За девятнадцать минут можно выкосить траву на лужайке перед входом в дом, покрасить волосы, посмотреть один период хоккейного матча. За девятнадцать минут вы можете испечь булочки, или же дантист может запломбировать вам зуб; также вы можете сложить в стопки выстиранное бельё для семьи из пяти человек.
Девятнадцать минут - именно столько времени заняло у "Титанов Теннесси" продать все билеты на решающую встречу. Это - длина одной серии комедийного сериала - без рекламы. Это - расстояние на машине от границы штата Вермонт до города Стёрлинг - в штате Нью Хемпшир.
За девятнадцать минут можно заказать пиццу и получить её. Можно прочитать сказку ребёнку или заменить масло в машине. Можно пройти одну милю. Можно подшить подол платья или юбки.
За девятнадцать минут можно остановить мир или просто оттуда спрыгнуть.
За девятнадцать минут можно О Т О М С Т И Т Ь...
Как обычно, Алекс КормьЕ опаздывала. Доехать от её дома в Стёрлинге в Верховный Суд графства Графтон в Нью Хемпшире занимало у неё тридцать две минуты, и это только в том случае, если она ехала через Орфорд. Она поспешила вниз - в чулках, неся с собой туфли на каблуках и папки, которые принесла с собой домой на выходные. Она завернула свои толстые цвета меди волосы в узел и подколола их у основания шеи короткими булавками, превратив себя в человека, которым ей нужно было стать, прежде чем она покинет дом.
Алекс теперь была судьёй в Верховном Суде - уже тридцать четыре дня. Она верила, что, если она подтвердит свою силу характера в качестве судьи окружного суда в течение последних пяти лет, этот раз - ко времени назначенной встречи - может быть проще. Но в сорок лет она всё ещё была самым молодым судьёй в штате. Она до сих пор ещё должна была бороться за то, чтобы установить себя в качестве служителя справедливого закона - её история как общественного адвоката предшествовала её появлению в зале суда, и прокуроры предполагали, что она будет вставать на сторону защиты. Когда много лет назад Алекс заняла своё место в суде, она искренне желала быть уверенной в том, что в этой системе закона люди были невиновны до тех пор, пока их вина не подтверждалась. Она просто никогда не предвкушала, что, когда она станет судьёй, ей могут не дать такого же права на сомнение.
Запах свежесваренного кофе привёл Алекс в кухню. За кухонным столом, над дымящейся кружкой, перелистывая учебник, сгорбилась её дочь. ДжОзи выглядела измотанной - голубые глаза её налились кровью, каштановые волосы собраны в узловатый "конский хвост".
- Скажи мне, что ты не бодрствовала всю ночь, - сказала Алекс.
Джози даже не взглянула на неё.
- Я не бодрствовала всю ночь, - как попугай повторила она.
Алекс налила себе чашку кофе и скользнула на стул напротив дочери.
- Честно?
- Ты просила меня что-нибудь тебе сказать, - ответила Джози. - Ты не просила правды.
Алекс нахмурилась.
- Ты не должна была бы пить кофе.
- А ты не должна была бы курить сигареты.
Алекс почувствовала, как лицо её загорелось.
- Я не...
- Мам, - вздохнула Джози, - даже когда ты открываешь окна в ванной, я всё-таки чувствую запах на полотенцах. - Она подняла глаза, поощряя Алекс бросить вызов другим своим порокам.
Сама Алекс никаких других пороков не имела. У неё не было ВРЕМЕНИ для каких бы то ни было пороков. Ей хотелось бы сказать, что она доподлинно знала, что у Джози тоже не было каких бы то ни было пороков, но она сделала бы тот же самый вывод, что и все остальные, когда они сталкивались с Джози: симпатичная, популярная, круглая отличница в школе, которая лучше большинства знала последствия падения с прямого и узкого пути. Девочка, которой были предназначены великие дела. Молодая женщина, которая была именно тем, чем, Алекс надеялась, стала бы, повзрослев, её дочь.
Когда-то Джози очень гордилась тем, что её мать - судья. Алекс помнила, как Джози вещала о её карьере кассирам в банке, покупателям в бакалейной лавке, стюардессам в самолётах. Она расспрашивала Алекс о делах, которые та вела, и о её решениях. Всё это изменилось три года назад, когда Джози перешла в старшие классы и коммуникационный туннель между ними словно наглухо закрылся кирпичной стеной. Необязательно, что Алекс думала, что Джози скрывает что-нибудь больше, чем любой другой подросток, но здесь было другое: нормальный родитель мог судить о друзьях своего ребёнка метафорически, тогда как Алекс могла делать это по закону.
- Что в плане на сегодня? - сказала Алекс.
- Тест по всему разделу. А у тебя?
- Обвинения, - ответила Алекс. Она скосила глаза через стол, пытаясь прочитать учебник Джози вверх ногами. - Химия?
- Катализаторы. - Джози потёрла виски. - Субстанции, которые ускоряют реакции, но остаются неизменёнными ими. Как, например, если у тебя есть угарный газ и водородный газ, и ты вбрасываешь туда цинк и окись хрома, и... что такое?
- Просто немного припоминаю, почему я получила "тройку" по органике (1). Ты завтракала?
- Кофе, - сказала Джози.
- Кофе не считается.
- Считается, если ТЫ спешишь, - сделала акцент Джози.
Алекс взвесила цену того, чтобы опоздать даже на пять минут, или получить ещё одну "чёрную метку" против себя в космическом счётчике хорошего родителя. РАЗВЕ НЕ ДОЛЖНА СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ДЕВУШКА УМЕТЬ ПОЗАБОТИТЬСЯ О СЕБЕ УТРОМ?! Алекс начала вытаскивать из холодильника предметы: яйца, молоко, бекон.
- Однажды я председательствовала, когда в психиатрическую больницу штата вынужденно и неотложно поступила женщина, которая думала, что она - Эмерил. Её муж поместил её туда в судебном порядке, когда она засунула фунт (2) бекона в миксер и гонялась за ним по кухне с ножом, вопя: "Бам!"
Джози подняла глаза от учебника.
- На самом деле?
- О, поверь мне, я не могу такое придумывать. - Алекс разбила яйцо в сковороду. - Когда я спросила её, зачем ей было класть почти полкило бекона в миксер, она посмотрела на меня и сказала, что мы с ней, должно быть, просто по-разному готовим.
Джози встала и опёрлась о стойку, смотря, как готовит мать. В делах домашних Алекс была не сильна - она не знала, как приготовить мясо в горшочках, но гордилась тем, что помнила номера телефонов каждой пиццерии и каждого китайского ресторана в Стёрлинге, которые предлагали бесплатную доставку.
- Расслабься, - сухо сказала Алекс. - Я думаю, я могу это сделать без того, чтобы сжечь дом.
Но Джози забрала сковородку у неё из рук и положила на неё полоски бекона, как моряков, тесно сгрудившихся вместе.
- Как получилось, что ты так одеваешься? - спросила она.
Алекс сверху вниз посмотрела на свою юбку, блузку и туфли, и нахмурилась.
- А что? Это слишком похоже на Маргарет Тэтчер?
- Нет, я имею в виду... почему ты вообще этим озабочена? Никто же не знает, что на тебе надето под мантией. Ты можешь надеть, например, пижамные брюки. Или тот свитер, который у тебя есть ещё со времён колледжа, у которого дырки на локтях.
- Видят это люди или нет, от меня всё-таки ждут, чтобы я одевалась... ну, ЗДРАВОМЫСЛЯЩЕ.
По лицу Джози прошло облачко, и она занялась делами у плиты, как если бы Алекс каким-то образом дала неправильный ответ. Алекс уставилась на дочь - обкусанные в виде полумесяца ногти, веснушка за ухом, часть волос зачёсана зигзагом - и вместо неё увидела только начавшего ходить ребёнка, - девочку, которая ждала на закате у окна своей няньки, потому что знала, что это время, когда Алекс за ней придёт.
- Я никогда не носила на работу пижамы, - призналась Алекс, - но иногда я закрываю общую дверь в залы и на некоторое время засыпаю на полу.
Медленная, удивлённая улыбка взыграла у Джози на лице. Она держала признание своей матери, словно это была бабочка, совершенно случайно легко присевшая ей на руку - событие настолько ошеломляющее, что невозможно было не привлечь к нему внимание, не рискуя его потерять. Но уже пора было ехать мили, нужно было обвинять подзащитных и интерпретировать химические уравнения, и к тому времени, когда Джози выложила бекон на кусок бумажной салфетки, чтобы с него стекла жидкость, момент упорхнул на крылышках прочь...
- Я всё равно не понимаю, почему Я должна завтракать, если ТЫ этого не делаешь, - пробормотала Джози.
- Потому что ты должна быть в определённом возрасте, чтобы заработать себе право разрушать свою собственную жизнь. - Алекс указала на яичницу-болтунью, которую Джози помешивала в сковородке. - Обещаешь мне, что ты закончишь её жарить?
Джози встретилась с ней взглядом.
- Обещаю.
- Тогда я убегаю.
Алекс схватила свой термос с кофе. К тому времени, как она задом выводила машину из гаража, мозг её уже сосредоточился на решении, которое она должна была написать сегодня днём; на числе обвинений, которыми клерк заполнит её список; на движениях, которые упали бы тенью ей на стол между днём пятницы и сегодняшним утром. Она попала в плен мира, очень далёкого от дома, где в этот самый момент её дочь соскоблила яичницу-болтунью со сковороды в мусорное ведро, даже ни разу её не откусив.
Иногда Джози думала о своей жизни как о комнате без дверей и без окон. Это, конечно же, была роскошная комната, - чтобы войти в неё, половина детей в Стёрлингской средней школе отдала бы свою правую руку - но также это была комната, из которой, по сути, не было выхода. Либо Джози была кем-то, кем она не хотела быть, либо она была кем-то, кого никто не хотел знать.
Она подняла лицо к душевой струе - к воде, которую девушка сделала такой горячей, что от неё появлялись рубцы, она крала дыхание, из-за неё покрывались паром окна. Она посчитала до десяти, и наконец отпрянула от потока, чтобы встать обнажённой перед зеркалом; вода капала с неё на пол. Лицо у неё было отёкшее и алое; волосы прилипли к плечам толстыми верёвками. Она повернулась в одну, потом в другую сторону, пристально осмотрела свой плоский живот, и слегка втянула его. Она знала, ч т о видел Мэтт, когда смотрел на неё, что видели Кортни и Мэдди, и Брейди, и Хейли, и Дрю - все они; она просто хотела смочь увидеть это тоже. Проблема была в том, что когда Джози смотрела в зеркало, она замечала, что было ниже этой сырой кожи - вместо того, что было нарисовано н а ней.
Она понимала, как, ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ, она должна выглядеть, и как, ПРЕДПОЛАГАЛОСЬ (3), себя вести. Тёмные волосы её были длинными и прямыми; она одевалась в "Аберкромби и Фитч"; слушала "Дэшбоард Конфессионал" и "Такси смерти для умницы". Ей нравилось ощущать на себе взгляды других девочек в школе, когда в кафетерии она сидела, заняв у Кортни косметику. Ей нравилось, что в первый школьный день учителя уже знали, как её зовут. Нравилось, что парни уставлялись на неё, когда она шла в холле, и рука Мэтта была обвита вокруг её талии. Но в ней была и часть, которая размышляла, - что случилось бы, если бы она посвятила их всех в тайну - что иногда по утрам трудно вставать с постели и надевать чью-то чужую улыбку; что она стоит в воздухе, - фальшивка, которая смеётся в ответ только на правильные шутки, шепчет только правильные сплетни, и которая привлекла правильного парня... фальшивка, которая почти забыла, как это - быть НАСТОЯЩЕЙ... которая, когда на это обращали внимание напрямую, не хотела помнить, потому что от этого становилось ещё больнее...
Поговорить было не с кем. Если даже ты СОМНЕВАЛСЯ в своём праве быть одним из привилегированных, популярного круга - значит, ты к нему не принадлежал. И Мэтт - да, Джози нравилась ему - поверхностно, как и всем. В волшебных сказках, когда снималась маска, прекрасный принц всё ещё любил девушку - невзирая ни на что - и одно это превращало её в принцессу. Но в средней школе эти правила не работали. Тем, что делало её принцессой, была её связь с Мэттом. И, по некоторой странной круговой логике, тем, что заставляло Мэтта быть связанным с ней, был тот самый факт, что она была одной из принцесс Стёрлингской средней школы.
Она не могла довериться и собственной матери. "ТЫ НЕ ПЕРЕСТАЁШЬ БЫТЬ СУДЬЁЙ ТОЛЬКО ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ВЫШЕЛ ИЗ ЗДАНИЯ СУДА..." - всегда говорила её мать. Именно поэтому Алекс Кормье никогда не пила на публике больше, чем один бокал вина; именно поэтому она никогда не вопила и не плакала. Слово "суд" было глупым, - принимая во внимание то, что попытка никогда не была достаточно хорошей; предполагалось, что ты стоишь на цыпочках на границе некой линии - и точка. Многие достижения, которыми мать Джози особенно гордилась, - оценки Джози, то, как она выглядит, то, что её приняли в "правильный" круг - появились не потому, что Джози сама так отчаянно этого хотела, но по большей части из-за того, что она боялась упасть с пьедестала.
Джози завернулась в полотенце и направилась в спальню. Она вытащила из шкафа пару джинсов, а потом надела два джемпера с длинными рукавами, - в их вырезах видна была её грудь. Взглянула на часы - если она не хотела опоздать, ей пора было выходить.
Тем не менее, перед тем как выйти из комнаты, девушка замешкалась. Она села на кровать и стала рыться под тумбочкой в поисках сумочки для бутербродов, которую всунула в деревянную раму. Внутри был тайный запас "Амбиена" - который прописали её матери от бессонницы - украденный по одной таблетке за раз, чтобы та ничего не заметила. Незаметно собрать всего пятнадцать пилюль заняло у Джози почти шесть месяцев, но она посчитала, что, если запьёт их одной пятой частью водки, это сделает своё дело. Это не выглядело так, словно у неё на самом деле была стратегия покончить с собой в следующий вторник, или когда растает снег, или что-нибудь конкретное в таком же роде. Это было больше как запасной план: когда обнаружится правда и никто больше не захочет быть с ней, покажется резонным то, что Джози и сама не захочет больше быть здесь, но в одиночестве.
Она засунула таблетки назад под тумбочку и направилась вниз. Когда девушка вошла в кухню, чтобы собрать рюкзак, она обнаружила, что её учебник по химии до сих пор был раскрыт... а место, где на сидела, было отмечено красной с длинным стеблем розой.
Мэтт опёрся о холодильник в углу; наверное, он вошёл через открытую дверь гаража. Как всегда, он заставлял её голову кружиться от всесезонья - волосы его были всех цветов осени, глаза - ярко-голубого цвета зимнего неба, улыбка - широка, как летнее солнце. На нём была надета бейсболка козырьком назад и джемпер стёрлингской школьной хоккейной команды поверх термальной рубашки, которую Джози однажды на целый месяц украла и прятала в своём ящике для нижнего белья, чтобы, когда ей было нужно, она могла вдыхать его запах.
- Ты до сих пор злишься? - спросил он.
Джози замешкалась.
- Это не я взбесилась.
Мэтт оттолкнулся от холодильника, подходя всё ближе, пока не сомкнул руки вокруг талии Джози.
- Ты же знаешь, - я ничего не могу сделать...
На его правой щеке расцвела ямочка; Джози уже чувствовала, что смягчается.
- Всё было не так, что я не хотела тебя видеть. Мне на самом деле НУЖНО было заниматься.
Мэтт убрал волосы с её лица и поцеловал её. Именно поэтому она и сказала ему, чтобы он не приходил предыдущим вечером - когда она была с ним, девушка чувствовала, что испаряется. Иногда, когда он дотрагивался до неё, Джози представляла себе, что исчезает в клубах пара...
У него был вкус кленового сиропа и извинений.
- Это всё твоя вина, знаешь ли, - сказал он. - Не люби я тебя так сильно, я бы не вёл себя как ненормальный.
В этот момент Джози не помнила о пилюлях, которые припрятала у себя в комнате; не помнила, как плакала в дУше; она не помнила ни о чём, кроме того, как чувствуешь себя, когда тобой восхищаются.
" Я - СЧАСТЛИВИЦА, - сказала она себе, и слово это текло сквозь её разум, как серебряная лента. - СЧАСТЛИВИЦА, СЧАСТЛИВИЦА, СЧАСТЛИВИЦА..."
Патрик Душарм, единственный детектив полиции Стёрлинга, сидел на скамейке в дальнем конце раздевалки, слушая, как патрульные офицеры с утренней смены дразнят новичка с небольшими излишками складок на животе.
- Эй, Фишер, - сказал Эдди Оденкирк, - это у тебя будет ребёнок, или у твоей жены?
Когда остальные засмеялись, Патрик пожалел парня.
- Ещё рано, Эдди, - сказал он. - Ты не можешь хотя бы подождать до тех пор, пока мы все не выпьем по чашке кофе?
- Я бы подождал, капитан, - засмеялся Эдди, - но, похоже, Фишер уже съел все пончики и... Что, ЧЁРТ ПОБЕРИ, э т о?
Патрик последовал за взглядом Эдди вниз, на свои собственные ноги. По факту, он, конечно, не переодевался в раздевалке с патрульными, но сегодня утром, вместо того, чтобы сесть за руль, он пробежался до отделения, чтобы согнать излишки хорошо приготовленной еды, поглощённой за выходные. Субботу и воскресенье он провёл в штате Мэн, с девочкой, которая на данный момент владела его сердцем - со своей крестницей пяти с половиной лет, по имени Тара Фрост. Её мать, Нина, была самой старой подругой Патрика и единственной любовью, от которой он, похоже, так и не мог оправиться, хотя она умудрилась очень хорошо жить без него. За выходные Патрик намеренно десять тысяч раз проиграл в Candy Land (4), бесчисленное количество раз позволил кататься на себе, как на хрюшке, ему приводили в порядок волосы и - это была его кардинальная ошибка - он разрешил Таре покрасить ему ногти на ногах ярко-розовым лаком, который и забыл стереть...
Взглянув на свои ноги, он поджал пальцы под себя.
- Девочки думают, что это классно, - грубовато сказал он, в то время как семеро мужчин в раздевалке боролись с тем, чтобы не захихикать над кем-то, кто, по сути, был их начальником. Патрик рывком надел форменные носки, скользнул в свои кожаные мокасины (5), и вышел, всё ещё держа в руке галстук. "Раз, - считал он. - Два, три..." На этой цифре из раздевалки просочился смех, последовав за ним ниже по коридору.
У себя в кабинете Патрик закрыл дверь и вгляделся в себя в крохотное зеркальце сзади. Его чёрные волосы были всё ещё сырыми после душа; на лице был румянец от бега. Он поднял узел галстука на шее наверх, придал форму петле и сел за свой стол.
За выходные пришло семьдесят два электронных письма, - и обычно сколько-нибудь больше, чем пятьдесят, означало, что он не будет попадать домой раньше, чем в восемь вечера, всю неделю. Он начал их просматривать, добавляя заметки в дьявольский список дел, который никогда не становился короче - и неважно, насколько тяжёлой была работа.
Сегодня Патрик должен был отвезти наркотики в лабораторию штата - дело не очень трудное, исключая то, что это был отрезок дня длиной в четыре часа, который исчезнет прямо сейчас. У него было созревшее дело, готовое принести плоды, - виновник, которого идентифицировали по списку лиц из колледжа, и его показания, расшифрованные и готовые уйти в кабинет главного адвоката. У него был сотовый телефон, похищенный из машины бездомным парнем. Были результаты анализа крови, пришедшие из лаборатории и совпавшие с теми, которые были сняты со взлома ювелирного магазина, и слушание о подавлении в Верховном Суде, и уже на столе лежала первая новая жалоба за день - кража кошельков, в которой кто-то воспользовался кредитными карточками, оставив след, который Патрик должен был отследить.
Быть детективом в маленьком городе требовало от Патрика того, чтобы он, образно говоря, сжигал все цилиндры (6) - всё время. В отличие тех копов (7), которых он знал и которые работали для городских департаментов, где у них было двадцать четыре часа, чтобы решить дело, прежде чем оно будет признано "холодным", работой Патрика было браться за всё, что попадало к нему на стол, а не выбирать то, что было поинтересней. Заставить себя волноваться по поводу дела, в котором был замешан плохой чек, или о краже, которая обойдётся виновнику в двести долларов штрафа, когда налогоплательщикам стоило в пять раз больше то, чтобы Патрик сосредоточился на нём на неделю, было тяжело. Но каждый раз, когда он начинал думать, что его дела в частности были не так уж важны, то обнаруживал себя лицом к лицу с жертвой: с бьющейся в истерике матерью, у которой украли кошелёк, с владельцами ювелирного магазина, годившимися ему в родители, у которых украли весь пенсионный доход, с тараторящим профессором, оказавшимся жертвой кражи личных документов... Надежда, знал Патрик, была точной мерой дистанции между им и человеком, который пришёл за помощью. Если Патрик не втягивался в это, если не выкладывался на сто процентов - тогда жертва должна была остаться жертвой навсегда. Именно поэтому, с тех пор как Патрик появился в полиции Стёрлинга, он умудрялся решать каждое отдельное дело.
И ещё. Когда Патрик в одиночестве лежал в постели, позволяя своему мозгу, образно говоря, прокладывать швы через подол своей жизни, он не вспоминал о подтверждённых успехах - только о потенциальных провалах. Когда он шёл по периметру амбара, над которым поглумились вандалы, или находил украденную машину разобранной и брошенной в лесу, или протягивал салфетку всхлипывающей девочке, которую изнасиловали на свидании, Патрик ничего не мог поделать с чувством, что он опоздал. Он был сыщиком, но НЕ ОТСЛЕЖИВАЛ ничего. Каждый раз это падало ему на колени, уже сломанное...
Это был первый тёплый день марта, - такой, когда начинаешь верить, что снег рано или поздно растает, и что июнь на самом деле уже за углом. Джози сидела на капОте "Сааба" Мэтта, думая, что уже ближе к лету, чем к началу учебного года, что меньше чем через три месяца она официально станет членом старшего класса.
Рядом с ней облокотился на лобовое стекло Мэтт, лицо его было поднято к солнцу.
- Давай прогуляем школу, - сказал он. - На улице слишком хорошо для того, чтобы весь день торчать внутри.
- Если ты прогуляешь, тебя отправят на скамейку (8).
Турнир штата по хоккею на звание чемпиона начинался сегодня днём, и Мэтт играл за правое крыло. В прошлом году Стёрлинг выиграл, и у них были все основания ожидать, что они сделают это снова.
- Ты приходишь на игру, - сказал Мэтт, и это был не вопрос, а утверждение.
- Ты собираешься забить?
Мэтт лукаво улыбнулся и притянул её сверху на себя.
- Разве я не всегда это делаю? - сказал он, но это было сказано уже не о хоккее, и она почувствовала, как заливается краской поверх шарфа...
Внезапно Джози почувствовала у себя на спине дождь приветствий. Они оба сели и обнаружили, что к ним подходит Брейди Прайс, футболист, рука об руку с Хейли Вивер, королевой школы.
Хейли рассыпала второй дождь монет - таким образом Стёрлингская средняя школа желала спортсмену удачи.
- Надавай им по заднице, Ройстон! - закричал Брейди.
Через парковочное место шёл и их учитель математики, с истёртым чёрным кожаным чемоданчиком и термосом с кофе.
- Эй, мистер МакКейб, - позвал Мэтт. - Как я написал тест в прошлую пятницу?
- К счастью, у Вас есть другие таланты, на которые Вы можете опереться, мистер Ройстон, - сказал учитель, залезая в карман. Он подмигнул Джози, бросая монеты - мелочь, которая упала с неба ей на плечи, как конфетти, как свободно падающие звёзды...
"Это считается...", - подумала Алекс, запихивая содержимое кошелька обратно вовнутрь. Она поменяла сумочки и оставила свой пропускной ключ, позволявший ей входить через вход для сотрудников в задней части Высшего суда, дома. Хотя она нажимала на звонок уже миллион раз, никого, кажется, не было рядом, чтобы впустить её.
- Чёрт побери! - еле слышно пробормотала она, пешком обходя слякотные лужицы, чтобы каблуки её "аллигаторов" не испортились - одной из льгот парковки позади было то, что ей НЕ нужно было этого делать. Она могла пройти в своё помещение через кабинет клерка, и, если планеты стояли в ряд, может быть, даже в кресло, без того, чтобы создавать задержку в плане.
Хотя на входе в суд, который предназначался для посетителей, стояла очередь из двадцати человек, судебные офицеры узнали Алекс, потому что, не в пример цепочке окружного суда, где ты скачешь из здания в здание, здесь она должна была устроиться на шесть месяцев. Офицеры дали ей знак, чтобы она шла в начало очереди, но, поскольку в своей сумочке она несла ключи, походный термос из нержавеющей стали и Бог знает что ещё, включились металлодетекторы.
Сигнал сработал как прожектор - все глаза в фойе устремились посмотреть, кого поймали. Пригнув голову, Алекс побежала по натёртому кафельному полу и почти потеряла равновесие. Когда она стала падать, приземистый мужчина наклонился вперёд, чтобы поддержать её.
- Эй, детка, - сказал он, оскалившись, - мне нравятся твои туфли!
Не ответив, Алекс высвободилась из его хватки и поспешила в направлении кабинета клерка. Никому из других судей Высшего суда не надо было иметь с этим дело. Судья Вагнер был прекрасным человеком, но лицо у него было, как у тыквы, которую оставили гнить после Хеллоуина. У судьи Герхардт - сотрудницы-женщины - были БЛУЗКИ, которые были старше, чем Алекс. Когда Алекс впервые села в судейское кресло, она думала, что быть относительно молодой, средней привлекательности женщиной было ХОРОШО - голос против отбора по типу - но в такие утра, как это, она была в этом не уверена.
Она бросила кошелёк у себя в кабинете, скользнула в свою робу и выделила пять минут, чтобы выпить кофе и пересмотреть план. У каждого дела была своя папка, но дела нарушителей-рецидивистов были стянуты резинкой вместе, и иногда судьи писали друг другу записки о деле с пометкой "Передать". Алекс раскрыла одну и увидела картинку человека с фигурой, как палка, и с решёткой перед лицом - сигнал от судьи Герхардт, что этому нарушителю был дан последний шанс и что в следующий раз он должен отправиться в тюрьму.
Она нажала кнопку переговорного устройства, чтобы дать знать судебному офицеру, что она готова начать, и ждала, когда услышит её ключевые слова: "Всем встать! Председательствует Её Честь Александра Кормье." Входя в зал суда, Алекс всегда чувствовала себя так, как если бы она впервые вступила на сцену на открытии Бродвея. Ты знаешь, что там будут люди, знаешь, что все взгляды будут сфокусированы на тебе, но это не предохраняет тебя от того, что будет момент, когда ты не сможешь дышать, не сможешь поверить, что именно ты - та, на кого они все пришли посмотреть.
Алекс быстро прошла за скамейкой и села. На сегодняшнее утро в расписании было семьдесят обвинений и зал суда был набит битком. Вызвали первого подзащитного, и он прошаркал мимо перил, отводя глаза.
- Мистер О'Райли! - сказала Алекс, и, когда мужчина встретился с ней глазами, она узнала в нём человека из фойе. Было ясно, что ему неуютно, - теперь, когда он понял, с кем флиртовал. - Вы - человек, который помог мне раньше, не так ли?
Он сглотнул.
- Да, Ваша Честь.
- Если бы Вы знали, что я - судья, мистер О'Райли, сказали бы Вы: "Эй, детка, мне нравятся твои туфли!"?
Подзащитный опустил глаза, взвешивая неприличие против честности.
- Полагаю, да, Ваша Честь, - сказал он через миг. - Это - ДЕЙСТВИТЕЛЬНО великолепные туфли.
Весь зал суда замер, предвкушая её реакцию. Алекс широко улыбнулась.
- Я не могла бы согласиться больше, мистер О'Райли, - сказала она.
Лейси ХОтон перегнулась через поручень кровати, и лицо её оказалось прямо перед лицом её всхлипывающей пациентки.
- Ты можешь это сделать, - твёрдо сказала она. - Ты МОЖЕШЬ, и ты это сделаешь.
После шестнадцати часов родов они все уже вымотались - Лейси, пациентка и отец рождающегося ребёнка, оказавшийся лицом к лицу с судным часом - на него надвигалось понимание того, что он здесь лишний, что в эту секунду его жене хотелось видеть свою акушерку куда больше, чем его.
- Я хочу, чтобы Вы встали позади ДжанИн, - сказала ему Лейси, - и обняли её за спину. Джанин, я хочу, чтобы ты посмотрела на меня и ещё раз хорошенечко потужилась.
Женщина стиснула зубы и напряглась, полностью потеряв ощущение себя самой в попытке произвести на свет кого-то ещё. Лейси потянулась вниз - ощутить головку ребёнка, провести её мимо лоскута кожи и быстро сделать над головкой петлю из пуповины, ни на секунду не теряя визуального контакта со своей пациенткой.
- В следующие двадцать секунд твой ребёнок станет новейшим человеком на этой планете, - сказала Лейси. - Ты хочешь с ней познакомиться?
Ответом стала сдавленная потуга. Вершина намерения, рык цели, извергнувшийся поток скользкого фиолетового тЕльца, которое Лейси быстро подняла и положила в руки матери, чтобы, когда малышка закричала первый раз в этой жизни, она уже была в такой позе, чтоб её можно было успокоить.
Её пациентка начала плакать снова - и у этих слёз была уже совсем другая мелодия, правда? - без пропущенной сквозь них боли... Новоиспечённые родители склонились над ребёнком, - получился близкий, замкнутый круг. Лейси, отступив назад, смотрела на них. Для акушерки там оставалось ещё очень много работы даже после того, как ребёнок уже родился, но в этот момент она хотела установить визуальный контакт с этим маленьким существом. Там, где родители заметили бы подбородок, как у тётушки Мардж, или нос, который был похож на дедулин, Лейси вместо этого увидела бы широко раскрытые глаза, полные мудрости и мира - восемь фунтов (9) чистейшей, неподдельной возможности. Новорождённые напоминали ей крохотных Будд, - с лицами, полными божественности.
Однако это не длилось долго. Когда Лейси видела тех же самых малышей неделю спустя на плановых осмотрах, они уже превращались в обычных - хотя и крошечных - людей. Каким-то образом эта святость исчезала, и Лейси всегда оставалось раздумывать, куда она могла бы деться в этом мире.
Пока его мать была в другом конце города, помогая появиться на свет новейшему жителю города Стёрлинга, что в штате Нью-Хемпшир, Питер Хотон просыпался. Его отец постучал в дверь сына по пути на работу - это был будильник для Питера. Внизу его ждала тарелка и коробка хлопьев - его мать позаботилась об этом, даже когда в два часа ночи ей прислали сообщение на пейджер (10). Также там должна была лежать записка от неё с пожеланием хорошего дня в школе, - как будто бы это было так просто...
Питер откинул одеяло. Всё ещё в пижамных штанах, он прошёл к своему столу, сел и вошёл в Интернет.
Слова на месте для посланий расплывались. Он потянулся за очками - мальчик держал их рядом с компьютером. Надев оправу, он уронил на клавиатуру очечник - и внезапно заметил кое-что, чего надеялся больше никогда не увидеть снова...
Питер потянулся к кнопкам и нажал "КОНТРОЛЬ - СМЕНА - ИСКЛЮЧЕНИЕ" (11); но это до сих пор стояло у него перед глазами, - даже после того, как экран опустел, даже после того, как он закрыл глаза... даже после того, как он начал плакать...
В городке такого масштаба, как Стёрлинг, все знали друг друга, и так было всегда. В некотором смысле это успокаивало - они были как очень большая, просто огромная, семья, которую иногда обожаешь, иногда же перестаёшь ходить у неё в любимчиках. Временами это преследовало Джози - например, прямо сейчас, когда она стояла в очереди в кафетерии позади Натали Зленко, первой негодяйки, которая годы назад, во втором классе, пригласила Джози к себе домой поиграть и убедила её помочиться на лужайке перед домом, как мальчишку. "И что же ты себе думала?" - сказала ей мать, когда пришла её забирать и застала их с голыми попками, присевших над нарциссами. Даже сейчас, десять лет спустя, Джози не могла смотреть на Натали Зленко с её модной стрижкой и зеркальным фотоаппаратом, не размышляя о том, не думает ли до сих пор Натали о том же самом.
С другой стороны от Джози стояла Кортни Игнасио, первая среди девушек Стёрлингской средней школы. Со своими волосами цвета мёда, свисавшими с её плеч, как шёлковая шаль, в джинсах с низкой талией, заказанных по почте из фирмы Фреда Сигала, она породила свиту клонов. На подносе Кортни была бутылка воды и банан; на подносе Джози - большая тарелка с жареной картошкой. Только что был второй урок и, как и предсказывала её мать, Джози страшно проголодалась.
- Эй, - сказала Кортни - достаточно громко, чтобы это услышала Натали. - Ты можешь сказать этой задаваке, чтобы она дала нам пройти?
Щёки Натали залила краска, и она прижалась к узенькой полосочке барьера, ограждающего стойку с салатами, чтобы Кортни и Джози могли проскользнуть в эту щель. Они заплатили за еду и пошли через кафетерий.