поэтому в картинах и было столько настроения. А может быть, у Сергея всегда был талант. Дмитрий почувствовал жалость. Но уже не к своему больному другу. А к людям. Здоровым людям. Сколько же в них сокрыто? В тех, кто сидят в офисах, ходят по ресторанам, пьют, смеются, и думают, что их жизни бьют ключом. Что они полны радости и несчастий. И что, жестокой волей судьбы, Сергей неожиданно стал живее всех их вместе взятых. Он чувствовал мир по-своему. Остро и всей душой. И это чувство мира, его такого крохотного мира, живущего почти ровно один час, выплёскивается, как из полного стакана, на бумагу такими шедеврами. Когда он, Дмитрий, так радовался другу? Или просто весне. Или так одиноко грустил вместе с ночным дождём? В плену ежедневных проблем забываешь о том, что жив. Но Сергей был мерилом жизни, словно единица отсчёта. Огонёк в этих суетливых буднях. Обнажённая нервная клетка одного большого организма, которая чувствует радости и горе за многих людей.
Дмитрий твёрдо решил завтра обязательно выйти на улицу и посмотреть на небо, которое так любил его друг. И сходить с женой в парк, подышать не спеша весной. Ведь природа уже проснулась и только и ждёт, чтобы её заметили и восхитились. Так, как восхищается художник. Даже иногда той небогатой красотой, что открывается из окна.
Не заметив сам, Дмитрий постепенно перестал ощущать свою комнату, и погрузился в загадочный мир собственной фантазии. Ему приснилось бесконечное море, по синей глади которого легонько рассекала пушистые волны крохотная лодка. В ней, под белым парусом, стоял человек. Перед человеком стоял мольберт, а в руке он держал кисть. Ветерок шевелил свободную светлую одежду художника и гнал судёнышко в неизвестные дали, осыпая яркими искрами ещё не созданный, ещё не покрытый тонким слоем соли, шедевр.
Февраль, 2011.