Кукловоды. Глава 8

Бася Бисевич
(Антиисторическая повесть)

Все имена, фамилии, географические понятия, названия торговых марок, предприятий, организаций, учреждений настолько вымышлены, насколько они никогда еще не бывали вымышленными. Все совпадения (хотя какие тут могут быть совпадения) являются не просто случайными, а гиперслучайными.

Глава 8. В мире книг

Целый день Караваев лежал на диване. Варвара категорически запретила ему вставать.
- Пока ты лежишь, я за тебя спокойна, - сказала она.
Караваев тут же представил, как он лежит в деревянном ящике, а над ним стоит Варвара и говорит: «Вот теперь я за тебя абсолютно спокойна». От этой глупейшей мысли Караваева мутило полдня. Вторую половину дня он решительно не знал, чем себя занять. Несколько часов подряд он переключал телевизионные каналы.
«Agency of terrible news» как обычно шокировало публику репортажами с мест жутких событий. Тревожный голос за кадром читал анонс выпуска последних новостей.
- …Коммунальное предприятие «Кирогаз» продолжает травить газом клиентов-должников… Тыг-дым… (после каждого объявления следовал удар набитым опилками валенком по басовым клавишам фортепиано).
- Геи в Белоруссии требуют для себя права бесплатного проезда в городком электротранспорте… Тыг-дым…
- Самородоки Семипалатинска смастерили семидесятиметровую самокрутку… Тыг-дым…
- Открыт сезон охоты на журналистов… Тыг-дым…
В рамке телеящика появилась Кассандра Пентюхова.
- Свобода слова под угрозой! – с подчеркнуто пафосным надрывом произнесла Кассандра. Камера поползла вниз: преисполненные тревоги и решимости сражаться до конца глаза Пентюховой – волевой подбородок – вырез на груди – маленькая металлическая погремушка в пупке - голый живот нетренированной тридцатилетней женщины – джинсовая юбка – ноги.
В районе щиколоток ноги обрывались и начиналась огромная лужа красной жидкости.
- Вы думаете это лучшая в мире краска фирмы «Регенбоген», официального спонсора выпуска последних новостей на канале ATN? – продолжала нагнетать Пентюхова. – Нет. Это кровь нашего коллеги, журналиста К. Вчера на него напали охранники банкира Л. Журналиста избивали и пытали 16 часов. Это далеко не первый случай нападения на журналистов в нашем городе за последние семьдесят восемь лет…
- Ты опять смотришь эту дрянь? – донесся из кухни голос Варвары. Через несколько секунд она появилась на пороге комнаты с книгой «Французская кухня» в руках. – Тебе что приготовить, антрекот по-бретонски или… - Варвара пошелестела страницами, - эскалоп с ветчиной и сыром?
- Пожарь яичницу, - вывел Варвару из затруднительного положения Караваев.
- Яичницу с чем? – спросила Варвара.
- С яйцами…
Варвара ушла на кухню готовить яичницу с яйцами. Это было единственное блюдо, которое она умела готовить без поваренной книги.
Караваев продолжил путешествие по телеканалам. На National Geographic крутили научно-познавательную передачу «Брачный период у мексиканских тушканов». Зверьки, представляющие собой тройной гибрид кролика, крысы и карликового кенгуру, трахались с таким отчаянием, словно в ближайшие 5-7 минут должен был наступить конец света.
На History Марк Антоний трахал Клеопатру. На Animal planet могучий орангутан трахал самку одного с собой вида. На канале «Ненаше кино» Ричард Гир делал вид, что трахает Ким Бессинджер. На телеканале «Рада» два члена верхней палаты парламента трахали друг другу мозги…
Караваев продолжал переключать каналы. Любовь в десятках проявлений утомила Караваева еще сильнее, чем документальные фильмы ужасов от Кассандры Пентюховой.
Он попробовал читать. Перед диваном выросли две стопки книг.
Книг у Караваева было немного: вселенски известный мистический триллер «Мастер и Маргарита», героическая повесть «Наследник из Калькутты», толковый словарь русского языка Ожегова и три десятка незамысловатых детективов, сочиненных литературными неграми под общим псевдонимом «Фатьяна Уздинова».
«Наследник» достался Караваеву в «наследство» от одного глубоко пьющего книголюба. Это произошло в тот момент, когда книголюба от плодово-ягодных вин развилась язва желудка, и врачи строго настрого запретили ему пить. Книголюб протрезввел, осмотрелся по сторонам, и то, что он увидел, ему жутко не понравилось. Особо лютой ненавистью он возненавидел книги, которые презрительно стал именовать макулатурой. «И на эту макулатуру я угробил лучшую половину жизни», - подчеркнуто театрально, чтобы наглядно продемонстрировать всю драму своего существования возмущался он, пытаясь втюхать Караваеву что-либо из своего собрания. Караваев не поддался.
Книголюб женился на непорочной еврейской девушке, некрасивой, зато с безупречной родословной и укатил с ней на историческую родину Клары Цеткин. Перед отбытием он попытался распродать свою библиотеку. Кладезь мудрости продавалась с трудом. Почти вообще не продавалась. Времена общенациональной книгомании прошли. Тогда он начал раздавать классиков и современников даром. Разбирали тоже неважно. Много пришлось отдать бомжам, специализирующимся на сборе макулатуры.
Однажды воскресным утром, часов около шести, Караваева разбудил звонок в дверь. На пороге стоял кнголюб. На полу стоял огромный мешок с книгами. Книголюб протянул Караваеву «Наследника из Калькуты».
- На, возьми, - как-то просительно сказал книголюб.
Караваев пожал плечами.
- Зачем? Ты забыл, я же журналист. Журналисты ничего не читают. Им некогда. Они пишут.
- Я в 85-ом двое суток в очереди простоял, чтобы макулатуру сдать и талон на эту книгу получить… - простонал книголюб. После пересказа поражающей своей бессмысленностью истории приобретения книги, отказаться от нее было совершенно невозможно.
«Наследника из Калькуты» можно было читать только находясь в гипсе. В таком состоянии люди, как правило, изнывают от тоски и от нечего делать готовы на отчаянные поступки. В прошлом году Караваев участвовал в гонках на самокатах, организованных для журналистов в рекламных целях табачной фабрикой. В азарте спортивной борьбы Караваев угодил ногой в открытый канализационный колодец и вместо главного приза соревнований, бейсболки с надписью «Чао, бамбино», заработал закрытый перелом.
«Наследник» оказался самым безумным из всех авантюрных романов. На семистах страницах положительные и отрицательные герои гонялись друг за другом, дрались на шпагах, кинжалах, пистолетах, нунчаках, ножках от табуретов… Пожалуй, не было такой точки планеты, где бы не разворачивалась эта ожесточенная борьба за свободу, равенство и братство, светлое будущее и мир во всем мире. В финале добро побеждало зло, что уже само по себе настораживало.
«Мастер и Маргарита» так же были подарены. Обладателем томика в гибком переплете Караваев стал на свой фальшивый День рождения. Было это так. В университете, в котором – уже никто не помнит на каком факультете – много лет назад учился Караваев, на кафедре советской и антисоветской литературы работал некий доцент со сложносоставной фамилией не то Гой-Гаевский, не то Конь-Педальский. Доцент многие годы увлекался Булгаковым и булгаковщиной и даже однажды написал к очередному изданию «Мастера и Маргариты» не то, предисловие, не то послесловие, не то примечание. Это обстоятельство так воодушевило булгаковеда, что он пошел в типографию и там то ли купил, то ли выпросил, то ли украл несколько десятков экземпляров романа. С тех пор у всех мало-мальски знакомых доценту людей имелись экземпляры «Мастера и Маргариты».
Однажды доцента назначили дежурным по студенческому общежитию. Дело было нехитрое: обойти все комнаты и проконтролировать, что бы нигде не бухали, не курили, не кололись, не нюхали и не трахались.  В одной из комнат доцент-булгаколюб обнаружил атмосферу тотального разврата, отдаленно напомнившую ему двадцать третью главу уже не единожды упомянутого произведения.
- Чт… о… Что здесь происходит? – задыхаясь от возмущения прохрипел доцент.
Тотальные пьянство и разврат действительно нуждалась в правдоподобных объяснениях. Сказать правду – бухаем, потому что кому-то из деревни передали двадцать литров самогона и трахаемся, потому что дело молодое – мог только самый наивный человек, слепо верящий рассказам о том, что повинную голову меч не сечет.
- У Караваева день рожденья, - нашелся кто-то. – Это же такой день, такой праздник!.. Только раз в году бывает…
Конечно же, никакого дня рождения у Караваева не было. Но он был настолько нетрезв, что не мог решительно ничего сказать ни в поддержку столь наглой лжи, ни в опровержение оной.
- Тогда это другое дело, - сказал доцент. – Он открыл свой очень старый, местами протершийся до дыр дипломат и достал из него том в мягком переплете.
- Как вас по имени отчеству? – спросил доцент, обращаясь к Караваеву.
Караваев сказал: «Иамнм-влрвыщвс».
- Вениамин Николаевич, - быстро нашелся кто-то (хотя Караваев был Валерьевич).
Доцент вынул из внутреннего кармана пиджака ручку и размашисто вывел: «Валерию Николаевичу, в день его рождения. Эта книга уже перевернула мир, а в будущем перевернет еще раз».
В «Мастере и Маргарите» герои скакали, грохотали, били стекла, рояли, рожи, стреляли из нагана и вообще выделывали черт знает что. И вообще роман по накалу страстей и калейдоскопичности событий был схож с «Наследником из Калькутты» с той лишь разницей, что его считали бессмертным произведением, а «Наследника» - нет.
Со словарем Ожегова все было гораздо проще: Караваев взял его в библиотеке проверить правописание слова «канифоль» и назад уже не вернул. Такое часто бывает. Впоследствии Караваев устроился работать в газету, где было целых два корректора, и словарь больше не понадобился. Смысл существования этой книги в доме Караваева заключался в том, что в ней хранилась пачка старых фотографий, которым не нашлось место в семейных альбомах. В альбомах хранились самые лучшие снимки «Варвара в Ялте», «Варвара в Судаке», «Варвара в Анталии» и «Варвара в Египте». Они с гордостью предъявлялись гостям как доказательство, что Варварины родители никогда не занимались шитьем лыком, а сама она себя нашла не на помойке, а как минимум в центральном выставочном зале Лувра. Снимки «Караваев в пионерском лагере», «Караваев в армии», «Караваев бухой в студенческой общаге» были безжалостно изгнаны из семейных хроник.
Вениамин вынул фото из книги и стал их рассматривать. На одном из них была запечатлена ширма кукольного театра, из-за которой с трех сторон – справа, слева, сверху – торчали кисти рук с растопыренными пальцами. На обратной стороне значилась подпись: «Театр «Петрушка».