Была ли Россия «в шаге от победы» в феврале 1917 года?!
Часть 1. Начало.
В последнее время стало модным говорить о том, что Россия в феврале 1917 года была «в шаге от победы» над Германией и только лишь Февральская революция спасла тевтонов от разгрома, лишив Россию желанных плодов победы. Русская армия – де была полна сил и полностью готова к весеннему наступлению, которое привело бы к разгрому рейхсвера и неизбежно поставило бы Германию на колени.
Эту мысль частенько повторяют не только либеральные пропагандисты, но и вполне вменяемые люди, интересующиеся историей своей страны. Дело в том, что основателем мифа был очень знаменитый и авторитетный человек, не кто иной, как сам Уинстон Черчилль. В 1927 году вышла его книга «Мировой кризис», где Черчилль написал свои знаменитые слова:
«Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была уже в виду. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена.
Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком; более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия сторожила огромный фронт; тыловые сборные пункты были переполнены людьми, Алексеев руководил армией, и Колчак — флотом. Кроме того, никаких трудных действий больше не требовалось: оставаться на посту; тяжелым грузом давить на широко растянувшиеся германские линии; удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие силы противника на своем фронте; иными словами — держаться; вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы.
...В марте Царь был на престоле; Российская Империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна. Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской Империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна.
В управлении государствами, когда творятся великие события, вождь нации, кто бы он ни был, осуждается за неудачи и прославляется за успехи. Дело не в том, кто проделывал эту работу, кто начертывал план борьбы; порицание или хвала за исход довлеют тому, на ком авторитет Верховной ответственности, Почему отказывать Николаю II в этом суровом испытании?.. Бремя последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят разумение человека, где все неисповедимо, давать ответы приходилось ему. Стрелкою компаса был он. Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Согласиться на демократизацию или держаться твердо? Уйти или устоять? Вот поля сражений Николая II. Почему не воздать ему за это честь? Самопожертвованный порыв русских армий, спасших Париж в 1914 г.; преодоление мучительного бесснарядного отступления; медленное восстановление сил; брусиловские победы; вступление России в кампанию 1917 г. непобедимой, более сильной, чем когда-либо; разве во всем этом не было его доли? Несмотря на ошибки большие и страшные, тот строй, который в нем воплощался, которому он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России.
...Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых, людях честолюбивых и гордых духом, отважных и властных — недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю, заживо, как древле Ирод, пожираемая червями» (Churchill W. The World Crisis. 1916—1918.New York, 1927.Vо1. 1. Р.227—229).
Много лет спустя эту же мысль повторил в своём «Красном колесе» А. И. Солженицын, ну уж, а вслед за ним – многие сотни других публицистов и историков.
У. Черчилль был очень талантливым человеком и ярким писателем. Нобелевскую премию по литературе, после Второй мировой войны, ему дали вполне заслуженно. Но вот в его рассуждениях о ситуации в России, накануне Февральской революции, как мне представляется, политические предпочтения взяли верх над объективностью. Сделать столько «натяжек» и неточностей, в небольшом абзаце, необычно для творчества Черчилля.
Работа Черчилля была написана через 10 лет после революционных событий в России. У власти в России находилось Советское правительство, а Черчилль был антикоммунистом до мозга костей, и не скрывал этого никогда. Отношения между Британской империей и СССР в то время были враждебными, и Черчилль был в первых рядах борцов против «коммунистической угрозы». Кроме этого, надо учесть и тот факт, что он НИКОГДА НЕ БЫВАЛ в царской России и уж тем более – НЕ БЫЛ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ в годы Первой мировой войны. Судить о ситуации в России в канун революции он мог только по рассказам белоэмигрантов и публикациям в западной прессе. Думаю, что эти факторы нашли своё отражение в достоверности его выводов и «точности» формулировок в вышеприведённом абзаце.
Обратите внимание на некоторые фразы: - «…Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена» - непонятно, КАКОЙ властью овладели измена и отчаяние?! Царской – непонятно, кому она вообще могла «изменить».
Говорить о том, что русская армия к февралю 1917 года стала «более сильной» мог только человек, ВООБЩЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯВШИЙ истинного настроения в её рядах. Даже «сторожить» огромный фронт (особенно на германском участке) разлагавшиеся части русской армии тогда могли уже с огромным трудом. Дезертирство, стремление к «замирению» любой ценой, отказы от выполнения боевых приказов стали массовым и обыденным явлением на фронтах.
Даже Черчилль признаёт, что «царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию». В ТЕ ВРЕМЕНА это было очевидным и общепринятым мнением даже среди большинства эмигрантов. Попытка Черчилля утверждать, что «строй, который в нем (Николае Втором) воплощался, которому он придавал жизненную искру — к этому моменту выиграл войну для России» - совершенно не аргументирована и малоубедительна.
Да, к началу 1917 года союзники наконец-то наладили подвоз вооружения и боеприпасов для русской армии, но сами по себе орудия, снаряды, пулемёты и винтовки НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАТ. Беда была в том, что русская армия к тому времени уже НЕ ЖЕЛАЛА И НЕ МОГЛА ВОЕВАТЬ!!! («И снаряды есть, да бойцы побиты!» - говорил в таких случаях герой знаменитой книги Аркадия Гайдара).
Посмотрим, КАК к царю и его правлению относились «верхи», представители элиты императорской России, накануне мировой войны. Вот что пишет в своих воспоминаниях последний протопресвитер Русской армии и флота Шавельский Г.И.:
«… пьеса «Царь Иудейский» была поставлена капитаном лейб-гвардии Измайловского полка Данильченко на сцене в офицерском собрании этого полка. Присутствовал Государь, великий князь Константин Константинович и много других высочайших особ. Был приглашен и великий князь Николай Николаевич с супругой. Но он не принял предложения. Закончу о своем первом визите к великому князю Николаю Николаевичу. Вместе со мной выехал из Отрадного пасынок великого князя, герцог Сергей Георгиевич Лейхтенбергский. На вокзале он любезно спросил меня, не буду ли я против того, чтобы он сел со мною в одном купе. На любезность я мог ответить только любезностью. Мы поместились в отдельном купе первого класса.
Когда поезд тронулся, и разговор наш за шумом не мог быть слышен ни в коридоре, ни в соседнем купе, — герцог вдруг спросил меня:
— Батюшка, что вы думаете об императорской фамилии?
Вопрос был слишком прямолинеен, остр и неожидан, так что я смутился.
— Я только начинаю знакомиться с высочайшими особами; большинство из них я лишь мельком видел... Трудно мне ответить на ваш вопрос, — сказал я, с удивлением посмотрев на него.
— Я буду с вами откровенен, — продолжал герцог, — познакомитесь с ними, — убедитесь, что я прав. Среди всей фамилии только и есть честные, любящие Россию и Государя и верой служащие им — это дядя (великий князь Николай Николаевич) и его брат Петр Николаевич. А прочие... Владимировичи — шалопаи и кутилы; Михайловичи — стяжатели, Константиновичи — в большинстве, какие-то несуразные (Я сильно смягчаю фактические выражения герцога.). Все они обманывают Государя и прокучивают российское добро. Они не подозревают о той опасности, которая собирается над ними. Я, переодевшись, бываю на петербургских фабриках и заводах, забираюсь в толпу, беседую с рабочими, я знаю их настроение. Там ненависть всё распространяется. Вспомните меня: недалеко время, когда так махнут всю эту шушеру (то есть великих князей), что многие из них и ног из России не унесут... Я с удивлением и с ужасом слушал эти речи, лившиеся из уст всё же члена императорской фамилии.
«Что это такое? — думал я. — Чистосердечная ли откровенность человека, которому я внушил доверие? Подвох ли какой? Или экзамен мне?»
Сознаюсь, что я был очень рад, когда поезд подкатил к Петербургу, и мы должны были прекратить этот революционный разговор.
В январе 1917 года этот же герцог явился к командовавшему запасным батальоном лейб-гвардии Преображенского полка, полковнику Павленко (в Петербурге) для конфиденциального разговора. Полковник Павленко пригласил, однако, своего помощника полковника Приклонского. Не стесняясь присутствием третьего лица, герцог задал полковнику Павленко вопрос:
— Как отнесутся чины его батальона к дворцовому перевороту?
— Что вы разумеете под дворцовым переворотом? — спросил его полковник Павленко.
— Ну... если на царский престол будет возведен вместо нынешнего Государя один из великих князей, — ответил герцог.
Полковник Павленко отказался продолжать разговор, а по уходе герцога он и Приклонский составили протокол, оставшийся, однако, без движения.»
К событиям 1917 года мы обратимся чуть позднее, а в беседе герцога С. Лейхтенбергского с батюшкой важно отметить, что НЕНАВИСТЬ в народе к правящей династии была столь велика, что питерские рабочие не скрывали её даже в беседах с неизвестными им людьми. Герцог, не брезговавший изучением настроений своих подданных, это чувствовал, но таких людей среди «элиты» были единицы. В стране «зрели гроздья гнева», а вот правящая верхушка старалась этого не замечать, прожигая жизнь в балах, приёмах, банкетах и прочих приятных способах времяпрепровождения.
И, говоря о событиях предвоенной поры, нельзя не упомянуть о пророческой докладной записке П.А. Дурново Николаю Второму, составленной в феврале 1914 года. В ней Дурново подробно и исключительно аргументировано ДОКАЗЫВАЛ Николаю КАТАСТРОФИЧСКИЕ для России последствия войны с Германией. Вот некоторые отрывки из этого поразительного документа:
«…англо-русское сближение ничего реально-полезного для нас до сего времени не принесло. В будущем оно неизбежно сулит нам вооруженное столкновение с Германией.
… борьба с Германией представляет для нас огромные трудности и потребует неисчислимых жертв. Война не застанет противника врасплох и степень его готовности вероятно превзойдет самые преувеличенные наши ожидания. Не следует думать, чтобы эта готовность проистекала из стремления самой Германии к войне. Война ей не нужна, коль скоро она и без нее могла бы достичь своей цели - прекращения единоличного владычества Англии над морями. Но раз эта жизненная для нее цель встречает противодействие со стороны коалиции, то Германия не отступит перед войною и, конечно, постарается даже ее вызвать, выбрав наиболее выгодный для себя момент.
Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны, достанется нам…
К тому же война, независимо даже от ее исхода, ослабит Россию и отвлечет ее внимание на Запад, что, конечно, отвечает японским и американским интересам…
Готовы ли мы к столь упорной борьбе, которою, несомненно, окажется будущая война европейских народов? На этот вопрос приходится, не обинуясь, ответить отрицательно…
Нужно, прежде всего, отметить недостаточность наших военных запасов, что, конечно, не может быть поставлено в вину военному ведомству, так как намеченные заготовительные планы далеко еще не выполнены полностью из-за малой производительности наших заводов. Эта недостаточность огневых запасов имеет тем большее значение, что, при зачаточном состоянии нашей промышленности, мы во время войны не будем иметь возможности домашними средствами восполнить выяснившиеся недохваты, а между тем с закрытием для нас как Балтийского, так и Черного морей, - ввоз недостающих нам предметов обороны из-за границы окажется невозможным.
Далее неблагоприятным для нашей обороны обстоятельством является вообще чрезмерная ее зависимость от иностранной промышленности, что, в связи с отмеченным уже прекращением сколько-нибудь удобных заграничных сообщений, создаст ряд трудноодолимых затруднений. Далеко недостаточно количество имеющейся у нас тяжелой артиллерии, значение которой доказано опытом японской войны, мало пулеметов. К организации нашей крепостной обороны почти не приступлено, и даже защищающая подступ к столице Ревельская крепость еще не закончена.
Сеть стратегических железных дорог недостаточна, и железные дороги обладают подвижным … несоответствующим тем колоссальным требованиям, которые будут пред'явлены к нам в случае европейской войны. Наконец, не следует упускать из вида, что в предстоящей войне будут бороться наиболее культурные, технически развитые нации. Всякая война неизменно сопровождалась доселе новым словом в области военной техники, а техническая отсталость нашей промышленности не создает благоприятных условий для усвоения нами новых изобретений.
Все эти факторы едва ли принимаются к должному учету нашей дипломатией, поведение которой, по отношению к Германии, не лишено, до известной степени, даже некоторой агрессивности, могущей чрезмерно приблизить момент вооруженного столкновения с Германией, при английской ориентации, в сущности неизбежного».
Обратите внимание на характеристику русской промышленности данную П.Н. Дурново в письме к царю: «ЗАЧАТОЧНОЕ СОСТОЯНИЕ нашей промышленности», предсказание им ЗАКРЫТИЯ морей для России в случае войны и подчёркивание им нашей ЧРЕЗМЕРНОЙ ЗАВИСИМОСТИ от иностранной военной помощи, в случае серьёзного военного конфликта. Как можно было Николаю ЭТОГО НЕ ПОНИМАТЬ – просто поразительно.
А теперь, посмотрим, что писал П.Н. Дурново о русской внешней политике:
«Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов. Заморских колоний у нас нет и, вероятно, никогда не будет, а сообщение между различными частями империи легче сухим путем, нежели морем. Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний, что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться. Зачем оживлять центробежные стремления, не заглохшие по сию пору в Привислинском крае, привлечением в состав Российского государства беспокойных познанских и восточно-прусских поляков, национальных требований которых не в силах заглушить и более твердая, нежели русская, германская власть?
Совершенно то же и в отношении Галиции. Нам явно невыгодно, во имя идеи национального сентиментализма, присоединять к нашему отечеству область, потерявшую с ним всякую живую связь. Ведь на ничтожную горсть русских по духу галичан, сколько мы получим поляков, евреев, украинизированных униатов? Так называемое украинское или мазепинское движение сейчас у нас не страшно, но не следует давать ему разрастаться, увеличивая число беспокойных украинских элементов, так как в этом движении несомненный зародыш крайне опасного малороссийского сепаратизма, при благоприятных условиях могущего достигнуть совершенно неожиданных размеров. Очевидная цель, преследуемая нашей дипломатией при сближении с Англией - открытие проливов, но, думается, достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия, закрывала нам выход из Черного моря. Не заручившись ли содействием этой последней, мы избавились в 1871 году от унизительных ограничений, наложенных на нас Англией по Парижскому договору?
И есть полное основание рассчитывать, что немцы легче, чем англичане, пошли бы на предоставление нам проливов, в судьбе которых они мало заинтересованы и ценою которых охотно купили бы наш союз…
Совершенно в том же положении по отношению к России находится и Германия, которая, равным образом, могла бы отторгнуть от нас, в случае успешной войны, лишь малоценные для нее области, по своей населенности мало пригодные для колонизации: Привислинский край, с польско-литовским, и Остзейские губернии с латышско-эстонским, одинаково беспокойным и враждебным к немцам населением».
Не менее интересны и его выводы по экономическим вопросам российско-германских противоречий:
«…хотя несомненно, что действующие русско-германские торговые договоры для нас невыгодны и что Германия, при заключении их, использовала удачно сложившуюся для нее обстановку, то-есть попросту прижала нас, но поведение это не может учитываться как враждебное и является заслуживающим подражания и с нашей стороны актом здорового национального эгоизма, которого нельзя было от Германии не ожидать и с которым надлежало считаться. Во всяком случае мы на примере Австро-Венгрии видим земледельческую страну, находящуюся в несравненно большей, нежели мы, экономической зависимости от Германии, что, однако, не препятствует ей достигнуть в области сельского хозяйства такого развития, о котором мы можем только мечтать.
Скажу более, разгром Германии в области нашего с нею товарообмена был бы для нас невыгодным.
Разгром ее, несомненно, завершился бы миром, продиктованным с точки зрения экономических интересов Англии. Эта последняя использует выпавший на ее долю успех до самых крайних пределов, и тогда мы в разоренной и утратившей морские пути Германии только потеряем все же ценный для нас потребительский рынок для своих, не находящих другого сбыта продуктов.
В отношении к экономическому будущему Германии интересы России и Англии прямо противоположны друг другу.
Англии выгодно убить германскую морскую торговлю и промышленность Германии, обратив ее в бедную, по возможности, земледельческую страну. Нам выгодно, чтобы Германия развила свою морскую торговлю и обслуживаемую ею промышленность в целях снабжения отдаленнейших мировых рынков и в то же время открыла бы внутренний рынок произведениям нашего сельского хозяйства для снабжения многочисленного своего рабочего населения…
Что же касается немецкого засилья в области нашей экономической жизни, то едва ли это явление вызывает те нарекания, которые обычно против него раздаются. Россия слишком бедна и капиталами, и промышленною предприимчивостью, чтобы могла обойтись без широкого притока иностранных капиталов. Поэтому известная зависимость от того или другого иностранного капитала неизбежна для нас до тех пор, пока промышленная предприимчивость и материальные средства населения не разовьются настолько, что дадут возможность совершенно отказаться от услуг иностранных предпринимателей и их денег. Но, пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем всякий другой.
Прежде всего этот капитал из всех наиболее дешевый, как довольствующийся наименьшим процентом предпринимательской прибыли. Этим в значительной мере и об'ясняется сравнительная дешевизна немецких произведений и постепенное вытеснение ими английских товаров с мирового рынка. Меньшая требовательность в смысле рентабельности немецкого капитала имеет своим последствием то, что он идет на такие предприятия, в которые, по сравнительной их малой доходности, другие иностранные капиталы не идут. Вследствие той же относительной дешевизны немецкого капитала, прилив его в Россию влечет за собой отлив из России меньших сумм предпринимательских барышей по сравнению с английским и французским и, таким образом, большее количество русских рублей остается в России. Мало того, значительная доля прибылей, получаемых на вложенные в русскую промышленность германские капиталы, и вовсе от нас не уходит, а проживается в России.
В отличие от английских или французских, германские капиталисты большею частью, вместе со своими капиталами, и сами переезжают в Россию. Этим их свойством в значительной степени и об'ясняется поражающая нас многочисленность немцев-промышленников, заводчиков и фабрикантов, по сравнению с англичанами и французами.
Те сидят себе за границей, до последней копейки выбирая из России вырабатываемые их предприятиями барыши. Напротив того, немцы предприниматели подолгу проживают в России, а нередко там оседают навсегда. Что бы ни говорили, но немцы, в отличие от других иностранцев, скоро осваиваются в России и быстро русеют. Кто не видал, напр., французов и англичан, чуть не всю жизнь проживающих в России, и, однако, ни слова по-русски не говорящих? Напротив того, много ли видно немцев, которые бы хотя с акцентом, ломаным языком, но все же не об'яснялись по-русски? Мало того, кто не видал чисто русских людей, православных, до глубины души преданных русским государственным началам и, однако, всего в первом или во втором поколении происходящих от немецких выходцев? Наконец, не следует забывать, что Германия, до известной степени, и сама заинтересована в экономическом нашем благосостоянии.
В этом отношении Германия выгодно отличается от других государств, заинтересованных исключительно в получении возможно большей ренты на затраченные в России капиталы, хотя бы ценою экономического разорения страны. Напротив того, Германия в качестве постоянного - хотя разумеется и не бескорыстного - посредника в нашей внешней торговле заинтересована в поддержании производительных сил нашей родины, как источника выгодных для нее посреднических операций».
Вроде бы, всё «разложено по полочкам» и даже человеку невеликого ума (кем и был Николай Второй), если бы он думал о благе России, должно быть понятно, что ей выгодно, а что нет. НО до Николая это так и не дошло…
«ДАЖЕ ПОБЕДА НАД ГЕРМАНИЕЙ СУЛИТ РОССИИ КРАЙНЕ НЕБЛАГОПРИЯТНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ», подчёркивал П.Н. Дурново:
«…война потребует расходов, превышающих ограниченные финансовые ресурсы России. Придется обратиться к кредиту союзных и нейтральных государств, а он будет оказан не даром. Не стоит даже говорить о том, что случится, если война окончится для нас неудачно. Финансово-экономические последствия поражения не поддаются ни учету, ни даже предвидению и, без сомнения, отразятся полным развалом всего нашего народного хозяйства. Но даже победа сулит нам крайне неблагоприятные финансовые перспективы: вконец разоренная Германия не будет в состоянии возместить нам понесенные издержки. Продиктованный в интересах Англии мирный договор не даст ей возможности экономически оправиться настолько, чтобы даже впоследствии покрыть наши военные расходы. То немногое, что может быть удастся с нее урвать, придется делить с союзниками, и на нашу долю придутся ничтожные, по сравнению с военными издержками, крохи. А между тем военные займы придется платить не без нажима со стороны союзников. Ведь, после крушения германского могущества, мы уже более не будем им нужны. Мало того, возросшая вследствие победы, политическая наша мощь побудит их ослабить нас хотя бы экономически. И вот неизбежно, даже после победоносного окончания войны, мы попадем в такую же финансовую экономическую кабалу к нашим кредиторам, по сравнению с которой наша теперешняя зависимость от германского капитала покажется идеалом. Как бы печально, однако, ни складывались экономические перспективы, открывающиеся нам как результат союза с Англией, следовательно и войны с Германией, - они все же отступают на второй план перед политическими последствиями этого по существу своему противоестественного союза….
Не следует упускать из вида, что Россия и Германия являются представительницами консервативного начала в цивилизованном мире, противоположного началу демократическому, воплощаемому Англией и, в несравненно меньшей степени, Францией. Как это ни странно, Англия, до мозга костей монархическая и консервативная дома, всегда во внешних своих сношениях выступала в качестве покровительницы самых демагогических стремлений, неизменно потворствуя всем народным движениям, направленным к ослаблению монархического начала.
С этой точки зрения борьба между Германией и Россией, независимо от ее исхода, глубоко нежелательна для обеих сторон, как, несомненно, сводящаяся к ослаблению мирового консервативного начала, единственным надежным оплотом которого являются названные две великие державы. Более того, нельзя не предвидеть, что, при исключительных условиях надвигающейся общеевропейской войны, таковая, опять-таки независимо от ее исхода, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. По глубокому убеждению, основанному на тщательном многолетнем изучении всех современных противогосударственных течений, в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая, силою вещей, перекинется и в страну-победительницу».
Тут нельзя не удивиться пророческой силе этих строк, написанных (ещё раз повторюсь) в феврале 1914 года!!!
«Что эти потрясения будут носить именно социальный, а не политический характер, - в этом не может быть никаких сомнений, и это не только в отношении России, но и в отношении Германии. Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится социалистическое. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных.
Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий - о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении, - Россия, несомненно, будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный период смуты 1905 - 1906 годов. Война с Германией создаст исключительно благоприятные условия для такой агитации. Как уже было отмечено, война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи, - будем надеяться, частичные, - неизбежными окажутся и те или другие недочеты в нашем снабжении. При исключительной нервности нашего общества, этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение, а при оппозиционности этого общества, все будет поставлено в вину правительству…
РОССИЯ БУДЕТ ВВЕРГНУТА В БЕСПРОСВЕТНУЮ АНАРХИЮ,
ИСХОД КОТОРОЙ ТРУДНО ПРЕДВИДЕТЬ
в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, - социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.
Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению».
Вот такие провидческие слова были обращены к русскому самодержцу со стороны одного из его самых преданных и прозорливых подданных накануне Первой мировой войны.
Но… «Когда бог хочет покарать человека, он отнимает у него разум», говорит древняя мудрость. Именно это и произошло. Россия вступила в СОВЕРШЕННО НЕНУЖНУЮ ЕЙ и чуждую её интересам войну против Германии.
Очень интересны ДЕТАЛИ того, как Николай принимал роковое решение о начале мобилизации в России (которое и привело к ответному объявлению мобилизации Германией и началу мировой войны.
В своих "Воспоминаниях" министр иностранных дел России Сазонов (публикация 1927 года) пишет, что: в Петергофском дворце, где в июле 14-го жил государь-император, был один телефон ( ОДИН ТЕЛЕФОН !!!).
Известный блоггер и публицист Дмитрий Пучков (Гоблин) так иронизирует на сей счёт:
«Страна движется гибельными прыжками к началу войны с Австрией и Германией, позиция союзников России не до конца определена, катавасия с принятием решения о том, какую мобилизацию проводить, в самом разгаре. У безоговорочного властителя, САМОДЕРЖЦА Российской империи в Петергофском дворце стоит единственный телефон. И знаете, где этот телефон стоит? В кабинете государя? Нет. У адъютантов? Нет. В спальне? Нет.
Единственный телефон в разгар кризиса, на пороге многомиллионной человеческой жертвы, стоит в комнатенке камердинера. Внимание. Под лестницей. В комнатке привратника, под лестницей стоит аппарат, по которому могут звонить военный министр, министр иностранных дел, нач. Генштаба. И для разговора с ними государь иногда (!) спускается в комнатку к камердинеру.
Отношение государя к своему кризисному штабу (Янушкевич, Сухомлинов, Сазонов) понятно?! Он с ними разговаривает по телефону, спустившись в комнату дворцового камердинера. Спускается под лестницу, чтобы поговорить с министром иностранных дел. Вернее, с министром он по телефону не любит разговаривать, министр не нравится императрице, императрице нравится Янушкевич, который звонит государю, государь спускается в каморку под лестницу, начальник Генштаба просит принять министра иностранных дел. Такой механизм принятия решений.
Я вот только не знаю - камердинера просили из комнаты выйти или разговоры о судьбах четырёх империй, нескольких королевств и республики велись при нём, при камердинере? И чем занимался камердинер в эти минуты? Моя фантазия рисует разнообразные картины на сей счёт. Вот я, в образе камердинера, благославляю государя на ратный подвиг, вот я приплясываю со шваброй, вот я смешно изображаю Франца-Иосифа Второго, вот я прыгаю лягухой пред августейшими очами, вот я марширую на месте, совершая весьма ловко повороты кругом. Пока Николай разговаривает в полутьме по аппарату голосом человека, "не привыкшего говорить по телефону".
А вот что происходило в это время в стране:
«Николай 28 июля спокойно поигрывал в теннис. По окончании дня он отметил в дневнике: «День был необычайно беспокойный. Меня беспрестанно вызывали к телефону то Сазонов, или Сухомлинов, или Янушкевич».
(Можно понять недовольство российского императора. Его отвлекали от такой интересной вещи, как игра в лаун-теннис, для того, чтобы спускаться в каморку привратника и вести скучные разговоры по телефону о деталях какой-то «мобилизации»…)
Есть очень интересное историческое исследование Сергея Кремлёва «Россия и Германия: Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну». В своей работе он подробно анализирует ПОДРОБНОСТИ последних предвоенных дней:
«29 июля Сазонов после совещания с военным министром Сухомлиновым и начальником Генштаба Янушкевичем добивается от Николая II указа о всеобщей мобилизации. Его приостанавливают за несколько минут до того, как начальник мобилизационного отдела генерал Добровольский начал диктовать указ телеграфисткам столичного Главтелеграфа. Причиной стала очередная депеша Николаю от кайзера, предостерегавшего от обвала.
Трио деятелей (министр и два генерала), (которые НА ДЕЛЕ вершили судьбами страны при любителе теннисных забав), утром 30 июля собираются вновь.
— Я имею точные данные, что германская мобилизация идет полным ходом, — заявил Янушкевич.
Это была неправда. Немцы объявили мобилизацию только 1 августа. Точнее, на границе с Францией некоторые мобилизационные мероприятия начались уже в последнюю неделю июля, но на русско-германской границе все было спокойно. Граф Игнатьев проезжал Германию 26 июля. Вот его впечатления: «В Эйдкунене, германской пограничной станции, я встретил знакомую и обычную обстановку, разве что только таможенные и железнодорожные служащие показались мне особенно предупредительными. Естественно, что весь день я не отрывался от оконного стекла, стремясь заметить хоть малейшие, но хорошо мне знакомые еще с академии признаки предмобилизационного периода: удлинение посадочных платформ, сосредоточение к большим станциям подвижного железнодорожного состава и тому подобное. Но уже темнело, а мне всё ещё ничего не удалось заметить»…
Зато что-то «заметил» Янушкевич, и они с Сухомлиновым дозвонились до царя. Николай, выслушав Янушкевича, был краток:
— Я прекращаю разговор.
— Ваше величество, Сергей Дмитриевич передает свою покорнейшую просьбу позволить сказать вам несколько слов.
— Хорошо…
Сазонов взял трубку:
— Ваше величество, я нижайше прошу аудиенции для неотложного доклада.
Николай помолчал и согласился:
— Приезжайте в три часа.»
«Сухомлинов ещё 12 марта 1914 года в «анонимной» статье в «Биржевых ведомостях» заявил: «Россия готова».
Лидер кадетской партии Милюков считал, что «эта статья была фатальна» и стала «одним из толчков, вызвавших войну». Но дальше — больше… 31 мая (по европейскому счету 13 июня) во второй инспирированной Сухомлиновым статье в «Биржевке» заявлялось еще круче: «Россия готова, должна быть готова и Франция».
Казённый же заказ (наряд) на винтовки для самого нашего крупного оружейного завода — Тульского — был следующим: в январе 1914 года — пять (пять!) штук, в феврале — также пять, в марте — шесть, в апреле — пять, в мае — одна (одна!), в июне — опять одна, в июле — одна учебная винтовка.
источник сведений — авторитетнейший — знаменитый наш оружейник, генерал (и царской, и Советской армий) Владимир Григорьевич Федоров, тогда член оружейного отдела Артиллерийского комитета.
В своих воспоминаниях Федоров писал позже: «За не сколько дней до объявления войны крупнейший завод выпускает одну учебную винтовку в месяц! Так готовилось военное министерство к вооруженному столкновению».
Забегая вперед, скажу, что с началом войны Федоров по дался аж в… Японию за остро необходимыми русской армии хотя бы старыми японскими «арисаками».
А пока война ещё не началась, и Сухомлинов в конце июля опять безмятежно подтверждает «полную нашу готовность». Теперь он смотрел в глаза Сазонову, закончившему телефонный разговор с царем, и с нетерпением ждал, что тот скажет…
— В три часа я в Петергофе, — успокоил его и Янушкевича Сазонов. — И вот что… Если я смогу его убедить, то звоню вам, генерал, — он повернулся к Янушкевичу, — а вы тотчас звоните на Главтелеграф.
— Хорошо, — возбужденно согласился Янушкевич. — А потом я уйду из дома, сломаю телефон и вообще вы меня не отыщете, если опять придет приказ все отменить.
Сазонов же уехал к царю. А через два часа, около пяти вечера 30 июля, он позвонил Янушкевичу:
— Теперь вы можете сломать свой телефон…»
Русская мобилизация была объявлена, и мировая война стала неизбежной…
Для того, чтобы посмотреть, какие настроения НА САМОМ ДЕЛЕ преобладали в русской армии в годы Первой мировой войны, обратимся к воспоминаниям её УЧАСТНИКОВ, тех кто САМ ВОЕВАЛ и ХОРОШО ЗНАЛ настроения её бойцов, офицеров и генералов. Здесь будут приведены свидетельства только тех лиц, которых невозможно заподозрить в симпатиях к большевикам: офицеров, эмигрантов, представителей правящей «элиты» царской России.
Первый грозный «звонок» для всех фронтовиков прозвучал ещё в ДЕКАБРЕ 1914 года(!!!), когда, как гром среди ясного неба, обнаружился НЕВИДАННЫЙ СНАРЯДНЫЙ ГОЛОД в русской армии.
Вот что пишет об этом офицер Генерального штаба русской армии капитан Б.Н. Сергеевский, прикомандированный к одной из дивизий Х русской армии, которая вела тяжелые оборонительные бои в ходе второго вторжения русских войск в Восточную Пруссию:
«Как то вечером, помнится - 7 декабря, из штаба корпуса был получен маленький синий конверт за печатью, с надписью: "Начальнику 3-й бригады. В собственные руки". Я принял пакет от привезшего его офицера, пошел в комнату уже укладывавшегося спать ген. Волкобоя, передал его ему и ушел.
Через несколько минут генерал меня позвал. Я застал его сидящим на кровати с полученной бумагой в руке и плачущим. Сквозь слезы он мне сказал:
"Борис Николаевич, Россия погибла!".
- "Что вы говорите, ваше превосходительство! Разве такие слова можно говорить своему подчиненному? Успокойтесь! В чем дело?".
"Читайте сами!".
Я взял листок и прочел "весьма секретное" сообщение о том, что запас снарядов легкой и горной артиллерии в России кончился, что работа наших артиллерийских заводов не может удовлетворить даже малой доли потребности армии, что заграничные заказы не могут прибыть ранее осени 1915 года. Поэтому предписывалось сократить до minimum'a артиллерийский огонь, так, чтобы в среднем каждая батарея производила не более одного выстрела в сутки!
Одного выстрела! А у нас, в дни боев, батареи расходовали более, чем по тысяче снарядов!
Смысл приказания был понятен - впредь воевать без артиллерии!!
Там же говорилось и о недостатке винтовок...
Я сразу и отчетливо понял весь ужас положения: в разгар небывалой войны Россия оказалась почти безоружной.
Долго молчали. Волкобой всхлипывал.
Наконец я стал говорить, что, конечно, это ужасно, но все же до гибели России далеко. Придется, вероятно, отходить, может быть даже проиграем войну, но чтобы Россия погибла, до этого еще очень далеко. Не следует преувеличивать...
"Нет, Борис Николаевич, говорил Волкобой, вы этого не понимаете. Не немцы погубят Poccию, а "он", наш солдат, нам этого не простит. Нас офицеров всех зарежут; будет такая революция, какой еще мир не видал! Вы не знаете нашего мужика! Да и нельзя перенести этого ужаса (он показал на полученную бумагу)! Мы все погибнем в ужаснейшем бунте... России не будет!".
Я не верил и старался, как мог, его успокоить.
Это внешне мне удалось. Но с этого времени ген. Волкобой окончательно впал в пессимизм.
Прошли года... И сколько раз вспоминал я этот разговор и удивлялся пророческим словам Петра Мироновича. Он несомненно нутром своим чувствовал то, что громадному большинству не было еще видно и понятно...
В душе каждого, не только солдата, но и офицера, постепенно накапливалось слишком много разочарований. При этом, выводом из всей совокупности массы разнообразных впечатлений являлась даже не мысль, а чувство, что
не плохие качества солдат и строевых офицеров и не особая доблесть врага наносят нам поражения или ограничивают наши успехи, а ошибки, неуменье и нечестность верхов.
Но до описываемого вечера эти впечатления касались отдельных, хотя может быть и многочисленных начальников. Страшная же весть 7-го декабря ставила под подозрение уже все правительство. Тогда никто не мог разобраться в вопросе, кто виноват в этом кошмаре. Да спорят об этом ведь и до сих пор. А мы на фронте тогда и не думали о виновниках, но мы, кто сразу, как Волкобой, кто позже; кто ясно, кто полубезсознательно - но все мы усвоили, что обнаружилось невероятное престуление: 8 лет интенсивно готовили армию к бою, но оружия для нее не заготовили!
Удар был тяжел. И думаю я, что прав был Волкобой - самый тяжелый камень будущей революции был положен этим в ее основание! К нему легко уже было прикладывать другие, поменьше ...»
Обратите внимание: командир бригады, отнюдь не сентиментальный боевой генерал с характерной фамилией Волкобой не смог сдержать слёз, когда получил этот приказ от верховного командования русской армии… И насколько пророческими оказались его слова о грядущей революции и о том, что «мужик» не простит «господам» за то что, ввергнув Россию в совершенно не нужную ей войну, они заставили «мужиков» воевать без снарядов и артиллерии УЖЕ в ДЕКАБРЕ 1914 года!!
ВОТ КАК РЕАЛЬНО «ГОТОВА» оказалась к войне царская Россия!!!
Теперь посмотрим, какие настроения были в рядах русской армии уже в 1915 году.
На фото: Николай Второй и Верховный главнокомандующий русской армии (1914-15г.г.) в.к. Николай Николаевич
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/03/14/368