Утро, как всегда, началось с верещания будильника. Свесила ноги, не открывая глаз, посидела, с трудом разлепила слипшиеся от туши ресницы. Черт, вчера опять не смыла на ночь. Вспомнила, что пришла поздно и, чтобы не разбудить мужа, не умываясь и не делая резких движений, тихонечко улеглась на краешек спиной к нему. Посмотрела на его обиженное, расплывшееся по подушке лицо и почувствовала не то укол совести, не то - жалость к этому спящему и, в сущности, неплохому человеку. Встала, долго умывалась, поставила чайник, поджарила гренки и стала будить семью.
- Тёмка, Тёмочка, вставай, детка. Опоздаешь. Олег – завтракать!
Все было, как всегда. Хмурый, не выспавшийся Олег чересчур громко втягивал в себя чай, Тёмка втихаря подкармливал вечно голодного кота Кузю, который терся о его ноги. Поиски дневника, места в портфеле для бутерброда. Воротничок на рубашке уже несвежий. Ладно, сегодня как-то прокатит. Ну все, чмок-чмок, беги. Олег, с лоснящимися после бритья щеками, с надутой физиономией, тоже собирается выходить. Потом оборачивается и пристально смотрит мне в глаза.
- Ничего не хочешь сказать?
Я почувствовала, что прихлынуло, ухнуло, сосуды - их не поймешь – то ли сузились, то ли расширились. Улыбнулась фальшивой улыбочкой, пожала плечами, потянулась к нему сложенными в поцелуйчик губами. Он смерил меня тяжелым взглядом, развернулся и вышел, хлопнув дверью. Ну и ладно. Но под ложечкой засосало. Наверно от страха, что все равно, рано или поздно, предстоит трудный разговор. И без этого не обойтись.
С Олегом мы женаты уже восемь лет. Обычная семья. Разные характеры. Он – такой положительный, рассудительный, любит все анализировать, докапываясь до сути, последовательный до педантизма. Его основное правило – во всем должен быть порядок – в быту, мозгах и в поступках. В какой-то степени, мне с ним легко, потому, что он – та самая каменная стена. Все решения принимает он. Только он может дать умный и точный совет и в плане воспитания сына, и в плане решения всяческих проблем. Я уважаю его и по-своему люблю. Но душа моя периодически бунтует. Иногда, в виде долго не проходящей грусти, а иногда в виде взрывов эмоций, со слезами на пустом месте и демонстрацией протеста, в виде загулов. Я встречаюсь с подругами у них дома, так как, Олег терпеть не может этих бабьих посиделок. Пьем вино, курим, спорим, смеемся, снова пьем. Приходят какие-то друзья подруг со своими друзьями. Шумно, весело, дымно. В отсутствии Олега приходят и ко мне. Я выставляю все, что есть в холодильнике, кое-что приносят они, и снова – громкие споры о смысле бытия, шутки, смех, нестройное пение под гитару. К приходу мужа тщательно убираю остатки веселья, проветриваю квартиру. Но он сразу же все унюхивает, высматривает и начинает воспитывать. Если появляется сын – умолкает и весь вечер занимается исключительно Артемом, меня не замечая и подавляя своим презрением. Как он до сих пор со мной не развелся, не понимаю. В счастливые минуты говорил, что любит. Я понимаю, у меня – идеальный муж. Но душа хотела чего-то яркого, бурного. Я чувствовала себя Ассолью, которая очень уж долго засиделась на берегу.
И вот мой принц появился на горизонте. Ему – двадцать, мне – тридцать, но это ничего не меняло. Я встретилась с ним взглядом и четко поняла, что всей прошлой жизни – конец. Не помню, о чем с ним говорили, помню только прикосновение рук и полное растворение. Мы встречались уже месяц, но только в компании. Сегодня, наконец, должны остаться наедине. Остатком рассудка прекрасно понимаю, что если это случится – я не смогу больше жить со своим идеальным мужем, и семье – полный крах. Но крах, похоже, уже наступил и без этого.
Я постояла у окна, обнаружила хорошую погоду, допила свой чай, долго примеряла то то, то сё. Это – узко, это – мрачно, это – плохо, это – еще хуже. Остановилась на потертых джинсах и розовой майке с китайскими иероглифами. Стала у зеркала, всматриваясь и пытаясь выяснить, на сколько же я выгляжу? Высокая, стройная. На маленьком, заостренном к подбородку лице – очень выразительные карие глаза с чуть приподнятыми к вискам краями и, тщательно, но весьма корректно, подчеркнуты косметикой. . Затем – аккуратные губки и длинный, тонкий с горбинкой нос. Я думаю, он меня не портит, а как раз наоборот – придает некий французский шарм. Да, да, я знаю, скромность – не одно из моих достоинств. Но я смотрю в зеркало, вижу девицу – красавицу и не намерена на «белое» говорить «черное». В общем, решила, что выгляжу не больше, чем на двадцать. На работу идти не нужно, оформила на недельку отпуск, так как, поняла, что устала. Ну, а скорей всего, из-за полной неспособности о чем-то думать, кроме, как о своих ощущениях, связанных с Игорем.
Немного знобило, щеки горели. Затрещал телефон. Еще не успев поднять трубку, вдруг поняла: звонит Татьяна, подруга. Точно! Возникло странное ощущение, что знаю наперед каждое слово, сказанное ею и мной. Будто, все это уже было, слово - в - слово. Дежа – вю! Танюша расстроена. Все плохо, она- на распутии, сын хамит, молоко сбежало и так далее, и тому подобное. Короче, очень нужно поговорить. «Приходи». До встречи с Игорем еще пять часов. Ладно, успею.
С Татьяной мы познакомились лет семь назад. Иногда, оказываясь на местном Бродвее, я люблю посидеть за столиком в открытой кафешке. Потягивая кофе и покуривая сигарету, я разглядываю прохожих и стараюсь разгадать их истории. Однажды, за соседний столик подсела невысокая симпатичная девушка, чуть старше меня, заказала кофе и тоже стала смотреть на проходящих мимо цокающих каблуками девчонок, худосочных парней, потягивающих на ходу пиво, и более солидную публику. Слышу, моя соседка низким приятным голосом говорит, обращаясь в пространство.
- А этот сочиняет «Лунную сонату».
Я посмотрела на растрепанного мужчину, который шел, уткнувшись носом в землю, глубоко засунув руки в карманы. Очки висели на самом кончике носа, готовые свалиться. Мы переглянулись и засмеялись. Завязался разговор, в ходе которого выяснилось, что у нас много общего. Обменялись телефонами и с тех пор стали самыми близкими подругами, которые могут или болтать много часов подряд, или молчать, не чувствуя времени. Мы знали друг о друге все. Или почти все. Она в курсе об Игоре. А я – о том, что ее сын Антон отбился от рук, дружит только с компьютером, дерзит, а школу и все домашние обязанности игнорирует. Я знаю, он очень любит мать, но, что поделаешь, подростковый возраст, который нужно переждать. А тут еще, через интернет, она познакомилась с американским мачо, очень увлечена и возлагает на него большие надежды. На все попытки разговоров на эту тему, Антон презрительно фыркает и закрывается в своей комнате. А Татьяна пьет пачками валерьянку и задыхается от своей беспомощности. Она - очень умный и интересный человек. По образованию – историк, занимается астрологией, разными оккультными науками. Я не слишком в это все верю, но она бывает настолько убедительна, что кое-что я готова принять.
Короче, мы встретились. Дома у нее неизменный порядок, все со вкусом, очень гармонично и рационально. Выпили кофе, от ликера я отказалась. Поговорили. Мачо выслал Татьяне деньги и настаивает, чтобы она открывала визу. Антон поедет с ней.
- Может пусть он останется? Я присмотрю за ним.
- Ни в коем случае! Я без него не смогу.
- А вдруг не получится?
- Должно получиться. А Антон привыкнет. И потом, ты же знаешь, для него там больше перспектив, чем здесь.
.
Она замолчала, нервно покуривая.Тут открылась дверь, и входит Антон – высокий, худенький, с голубыми глазами, тонкими красивыми чертами лица и пробившимся пухом над верхней губой. Таня потушила сигарету и стала стаскивать с него ранец. Я смотрю и знаю наперед каждое их движение, каждое слово.
- Почему так рано?
- Химичка заболела.
- Так у вас же еще четыре урока?
- Нас отпустили.
На ходу бросил
«Здрасте, теть Оль»
и угрюмый, насупленный закрылся в своей комнате.
- И так каждый раз.
Таня отсыпала горсть валерьянки и махом заглотнула, не запивая.
- Успокойся.
Я погладила ее по руке – «Сходи в школу, поговори с ним, не как мать, а как друг».
Она заварила еще кофе, стала наливать в мою чашку. И я уже знала, что за этим последует. Кофе пролился на скатерть, на мои штаны, на пол. Вот сейчас Танька бросится ко мне, начнет все промокать, потом расплачется, сидя на полу, уткнувшись носом в мои колени. Так все и случилось. Кое-как успокоились, все убрали, застирали и улеглись на диван.
- Послушай Танюша, что-то слишком часто меня стало посещать дежа-вю. Что ты об этом думаешь?
Она лежала на спине, скрестив руки под головой, закинув нога за ногу и уставившись в потолок
- Ну и что? У меня тоже бывает.
- Да, но только за сегодня уже раза три. В твоих умных книжках это как-то объясняется?
В ее голосе появился деловой интерес.
- Мои книжки говорят, что существует много теорий на эту тему. Еще древние наблюдали подобное и описывали в своих манускриптах. Одни считают, наша сложная нервная система подбрасывает нам иногда свои сюрпризы. Другие – что какой-то момент или что-то подобное уже было в твоей жизни, но не фиксировалось, а теперь выплывает с закромов памяти. Некоторые утверждают, что нам дается несколько жизней, пока мы, якобы, не исполним свою миссию на Земле. И вот, иногда, к тебе просачивается память одной из твоих предыдущих жизней. А недавно, я читала у одного поляка, что существует несколько параллельных измерений. Там живут такие же, как мы, то есть, абсолютно мы, с теми же судьбами, в тех же условиях, только в верхнем, так сказать, ярусе мы на десять – пятнадцать лет старше, а в нижнем, под нами – на столько же младше. Уловила? В верхнем ярусе ты когда-то что-то делала, что сейчас, якобы, вспоминаешь. А то, что происходит в среднем – будет вспоминать твоя копия в нижнем. Это случается не часто, значит бывает что-то, типа утечки.
- Полный бред!
- Как знать, как знать - сказала Татьяна, развернулась ко мне и снизила голос до шепота
- Мой скиталец объявился.
Я знала, что Таня давно разведена. Ее бывший – что-то, вроде, вечного романтика или потомка кочующих ромалэ, хотя светлый, даже рыжий, с голубыми глазами. Никогда больше двух, трех месяцев не сидел на месте, поменял сто работ и городов. Был сторожем и директором, скотоводом на востоке и оленеводом у чукчей. Сейчас мужику уже сороковник, а он все мотается, осваивает чужие земли. Иногда, высылал Таньке неплохие деньги и снова, года два, три, от него ничего не слышно. Один раз за пять лет приезжал, после чего Танька нажралась, как свинья, и целую неделю мы с Антоном ее откачивали. И теперь, на тебе, объявился!
Я потормошила ее: «Не молчи! И что же говорит?»
Танька фыркнула
- Говорит, хочет осесть. Соскучился, говорит.
.
Слезла с дивана, потащилась на кухню, я за ней. Громко хлопнув дверцей холодильника, вытащила кастрюлю. С грохотом поставила ее на плиту. Закричала:
- Антон, иди есть!
Я не выдержала:
- Ну а ты?!
- Та пошел он!
Она подбоченилась, вытаращила на меня злые глаза, будто, это я была ее мужем – бродягой, и стала орать:
- Он мне всю жизнь перегадил! Под забором сдохнет, собака, не пущу!
И уже немного тише:
- У меня все только начинается. Мне тридцать пять, я люблю своего мачо, он – любит меня. Завтра же, с утра, подаю на визу и - "Здравствуй, Америка!" Через неделю у Антона выпускные. Сдаст, никуда не денется. Башка работает. Там в колледж поступит. Все будет хорошо. А ты приедешь к нам в гости.
На том и порешили.
- Ладно, Танюша, штаны еще не высохли, дай мне что-то надеть, и я побежала. Через час решается моя судьба.
Она посмотрела на меня долгим взглядом, притянула к себе, обняла.
- Не буду тебя отговаривать, но, у тебя есть еще целый час на обдумывание. Целый час.
Успею за час смотаться домой, переодеться, или не успею? Буду запыхавшаяся, мокрая. Нет, прогуляюсь тихонько. Танюшкина юбчонка очень приличная – тонкая белая джинсовка, немного выше колен, сексуально обтягивает мои формы и оттеняет уже загоревшие длинные ноги. Купила мороженое. Народу – тьма, все такие яркие, летние. Возле подземного перехода сидел бомж, согнувшись в три погибели и раскачивался, как болванчик. Мне вдруг стало тревожно, засосало под ложечкой. Наверное, перепила кофе у Татьяны. Но самое интересное, мне очень захотелось подойти к этому нищему и бросить ему копеечку. Подошла, стала доставать кошелек, чуть не уронила мороженое. И тут, он поднял голову и посмотрел на меня. Вернее, сквозь меня. Глаза у него были голубые-голубые. Я застыла, оцепенев. Необъяснимый ужас сковал мое тело, в ушах зазвенело: з-з-з-з… . И я брякнулась на асфальт.
Лежала недолго, так как очнувшись, обнаружила еще не растаявшее мороженое на коленях и себя, полусидевшую, полулежащую, у парапета.
Бомжа уже не было. Может он мне померещился? Мамочка родная, я же вся грязная! Быстро к Татьяне! Успеть помыться, переодеться и бежать. Посмотрела на часы, оставалось сорок минут. То, что я упала в обморок – меня не слишком испугало, так как, иногда со мной это бывает. В случае стрессовых ситуаций или же когда Олег слишком долго меня воспитывает. Организм реагирует на это очень умно и решительно, сам себя спасает от чрезмерных потрясений – бряк и все. Зато потом, Олег суетится надо мной, перетаскивает на диван, отпаивает чаем, целует руки. Само собой, все нравоучения отпадают, и он еще долго носится со мной, как с писаной торбой. Мне это нравится и, что греха таить, иногда симулирую.
Что-то погода изменилась. Небо стало серое, стал моросить дождик. Люди куда-то рассосались. Редкие прохожие пробегали мимо. Зато проезжая часть была набита машинами. Они гудели на разные голоса и медленно-медленно тащились в разных направлениях. Кроме прохожих и погоды что-то еще неуловимо изменилось. Но, это я успела подумать на лету и уже вбегала в Танькин подъезд. Жму на звонок, но не слышу мелодии. Может, свет отключили. Трясу ручку и чувствую, что дверь не заперта. Быстро, быстро, опаздываю!
- Танюша, рыбка, дай что-нибудь переодеться, я испачкалась!
Тишина. Вошла в комнату и тут, наконец, поняла, что не так. Я не туда попала. Неужели перепутала?
Если Танина квартира выглядела лялечкой, то эта – обшарпанная, грязная. Воняло кислятиной, обои, как лохмотья, свисали со стен, и все говорило о бедности и убогости. Пока я вертела головой, откуда-то, из угла, выехала на свет инвалидная коляска, а в ней – старушка. Ну, конечно, я ошиблась. Стараясь, чтобы меня не приняли за воровку, хотя воровать здесь было нечего, прижав руку к груди, стала извиняться:
- Ой, простите, ради Бога, я, впопыхах, перепутала квартиру.
Бабушка, все так же, молчала и пристально смотрела на меня.
- Ну, я пойду, еще раз извините.
И направилась к выходу. Вдруг слышу:
- Стой! Ты кто?
Голос! голос! Где я его слышала? Снова стала рассказывать, что, то, мол, да сё. Начинаю срываться на крик. Чувствую нарастающий ужас внутри. Старушка подъехала ко мне совсем близко. Мои ноги отказались служить и вместо того, чтобы рвануть из этой жуткой квартиры, они подкосились, и я уселась прямо на пол, припертая старушкиной коляской к стенке.
- Как тебя зовут? - спросила баба Яга
– Оля - пролепетала я – А… Вас?
- Татьяна Ивановна - она помолчала и совсем тихо, с нажимом -
- Таня. Таня Гусева.
- А-а-а! - завопила я.
И тут мой организм решил, что с меня хватит, щелкнул и отключился. Когда открыла глаза, ничего вокруг не изменилось. Я, скрюченная, валялась у стены, старушка разъезжала по квартире, потом стала над чем-то колдовать за столом. Я со страхом наблюдаю за ней. Оказалось, не только голос, но и черты лица были похожи на голос и черты моей Гусевой. Только моя – молодая, а эта - бабка. Может, это - Танина родственница, тезка, живет в соседней квартире, а я перепутала двери? Разглядываю обстановку и вижу, что все, точно, как у Татьяны, только очень старое, изношенное. Вот и люстра такая же, только без нескольких деталей и перекошена на бок.
«Господи! Прости меня грешную! Во имя Отца, Сына и Святого Духа, Аминь! Спаси и сохрани, Господи!» Усиленно вспоминаю еще что-нибудь. И первый раз горько пожалела, что так и не выучила ни одной молитвы.
А может, я сплю? Точно! Только во сне может пригрезиться такая чепуха. Сейчас узнаем. Ногти у меня длинные, острые. Вложив всю силу, ущипнула себя за ляжку.
- А-а-а-а!!!
Было очень больно, как наяву. Бабка-самозванка обернулась и спокойно сказала:
- Хватит голосить, вставай и иди сюда, будем чай пить.
Чувствуя себя совершенно опустошенной и безвольной, поднялась, подошла к столу, уселась на потертый стул. Бабка подвинула ко мне чашку с мутной желтой жидкостью.
- Бери бублики, ты их любишь.
Она с усмешкой покосилась на меня. А я потеряла ощущение времени. Кажется, куда-то должна идти, и это важно. Было. Но я уже знала, что буду сидеть здесь, как приговоренная, что вся моя жизнь сошлась на этой чертовой квартире с круглым столом, перекошенной люстрой и на этой странной старушке, которая утверждает, что она тоже Гусева, и в которой, как ни странно, чувствую что-то родное и близкое.
- Рассказывай - сказала она
– Что?
- Все. Ну, хотя бы, этот день. С самого начала и со всеми подробностями. Как встала, что делала, с кем говорила и о чем. Все.
И я, как зомби, стала рассказывать. О муже, который даже не поцеловал меня на прощание, о том, что собиралась на свидание с Игорем, о «дежа-вю», о подруге, с которой проболтали три часа.
- О чем болтали, поподробней.
- О ее сыне, о мачо, к которому она собиралась уехать, о каких-то ярусах…
Я замолчала и встретилась с ее пристальным взглядом.
- Сколько тебе сейчас? - спросила она
- Тридцать.
- Мне - пятьдесят пять. А моей закадычной подруге Ольге – пятьдесят. Сечешь?
Она откинулась на спинку кресла и мечтательно произнесла
- Да-а! Выходит, ярусы, таки, существуют! Но разница между ними не десять, как я думала, а целых двадцать лет. Чудеса! Ну что, подруженька, поняла, наконец?
Я чувствовала, что сейчас мне станет дурно.
- Не может быть!
- Может, может. Сигаретки нет?
Я вытащила пачку, и мы молча закурили. Если я не сплю, то сошла с ума. Жила себе, жила, все было хорошо, и тут, раз! – сошла с ума.
- Тебе здорово повезло, девонька - сказала моя старая новая подруга – Там у себя ты можешь еще все изменить. Если захочешь. И помолчав, добавила:
- И если выберешься отсюда.
Я похолодела. А ведь и правда, куда теперь идти, что делать?
- Ну что, Оленька, теперь я тебе расскажу. Хочешь послушать?
И, не дожидаясь моего согласия, начала.
- В тот день, когда ты у меня была, а может и позже, явился мой драгоценный муженек с цветами, подарками. Я была злая, как черт и выставила его за дверь. Помню, Антон кричал на меня, плакал, я в чем-то его убеждала, сама ревела. Потом все улеглось и, через месяц, мы укатили в Америку. А потом выяснилось, что наш американец - не владелец заводов, пароходов, как он нам распевал, а обычный безработный, и, уже много лет, сидит на пособии. Его вполне хватает, чтобы жить безбедно одному. Но нас оказалось трое. Денег он нам не давал. Зачем? Холодильник набит, сыты, одеты, крыша над головой есть. Что еще надо? Но, поехали-то мы с двумя чемоданами. А парень растет, одеваться нужно прилично, да и мне хочется хорошо выглядеть. В общем, если я начинала о чем-то просить – сразу надутая физиономия и бесконечные беседы о науке экономии. Прожив так месяца три-четыре, он заявил: если мне нужны карманные деньги, я могу идти работать, и Антон, в том числе. Сначала устроил меня в пиццерию посудомойкой. Было тяжело, но я терпела, в надежде, что хорошо заработаю, и мы с сыном ни в чем не будем нуждаться. А когда подошло время расплаты, оказалось, что муж заранее все оформил, и мои денежки перечислялись ему на счет.
- А ты как думаешь, дорогая? – сказал он – Нужно же платить за свет, воду, жилье. Вы с сыном такие не экономные, привыкли там, у себя, транжирить. А здесь все очень дорого. Но я буду тебе давать на мелкие расходы.
Выдавал, ничего не скажешь. Но, оценив ситуацию, я решила откладывать с этих подаяний хоть понемногу, чтобы, со временем, или разойтись с ним и жить самостоятельно, или, еще лучше, удрать домой, на Родину, где так легко и свободно дышалось, и чего я, дура, раньше не ценила. Слава Богу, что хоть не додумалась продать свою квартиру.
Татьяна помолчала, вытащила из пачки еще сигарету. Я поднесла ей зажигалку.
- Однажды я обнаружила, что он спрятал наши документы. Стала разбираться, естественно, криком, - нервы были на пределе,- и получила увесистую пощечину. Антон на него кинулся, и тоже заработал. Этот вонючий американец – здоровый бугай. Потом посадил нас рядышком и четко, ясно стал излагать. Я не оправдала его надежд, и он со мной разводится. Наши паспорта останутся у него до тех пор, пока мы не вернем все его затраты на нас. Так как, он не намерен нас больше кормить, то должны оба работать и отдавать ему за питание и кров. Если мы попытаемся обратиться в полицию, он заявит, что мы его ограбили, и найдет тому свидетелей. Короче, полный мрак. Как ему это удалось, не знаю, но через некоторое время он мне показал документ о разводе. И пошло. Где только я не работала. С сыном не виделись неделями. Мыла котлы, скребла от машинного масла гаражи, ухаживала за паралитиками. Вместе с Антоном пропалывали клубнику. Сорвала спину, руки, на ногах взбухли вены. У Антона был сильный ожег глаз на какой-то красильне. Большую часть заработка отдавали этому придурку и копили, копили, копили. Целых семь лет!
Она издала клокочущий звук и со всей силы стукнула по столу. Чашка подпрыгнула, перевернулась и на клеенку стала стекать желтая жидкость.
Помолчав, продолжала.
- Нашлись, все-таки, добрые люди, научили, что делать. Мы скопили денежку на обратный путь и в один прекрасный день, нелегально, бросив документы и все скромные пожитки, уехали домой. В пути, тоже, было всякое. Но вот – мы здесь. Все эти долгие семь лет я держалась, у меня была великая цель – свалить оттуда и спасти своего сына. А теперь, цель достигнута, а у меня – инсульт. И пошло-поехало: больницы, лекарства, снова больницы. И деньги, деньги, деньги. Но мы приехали голые и нищие. Откуда взять? Антон стал добытчиком. Накрылась его учеба и вся светлая жизнь впереди. Ему уже тридцать шесть, не женат, работает тяжело, лишь бы платили. А я все сосу с него и сосу – не могу без лекарств. Однажды решила – хватит. Прекратила все принимать, довела себя до комы. А он, бедняга, сказал, если я сдохну, то и ему незачем жить. Зрение у него сильно упало, сказалась красильня. Уже года два не может работать, как раньше, сидит у подземных переходов, на рынках. На хлеб и воду приносит.
Она замолчала, а я сидела, обхватив голову руками, и тупо смотрела на лужицу чая, веря в каждое слово этой несчастной.
- Ну а я как? Со мной что? - спросила, не зная, хочу ли слышать ответ.
Бабка подняла на меня тяжелый взгляд, и я увидела в них злорадные огоньки.
- Спилась ты, матушка, спилась.
- Как? Не может быть, никогда не чувствовала тяги!
- Еще как может.
Видно, она устала от воспоминаний, долго молчала. Молчала и я, давая ей возможность передохнуть.
- Подай мне таблетки, сзади тебя, на буфете.
Она выпила по несколько штук с трех коробочек. Затем, как-то, уже вяло, нехотя, стала продолжать.
- Ольга, таки, развелась со своим и выскочила за этого Игоря. Редкой сволочью оказался. Она любила его без памяти. А он использовал ее. Закончил институт за ее счет, купил себе квартиру, гараж, машину. Брал в кредит, а она, дуреха, выплачивала. Родила ему сына. Точная копия папашки. Забросила старшего Артемку. Тот никак не мог наладить с отчимом. И если, в семейных разборках, нужно было взять чью-то сторону, она, конечно,брала сторону своего муженька. В 16 Темка ушел из дома. Где шатался, неизвестно, но она и не слишком пыталась его вернуть.
К тому времени, Ольга уже частенько стала прикладываться к бутылке. И, под винцо, лила слезы, жалуясь на свою загубленную жизнь. Игорь бил ее, изменял. А она, вечно в синяках, то - с перебитым ребром, то - с ключицей, приходила ко мне, рыдала, проклинала его, на чем свет стоит, и в конце, обязательно прибавляла: «Но я так люблю его молодое тело!».
Короче, прожив с ней пятнадцать лет и выжав до основания, он укатил в Испанию со своей молодой женой и их с Ольгой, совместным сыном. Артемка где-то шляется, раз в пол года является к матери, зализывает раны и снова пропадает. Ольга совсем спилась, опустилась, все вынесла из дома. Последний раз, когда я ее видела, говорила, что будет продавать квартиру - нечем за нее платить.
Ну-ну, не скули, чего в жизни ни бывает.
Я сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, задрав голову в потолок, бессильно свесив руки и выла. Тоненько, с закрытым ртом и глазами и без единой слезинки. Была, что говорить, в полном нокауте.
- Вот так и живем. Ольга кончилась, как личность, я – еще существую. Иногда даже подрабатываю. Гадаю на картах разным дурехам. Хочешь, раскину? Судьбу предскажу?
Она захохотала, как полоумная. Я заткнула уши, вскочила, опрокинула стул, с грохотом выскочила из квартиры и побежала. Куда? Зачем? Я не знала. В голове сплошной кавардак, полное ощущение нереальности. А ноги все бежали, подальше от этого страшного места. Вот и подземка. Только шагнула вниз, а оттуда, мне навстречу – пьяная, тощая баба. Она свалилась на ступеньках и, хватаясь за мои ноги, с трудом поднималась, используя меня, как забор. От нее жутко пахло, грязные лохмотья свисали, как с вешалки. Поддерживая ее под кости, помогла подняться, и наши лица оказались на одном уровне. Мы посмотрели друг другу в глаза... И я поняла, что смотрю на себя!
В ушах зазвенело, в организме хрустнуло, и уже который раз за сегодня, я свалилась на тротуар, решив, что приходить в сознание больше незачем.
Очнулась, прислоненная спиной к парапету. Солнце печет в голову, в руке – монетка - какой-то добрый человек подал. Конечности затерпли, коленки оббиты. Как-то собралась, поднялась, пошла. Цели не было. Ноги сами тащили мое бренное тело. Вижу, стою у знакомого подъезда. Зашла. Еле осилила три этажа, толкаю дверь – не поддается. Нажала кнопку звонка и долго держу, наслаждаясь чудесной мелодией. Открыли. Моя подруга стоит напротив, вытаращив на меня свои прекрасные глаза.
- Оля? Что с тобой? Что случилось?!
- Танька! - завопила я, ввалилась в коридор и продолжала орать
- Это ты, Танечка,наконец-то!
Перепуганная Татьяна втащила меня в комнату, бросила на диван, стала бегать вокруг, причитать. Антон высунулся со своей пещеры.
- Так, быстро, принеси валерьянку и поставь чайник! - скомандовала она.
Я рыдала от счастья, уткнувшись в ее плечо, а она стаскивала с меня грязную юбку и майку. Потом, чем-то пекучим, смазала мои ссадины, вытерла размазанную по всему лицу тушь и укрыла пледом. Я успокоилась, но дурацкая улыбка не сходила с моих губ, и я продолжала влюблено пялиться на свою подружку.
- Олечка, - сказала она ласково – Ты попала под машину? У тебя сотрясение мозга?
- Да, у меня сотрясение - я взяла ее руку и стала гладить.
– Только не от машины. Со мной все в порядке. Дай мне мои джинсы и напои чаем, пожалуйста.
Она заварила черный, ароматный чай. Антошка с любопытными глазами крутился рядом. Я обняла его, поцеловала.
- Солнышко, нам с мамой нужно поговорить - и слегка подтолкнула его к двери.
Мы уселись друг напротив друга.
- Танюша, то что я тебе расскажу, может показаться невероятным, но это действительно было. Остается только, чтобы ты мне поверила.
Она смотрела на меня участливо и я знала, что может принять меня за сумасшедшую. Но я знала, также, что должна ей все рассказать. А потом, пусть отправляет меня в дурдом или еще куда. И я начала, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного события, которые услышала от той далекой Татьяны. Я говорила и говорила, снова переживая тот ужас, который испытала в том страшном верхнем ярусе.
- А когда очнулась, то снова пришла сюда - закончила я.
Потрясенная Танюха сидела, не шевелясь, вперив в меня безумный взгляд. Я усмехнулась, сравнив ее со мной, той, что была на собеседовании с ней, старой.
- Не верю - прошептала она – Бред какой-то. Ты точно ушиблась головой.
- Я сама не верю, но, откуда я знаю все подробности? Ты же сама мне рассказывала про теорию ярусов!
- Так, то же теория! - она сосредоточенно нахмурилась.
- А ты, случайно, не прихватила чего-нибудь оттуда?
- Нет, не додумалась.
И вдруг меня осенило. Я спустила штаны, а на правом бедре, чуть выше коленки зияла глубокая вмятина, с запекшейся капелькой крови.
- Вот! - радостно завопила я – Вещ.док! Это, когда я себя щипала, чтобы проснуться.
Мы посмотрели друг на друга, я - торжествующе, она – растерянно.
Прозвенел звонок.
- Антоша, открой! - закричала Татьяна.
- Кто там?
Тихо. Потом входит красный, как рак, Антон, а за ним, робко улыбаясь, с букетом привявших тюльпанов и с рюкзаком за плечами, Танькин «бывший».
Минута молчания. Как в замедленных съемках, Татьяна встает, подходит к нему и вдруг, заголосив по-бабьи, виснет у него на шее.
- Ну все, я побежала. С приездом, блудный сын!
Подмигнула ему, послала воздушный поцелуй сияющему Антону, схватила со стола бублик и выскочила из квартиры.
Шла, улыбаясь, широко шагая и размахивая руками. В сумочке затрещал телефон.
«Господи! Игорь».
- Ну что же ты?! - заныл противным голосом – Я жду тебя уже целый час!
- Так не жди - сказала я радостно. – Я не приду. - и по слогам пропела - Ни-ко-гда!
По дороге купила тортик, всяких деликатесов, без лифта впорхнула на седьмой этаж. Артемка - уже дома. Подхватила его, закружила по комнате, потом расцеловала с головы до ног. Он смеялся, пытался вырваться. Пришел Олег. Теперь я набросилась на новую жертву. Щипала, трепала, запрыгивала на спину. Он не выдержал, отпустил свою грустную строгость, лицо стало мягкое, доброе, родное.
- Как я вас люблю, дорогие мои! - прошептала я, притянув их к себе – Как я вас люблю!
Вечером, когда все уже улеглись, я тихонько вышла на кухню, достала йод и густо намазала лиловую ранку на правой ноге. Потом вылила в раковину остатки вина, смыла, выбросила в ведро бутылку и вынесла с мусором в мусоропровод.
Уже засыпая, прижавшись к Олегу, подумала, что там, в третьем, нижнем ярусе все мои родные и близкие непременно должны быть счастливы. И я сделаю для этого все возможное.