10 Картинки из жизни Заборска.
Ветшают дни.
Пустеет их стремленье.
Уже уроды правила движенья
Навешивают там , где есть глаза.
И можно всё и ничего нельзя.
Усилия ползут везде по швам
Тряпьё нарядов отдаётся вшам.
И ржавую механику времён
С утра вращают все
Впустую и сквозь сон.
И тоскопряды к пустырям ведут.
И обнимает пустословьем суд.
Голодных туч раззявленная пасть
Уже не может ничего украсть.
Весь мир в морщинах и в тоске седин.
Кто нас спасёт?
Быть может Он Один?
Покинув заплетающимися шагами умирающую развалюху, где лежал мертвый дед, тринадцатилетний мальчик Мотя Гром, поминутно оглядываясь, пошел к остановке автобуса. В кармане все деньги, оставшиеся в доме в этот страшный месяц. У него нет никого и никакого другого дома. Да и этого уже нет. Там после дождя ещё долго текло со второго этажа. На втором и последнем этаже валялись на остатках паркетного пола обломки прогнившей крыши. Уже сев в автобус, он оглянулся на прощание, прося прощение и у деда и у дома. Одна сухая комната там ещё осталась, мог бы жить, но ведь придёт милиция хоронить деда и его отправит в детдом.
Мотя отвернулся, не давая слезам показаться миру.
А развалюха ускользала в своё славное прошлое. В анналах областного совета она числилась без городского адреса, а персонально по-английски как «Дом лесовода доцента Грома». Был когда-то двухэтажный дом из сосновых и лиственных бревен. При нем гектар угодий. При низких зарплатах высокие урожаи делали жизнь почти счастливой. На сибирских просторах такой не дачный участок в давние времена получить было совсем просто. В перестроечную пору, когда приватизировали целые заводы, родители Моти приватизировали и дом и участок, хотя теперь он оказался у самой черты города. Ну, может в двух километрах от этой условной черты. К тому же теперь рядом оказалась даже остановка пригородного автобуса «Заборск - Соловьево». На нем Мотя и ездил в школу и в библиотеку. Там тогда работала его мать египтолог. Он и сейчас направился в эту библиотеку.
Не придумав ничего умнее, досидел дотемна, читая журналы в читальном зале. Никакого плана у него не было..
Читая журнал, Мотя убегал от решений и потому к закрытию библиотеки ничего ещё не решил. А, когда пришло время уходить, Мотя незаметно спрятался между библиотечными полками. Уж он с пяти лет знал, где спрятаться. Там и проспал на полу до открытия библиотеки. И опять попытался скрыться от тяжких вопросов. Но голод не дал. Пришлось думать. Все мальчишки в прочитанных книгах раздобывали еду на базаре. Немного мучила мысль, что он становится вором, но не сильно. Все мальчишки в его возрасте, даже вполне благополучные лазят по садам и огородам и чего-нибудь стибривают. Дворянские сынки в лицее времен Пушкина лазили в царский сад Просто так. Из лихости и любви к приключениям. Их и без того кормили хорошо. А Мотя голоден. Мотя идёт на дело, а дело требует подготовки. Размышляя по собственным понятиям, он вымылся в туалете библиотеке, чтобы выглядеть благопристойным мальчиком, на которого не подумают – воришка. Последние деньги от дедовой пенсии и продажи остатков мебели ещё шуршат в его кармане, но Мотя на автобус не сел, а в прохладе начинающегося лета побежал на базар. Вообще-то проверял, как быстро он сможет удрать с добычей.
В начале лета захолустный базар на окраине города выглядел скудно. Картошка прошлогодняя, лук репчатый в большом количестве, а зелёный в скромном, цветы, мёд, сметана, молоко, мясо. Украсть можно только картошку и лук. Мотя задумался и подошел к ларьку, где продавались вещи совсем не съедобные, но там стол завален зажигалками, а без зажигалки какой костёр, а без костра зачем картошка.
– Девушка, обратился Мотя к продавщицы, а вон сзади вас интересная штуковина. Можно посмотреть.
– Можно, – ответила сорокалетняя девушка и повернулась на краткий миг спиной к прилавку.
Мотя спрятал одну зажигалку в собственный карман, но не сбежал. Дождался, когда дебелая девушка повернётся с игрушкой в руках. Мотя взял игрушку, повертел в руках.
– Не, не то, – с этими словами он вернул игрушку и пошел мимо картофеля. Стащил пару картофелин незаметно и двинулся дальше. Карманы у него, конечно, оттопыривались, но картошка товар не штучный и потому никто не обратил на него внимание. Пару луковиц пришлось сунуть за пазуху, а больше некуда. С этой добычей Мотя пошел на пустырь, где валялись грязные доски опалубки от неизвестного строительства. В этой явно антисанитарной обстановке он развел костёр и совершил жертвоприношение картошки. Половина её точно сгорела, но вторая половина попала-таки в его желудок пополам с луком. С этим он пошел в библиотеку, чтоб запить обед водой из-под крана и на том успокоится над популярными журналами типа Знание-Сила.
Так прошла неделя. Базар начинающегося лета уже украшали свежие фрукты из дальних стран. Мотя прошел у самого прилавка и стащил мандаринку. Её ведь можно съесть не мытой, а кожуру с мандаринок снять очень легко. Увы, едва он схватил мандаринку, его схватила лохматая рука усатого дядьки с Кавказа.
– Отпусти мальчишку, – взвился вдруг проходящий мимо бомж. – Не видишь. Он просто голоден.
На это усатый кавказец ответил без всякого акцента:
– Ты думаешь, умник, мне мандарину жалко, мне мальчишку жалко. Научится воровать и погиб. Вижу по тебе учёный ты, вот и возьми его к себе. Вижу одинокий ты и своего родить не с кем. Возьми, твоя душа успокоиться и моя.
Бомж слегка опешил от такой атаки на свою неприкаянную, но зато и неприкосновенную жизнь. Мальчишка, готовый прислонится к любому взрослому, с надеждой посмотрел на бомжа.
– У меня есть где жить, только один я боюсь там жить, – сам для себя неожиданно выпалил Мотя. – Там дед мой мертвый лежит и хоронить его некому.
– Ладно, пошли. Похороним твоего деда. А там видно будет.
Моисей Автандилович Гордон дошел до жизни бомжа очень уж своим путём. Угораздило его изобрести вечный двигатель второго рода. Когда он объявил об этом на совете странно именуемом «научный», его тут же и уволили, никак не обосновав это ни юридически, ни научно. Настырный Моисей, чтобы доказать свою правоту экспериментально, продал квартиру родителей, успевших скоропостижно умереть. Увы, по его вине. Родители считали, что замахиваться на основы имеет право лишь тот, кто их постиг и признан ну хотя бы доктором наук. Крушение карьеры сына означало нищету для всех. Вот и не выдержало сердце отца такого испытания, а мать после этого очень быстро сжег рак. Установку Гордон сделал, но и она ничего никому не доказала. А деньги кончились и платить за съём стало нечем. Хорошо хоть установку удалось пристроить в гараже приятеля Володи Быстрякова. А сам. Да сам с собой в разладе Моисей начал прятаться в котельной, там же зарабатывая скудный свой хлеб. Работающий бомж это небывальщина вроде вечного двигателя, но ведь так случилось. Моте Грому можно сказать сказочно повезло в самый нужный момент, но ведь должен же быть какой ни есть справедливый баланс между несчастьями и удачей.
Хибара молча стояла на своём краю города. Вокруг неё ни чем не огороженный огород тянулся к лесу. Там ничего не росло. Почему не росло, а потому лишь, что в эту весну и сажать было некому, да и нечего.
Уже на дорожке от шоссе к хибаре Грома, Мотя попросил Гордона:
– Если на милицию нарвёмся, ты скажи, что я твой племянник. Тогда меня в детдом не упекут.
– Не упекут. Плевать им всем и на тебя и на меня. Будь у тебя хоть комната в городе, то упекли, а эта хибара на отшибе никому сильному не нужна. А слабоик.. слабый совсем ничего не в сила сделать ни хорошего, ни, что для нас с тобой важно, ни плохого.
Гордон решительно открыл не запертую дверь хибары, давно ждущую замены. Она открылась, повиснув на одной петле. Они оба вошли внутрь с трепетом. Но бояться уже было нечего, поелику в хибаре тела не было.
– Наверно соседи милицию позвали, – пробормотал Мотя.
На самом деле не соседи, а вовсе даже лесник Кондратюк учуял запах мертвечины, двигаясь к лесу. Другой бы начхал и мимо прошел, но у лесника не тот характер. Мимо не прошел. Опять же знавал он Василия Грома. Тоже лесник был. Только теоретический. Лесоведение преподавал в лесотехническом техникуме, ещё когда юный Кондратюк там учился. Да вот так и вышло, что хотя шел мимо, но вместо того, чтобы так и идти себе к цели, вызвал милицию.
Но ждать её не стал. Сразу вспомнил, что шел мимо, и уже точно по совсем другим, по своим мыслям. Мысли быстро унесли его от печали похорон, где ему делать нечего, к иным делам, или, если это не считать делом, то к опять же своим мыслям. Если б чем помочь, то помог бы, а мертвому, чем поможешь. Да и милиция может ему такую жизнь устроить на ровном месте, что уж точно не надо. Так и ушел и в лес углубился, а там и настроение другое пришло.
В начале июля в законную и незаконную жару лесник снова пошел к загадочному месту и снова мимо дома лесовода Грома. Странная хибара вдруг вспомнила, что была когда-то добротным двухэтажным домом.
– Да, верно говорят, «свято место пусто не бывает» И ведь не бомжы заселились. Куда им такую махину поднять из руин. Ну да пусть живут, если уж дом сумели оживить.
Возле дома стояла стальная сетчатая коробка в кубометр, чего никогда раньше не было.
– Не иначе как генератор приволокли. Провода сюда уже сколько лет не тянуться, – сам себе объяснил Кондратюк это видение благополучия, но зайти, проведать дом старого знакомого не решился. Кто знает, что там делается и какие люди живут.
А делалось там великое изменение всей человеческой жизни. Правда, пока только теоретически. Денег на новые эксперименты не было. Гордон, на ноутбуке разрабатывал усовершенствованный прибор, пользуясь электричеством от созданного им преобразователя тепла в электричество.
Мотя слушал его объяснения, раскрыв рот. Оба жили этим и хоть впроголодь, но вполне счастливо. На огромном огороде у них росла картошка и лук, обещая безбедную зиму.
Ничего про эту жизнь не зная, лесник Кондратюк прошел мимо углубляясь в лес. Не по делу, а так, по настроению.
– Лето вступило и наступило на лужи и высушило их, а заодно дороги. Такой вот год пришел, – философски заметил Кондратюк самому себе, двигаясь по знакомым местам к удивительному болоту. В тени леса жара слегка стушевалась, но всё равно быстрые движения выжимали воду из немолодого организма лесника. Он шел и думал, связывая явление Водяного с явлением негра. Для большинства жителей Заборска ни явление негра, ни его исчезновение не значило ничего. А Водяной остался только в памяти самого Кондратюка.
Лесник вздохнул и направился к ручью, чтобы напиться. По счастью ручей вытекал из ключа и с промышленным производством ни каких общих дел не имел. Потому сюда и ходили пить даже опасливые лисы. Увы, ручей едва жив. Засуха. Кондратюк вздохнул глубже и опять подумал:
«Эта явления Природы являла всегда и нынче явит вздорожание много чего съестного».
Кондратюк особо о съестном не волновался. Сухие места, может, и пересохнут, а мокрые вот и дадут урожай.
О съестном волновались двое независимых кандидата на место мировой известности.
Лесника по-прежнему волновала история Водяного Чудища и он ходил на болото, наблюдая как оно тихо умирает под жгучими лучами июльского, не прикрытого даже облачком, солнца. Ещё немного и удастся добраться аж до того места, где сидело то чудище. Это ж оно не зря там сидело. И на то место, где мёртвую женщину нашли, он наведался разок. Однажды спустился по ручью к самому оврагу именно к тому месту откуда Маг вышел на этот свет с того бабула бибула эйского. Глаза Мага, очень далеко видящие глаза, за лесником при этом наблюдали, но Кондратюк ничего интересного не увидел, разве что пара чёрных птиц ранее в здешних местах невиданных вылетели из-под обрыва.
– Вот и птиц, надо думать свалка радиоактивная переродила, – сам себе объяснил это видение Кондратюк.
Сын про это как-то говорил. Вроде свалка и не близко, но птица могла вполне долететь. Вон известно же, что даже крошечная птичка в Африку долетает аж с Чукотки.
– И летает птиц косяк, как и жизнь, в перекосяк, – закончил свои размышления Кондратюк, а Маг записал и эту мысль на свой Маг Нитофон. Так, в духе местной речь, он стал называть свой звукозаписыватель. А что? Он Большой Маг, а внутри него маленький по имени Нитафон. Очень похоже на человеческое имя.
А тем временем мысли недалеко идущего по лесу Кондратюка опять свернули к соображениям про негра. Вроде шумное дело было и телевизионщики снимали. А ни кто в городе о том не болтает.
Кондратюк сказал как-то об этом сыну, а тот умник ответил:
– Да они просто об этом ничего не узнали, хоть и снято было его исчезновение добротной электронной кинокамерой, но на телик масскульта не попало. Застряло в спецхране. Да и дел других полно в округе. Слышал, как фаши с азерами расправились?
Кондратюк наклонил лобастую голову и ничего не ответил
– И чего молчишь? – спросил сын Артем круглоголовый, вихрастый и многоумный после двух университетов. Глаза сына метнули синий огонь. Но такие же точно блеснули в ответ.
– Да я и слышать про такое не хочу. Чудеса природы это интерес для вечности, а политика дело лживое и временное.
Взгляды их сцепились почти враждебно, но слова их пошли другим, боле мирным путём.
– Так и мы с тобой, мой мудрый отец на этом свете временные. Ты о природе волнуешься. Так это твоя профессия. А город волнуется и говорит про другое, куда более шумное событие. Слышал теледядьки говорят:
«Начался год борьбы с преступными группировками»
– И ты этому веришь? Да это ж как в лесу, крупные хищники у мелких добычу изо рта рвут. У нас уже и милиция и ФСБ те же преступные группировки, только сильнее.
– Да нет, вроде серьёзно. Как положено в серьёзном деле, с подготовки кадров начали. Милиция как заинтересованное нефизическое лицо представила свой спортзал для подготовки добровольцев.
– Ну да, это ещё Сталин говорил: «Кадры решают ВСЁ», а сам эти кадры на каторге сгноил. Настоящих в землю зарыли, а дерьмо к верху всплыло и вся жизнь стала дерьмовая.
Так они говорили не первый день. Дождливый занавес уходящего лета, располагал к закулисным разговорам в условиях тёплой кухни.
А за стенами их холостяцкой квартиры продолжалась тёмная суета всяких нечистых сил.
Вряд ли братья Мстёра осознавали себя такой силой. Они ж боролись за национальное достоинство растоптанной Чечни. Впрочем, нет. В Чечне ещё не произросло таковое общенациональное. Там в избытке водилось родовое достоинство. Кланы действовали совместно, только как попутчики, но каждый при этом помнил только о своих. Зато своими не только родные братья и сестры считались, но к-юродные тоже и породнённые свадьбами тоже. Много получалось своих.
Двигаясь под зонтами и заслонённые дождём от подслушивания, они обсуждали свои дела полуобморочные и совсем мрачные.
– Вел, нам слишком дорого обошлась эта победа. Куколев может задёргаться и заподозреваться.
– Не может, ему на людей начхать с любого минарета. Он нам новых пришлёт. А мы и этих дураков положим. Замещение русских нами происходит и без нас. Мы лишь ускоряем процесс.
При этих словах Вел, то есть старший из братьев полной ступнёй влез в лужу.
– А, шайтан, заговорился.
– Вот именно Вел, ты можешь говорить, да заговариваться не стоит. Помолчи пока с Куколевым. Погорюем с недельку.
И пролилась дождями эта осенняя неделя.
А потом Куколев, чувствуя видимо зуд действовать, вызвал братьев на разговор в пустое захудалое кафе.
Сидя за чашкой пустого кофе, имеющего не диетический, а чисто конспиративный смысл, Куколев спустил им директиву.
Откуда?
С вершины собственного самомнения. А больше пока неоткуда.
– Вот что мстительные Мстёры. Пора подумать и о мести. Соберите новую команду. Мы должны стать ужасом для всех, кто станет на нашем пути.
Братья, едва сдержали возглас радости, но постарались насупиться, демонстрируя осознание вины с одной стороны и величия цели с другой.
Когда они вышли из этого дрянного кафе, вечер побаловал их тихим морозцем, при свете луны.
– Видишь как всё просто, ежели не бояться, – сказал по поводу речи руководства старший Мстёра младшему. Владимир, то есть, сказал Вячеславу. Вряд ли младший боялся разоблачения больше старшего, но не принято у горцев спорить со старшими.
Среди множества прочих наблюдений Мага заинтересовали и наблюдения за этой командой рвущейся к власти. Учиться ж лучше на чужих ошибках. Маг услышал как Владимир нахально пригласил и самого Куколева на занятия, уверяя, что тренировкам, как и любви, все возрасты покорны. Но главный уличный оратор Куколев на занятия восточными единоборствами не пришел. Чего ему ронять своё животастое достоинство перед охмуряемыми сопляками. Он житель трибун, а не рингов и ковров. Сам никогда в драку не полезет, разве что на собрании стареющих депутатов городской Думы. Впрочем, для его амбиций городской масштаб, лишь трамплин.
Но жажда покомандовать его не покинула.
Месяц назад Куколев не выдержал и высказал своё руководящее фе Владимиру Мстёре:
– Ну, может, хватит топтаться на ковре. Тут перед нами наглая азербайджанская мафия, приличное кафе разгромила. Давайте-ка устрой им объяснение, что сие есть нехорошее поведение.
Большего Куколев не сказал, но и этого Мстёре достаточно. За последствия, если что, ответит он – голова дела Куколев. Владимир только развил идею до практического применения, то есть объявил:
– Знаю я тут один азербайджанский ресторанчик. Вам, Колян и Данила, надо высмотреть, когда они там собираются всей кодлой и мы тогда и нагрянем на них как божья кара. И, вот что. У нас никакого оружия. Не хватает, чтоб нас милиция родная царапать начала. Работать будем аккуратно. Понятно?
Все ответили «понятно», хотя совсем не понятно как они обойдутся против ножей и пистолетов. Самые непокорные решили – слова словами, а дело надо додумать самим. И додумались до того, что в том ресторанчики не дети собираются и не шантрапа, а люди серьёзные и при оружии.
Вот и явились при оружии. В итоге десять азербайджанцев насмерть, а ещё пятнадцать на больничную койку. При этом и пятеро русичей пали смертью храбрых. Остальных посадили. Сухими из этого мокрого дела вышли братья Мстёра и трибун Куколев.
Куколев сразу заскучал в своём дворе. Мечты его росли почти что на мусорной свалке. Он, чтоб вознестись в мечтах до государственных высот садился на скамейку с другой стороны двора, со стороны упирающийся в железное сетчатое ограждение, отделяющее его от автомобильной стоянки. Там все временно стояли, но зато какие роскошные авто там гнобили его душу. Работал то он продавцом в не своём магазине, приворовывал мало, на джип точно не хватит. В партийные времена он таки учился в Высшей Партийной Школе, но когда его выпустили из неё, то и партию распустили. Вот он и начал жизнь с начала, то есть начал сочинять новую партию. Не мог иначе. Организм требовал организации. Семью даже не завел, всецело отдался творческим усилиям. Маркс ведь тоже ни хрена не зарабатывал, когда свой марксизм сочинял. Но у Куколева своего богатенького Энгельса не нашлось. Вот он и затесался в магазин антикварных изделий. Вообще-то в те времена, когда Куколев был ещё вторым секретарем Осташковского райкома комсомола, в те благословенные времена он успел заочно кончить факультет искусствоведения. Так что антикваром хозяин его признал. Антиквар оно не то что продавец и почётнее и даже таинственней звучит. АНТИК это же древность античность. Но за антиквариатом толпы не ходят, разве что в кризис, вот как тот негр со своим колье. Сотню баксов Куколев тогда срубил на разнице кассовой цены и его собственной классовой. Но такое случалось редко, и потому можно было неспешно мечтать и сочинять новую идеологию для русского народа. Подручного материала хватало. Стоит залезть в инет, как найдёшь такую барахолку, что и мечтать не надо. Только вот лазить в инет удаётся только когда хозяин антик ВОР и скупщик краденого сам становится за прилавок. Это счастье, что он не заставляет присутствовать при его махинациях. Его же всё равно когда-нибудь наколют на копьё закона, а он Куколев чистеньким выйдет как ангел в ночи. Может тогда и сам хозяином всего антиквариата станет. Магазин, если и конфискуют всё равно держать кто-то должен. Вот так и возвысится. Мелочь, конечно, по сравнению с мировой революцией, но всё равно душу греет такая перспектива.
Когда зима накрыла город снегом братья Мстёра пришли и пристали к нему с лозунгом:
« Большинство людей примут любую доктрину, за которой будет стоять настоящая сила, и будут склонять перед ней голову, пока не появится другая, более сильная».
Под этим лозунгом они качали мышцы своим последователям, но не додумались, что главная сила это сила ума. На этой фразе размышления Куколева застыли, потому что неизвестно как качать силу ума. Но это ничего, и на это найдётся ответ, интернет никогда не говорит «нет». С этой мыслью он успокоился и пошел домой к своему интернету. Там ему попалась статья о новом вундеркинде, который за час сдал все экзамены на мехмате и получил диплом с отличием.
– Вот она сила ума, – сказал себе Куколев и задумался над проблемой как подчинить эту стихийную силу своей организованной воле.
– Для начала неплохо бы узнать побольше об этом парне. Неужто ему в русичи не захочется. Сидиса, уж на что гений был, так ведь тоже марксистские идеи засосали в трясину. Гении простодушны и потому управляемы, но невидимо, то есть не кем-нибудь там, а идеей. Кажется, Сидису идеи поднесла женщина. Ну да, женщины притягательны и без всякой идеи, а ежели с идеей, то никому не устоять. Вот и выходит «Шерше ля фам».
При этой мысли Куколев поначалу загрустил. С женщинами у него никогда ничего хорошего не получалось, один сплошной секондхенд ловился на его словесное обаяние. Старухи его и состарили. Такая в них хитрая химия.
Придётся втравить в это дело тех же братьев Мстёра. Эти как магниты. Где не пройдут женщины подскакивают и несутся к ним прилепиться.
Впрочем, нет. Если всё через них, то слишком много власти себе возьмут. Думай Кукля, думай. Ладно, с женщиной одним думаньем не обойдёшься. Ей нужна перспектива и романтика. Она должна верить в идею фанатично. Тогда и Простодушного Гения сможет убедить. Придётся искать фантастическую идею. Вся эта хренотень про равенство и братство товар лежалый и не продаётся.
Куколев поднялся со скамейки, зашаркал ногами по опавшей листве. Лицо его слегка одутловатое чуть подтянулось и порозовело. Он уже придумал, что будет искать. Ну конечно трёп евреев против евреев же. Это у них получается много убедительнее чем у диких антисемитов. В однокомнатной квартире Куколева ему и компьютеру места хватало. Объединенными усилиями они нашли изрекизм: «Евреи – потомки инопланетян, – поэтому они должны быть уничтожены».
Прекрасно, на борьбу с инопланетным влиянием кинется весь мир. Ура, Кукля. Знамя найдено. Осталось только поднять его повыше и собрать под ним рать несметную.
От этой мысли Куколева в космические высоты вознёс холод вдохновения и пошел он включать электропечь. Согревшись, он позвонил старшему Мстёре.
– Володя, есть дело. Давай встретимся в клубе. Не по телефону болтать вредно для здоровья. Слышал про излучение. Ах, ты не боишься излучения. Зато я очень боюсь. Как говорил толстяк в одном дурацком фильме:
« Я мозг, а мозг надо беречь».
Свидание назначалось на не скорый срок и Куколев ещё покопался в интере и нашел шедевр наукомантии:
«Валентин Карелин — ученый-технарь, занимавшийся робототехникой, взялся за Библию и предположил, что она нуждается в новой расшифровке».
– И чего он там нарасшифровыал? Новую религию? Неслабо.
. «Высший разум, или биокомпьютер». Потолкуй с ним и пожалуйста – все ответы на все вопросы.
Вставая, чтоб идти навстречу разговору не очень приятному Куколев успел насмешливо подумать:
«Может и мне подключиться к ентому компьютеру, точнее сказать к супер продуманному способу вовлечения не мыслящих субъектов в общество объектов повторяющих мои мысли?»
Вопрос этот риторический не мешал ему двигаться.
В клубе, на скамейке, где обычно сидят добрые молодцы, они же тренируемые русичи, они и уселись говорить.
– Владимир, ты наверно с детства слышал: «Знание сила». Вот и мы с тобой, если хотим высоко подняться этой самой силой и должны овладеть.
Мстёра молчал, не умея понять к чему разговор. Куколев и добавил для ясности:
– А ведь мы хотим высоко подняться.
– Мы много чего хотим, Семен Сергеевич.
– Вот и славно. Кто у тебя самый ловкий, но при этом незаметный?
– Для чего?
– Догадайся с одного раза.
– Последить за кем-то надо.
– Скажем более точно: «Собрать информацию».
Так есть у тебя такой ловкий и умный?
– Найдётся, а за кем следить?
– За одним математиком.
– А, – протянул Владимир, решив по себя, что это блаж Кукли. Математики по жизни невзрачны и скучны.
– Есть у меня Кузьма Неделин. Он здорово подходит для такого дела. Взрачности никакой, а прилипнет подглядывать, не отстанет.
– Вот и договорились. Зови этого агента нашей национальной безопасности на ковер.