В этой жизни все не так
Серое, затянутое измученными тучами небо, не подавало надежды на спасение. Вторые сутки слезился дождь, непролазная грязь завораживала своей чернотой, ужасный холод пронизывал до костей. Лютый ветер, этот подарок гордых Кавказских гор, заставлял дрожать даже под броником, надетого поверх скатавшегося бушлата. Стопроцентная влажность отмораживала пальцы за несколько минут - трехпалые солдатские рукавицы истрепались до основания: спасибо какому-то сержанту, валявшемуся мертвой грудой возле дороги, он одолжил. Не его мертвая щедрость, Жгут давно бы уже отморозил себе пальцы. И вот теперь Андрей трясся в ритме спортивного танго в кузове чудом не сгоревшей «Шишиги» - армейского ГАЗа – 66. Возвращались из Пятигорска с молодым пополнением и новыми машинами, которых так недоставало в последние месяцы войны.
На секунду остановились возле груды искореженного танка, опущенный ствол которого намекал на доблестный конец мускулистого монстра. Старлей по прозвищу Вата сплюнул сквозь пожелтевшие зубы, хлопнул дверцей, и они поехали дальше. Старший лейтенант Ватутин ничего общего не имел с генералом Ватутиным, отчаянным командующим Великой Отечественной. Даже напротив, был скорее медлителен, или, как говорят в армии - тормоз. Может быть, поэтому его и прозвали Ватой, а может отчасти из-за поговорки, которую он любил к месту и не к месту повторять. Например, какой-нибудь боец на минуту замешкается, выполняя тупой приказ командира, а Вата ему тут же: «Ну ты чо, боец, застыл?» Солдат наоборот ждет, чтобы ему подсказали, как нужно делать, а он ему вдогонку: «Что ты вату катаешь?» После таких дебильных подсказок его и прозвали Ватой.
Андрей видел, как Вата тыкал в карту тонюсеньким пальцем перед лицом молодого водилы. «Толку-то что? - злорадно подумал Жгут, - он здесь первый день и просто лязгает зубами от страха, понимая, что эта ночь, скорее всего, застанет нас в дороге. А ночь это - нехороший знак, означающий верную смерть. В Чечне, в основном, стреляют ночью, убивают ночью, режут горло ночью, берут в плен ночью. Да что я, быть может, он и не от страха трясется, а от холода. А может, он и не понимает еще ничего, смотрит через лобовое стекло такими же стеклянными глазами на руины мертвого города, и ни хрена не понимает...»
Андрей ехал в открытом кузове головной машины небольшой колоны. Шесть старых, выпущенных в середине семидесятых, грузовиков ГАЗ-66 шли под прикрытием двух потрепанных БМПэшек. ГАЗоны сняли с резервного запаса, где они, по всей видимости, простояли лет двадцать под открытым небом. Слегка смазали, перекрасили, и вот теперь выдали за новую технику: воюйте ребята, ни в чем себе не отказывайте! Добрые дяди. В кузове каждой «шишиги» по десятку молодых солдат: всего шестьдесят бойцов, по семьдесят килограммов живого веса. Итого: более четырех тонн чистого пушечного мяса, так необходимого для продолжения этой бессмысленной бойни. Война, как и любой живой организм, требует для поддержания все новые и новые трупы. А они поступают в это горнило войны нескончаемым потоком, и исчезают в ней, растворяясь до последней капли. Исчезнут трупы - прекратится бойня, что будут делать политики?
Почти все ребята, мерно трясущиеся в железных кузовах от холода и страха, молодняк. Еще утром они были в своей родной части, за сотни километров от войны, а вот теперь они здесь, совершенно голые, словно только что родившиеся младенцы на ладони своей судьбы. Хотя, «бойцы» для этой толпы безусых юнцов, слишком громкое название. Вот через месяц-другой их вполне можно будет назвать бойцами. Да и не всех, а тех которые выживут. Андрей искоса наблюдал за ребятами, которые нервно крутили головами, и глаза их горели, словно прожекторы, излучая невидимый страх.
Жгут закурил. Через полчаса совсем стемнеет, а до города, по его подсчетам, еще километров семнадцать. Даже если до него останется пара-тройка километров, их, в полной темноте, могут запросто обстрелять чечены. И тогда потерь точно не избежать. И помощи тоже ждать неоткуда, надеяться только на свои силы, и на его величество случай. Что может эта толпа неграмотных, зеленых пацанов? Здесь таких же желторотых, бестолковых, пруд пруди, море разливанное. В каждой канаве, под каждой кучей хлама, под каждой сгоревшей машиной их здесь тысячи, никому ненужных, полусгоревших, полусгнивших трупов.
- Боишься? – Жгут легонько ткнул одного из солдат острым кулаком.
- Да нет, я же уже год отслужил. – Боец повернул к нему свое бледное лицо. - Почти дед. А тут, говорят, день за три идет. Домой быстрей попаду. Батька там у меня, мамка, дед с бабкой ждут, сестренки две - Танька и Верка.
«Мальчишка еще совсем, - грустно подумал Андрей, - а как о своей семье печется, заботливый будет парень. Если выживет». А он тараторил, что есть сил, видимо боялся гнетущей тишины и пытался не дать этой тишине напугать себя, да и Андрея тоже.
- Я же деревенский, в колхозе денег нет, а тут, может, заработаю. Телевизор новый куплю, видик, на свадьбу оставлю. Женюсь потом. - Его слова вылетали скороговоркой, даже стучащие в паузах его зубы не мешали словам удачно складываться в предложения, и понемногу доходить до Андрея. А он вдруг вспомнил, как сам сюда попал: потерял работу, жена ушла, в стране неразбериха, безработица. Одним словом – бардак, вот и попал в контрактники.
- Меня Виталием зовут. – Почти дед протянул Андрею бледную руку. Жгут почти машинально её пожал и ощутил ледяной холод, исходивший от его пальцев.
- Да-да. Конечно. Меня - Андрей. - Он слабо кивнул.
Пока он верит, что деньги получит. Только до них еще дожить надо, а потом еще и выцарапывать из жадных лап финансовой части, так охотно присваивающих чужие «кровавые» деньги. Они что, все такие, деревенские, как из прошлой, другой жизни. Как из старых черно-белых фильмов о честной, рабоче-крестьянской судьбе, где добро всегда побеждает зло, а хорошие парни убивают плохих.
- А вдруг получится? - Парень с надеждой заглянул Жгуту в глаза, и увидел в них совершенное равнодушие, не только к его судьбе, но и к собственной жизни тоже.
- Остынь, парень! – Андрей глубоко затянулся сырой сигаретой, но даже не почувствовал в своих легких жгуче-смрадного дыма. - В этой жизни все не так. Зло всегда побеждает добро, злодеи остаются бодрыми и здоровыми, а хорошие парни пачками едут домой в удобных цинковых гробах. Понял?
- Вы это о чем, товарищ сержант? - Боец явно не ожидал такого сарказма со стороны видавшего виды контрактника.
- Да все о том же! - Огрызнулся Жгут. - За обстановкой, блин, следи! Свадьба у него на уме! Ишь ты, пасха-масленица! Башкой крути, чтоб пулю не схлопотать, мечтатель деревенский!
- Есть! - Уже по уставу четко ответил солдат, и, отвернувшись от грозного собеседника, стал зыркать по сторонам. Андрей решил подбодрить Витальку, чтобы поднять и без того тяжелое настроение. Снял с рук потрепанные рукавицы, так любезно одолжившие у мертвого сержанта, и протянул их бойцу.
- Возьми вот. - Он сунул рукавицы почти под самый нос солдату, отчего тот внезапно дернул головой. – Руки уже как лед, поди и пальцев не чуешь?
- Спасибо! - Будто на распев пропел Виталий, и тут же натянул варежки на посиневшие руки. – Спасибо! Это будет мой первый подарок в Чечне. - Его глаза радостно заблестели как у ребенка. «Хорошо было бы, чтобы этот подарок не стал последним» - мрачно подумал Жгут.
Понемногу ночь опустилась на плечи солдат и боевую технику, а медленно опускавшийся туман только усилил тревожные ощущения. Мерзко накрапывающий дождь прекратился, но с наступлением сумерек значительно похолодало: изо рта пошел легкий пар, а ноги во влажных портянках понемногу стали зябнуть.
Внезапно впереди идущий ГАЗон ударил по тормозам, и из него вылез командир роты и зычным голосом прокричал: «БМПэшку вперед давай!»
Жгут спрыгнул с ГАЗика и подошел к боевой машине пехоты. Ее люк с характерным клацаньем открылся, и из чрева показалась голова водителя-механика.
- Чё случилось, Андрюха? - Чумазое лицо водилы Вадика казалось напуганным.
- Ничего. Но может. – Со значительной паузой сказал Андрей. - До пункта осталось километров пятнадцать, не больше. Командир кричит, пойдешь первым, остальные как прежде, за тобой. Не торопись, если что, сам знаешь, не маленький.
- Ага! - Улыбнулся Вадик. - Проскочим это чертово место, не успеешь оглянуться, будем в части, компот хлебать. - Он с лязгом захлопнул люк «братской могилы пехоты». Жгут не торопясь поковылял к своей машине, там Вата с толком и расстановкой давал Ц.У. своему водителю: «Поедешь за ним, расстояние держи. В три корпуса, не ближе. По сторонам не смотри, только на дорогу. В общем - вперед!»
- А может, вы на пост сообщите, типа, мы близко, может, встретят и всё такое? - Жалобно заканючил водила.
«Всё такое. - Успел подумать Андрей, карабкаясь в кузов ГАЗика. – Типа встретят тебя, как же! Нужен ты им как заноза в заднице. Говорить по рации сейчас никак нельзя, если чехи рядом, прослушивают волну, а волны они прослушивают это стопроцентно, вышлют отряд и замочат, не успеешь и глазом моргнуть».
Испустив мощное облако сизого дыма, БМП резко тронулась с места. За ней, газуя, пошла вся колонна. Жгут уже начал верить в то, что в расположение части они прибудут без происшествий, и он сразу завалится спать: всю прошлую ночь он сидел в охранении, а утром командир назначил его, и еще семь человек ехать за молодым пополнением. Андрей даже в реальности увидел свой спальный мешок, так притягательно манящий в свое мягкое и теплое нутро, как вдруг оглушительный взрыв, словно молотком, ударил по ушам.
БМП въехал на фугас. Похоже, их уже ждали. Сильным взрывом бронемашине разорвало гусеницу, и с мясом вырвало два катка. Здоровенный капот машины был сильно покорежен, из него повалил тяжелый черный дым, а спустя пару секунд и языки пламени начали лизать стальную обшивку грозной когда-то машины.
С первыми автоматными очередями Жгут, спрыгнув из кузова машины, заорал срывающимся голосом спрыгивающим бойцам: «Занимать круговую оборону! От машин по кругу!». Ребята, где сгибаясь, где по-пластунски поползли от машины. На других машинах, заметил Андрей, солдат как корова языком слизала - пустые. Бойцы залегли, кто где мог, и без команды стали огрызаться огнем из своих автоматов. И без того скудный боезапас прямо на глазах улетал в черное чеченское небо.
Нохчи саданули из минометов и подствольных гранатометов. Одна из мин попала в машину, и на ней маленьким костром занялся брезент. Тент машины невероятно быстро загорелся, в красно-белом свете горящего пламени выдавая противнику позиции. Теперь чечены начали долбить с дугой стороны, со спины. «Как то неудачно они выбрали позицию для засады, - с удивлением подумал Жгут. – Засели группами друг напротив друга. А мы посередине. Этак они друг друга ненароком перестреляют».
Оказавшись под перекрестным огнем, внезапно трое новичков в панике бросились к своему ГАЗону. Влетев в кабину, салаги попытались завести мотор: но Жгут слышал только надсадный визг стартера. Наконец, с третьей попытки движок чихнув, поддался, машина с ревом рванула с места и, как оказалось, в карьер.
Яркая вспышка с брызгами стекла прямо из кабины ГАЗика на миг ослепила Андрея. Когда же зрение вернулось в норму, кабина «Шишиги» в которой спасались от войны тройка солдат, была объята пламенем. Оранжево-желтые языки огня вырывались из разорванной кабины, и сквозь температуру пожара Жгут видел, как война с удовольствием пожирает свое мясо. Пушечное мясо молодых ребят, предназначенное только ей.
Сзади послышались сильные хлопки: пушка второго, целого БТРа, замыкавшего скудную колонну, заработала на всю мощь. Андрей не видел самой БМП, только слышал рокот работающей машины убийства, и представлял, как горячие гильзы, цокая по броне, с шипением утопают в «лечебной» чеченской грязи.
И не зря поработала: огонь с запада почти прекратился. У чехов что-то взорвалось, скорее всего, снаряды пушки попали по боеприпасам, и те рвались не переставая. И тут, сквозь стрекот автоматных очередей и грохота выстрелов пушки раздался голос:
- Прекратить огонь! Прекратить огонь, я сказал!
Стрельба резко прекратилась, как будто умная речь оборвалась на полуслове, а секундная тишина после бешеного грохотания показалась вечностью. Жгут дополз до радиста.
- Передал на пост?
- Передал. Там во всеоружии. Ждут. Выходить сюда не будут, не
целесообразно.
- Ясен перец, не будут. - Андрей на секунду задумался, представив себе, что вряд ли сегодня попадет в теплые объятия своего спальника, и слегка огорчился. - Поддерживай связь постоянно, вдруг чего умного скажут.
Пушка БМП вовсю дубасила в темноту. Может, стрелок заметил какое-то движение, хотя, в таком тумане ничего не разобрать, словно ежики в мультфильме.
Слабые попытки ответить огнем, духам не удались. Жидкие очереди раздавались все реже и реже, и наконец, минут через пять они вовсе замолчали. Или они не захотели продолжать бой, или боекомплект закончился, или, что-то одно из двух. Скорее всего, чечены посчитали свою миссию выполненной, и теперь либо собирают раненых, либо уже сваливают в зеленку, пока солдаты не пошли на проческу. Но повторного нападения, все же, ожидать стоит, они ведь тоже солдаты, и им важен результат своей работы - трофеи.
- Прекратить огонь! Раненых собрать ко второй машине! Убитых к четвертой! – Кричал Вата, болтая левой, окровавленной рукой. - Осмотреть первую машину! Всех оттуда вынести, поаккуратнее только! Механика сюда! Оружие проверить! Все действуем по инструкции, сержанты со своими отделениями! – Старлей метался от машины к машине, отчаянно визжа, а кровь с висевшей плетью руки капала крупными багряными каплями в жирную грязь.
Через несколько минут, когда все успокоилось, колонна подсчитала свои потери. В итоге: шестеро убитых и семеро раненых. У пятерых были легкие ранения конечностей, а двое солдат из пополнения были серьезно задеты, требовалось вмешательство врачей, которых на блоке нет и в помине. Жгут точно знал, что в расположении части присутствовал только солдат-контрактник, который когда-то работал ветеринарным врачом. Но перевязки он делал классно, видно наловчился на крупнорогатом скоте, живодер. Солдатам же срочно требовалась внутриполостная операция, иначе они не жильцы, и Андрей с отчаянием понял, что уже ничего им не поможет: война уже стоит на их спиной и, истекая слюной, ждет свои законные жертвы.
Три машины дальше уже никуда не поедут: головной БТР раскурочен полностью, «Шишига» сгорела вместе с тремя салажатами, и еще одна машина была изрешечена пулями настолько, что на ней не было живого места. Трупы солдат завернули в плащ-палатки и положили возле одного из ГАЗонов, намереваясь закинуть их в кузов.
Андрей сидел возле обочины разбитой дроги на корточках и без энтузиазма наблюдал, как молодые солдаты решают, кому таскать уже мертвых своих товарищей. Внезапно его взгляд уперся на знакомую вещь, слегка прикрытую серым брезентом - это были его рукавицы, одетые на руки недавно познакомившегося с ним Виталия. Лица его, Андрей к сожалению так и не запомнил, в память врезались только его холодные и мягкие руки, которым он не пожалел свои рукавицы.
- Плохая примета. - С ужасом подумал он. – Снимать вещи с убитых. Это могло закончиться и не так.
Подошел Вата с уже перебинтованной рукой, и устало сел на мокрый валун.
- Бой шел около получаса. - Устало доложил он. - Сматывать удочки отсюда не вижу смысла, лучше всего дождаться утра и, рвануть отсюда пока трамваи ходят. – Вата шутил даже будучи раненым.
- Ну почему в этой жизни все не так? - Ни к кому не обращаясь задал он вечный вопрос темноте. И уже более громко и осмысленно:
- Внимательно осмотреть местность, выставить боевое охранение и сделать выводы на будущее. - Раздал он приказы, и приподнялся, морщась от боли. - Вот вам, салаги, и боевое крещение. - Глухо сказал он. И взглянув на завернутые в плащ-палатку трупы, с горечью в голосе выдавил: - Для кого-то оно оказалось последним!