БОРЩ

Галина Крыжик
                БОРЩ


  Вчера ела борщ у приятельницы своей  Верки . Ну, ела  и ела,- скажет кто-то, и будет неправ, потому что борщ у Верки – это не просто борщ в виде  супа, это непременно начало каких-то невероятных событий в жизни того человека, который волею судьбы попадал на маленькую уютную кухоньку. Это маленький спектакль, который долго потом обсуждался  и становился частью судьбы одного, а порой и нескольких человек.  Но обо всём по порядку, а значит, несколько слов о самой Верке .
    Верка –  настоящая загадка для добропорядочных, зажатых в узкие рамки приличий и каких-то несусветных комплексов соседок, лакомый, но абсолютно не доступный кусочек для мужиков, глаза которых вечно шарят по женским ножкам в надежде найти хоть какой-то повод  для завязывания особых отношений пусть не на длительный срок, но хотя бы на пару-другую встреч, за что собственно Верку  и  любили все, кто находился в поле её зрения. Соседки  - за то ещё, что она открыто и без какого-то стеснения  называла все вещи своими именами, умудряясь попадать в самую суть этих  вещей, скажет, как гвоздь забьёт, за то, что всегда можно было занять у Верки до получки или поплакаться ей в жилетку, не боясь, что кому-то станет известно, будто у Полины Петровны сын связался с дурной компанией, а у Таньки из третьей квартиры в интимном месте вскочил чирей. Мужики при Верке подтягивались, были обходительны со своими половинами, стараясь показать, что и они не лыком шиты, что при необходимости могут быть ого-го-го какими «жентельменистыми», а Верка говорила с ними о политике – по-своему, по-женски, но так, что мужики уважали её точку зрения, и если спорили, то старались не унизить, если в чём-то она, по их мнению, не очень секла. Сплетничать к Верке они не ходили, но как-то так получалось, что Верка знала обо всех их похождениях, о чём они догадывались по хитрому прищуру её глаз и по той неуловимой  улыбке, которая  вынуждала мужиков втайне чертыхаться и отводить глаза. Но Верка мужицких тайн не выдавала, они оседали в ней и хранились, как в сейфе.
      Никто уже и не помнит, как так вышло, что на Веркины борщи стали ходить, как на спектакли, где Верка  вроде и не играла никакой роли, а действо развивалось по всем законам  устанавливаемого хозяйкой жанра. Хотя нет, всё началось с Иришки Петровой, дочки Полины Петровны.               
    Иришка собралась замуж. Было ей тогда семнадцать лет, любовь, как это и случается, нагрянула нежданно – в очереди в магазине, куда мать отправила Иришку за растительным маслом. Лёха, тогдашний жених её, девчонку высмотрел сразу: глазастая, волосы копной, ножки пусть и не от ушей, но с такой кривизной, что у парня  перехватило дыхание. Он дождался Иришку у магазина, предложил проводить до  дома, и так получилось, что до дома они шли два с половиной часа, хотя всего-то ходу было минут пять…Полина Петровна закатила дочери  скандальчик, так как всё это время они с Петром Ивановичем, Иришкиным отцом, мечтали скорее поесть капустки с маслом. Отварили картошечки, накрыли на стол, а дочка как сквозь землю провалилась!
    Вскоре Петровы заметили, что проваливаться Иришка стала всё чаще и чаще. Приходила домой с блестящими глазами, наспех клевала что-то на кухне и закрывалась в своей комнате. Всё стало понятно, когда однажды вечером  пришла дочка с припухшими губами…
        - Доча, это ты что, целовалась что ли с кем?
        - Да ты что, мам? –Иришка вспыхнула и опустила глаза.
        -Да ты не держи мать-то за дуру, не первый год на свете живу, и молодая была. И целовалась с парнями-то. Давай рассказывай, кто он, откуда?
         Иришка и рассказала. Что Лёхе её двадцать уже, в армии отслужил, вернулся, жениться хочет, ей предложение сделал, а она так любит его, что готова замуж идти хоть завтра. У Полины Петровны ослабели ноги, она чуть качнулась, но удержалась и сказала свою  вошедшую в историю фразу:
       -Борщ сначала научись варить, а потом замуж собирайся!
       -Мам, научи,- пискнула Иришка, но мать что-то простонала и вышла из комнаты…

           Верка в тот день, как прийти Иришке, как на притчу, собралась варить борщ. День был осенний, в огороде из-за неожиданно тёплой погоды   овощи всё ещё нежили свои бока, наливаясь соками земли, и у Верки на столе  был такой шикарный овощной развал, что у Иришки от удивления глаза стали круглыми
        - Тёть Вер, научите меня варить борщ.
        -А чего это ты ко мне-то пришла? Полина что, борщ варить не умеет?
        -Умеет, – Иришка потупилась, слегка покраснела, а потом прошептала:
        -Она замуж меня не пускает, говорит, что борщ варить не умею…
       Верка захохотала так, что в шкафу зазвенькала старая чашка, положенная на груду суповых тарелок.  - А,- вдруг спохватилась она,- это я так, матери виднее. Борщ так  борщ. Дело это серьёзное, долгое, так что надевай, дорогуша, фартук, бери в руки ножик и начинай чистить картошку, свёклу, морковь, лук, подготавливай капусту, мой помидоры и петрушку, тебе повезло, что мясо у меня уже доваривается, поди-ка вынь его да отложи до времени в сторонку. Да, достань из шкафчика лаврушку, перец горошком, сахар, муку. Вроде всё, ничего не забыла. Давай-давай, не стесняйся, начинай материн наказ исполнять.
       Иришка широко раскрытыми глазами смотрела на всю эту овощную гору и почему-то она перестала ей нравиться. А как же её маникюр? Вчера полдня убила, чтобы Лёшке показаться, а тут какой-то борщ с этой противной свёклой.
     -Ты, Ирка, свёклу-то крепче в руке держи, она фрукт вредный, так и норовит выскользнуть, свёклу держать не научишься, Лёху своего тоже не удержишь. Ну и тёрку
 к чашке прижимай, чё она у тебя вихляется, как пьяный дядя Вася в корыте?
        -Тёть Вер, не получается у меня, и руки вон все красные. Ты замуж выходила, тоже борщ варить училась?
          -Да я, милая, за Андрюшку моего когда пошла, институт уже закончила и год на заводе отработала, я всё умела по дому-то делать. А пироги какие стряпала, за это Андрюха мой на руках меня носил. Мужики пироги-то любят…
          Иришка помнила Веркиного мужа, хоть и маленькая ещё была, когда играли они свою свадьбу. Тогда гудел весь подъезд, а для малышей, чтоб под ногами не путались, в квартире у Татьяны Максимовны, учительницы, мультфильмы старшие ребята показывали. Андрей весёлый был, кудрявый и всегда угощал Иришку конфетами. «Эй, лупоглазенькая! -.кричал он,- конфету хочешь? Ну-ка беги сюда!». А потом все начали говорить про какую-то Чечню, в которую Андрею нужно было ехать, про какой-то бой… Ещё помнит Иришка, как громко кричала тётя Вера однажды вечером, как почернела вся после этого. Все жалели её, а они, малыши, при Вере говорили шёпотом и пугали друг друга, что эта Чечня придёт к ним и тоже заберёт.
           - Эй, подруга, ты что замерла?- Верка прихватила девчонку сзади за плечи и шутливо потрясла.- Иди ставь сковородку на плиту, брось туда немного жира , свёклу натёртую, влей кружечку бульона, помидоры порежь меленько и тоже туда отправь, уксуса половину чайной ложечки влей. Помешай и закрой крышкой. Всё, пусть стоит преет. А ты давай лук чисти…
       -Тётя Вера,- возопила.Иришка,- только не  это! Я от лука всегда плачу, его мама у нас чистит.
        - Какая мама? Ты у нас замуж собралась! Маму что ли звать будешь, чтобы зазнобу   своего накормить? Давай-давай, вот тебе луковица, вот нож…
         - Тётя Вера, ты специально луковицу самую большую выбрала?
         -Да ты что, Ирка, в самом деле? Кто у нас борщ варить учится?
          Борщ они варили три часа .Верка  выбрала самый занудный рецепт и заставила влюблённую девчонку соблюсти все тонкости приготовления этого супа. Они приготовили даже специальный свёкольный настой для подкраски борща: промывали свёкольную кожуру, измельчали её, кипятили, процеживали… Ирка в конце готовки была похожа на измочаленное   чучело: в волосах запуталась морковь, фартук весь был в свёкле - Ирка   пыталась вытереть руки, чтобы они не были красными, плечи её опустились, а на лице был нарисован такой букет разочарования, что Верке даже стало жалко её, но обучение молодой невесты надо было продолжать, и Верка весело предложила девчонке убраться на кухне, она, мол, устала, а беспорядок в святом месте – дело просто недопустимое…
          Когда Иришка пришла домой, Полина сразу поняла, где та была. Сначала забеспокоилась, а затем, прикинув в уме, что варка супа дочери, похоже, не понравилась, мысленно сказала Верке спасибо и решила  закрепить пройденный материал.
         - Ириш,- как ни в чём не бывало пропела Полина Петровна,- а не сварить ли нам борща? Я вчера вспомнила про него ненароком, так сегодня ужас как хочется! Да и отец вчера намекал  на борщ-то…
      - Мам, да ты что? – Иришка покраснела, Полине показалось даже, что и волосы у неё
всколыхнулись. – Мам, давай что-нибудь другое сделаем, мне этот борщ… Иришка замолчала – не хотела, видать, тайное своё похождение к  тёте Вере раскрывать, но подумала и выдала:
        - Мам, ты специально про борщ  сказала, чтобы показать мне, что замужем надо многое уметь делать? Но я же люблю его…
       - Доченька, милая, - Полина обняла свою девочку, прижала её к себе, как когда-то в детстве, и тихонько сказала:
      - Тебе ведь только семнадцать, у тебя жизнь вся впереди, тебе и учиться ещё надо – жизнь-то смотри какая нынче. А если не поживётся, молодые ведь оба, а годы-то уйдут. Ты присмотрись-ка получше к Лёшке своему, много ли он о тебе думает? Каким будущее твоё видит? С армии он пришёл, до девок падкий…
         - Да он не такой, мама, он только на меня и смотрит…
         - Вот и хорошо, и ты присмотрись.
        Так и пошло. Всё началось с борща, а кончилось тем, что рассмотрела что-то Иришка в своём Лёшке такое, что и говорить про него не хотела, а вскоре поступила в институт и укатила в большой город. Так там и осталась. Замуж вышла, дочку родила, на свадьбу и Веру Николаевну, Верку то есть, позвала…Так борщ-то этот к Верке и прилип. Как только случится у кого заморочка в жизни, сразу про борщ Веркин вспоминают, мол, к Верке идти надо да борщ варить поучиться, глядишь, дело-то и сдвинется с мёртвой точки.
           Шутки шутками, а ходили женщины к Верке совета спрашивать, а чтоб дело   скучным не было, борщ варили, а потом под рюмочку-другую  ели его, и дела разрешались ко всеобщему благу.
         А вчера к  Верке ходила я. Вообще-то дружили мы с ней, как никак в одном подъезде жили. Разница в возрасте мне не мешала, наоборот, очень удобно было иметь подругу старше себя. Потом жизнь нас развела, и вот вернулась я в свои родные края, уставшая, одинокая, вернулась, чтобы найти покой  в тех местах, где родилась и выросла, надеясь, что здесь, может быть, пойму то, чего невозможно понять в большом городе. Вот  и услышала про Верку и про её борщ. «Вот,- подумалось мне,- у Верки борщ есть, а у меня что? Меня и забыли многие, хоть прочитала я целую гору книг, встречалась со многими известными людьми, спорила с ними до хрипоты о смысле жизни, а тот же борщ по-настоящему варить так и не научилась. Всё бутерброды, какие-то ужины при свечах, кофе с утра до вечера, сигаретный дым…»
 
         Мы договорились, что я приду к ней с ночевой . Понятно, что не так уж и бескорыстно я к ней шла. Я хоть и говорила, что приехала домой за покоем, только  на уме-то у меня кое-что было, даже не кое-что, а кое-кто. Проверить я его решила: коли любит, так приедет за мной в городок мой пыльный и увезёт, сделав прилюдное предложение на зависть … А кому на зависть, я и сама не знала, просто так хотелось, чтобы кому-то на зависть. Ох, и помоют мне косточки подружки мои старые, ох, и посудачат бабки на лавочках о «мымре городской», которая на склоне лет решила выкинуть вон какую фортель. Когда-то это меня раздражало, а сейчас любое слово в мой адрес было бы слаще медовухи. В городе, где я жила последние двадцать лет, никому не было до меня дела. Все куда-то бежали, куда-то вечно опаздывали, пристраивали своих детей, внуков, атаковали больницы в дни приезда важных  медицинских светил, чтобы ещё раз услышать, что их печень никуда не годится, а за давлением надо следить постоянно и чтобы после соглашающихся кивков опять бежать и запивать дежурный кофе таким же дежурным бутербродом, забыв про печень и про давление до тех пор, пока они сами о себе не напомнят. Я тоже бежала в этом потоке, мне даже показалось, что я наконец-то нашла себе спутника жизни, только что-то меня сдерживало, что-то настораживало в моём таком правильном Василии Павловиче, что я решила остановиться, решила прервать свой бег, и какой-то внутренний зов потащил меня домой в небольшой мой городок, где жила старинная моя подруга Верка… Мне почему-то хотелось так думать, да   ведь и не могла я ехать домой только для того, чтобы пожить в гостинице, где никому абсолютно я  была не нужна.
       

         -Ну, заходи, что встала на пороге? – проговорила Верка, оглядывая меня с ног до головы и хитро улыбаясь. Она словно знала, с чем я к ней пришла. А я на самом деле растерялась, потому что  не знала, как её называть. Все называли её Веркой, многие – в глаза, чаще, конечно, за глаза, хотя – я знала это наверняка – на  уважение к ней это никак не влияло.  Я тоже  называла её так, я даже мыслила о ней как о Верке, но назвать    её  при встрече вот так беспардонно язык не поворачивался. Не получалась у меня и «тётя Вера». Ситуацию разрешила она сама.
        - Да ты не майся, зови меня просто Верой, сравнялись мы с тобой в возрасте-то, вот ведь штука-то какая – жизнь. Я была ей благодарна и в очередной раз удивилась  необычайной её прозорливости. Сразу стало легко, появилось ощущение, что я на самом деле приехала к  давней своей подруге, с которой не виделись мы очень давно, но она               всегда занимала в сердце самый уютный и любимый уголок. А может, так оно и было? Эта мысль согрела меня, я скинула свой плащик и прошла на кухню – по старой памяти. И не ошиблась, там, на кухне, Верка меня и ждала. Она слегка располнела, в волосах серебрились редкие седые прядки, но глаза её были прежними – улыбчивыми и видящими всё насквозь. Она налила чаю с шиповником, предложила  сахар, а потом достала из шкафчика манный пирог, пышный, румяный и дивно пахнущий детством. В городских кулинариях манники так не пахнут. «Ну вот,- подумала я,- всех борщом угощает, а меня манником», но тут же забыла про это и надкусила пирог…
          Долго мы разговаривали в тот вечер и часть ночи, и я поняла, что приехала не зря. Душа моя размягчилась, нервы перестали тревожить, и я уснула – в чужой постели! сном младенца. Я не знала, как спят младенцы. Но почему-то всем кажется, что очень спокойно. Вот так я и спала в оставшееся от ночи время и большую часть утра. А утром меня разбудила Вера и сказала, что сегодня мы будем варить борщ, и я поняла, что будет разговор.

      С утра на дворе моросил дождь. Окна плакали, и из-за стекающих струй во дворе ничего не было видно. Да и на что мне было там смотреть? Я и при встрече многих не узнавала, а уж через мутное стекло нечего было и пробовать. Вера правильно выбрала день для борща. В такую погоду похлебать горяченького было очень кстати.
    Я вылезла из кровати, запахнулась в халат и пошла на кухню. И тут заквакал мой мобильный. Вера высунулась из кухни с приподнятыми бровями:
     - Это что у тебя за звуки такие?
      - Да когда друг мой звонит, лягушка квакает  - подруга прикололась, а вскоре я и привыкла. Ничего, не раздражает, даже забавно. Алё, Вася, ты что с утра?  Нет, уже не сплю… В гостях у подруги… Ну мало ли что я говорила… Что? Ты едешь? Куда? С подругой познакомиться хочешь? Вась, ну ты как-то очень уж быстро… Подожди, я спрошу у Веры, захочет ли она ещё и тебя приютить?  Вера, ты как смотришь….
      - А что тут смотреть? Пусть едет, ты сама-то не из-за него ли огород-то городишь?-хохотнула с кухни Верка. Пусть вина какого красненького из города привезёт, у нас тут сама видела, какую дрянь продают, а мы с тобой на кухне пока поколдуем.
    
     Первое, что я очень быстро поняла, было то, что я совершенно не умею готовить борщ. Вот это был номер! Я даже не знала, с чего надо начинать, и потому совершенно растерялась. Ну что я варила у себя дома? Быстро-быстро вечером покидаю всё в кастрюлю, а чаще всего сварю курицу целиком и таскаю это «блюдо» дня три – курица отдельно, бульон отдельно. А тут борщ. Ну ладно, борщ, но есть ведь какие-то заправки для него, кубики, наконец, что же так маяться-то? Верка, видимо, поняла мои внутренние сомнения и, смеясь, сказала:
      - Ладно, не парься, сварим самый простой. Русский с фасолью.Твой-то супы любит?
     - А я и не знаю, Вера, если честно. Мы с ним всё по кафешкам да по ресторанам больше ходим, а там, сама понимаешь, как-то не до супов. Хотя нет, погоди, как-то раз он рассказывал, как мама его щи варит. Мне показалось, что у него тогда даже глаза блестели.
    -  Дурёха ты дурёха, бабе сороковник, а она додуматься не может, что мужика брать надо именно борщами да щами, я вот если бы захотела, любого бы увела, только не хочу, хоть что ты со мной делай. Ты определилась ли с выбором? Сомнение на лице нарисовано прям самой яркой краской.
     -   Да не знаю я, Вера, если уж совсем честно говорить. Мужчины у меня, конечно, были, но вот чтоб замуж звали и очень этого добивались, такого не было, или такие были, что я сама от них бежала. А сейчас вот уже привыкла жить самостоятельно  и потому вожу своего Васю за нос третий год и всё решиться никак не могу.
      - Я одно у тебя спрошу,- с прищуром посмотрела на меня Верка,- любишь ты его или забыла давно, как оно бывает, когда любят? Мишку-то помнишь, как любила?  Спросила и отвернулась, словно знала, что вспыхну я, как юная дева, или как та свёкла, которую нарезала Вера такой тонкой соломкой, какую мне ни за что не сделать.
      - На-ко вот капусту порежь шашечками, может, что в голову-то и придёт,- не переставая щуриться, заявила мне подруга моя.
       А у меня в голове и верно всё перемешалось, воспоминания хлынули такой мощной волной, что если бы не капуста, которую почему-то надо было резать шашками, я бы точно пролила море слёз. А потом ходила бы с опухшим лицом и боялась показаться на люди.  Где он сейчас мой Миша, мой милый мальчик ? И почему я была такой глупой и заносчивой? Ну, подумаешь, не знал он тогда, чем отличается балкон от партера… Я-то сама больно умная была, коли такого парня просмотрела…
      - А ведь он здесь Миша-то,- проговорила Верка, - про тебя на днях спрашивал, чуяло, видно, сердце, что приедешь ты. Не повезло ему с женой, стерва попалась, каких поискать, да и то думаю, тебя он забыть не мог, а сердце женское  оно ведь ох какое чуткое, вот и озлобилось.  Никто про то точно сказать не может, а только разошлись они прошлой осенью и вернулся  он домой к матери с одним чемоданчиком, всё жене да  дочери оставил. Может, позвонить ему, вмиг примчится…
    Скажу честно, я растерялась. Вера, бросив на меня короткий взгляд, вышла из кухни, бросив на ходу:
     - Пальцы не порань, а я пойду гляну, осталась ли на балконе клюква, морсу что-то захотелось.
    -Всё перемешалось в доме Облонских,- выплыла откуда-то фраза.- При чём тут Облонские? Господи, о чём я думаю? Где-то в дороге мёрзнет в автобусе мой Василий Павлович, бережёт конечно же самую дорогую, что была в магазине, бутылку вина, а я вместо того, чтобы настраиваться на встречу, думаю чёрт знает о чём.  Странная она штука – жизнь. Вот ведь столько лет прошло, сколько событий разных  в жизни моей приключилось, а приехала на родину, воздуха здешнего вдохнула – и  как не было ничего. Опять я молодая, глупая девчонка, трепещущая от одного только имени – Миша. Неправильно я тогда поступила, и жизнь подкидывает мне ещё один шанс – на, дорогая, исправляй… Но что делать? Как поступить?
    Не заметила, как изрезала целый вилок капусты, но решение – хоть какое-нибудь! – никак не шло в голову. Меня охватила паника.
    - Да ты не психуй,- резонно заявила вошедшая на кухню Верка,- всё само собой образуется. Посидим, поговорим, борща похлебаем, глядишь, проблема твоя и разрешится. Ну что? Звоню  Мишке-то?
    Я заметалась по кухне.
    - Ты глянь, как девка, закрутилась,- всхохотнула Верка,- бабе сорок, а она, как корова  недоеная, в загоне мается. Охолони, коли судьба, дома Мишке быть  и с тобой встретиться, а не суждено, так и муки все напрасны. Алё, Мишь? Здравствуй. Что делаешь? Телевизор смотришь? На Татьяну посмотреть не хочешь? На твою Татьяну, про которую вчера спрашивал. Что ой? Ещё один душой задребезжал… Собирайся давай, а то увезут твою Татьяну. Больше не позволишь? Ну-ну, свежо предание… Ну всё, Татьяна, свет  Николаевна, бежит Мишка-то, встречать будем. Да не уйду я никуда, не свить вам самим верёвки, так, шнурок какой хиленький  изобразите, руки-то вон, глянь, ходуном ходят.
     А у меня руки и впрямь дрожали мелкой такой дрожью, хотя я старательно пыталась  найти им какое-нибудь занятие. Нож Вера у меня отобрала, вот я и перебирала капустную кучу, которую в волнении настрогала. А вдруг я ему не понравлюсь? А вдруг он мне не понравится?  Жизнь поработала над нами, нарисовав на наших лицах следы от прожитых лет, неприятностей и невзгод, может быть, каких-то внутренних болезней, и кто знает, может быть, мы сегодняшние разочаруем друг друга, и ещё одним неприятным воспоминанием будет больше…
    Зазвенел дверной звонок. Я вздрогнула и вдруг успокоилась  Мысли потекли спокойно, глаза широко распахнулись, спина выпрямилась – я была готова встретить неизбежное.
   - Так-то лучше,- проговорила Верка,- и пошла открывать дверь.
      Миша не вошёл, он ворвался в комнату и, роняя стулья, бросился ко мне.
    - Танечка, родная…
    Я затихла на его груди, маленькая и беззащитная девочка, которая вдруг вернулась домой. Он гладил мои волосы, оттягивая назад голову, чтобы заглянуть в глаза, и тихо говорил:
    -Ты совсем не изменилась, Таня, всё такая же красивая.
    -А ты мужчина, большой и сильный. Только глаза прежние…
    Я видела морщинки у него под глазами, на лбу, я видела серебрившиеся на висках волосы, ощущала жёсткую щетину на  лице – это было новое лицо, новое, но такое родное, такое единственное, что у меня захватило дух и из глаз потекли слёзы. Он вытирал их своими ладонями и смеялся, а я плакала ещё сильнее, уже в три ручья, и всё, что накопилось во мне за годы нашей разлуки, вытекало из меня вместе с моими слезами.
    А потом мы ели борщ. Мне казалось, что ничего более вкусного в жизни я не ела. Вера нарезала чёрного хлеба, выставила на стол горчицу, настоящую, ядрёную, мы мазали её на хлеб и плакали, но борщ от этого казался ещё вкуснее. Я ела и понимала, что не уеду больше отсюда никуда, что буду кормить своего Мишу такими вот борщами, научусь варить и щи, и котлеты научусь стряпать, и манники, такие, как у Верки. Я ела и строила планы на будущую жизнь – такие же уютные и согретые домашним теплом, как знаменитый Веркин борщ. Наконец-то я строила планы.
    Миша ушёл, а через час приехал Василий Павлович, Вася. Верка встретила его, как старого знакомого. Она ворковала, усаживая его за стол, говорила о всякой ерунде, и борща налила столько, что краёв тарелки почти не было видно, а он всецело отдался ей и принимал всё как должное. Что говорить, на Веркиных борщах, как на минах, подрывались не такие крепыши, как мой Вася.
    Я больше молчала. Василий изредка поглядывал на меня, пытаясь уловить то новое, что проявилось на моём лице, но борщ сбивал  его мысли и уносил в совсем ином направлении.
    После борща Вера увела его на балкон, где хранились у неё разные заготовки, какие-то травы, ягоды, они о чём-то говорили, смеялись, а потом Вася посерьёзнел. Он иногда оглядывался на меня сквозь оконное стекло, словно что-то спрашивал, а потом закивал головой и… пожал Верке руку. Я была заинтригована. Что она ему говорила? Как смогла уберечь нас от скандала и обид? Я не знаю, но мне показалось, что и в Веркином лице что-то изменилось.               
    Это было вчера. А сегодня со мной улыбчиво здоровались все мои старые знакомые, и я отвечала им, как когда-то. На душе было тихо и спокойно -  я вернулась домой.