До того
http://www.proza.ru/2011/03/11/218
Конструкция пятая.
Ноябрь в этом году выдался исключительно холодный. Снег выпал рано, и не таял, как обычно. Веронике пришлось влезть в коротенькую дубленку, да еще надевать колготки под брюки. По утрам она бежала на работу, иногда долго выстаивая на остановке – переполненные маршрутки пролетали, не останавливаясь, провожаемые вслед столпившимися на остановке пассажирами. Она терпеливо стояла в сторонке, потом как-то втискивалась, ибо беременность еще не была заметна, и молча ехала на работу. Возвращаться обратно было куда комфортнее, – она садилась на кольце, и всегда к окошку. Смотрела на него, пыталась думать, но мысли не приходили, и она порой засыпала, как и многие ее попутчики. Сегодня же день был особенно промозглый – задул ветер, приносящий не потепление, а только сырость, и люди зябли и кутались. Вероника подняла капюшон, и быстро, лишь смотря под ноги, чтобы не поскользнуться, побежала вглубь квартала, придерживая полиэтиленовый пакет с продуктами.
Возле подъезда ее окликнули, она обернулась, и увидела Валерку, своего бывшего мужа, в толстой черной куртке на синтепоне и вязаной шапочке, натянутой на уши. Он переминался с ноги на ногу – наверное, ждал долго.
– Привет, я уже заждался. А у вас что, код сменили?
– Да, привет. Вероника озябла, – на этот раз даже автобус промерз, и поэтому не задавала себе вопроса, почему Валера внезапно объявился. Они не виделись почти четыре месяца, с тех пор, как она развелась с ним.
– Я зайду?
– Заходи, – равнодушно ответила Вероника, набирая код, не выгонять же человека, раз пришел. Они поднялись на пятый этаж, она опять повозилась с ключами. В квартире было тепло. Валера привычно принял у нее дубленку, скинул куртку.
– Ты посиди в комнате, – сказала Вероника, – а я пойду переоденусь. Она с детства не могла находиться в доме в рабочей одежде. Сегодня это была белая блузка с темными брюками и неизменный свитер. В последнее время ей всегда хотелось тепла.
Вероника надела синие спортивные брюки, свободную не заправляющуюся блузку, причесалась перед зеркалом, затем смазала кремом и вытерла сразу замерзшее лицо. Она делала это автоматически, не для кого-то специально, а по привычке.
Валера сидел в кресле и смотрел в телевизор. Он снял толстый свитер и бросил его на диван. На столике перед ним стояла бутылка шампанского и лежала коробка конфет. «Зачем это, – подумала Вероника, – мне совсем не хочется», но сказала вслух:
– Ужинать будешь?
– Не откажусь.
– Хорошо, сейчас поджарю филе. – Ей приходилось заботиться о питании, но ни времени, ни желания готовить не было, и посему она почти полностью перешла на куриное мясо – и быстро, и хлопот никаких. Филе перемежалось с куриным бульоном, и зелень тоже не исчезала со стола. Но вот сладкое почти исчезло из ее меню.
Она подождала, пока сковородка разогреется, и бросила на нее тонкие, посыпанные перцем из пакета, отбивные.
– Открой банку, пожалуйста! – Вероника достала зеленый горошек, потому что иного гарнира в ее доме не водилось, – картошка занимала много времени, а от мучного она отказалась напрочь.
Валера быстро вскочил с кресла, достал открыватель, – тот по-прежнему лежал в верхнем ящике стола, и ловко открыл банку.
– Вот, пожалуйста.
– Спасибо, скоро будет готово. Вероника прикрыла сковородку крышкой и отвернулась, поскольку ее раздражал запах жарящегося мяса.
– Ну, ты как? – спросил Валера, пытаясь вложить все в одно слово.
– Нормально, живу, работаю. А ты? – она поспешила задать вопрос, чтобы быть избавленной от необходимости развернутого ответа. Ибо распространяться о своей жизни не хотела. А так – жива, здорова. Почти все видно. Но даже мать не подозревает, что через некоторое время станет бабушкой. Да и Валерке знать об этом незачем. Пусть пришел, и ладно.
– И у меня нормально, тоже работаю. И стал рассказывать об общих знакомых, что ей было совершенно неинтересно, но она слушала, не перебивая, иногда даже иногда задавала вопросы, чтобы сказать хоть что-то. Он спросил об аспирантуре, и она тоже ответила, кратко, поскольку он был далек от этого. Филе поджарилось быстро, она разложила все по тарелкам.
– Давай поедим здесь. Не хочется в комнату тащиться. Валера не возражал. Она разложила ужин по тарелкам, и они сели за стол напротив друг друга, как делали еще летом. Но тогда они улыбались, и, казалось, были счастливы. Теперь же… Валера стукнул себя по лбу:
– Опять забыл. И быстро сбегал в комнату, после чего водрузил на стол бутылку шампанского и два фужера. Откупорил, стрельнув пробкой, и быстро, не пролив ни капли, разлил пенящийся напиток.
– Давай, что ли?
Шампанское было прохладным и вкусным, но Вероника сделала всего пару глотков, и серьезно посмотрела на Валерку. Интересно, что он задумал, – но это была только мгновенная мысль, ибо теперь перед ней сидел просто знакомый человек, и никаких лирических воспоминаний. Она делала все даже слишком естественно, так что другой человек мог быть даже ошарашен, но не Валера. Он все время поглядывал на нее и уплетал за обе щеки. Сама же съела маленький кусочек, – аппетита не было совершенно.
– Слушай, а ты хорошо готовишь! Просто пальчики оближешь! Когда же научилась?
Вероника только пожала плечами, не сказала, «что ж ты раньше не замечал», а предпочла скромно ответить:
– Я старалась, – она действительно готовила с душой, – тебе нравится или?
– Угу, – он принял это на свой счет, как всегда, уверенный в себе, – хорошо бы почаще! Она могла бы ответить, что у него уже была такая возможность, но прошлое было так далеко, что она сказала:
– Положить еще?
– Если не затруднит. Валера старался быть как можно вежливее и спокойнее, но явно оживился. Во-первых, его не выгнали, во-вторых, он с ней ужинает, а там… Он не стал загадывать, а только, пока она отвернулась к плите, пробежал взглядом по ее спине, и уже представил. Конечно, в последние месяцы он не был аскетом, но встречаться с девушками больше одного раза, не мог, – не подозревал, что Вероника слишком глубоко вошла в его душу, и другие в сравнении с ней не значили ничего. Валера только сейчас начал осознавать, что он потерял. И попытался вернуть. О том, что происходило с Вероникой в эти месяцы, он не знал, ему никто специально не рассказывал. А самому поинтересоваться? Сначала его замучила гордость, потом он пошел в неизбежный загул – мол, меня, такого, и бросили. Пожалеет потом. Но Вероника не возвращалась, да и работа тоже не оставляла много времени, а девушки незаметно исчезли.
Вероника положила ему все оставшееся на сковородке, зная, что больше к еде не притронется, взяла яблоко и стала откусывать кусочек за кусочком, глядя, как Валера с аппетитом поглощает приготовленной, поливая кетчупом, иногда вопросительно поглядывая на нее. «Красивый парень, – констатировала она очевидный факт, – кому-то повезет». Сейчас ее занимали совершенно другие мысли, она прислушивалась к своему организму, а на остальное, в том числе и на бывшего мужа, глядела как бы со стороны. Но он заметить этого не мог, лишь видел, как она похорошела, несмотря на бледность, и думал, – а что, если попробовать? По всему, Вероника жила одна, никаких признаков другого мужчины. Значит, у него есть шанс. Думать же о переживаниях девушки ему было как-то не с руки, хотя он подозревал, что не так все просто. Ну, пришел, ну, накормила. А дальше что? И это, как ни считал удивительным, мучило его.
Наконец, он отвалился довольный:
– Знаешь, Вероника, давно так вкусно не ел! – это было правдой, – спасибо, накормила!
– Чай, кофе будешь? Она улыбалась, похвала, казалось ему, была ей приятна.
– Кофе, сейчас принесу конфеты. Она не удивилась.
Вероника поставила чайник, и бросила тарелки в раковину. Капнула “Farry” – «зеленое яблоко», несколько секунд – и все готово. Вытерла и поставила посуду в навесной шкафчик, достала две чашки, банку растворимого кофе для Валерки, а себе – зеленый чай. В последнее время кофе стало казаться ей невкусным, она перестала пить его даже на работе, и Анюта, подозрительно оглядев ее, спросила, не залетела ли та случайно. Вероника тогда отшутилась – мол, вкусы у нее переменчивые, но ее сомнений не развеяла. И вела себя сдержанно – все также мила и улыбчива с клиентами, и никаких слов о своей жизни. Как отрезала. Ангел нашептывал ей, и она действовала согласно его указаниям, если можно так выразиться. И не очень внимательный человек вряд ли мог отличить Веронику летнюю от сегодняшней.
Когда он вернулся, Вероника все еще стояла, повернувшись к нему спиной, и Валера, почти автоматически – его сознание все еще хранило образы, подошел к ней сзади и обнял за плечи. Вероника не шелохнулась, не оттолкнула его. Ее тело было так близко и так знакомо. Пара фужеров шампанского сделали свое дело, и он осмелел. Валера нежно провел по груди – Вероника, его бывшая жена, как и прежде, пренебрегла, – по крайней мере, дома, верхней частью туалета, и ее грудь показалась ему более налитой, но такой же нежной, с мягкой упругостью. «Боже, каким я был идиотом»! – пронеслось у него в голове, но он не мог осознать того, что от него тогда не зависело практически ничего, как и сейчас. Вероника осознанно, совсем на другом уровне своего воплощения сделала выбор, и тут он был абсолютно бессилен. Ибо выбор женщины – это нечто большее, нежели приятие, желание, страсть, наконец, и она, в конечном итоге, определяет все. То, что она может принять, не означает того, что она же не может и отвергнуть. И тут уж ничего не поделаешь.
Вероника почувствовала на своей груди ласковые и нежные руки Валерки. Он не мял ей грудь, как прежде, а просто провел, как бы заново изучая. Она только подумала, или ей нашептал Ангел, что, если он так делает, значит, так нужно и он имеет на это право. И она послушно стояла, не испытывая никаких эмоций. Только ей было немножко больно, – она и сама заметила, что грудь увеличилась в размерах и стала более чувствительной, – в ее организме шли нормальные, естественные процессы. Она даже взяла несколько книг в библиотеке, прошлась по Дому книги. А Валера прижался к ней всем своим сильным телом, она чувствовала его дыхание. И не могла не оттолкнуть, ни поощрить его. И само ее бездействие было поощрением к дальнейшему. Валера приподнял ее футболку, и она почувствовала, как его руки проникают под неплотную резинку спортивных брюк, гладят ровный, еще не увеличившийся живот, спускаются ниже, как его губы целуют ее в затылок. Осмелевшая рука стала теребить волосики, прикрывавшие упругий бугорок, ласково, нежно. Она невольно откинулась назад, почувствовав приятно разливающееся по телу тепло, и даже не подумала: «Ах, что я делаю», как будто Ангел снова направлял ее жизнь. Рука была знакомой, не навязчивой, но знала, что хотела. Вероника почувствовала, как у нее снова закружилась голова, но потеряла возможность управлять своими действиями. Как будто кто–то ей нашептывал: «Сейчас тебе будет хорошо, не отказывайся, ты ведь помнишь». Но, когда осмелевшие пальцы попытались раздвинуть набухшие губки, она как бы очнулась, и прошептала чуть слышно, сжимаясь, но находясь совершенно в другой реальности. «Сюда нельзя. Нельзя. Я беременна. И не хочу». Она впервые произнесла это вслух, просто констатируя факт для непонятливых. Валера замер, а она повторила:
– Я беременна, у меня будет ребенок.
Он осторожно развернул ее к себе, не отпуская, и заглянул ей в глаза. На лице его отразилось недоумение, губы расплылись в улыбке, как будто он чего-то не понял.
– Ты хочешь сказать, что у нас будет ребенок?
Она покачала головой:
– Нет, у меня. Ты теперь знаешь.
Он все еще не осознавал, что происходит:
– Давно? – и без перерыва, – мальчик, девочка?
Вероника смотрела на него невидящим взглядом, и ему показалось, что насквозь:
– Зачем тебе?
– Как зачем? – он выпалил непроизвольно, и вдруг все понял. Улыбка все еще не сходила с его красивого лица, и он не выпускал Вероники, но что-то в нем надломилось. – Ведь… – и замолчал.
– Да. Вот такая ситуация. И без перехода – садись, выпей кофе. Она осторожно высвободилась, налила ему чашку, – Вероника помнила вкус Валерки, положила две ложечки сахара, а себе из чайника – уже успевший настояться зеленый чай. И села напротив. «А Вы глядите на меня, а я гляжу в пространство», – вспомнились ей слова из песни. То, что он вынудил ее это сказать, сняло напряженность. Она видела, как Валера размешивает сахар, как дрожит ложечка в его руке. Как он пьют маленькими глотками горячий напиток, соображая, что надо бы что-то сказать, и не может найти слов.
– И как мы теперь? – все еще пытаясь возобновить прервавшуюся меду ними общность.
– Так. Никак. Ты … – она хотела добавить еще – молод, красив, у тебя нет никаких обязательств. Но это было и так очевидно.
Вероника вдруг почувствовала усталость, и у нее снова закружилась голова. Она не играла, воспринимая Валеру не более чем давнего знакомого. Давний эпизод, который при других обстоятельств навечно врезался бы ей в память, испарился из ее сознания. Ведь она существовала в другом измерении, недоступном другим, и не подозревала об этом.
Валера заметил, как она побледнела и стала медленно сползать со стула. Он похолодел, и собственные переживания показались незначительными. Он едва успел подхватить девушку, чуть не опрокинув стол, взял ее на руки – Вероника если и поправилась, то совсем немножко, и отнес на диван. Подложил под голову подушку, взял за руку и сел рядом. Вероника тяжело дышала, пульс лихорадочно стучал. Он боялся выпустить ее, а вдруг? Потом вспомнил, что в таких случаях надо дать воды, побежал в кухню, налил минералки, приподнял девушку и поднес стакан к губам.
Вероника сделала несколько глотков, не открывая глаз, и откинулась на подушку. Через несколько минут он заметил, как ее дыхание успокоилось, пульс стал ровней и она заснула. Посидел рядом, а потом пошел на кухню и полез в холодильник. Там стояла початая бутылка «Охты», уж неизвестно, с каких времен. Он налил себе полстакана и залпом выпил. Закрыл плотно дверь, и закурил у форточки, потому что знал, не помня, откуда, что запах табака раздражает беременных.
В доме сигарет не было, хотя Вероника раньше иногда покуривала. «Значит, она беременна. И не от меня, – подумал он, затягиваясь и выпуская дым в морозный воздух, – но почему?» Ему было трудно, почти невозможно понять, что Вероника девушка взрослая, что она жена его – бывшая, и никто не может запретить ей встречаться с другими мужчинами. «Но почему? – этот вопрос застрял у него в голове, – и кто отец?» Он представил, как Вероника занимается с кем-то любовью, и ему стало жутко, и неприятно. А проклятое подсознание нашептывало: «А ты чего хотел, а сам?» – но разве это был довод? – ведь он пришел, пришел к ней, и вот? А, может, ничего особенного? Алкоголь тем временем разливался по его организму, ему стало жалко себя, несчастного, он сел на табуретку и заплакал – сам-то всего на пару лет старше, и вдруг такой облом. Ему все давалось легко, относительно, конечно, а тут. Он подумал, что, может она, сделает аборт, и вернется к нему. Нет, это невозможно. А что тогда? Может, это все-таки его ребенок, она же не сказала прямо. А вдруг она сейчас умрет, и он не сможет ей помочь? Быстро умылся и вернулся в комнату. Вероника спала, свернувшись калачиком. Валера достал из шкафа одеяло и укрыл ее.
Вероника проснулась, как часы – свежая, и только удивленная тому, что спала в одежде. Ей стало неприятно. Она вспомнила, что вечером ей было плохо. Увидела спящего в кресле Валеру, и удивилась, почему тот не ушел. Осторожно пробралась в ванну, приняла душ. Придирчиво посмотрела на себя, – бледновата, конечно, хотя внешне ничего незаметно. Оделась, сделала легкий макияж, – на работу сегодня было нужно на полчаса позже, и стала готовить завтрак. Себе она заварила только кашу, посмотрела, – есть пара кусочков ветчины и яйца – поджарит Валерке, и все.
Пошла будить. Бывший муж продрал заспанные глаза, удивленно посмотрел на нее, не понимая, где находится:
– Какая ты красивая! – Вероника только улыбнулась.
– Завтрак готов. Казалось вполне нормальным, что он оказался здесь, и в таких обстоятельствах. – Домой звонил?
Он кивнул, – позвонил, что не придет ночевать, не уточняя, где находится. Потом глянул на часы – все, пора бежать. Умылся, на ходу проглотил завтрак.
Вышли из дома вместе, никаких разговоров на затронутую вчера тему, никаких договоренностей. Она только сказала спасибо, за то, что он вчера о ней позаботился, и разошлись по своим делам.
Вероника села в маршрутку, – потеплело, она ехала чуть позже и с комфортом. Смотрела в окно на пробегающие мимо знакомые дома, улицы, магазины и не думала ни о чем. Приход Валерки она расценила вполне естественно, все сказала, и он сам мог убедиться в правоте ее слов. Она ничего от него не ждала и не хотела, и он тоже ни на что не намекал, хотя…. У него не было ни прав, ни обязанностей. Она переключилась на себя и подумала, что вот, завтра надо будет сходить в консультацию, мимо которой она сейчас проезжала, проверить, все ли нормально. А вдруг Валера скажет ее матери? Ведь не зря он пришел, может, ему намекнули? Нет, он вроде вел себя, как будто ничего не знает. Ну и хорошо. Зато теперь знает. Не все, конечно. Да и мама вскоре сама заметит, может, через месяц. И она вдруг заплакала, начав страшиться неизбежного, хорошо еще, что салон был полупустой, а она сидела у окна, и никто не заметил.
Ангел смотрел на нее сверху, но молчал, ни слова утешения, ни одобрения. Мол, действуй сама. Она не взывала к нему.
Когда пазик развернулся возле «Октябрьского», она уже была в форме, и никто не мог по ее виду определить, какие страсти кипели в ее душе, и на какой грани отчаяния она находилась.
Валера пришел в пятницу, через день. Принес сок, цветы, конфеты. Ухаживать не пытался, говорил о чем-то, но все проходило мимо нее, как будто она была посторонним слушателем. И не очень заинтересованным. Он видел ее отрешенность, был в полной растерянности и не знал, что делать. Странное творилось с ним, – как будто не было нескольких месяцев расстояния, ее пока еще незаметной беременности, совсем ненужной ему свободы. Но это казалось поправимым. Так считал Валера, и был бы прав, если бы это касалось не Вероники, а другой девушки.
Он решился спросить ее, как она себя чувствует, и она односложно отвечала, что хорошо, что все нормально. Но иногда ей было действительно плохо, поташнивало, кружилась голова. И он сидел допоздна, забыв про свои развлечения, деля свое время между работой и Вероникой, ничего не говоря ни дома, ни друзьям. Потому что осознал, что это было только его, и никому до того не то чтобы нет дела, но и знать не надо. Та привыкла к нему, да, в общем-то, и не отвыкала, но теперь отношения стали другими, теперь он был для нее не более чем просто знакомым, даже товарищем, и изменить такое положение было не то что сложно, а вовсе нереально. По крайней мере, в обозримом будущем. И это неприятно задевало Валерку, вызывая в нем несколько иное чувство, нежели простая ревность, что было непонятно и необъяснимо.
Приближался Новый год. Не тот, накануне которого весь мир с опаской ожидал появления двойки с тремя нулями, какого-то апокалипсиса, чуть ли не конца Анюта. Тогда Валера только ухаживал за Вероникой, они провели его за городом, на даче, в компании друзей. Он вел себя исключительно по джентельменски, и дело неумолимо шло к свадьбе, хотя он еще не сделал официального предложения. Вероника вернулась домой веселая, отдохнувшая, вдоволь накатавшаяся на санках и лыжах, в целостности и сохранности, и думала – какой замечательный и красивый Валерка, и что он понравился ее родителям, и его родители тоже смотрели на нее, как на будущую невестку, высказывая молчаливое одобрение. Она блестяще сдала сессию, и дальше все пошло своим чередом. Так что следующий год они уже встречали в семейном кругу, посетив родителей, бабушку, и, успев на последний автобус, опять уехали к друзьям на дачу.
Валерка уже посматривал на Веронику по-хозяйски, будучи в ней полностью уверенной, и она казались превосходной молодой парой. И не только всем, но и самим себе. Еще не осознав, что слишком гладко все не бывает. И так могло тянуться долго-долго, до тех пор, пока взаимное приятие и страсть не перетекут в нечто хорошо знакомое и обыденное, и они не разучатся любить то, что так легко, казалось, далось им.
И посему Валерка несколько раз сбегал налево. И совершенно не потому, что разлюбил Веронику – он бы разорвал горло тому, кто усомнился бы в этом. Причем испытывал чисто технический интерес, и позволял себе больше, нежели с Вероникой. Случайно, или нет, партнершами его оказывались точно такие же молоденькие женщины, с обручальными колечками и внешне неприступные. И они тоже выдерживали паритет, заблуждаясь, или убеждая себя в том, что в таком адюльтере нет ничего, или почти, – предосудительного. Все – на равных. Возможно, Вероника не то чтобы это почувствовала, но и сама не осталась в долгу, хотя связь с Дюшей вспоминала позже с неприятным осадком и горечью, ибо ей это и тогда совершенно ненужно было – так, тоже для интереса. И что вышло? А ее ужасная находка в бабушкиной квартире? Правда, сейчас это было в столь далеком прошлом, что не имело ни малейшего значения. Ангел стер события из памяти, оставив ей незамутненный лист. И все же…
И случилось то, что не могло не случиться – уходящий год развел их во всех смыслах, и если Валера через некоторое время, переборов свою гордыню, понял, что ему необходимо вернуть безвозвратно потерянное, то Вероника… Она просто ждала. Ждала ребенка, и все мысли ее вольно, или не вольно, концентрировались на этом. Против обыкновения, он не стала раздражительной или сильно привередливой, но ей казалось, что все это касается ее одной, и никого больше. Ангел молчал, но к концу года кое-что стало заметным, и Вероника под разными предлогами избегала встречи с мамой. Отец – тот ни о чем не подозревал, как ей казалось, и не расспрашивал. Или же знал, и переживал, молча, не позволяя себе проявлять эмоции.
Но приближался Новый год. Мама позвонила, и сказала, что ее ждут непременно. Здесь отговориться не было никакой возможности. А предстоял тяжелый разговор, ведь она не знала, кто сказал Валерке, что она живет у бабушки. Впрочем, он сам мог догадаться. Но прийти? И потом буквально пасти ее последние недели – этого от него она никак не ожидала, зная непомерное самолюбие. Впрочем, она много чего не знала. Только Валерка повадился приходить чуть ли не каждый день, и однажды она согласилась даже пойти с ним на выставку.
Но быстро устала, – на работе ей большей частью приходилось сидеть, она только выходила прогуляться в обед по Восстания или Пушкинской, но плохая погода мало способствовала этому. Правда, еще оставался С.П.. Но она воспринимала сие с достоинством. После того, как она в мягкой форме, но непреклонно отказала ему в каких бы то ни было посягательств, и отклонила заманчивые – с его точки зрения, предложения, он внезапно не взбесился, а зауважал ее. Естественно, потому что она блестяще – и не зависимо от ее состояния – выполнила несколько его поручений, принесший определенные дивиденды и ей самой. То есть, отношения были чисто деловыми. И потом, когда он оказался в тяжелой ситуации, обратились к ней. Не прямо, а через шефа. Тот, конечно, не мог отказать, но все же последнее слово было за Вероникой.
Она часто спрашивала Ангела, правильно ли поступает, а он, еще не утеряв связь с оставленным миром, благословлял ее. И пережившая потрясение Вероника старалась облегчить участь всемогущего, а ныне почти неподвижного С.П. хотя бы своим появлением. Он тоже называл ее «мой ангел», она удивлялась, и ни о чем не спрашивала, а только сидела рядом… Истории всей она не знала, но слышала от охраны, что после неудавшегося покушения его разбил инсульт, – впрочем, это было видно, хотя он большим усилием воли старался держаться. К тому же она был ранен, но не так тяжело, как могло показаться, и вскоре должен был пойти на поправку, – так говорили врачи, более возбужденные немалым гонораром, нежели едва намечавшимися улучшениями.
Несмотря на все усилия, С.П. оказался надолго прикован к постели. Он говорил с трудом, но взгляд его по-прежнему был пронзителен, и смягчался только тогда, когда приходила Вероника. Сегодня она задержалась, придумывая очередную историю и рассказывая новости, и пришла домой поздно. Отметив, что Валеры нет – почему-то она начала привыкать к его присутствию. Переоделась, съела мандаринку, и села в кресло.
Тут раздался звонок:
– Вероника, это ты? – говорила мама, и то ее был обеспокоенным.
– Да, а что?
– Что-то тебя долго не было, совсем поздно, а ты ходишь одна в такую темень.
–Ничего, не маленькая. – С.П., вернее, его охрана предлагала подвозить ее, но Вероника отказывалась, не желая быть кому-то обязанным. Неизвестно, что думали они о несуществующих отношениях с их шефом, но ни заигрывали с ней и ни перечили. Она, правда, посматривала, не следят ли за ней. Но те, наверное, были хорошо выучены. И это ее устраивало. В любом случае, метро «Пушкинская» напротив, у нее было единая льготная аспирантская карточка, а, доехав до «Московской», она могла считать себя почти что дома.
– Но в твоем положении… – на что намекала мать, Вероника догадывалась, но пока что не взрывалась, как бы пропуская ее слова мимо ушей.
– Мам, у меня работа.
– Я тебе звонила, и мне сказали, что ты ушла в пять.
– У меня же могут быть дела, я же взрослая.
– Это ты так считаешь. Ну ладно, хорошо. Ника, тебя какие планы на Новый год?
– Не знаю, – она понимала, что встречи не избежать, но хотела только заехать тридцатого или тридцать первого, и просто посидеть дома, как привыкла считать бабушкину квартиру.
– Мы тебя ждем, – сказала мама, – соберемся все, в семейном кругу. Можешь взять Валеру… и запнулась – почувствовала, что проговорилась. В конце ноября, когда тот позвонил в очередной раз, она сказала, не вдаваясь в подробности, что Вероника живет у бабушки. Одна. И что… Она искренне считала, что тем самым поможет дочке. Во всяком случае, сейчас Вероника окончательно уверилась в том, что первый визит ее бывшего мужа был далеко не случайным.
– Не знаю, подумаю. Еще неделя осталась. Ничем не дав понять, что расшифровала оговорку матери.
– А ты ешь сама хоть что-нибудь? Или как всегда?
– Ем, мама, ем. Вот только что лангеты пожарила, с картошкой. (Хотя и не думала прикасаться сегодня к мясному). Помидоры есть, творог, фрукты. Мандарин съела.
– Ну ладно, – мать хотела еще что-то сказать, ибо все в ее голове вертелось вокруг одной темы, но не решилась, – хорошо, доченька, ты все же постарайся, и позванивай.
Вероника почувствовала неловкость ситуации и ответила:
– Конечно, обязательно, только ты не волнуйся.
Ей захотелось пить. Она открыла холодильник и достала банку с клюквенным морсом. Ни кофе, от которого она отказалась, ни чай не утоляли жажды. Она купила на Сытном рынке пару килограммов клюквы, и заваривала. На работе – в термосе, а дома просто заливала кипятком. Анюта – та просто изошла, заметив изменившийся вкус Вероники, и все выспрашивала, та же отшучивалась, говорила, что села на диету. Подруга хитро посматривала, но пока ничего не говорила – мол, признавайся, когда, и от кого, чувствуя деликатность ситуации. Но все равно к праздникам придется расколоться, когда все будут поздравлять друг друга и пить, как будто в последний раз. Хотя этого так не хотелось – ощущать на себе участливые взгляды, и все такое. Ангел по этому поводу ничего не советовал, и ей приходилось справляться самой.
Вероника налила себе морсу и снова села в кресло, – было уже половина одиннадцатого, и скоро нужно ложиться. В последнее время ее стало тянуть ко сну, и она не противилась этому. Потом подумала, что вскоре не сможет влезать в брюки, и надо бы присмотреть на пару размеров побольше ее сорок четвертого. Пробежаться по Суворовскому. Или съездить на ярмарку. А там – предновогодний ажиотаж, многолюдье. Но, наверное, придется. И еще нужно купить подарки к Новому году – хорошо, есть на что. Она стала думать, кому что подарить, и, неожиданно для себя, застряла на Валерке. В прошлом году она купила ему свитер, и крем для бриться. А в этом? Мысль о том, что она про него вспомнила, ее совершенно не удивила – часто заходит, они разговаривают. Фрукты вот принес – гранаты, которые она любила раньше, хурму, не говоря уже о мандаринах. Наверное, он справлять будет в веселой компании, с молодыми девчонками и ребятами. Ей на мгновение стало тоскливо, – неужели она уже не сможет. Но тут же устыдилась, – а Дмитрий? Где он? – спросила она у Ангела, но что тот мог ответить? Лишь бестелесный дух навещал Веронику, и был грустен.
Тут позвонил Валерка, и с теми же словами, мол, почему так поздно, я тебе звонил, и все прочее. И она отвечала также односложно, уже уставшая, и, не задавая себе вопроса, по какому праву он интересуется. Она просто устала. А завтра нужно снова навестить С.П. – ему сегодня стало хуже, повысились давление и температура. О том, что она посещает г-на Сергеева, догадывался разве что шеф, вернее, знал наверняка, но ни малейшего намека. Лишь раз поинтересовался, что и как, но она сказала, что уже лучше, и, когда поправится, обязательно зайдет. Буквально это и просил передать С.П..
А Валерка сказал, что завтра зайдет в конце рабочего дня, и опять ей ничего не оставалось, как согласиться – вроде они с ним не ссорились, и в этом нет ничего необычного. Ну, подумаешь, Анюта будет спрашивать, почему объявился ее бывший, и не от него ли она. Веронике, по правде говоря, было все равно, но это могли быть дополнительные волнения, что было совсем некстати.
Валерка так и сделал. Вошел, поздоровался. И стал ждать. Анюта внутренне подобралась, но у нее сделались такие квадратные глаза, как будто она увидела инопланетянина. Вероника быстро оделась, оставив недоумевающую подругу в загадках, и предоставив ей целый вечер для размышлений.
Назло ей Вероника взяла Валерку под руку, удивив тем самым не только Анюту, но и его самого, и повела к метро, сказав, что ей нужно по делам, и он, если хочет, может ее подождать. Но это займет не менее часа. Они вышли на «Пушкинской», перешли Загородный, и вошли через проходную в госпиталь. У Вероники был постоянный пропуск, а Валерка прошел за компанию.
– Так все же мы куда?
– Здесь человек один лежит. Раненый. Я к нему захожу.
Валерка хотел спросить, случайно, не тот ли, но вовремя осекся, боясь как-то нарушить складывающееся взаимопонимание.
– И что с ним?
– Инсульт, и еще его ранили.
– Серьезно?
– А ты думаешь. Сейчас, правда, немного лучше…
Поднялись на второй этаж, прошли по отремонтированному коридору. Валерка заметил, что Вероника поздоровалась с бритоголовым охранником, комплекцией вряд ли уступающей его, и как тот кивнул в его сторону….
Они подошли к отдельной палате, возле которой в кресле сидел такой же мрачный тип. Вероника скинула дубленку Валерке на руки, и сказала:
– Если хочешь, можешь подождать здесь. Почитай пока.
Она, то выходила, то входила в палату, о чем-то беседовала с дежурным врачом, кивала головой. Он Валера не прислушивался, и только один раз услышал окончание фразы: «Да, вы на него действуете лучше любой терапии…», но не понял ничего. Через полтора часа, показавшиеся ему вечностью, она вышла совсем, сказала охраннику, что С.П. просит его зайти, повернулась, позволив Валерке подать ей дубленку, и снова взяла его под руку, чем он был опять несказанно удивлен, и только сказала:
– Неважно, температура не спадает, как бы ни было кризиса.
Эти слова, и участливость резанули его по сердцу, и он не нашелся, чтобы хоть что-то спросить, а подумал некстати, что на фига ему нужна была Ольга, из-за которой он потерял такую девушку, не понимая до конца, что повод еще не является причиной.
Они поехали вместе, и она, до сих пор молчаливая, начала рассказывать. Только сказав, чтобы он сам сварил что-нибудь или поджарил, потому что от запаха ее мутит. Переоделась, села на диван, поджав ноги, и ждала, пока он ужинает, в который раз ограничившись блюдечком творога и яблоком.
– Тебе, наверное, неинтересно, но, коль спросил, – начала она, – слушай…
Она рассказывала долго, с подробностями – Вероника была неразговорчивой, но, если начинала говорить, то старалась вспомнить все, относящееся к теме. Валерка только слушал, и качал головой. Иногда она, забываясь, брала его за руку, увлеченная своим собственным рассказом, он чувствовал шелковистость ее кожи, и не спешил выпускать ее, очищал для нее апельсины – сладкие, с толстой коркой, делил на ломтики. Она машинально благодарила Валерку, но не прерывала своего рассказа.
Когда они опомнились, было уже около часа, – Валера не решался перебить Веронику. Взглянув на часы, он начал собираться.
– Ой, куда же ты пойдешь! В такое-то время! И в такую погоду, – за окном вовсю хлестал дождь с мокрым снегом, принесенный очередным циклоном.
– Ну, как-нибудь доберусь, машину поймаю. В первый раз, что ли. Как все молодые люди, Валерка был абсолютно уверен в себе, а напрашиваться, чтобы остаться, не позволяла гордость. Но, до того невозмутимая и отчужденная Вероника внезапно сказала:
– Нет, ты останешься здесь. Позвони домой, соври что-нибудь, чтобы не беспокоились. – У нее екнуло в сердце предчувствием беды, – нет, я тебя не пущу. Но только ты ляжешь у стенки и не будешь вертеться во сне и меня лапать. Договорились?
Изумленный Валерка, абсолютно не представлявший такой поворот событий, стал звонить по телефону, а она машинально разобрала постель, пошла в ванну, надела теплую фланелевую пижаму с широкими штанами, расчесала волосы и легла. Сказала Валерке:
– Теперь твоя очередь, выключай свет, и не буди. Спокойной ночи. Она моментально заснула, совершенно не думая о том, что вскоре рядом уляжется молодой мужчина, бывший муж, который в принципе может ее захотеть, безо всяких на то обязательств, – а то и получить. И она не сможет оказаться. Но Вероника была по другую сторону горизонта. Правда, это исключение – она просто не осознавала, – было только для Валерки.
Сон же ее был спокоен, ее не преследовали кошмары, ей было уютно, и даже Валеркина рука, просунутая под сбившуюся рубашку и приспущенные пижамные брючки, ласково обнимающая ее живот, ну, чуть ниже, не мешала. И, положа руку на сердце, не могла сказать, что ей это неприятно. Наверное, ее тело помнило такие совместные пробуждения, но не сознание. Она осторожно высвободила его руку, он сладко потянулся во сне, и она пошла готовить завтрак, состоявший на этот раз из овсяной каши и бутербродов с сыром – не то, чтобы очень уж вкусно, зато полезно и не вызывало отторжения.
Валерка тоже спешил, – им надо было в разные стороны. Но, перед уходом он внезапно поцеловал ее, но она посмотрела на него так, что он был готов сквозь землю провалиться. Но, все же, превозмогая себя, спросил:
– Я приду сегодня? – хотя раньше не спрашивал, а просто заходил без предупреждения.
– Не знаю, покачала головой Вероника, – мне сегодня в институт, на семинар. И я вернусь поздно.
– Одна?
Она опять удивилась:
– А почему ты спрашиваешь?
– Ну, в общем, я бы мог тебя встретить.
– Зачем?
– Так, – можно было вообще ничего не говорить.
– Как хочешь. Мы заканчиваем в девять. И тон ее был абсолютно ровный, как будто она опять перенеслась в другой мир. Вероника, действительно, уже переключилась на работу, где она опять должна быть свободной и независимой. Ни от кого. Цвести и пахнуть.
Вечером он все-таки пришел, встретил, посадил на маршрутку. И все. Она не пригласила, как будто он был пустым местом. Не совсем пустым, но не связанным с ней ничем. Все же он заметил, как на него с завистью посмотрели несколько девчонок, когда он шел рядом с Вероникой, и пошептались между собой. А ей было просто не до него – опять немного мутило, и она начала неосознанно беспокоиться о своем состоянии. О будущем ребенке.
Пару дней его не было, – Валерке приходилось работать вечерами, в это время в их фирме всегда запарка, но звонил, она говорила с ним спокойно, ни о чем. Мысли ее были бесконечно далеко. Еще раз встретил ее возле госпиталя, но опять-таки только посадил на метро, а домой не заходил. Между ними установились какие-то ровные, совершенно обычные, отношения, внешне не обещающие никакой перспективы. Его бесило ее равнодушие, больно жалило самолюбие, но единственное, что он мог делать, так это ждать…
Дня за три до Нового года – в этом году он приходился на выходные, и, с учетом переноса, и отгулов за это, получались целые рождественские каникулы, на работе устроили праздник. Все шутили, дружно готовили стол, Веронику было подрядили резать салаты, но она ускользнула, пообещав накормить всех тортами и пирожными, за которыми теперь не нужно было выстаивать длинные очереди, и от нее отстали. Их было всего-то семь человек, но кое-кто уже стал подозрительно коситься на Веронику – даже новые брюки и свободная блузка не скрывали очевидного факта. Но резонно рассудили, что после праздников сама расскажет, своих забот и интересов вполне хватало. Она решила побыть немного, а потом уйти. Но стол накрыли, шеф, переодевшись Дедом Морозом, Снегурочка-Анюта забастовала – вручил новогодние конверты, что было кстати. Потом стали приходить постоянные клиенты, поздравлять, с обязательными шампанским, вином и сладостями. В итоге за сдвинутыми столами в приемной оказалось, чуть ли не двадцать человек. Анюта блистала, постоянно получая комплименты и поражая всех, а Вероника, как и полагается молодой и неопытной, тихонько сидела в уголке.
Часа в три в офисе раздался звонок. Открыли, и вошел молодой человек – один из тех, которых она видел в госпитале, и доставил огромную, полную деликатесов корзину, а Веронике вручил маленькую коробочку, шепнув на ухо – «Это от С.П.». Приход нового гостя был встречен возгласами ура, к этому времени большинство присутствующих порядком поднабрались, и были рады всему необычному. Опять в потолок полетели пробки, потом начались танцы, и народ закурил помещение. Анюта начала флиртовать со вновь пришедшим, так, безо всяких мыслей, просто ей нравилось быть в центре внимания. И это хорошо.
Стало душно и шумно, но этого не замечали. Вероника, с трудом выдерживая такую нагрузку, накинув дубленку, вышла подышать воздухом, решив – сейчас постоит, потом оденется и тихонько уйдет по-английски. И увидела на пороге ожидающего ее Валерку. Она искренне обрадовалась:
– Ты что тут делаешь?
– Жду.
– Хорошо, что ты пришел. Мне бы уйти, здесь душно и все такое, у меня уже голова кружится. А так ничего не надо объяснять. Подожди, я быстро.
– Что, празднуете? – спросил он, когда она вернулась, уже одетая, с сумочкой и пакетом.
– Да, теперь на работу только восьмого. Можно будет отдохнуть. Высплюсь и позанимаюсь, а то совсем учебу забросила. Это было не совсем так, она, конечно, немного заималась, даже собралась на курсы английского. Но как теперь все повернется? – А вы когда отмечаете?
– Тоже сегодня. Но завтра все работаем, поэтому разошлись рано. Те, кто смог, – он ухмыльнулся. И, наверное, тридцать первого тоже будем, до обеда, а третьего – на работу. Так что каникул не ожидается.
– Да, – посочувствовала Вероника, – не позавидуешь. Они не пошли к «Октябрьскому», – был какой-то концерт, и вся площадь перед залом забита легковыми автомобилями и экскурсионными автобусам, а по улице Восстания, к метро. Вероника шла медленно – она здорово устала от шума, табачного дыма, от праздника. На улицах зажгли праздничное освещение, в садиках уже светились украшенные разноцветными лампочками елки. Вероника молчала и сосредоточилась на себе, – в висках стучало, и не хватало воздуха
– Наверное, пропахла табаком, – сказала она между прочим, – придется все проветривать до самого Нового года.
– А ты что собираешься делать?
– Не знаю, родители зовут, но мне чего-то не хочется. Завтра заеду и все. А то начнут расспрашивать, понимаешь, уже немного заметно, – она говорила не стесняясь. Как подруге, но не больше. – Может, еще к девчонкам съезжу. Так, посижу. Первого или второго. Потом надо С.П. навестить – это завтра, а от него – к родителям. Так что убью двух зайцев. Она просто перечисляла, что должна делать обязательно. – И спать буду. А 31- го, – ну не знаю. Отпрошусь у родителей, – она засмеялась, – и буду дома, то есть, в бабушкиной квартире. Не то закормят. Посмотрю телек. И все.
– А если я к тебе присоединюсь? – вопрос был задан в тему, по ходу, и не предполагал прямого ответа.
– Я буду дома. А тебе-то что – веселиться… прости, я не хочу вмешиваться. Она внезапно поскользнулась, и упала бы, не поддержи ее Валерка.
– Ох, спасибо. И разговор сам по себе перешел на другую тему.
Они молча прошли еще метров сто. Приближался шумный и заполненный предпраздничным людом Невский. Вероника остановилась:
– Давай, постоим немного. Надышусь, и в утробу, – почему-то поездки в последнее время стали ее утомлять, мельтешение лиц, стремящаяся толпа, сплошные потоки и неизбежная давка, на которые она прежде не обращала внимания, стали ее раздражать. И она тщетно пыталась мириться с этим. Они постояли, а потом она внезапно сказала:
– Может, немного пройдемся, если ты не замерз, а потом посадишь меня на трамвай. Почему-то сейчас трамвай показался ей спасением от толпы, и тоже подвозил почти к дому.
– Хорошо.
Было скользко, и она снова взяла Валерку под руку, даже Невский, который они перешли, лавируя между потоками машин, не успели убрать, как следовало. Народу и сейчас было много – шли люди веселые, с подарками, пакетами, покупками. В предвкушении праздника и долгожданного, необычно длинного в этом году отдыха. Кому-то, правда, предстояло трудиться и в эти дни, но большинство надеялось по-настоящему оторваться…
Они потихоньку дошли до Кузнечного. Вероника почувствовала, что ей стало легче – подействовало пребывание на морозном воздухе, к тому же она подсознательно чувствовала себя под защитой. Но мороз пощипывал щеки, и настойчиво пробирался внутрь. Стало немного зябко. Она подняла воротник, а Валерка спросил, он часто говорил, не задумываясь:
– Сможет, к нам зайдем? Чай горячий, согреешься, – до его дома, там, где она прожила больше года, было рукой подать.
– Нет, что ты! То-то рады будут меня видеть, да еще… – она хотела сказать «с пузом», – и тебе потом попадет. – Все же она не совсем вышла из детства, и, понял несуразность, рассмеялась.
– Да что ты, какие разборки. Посидим немного.
– Нет, я сейчас поеду, двадцать пятый и сорок девятый ходят пока регулярно, – придумала она, потому что ездила на трамвае за последнее время раз или два…. И то, в основном, подъехать куда. – А ты пойдешь домой и отогреешься. Они встали на остановке, перейдя Лиговку. И вправду, вдалеке огоньками наметился трамвай.
– Видишь? – сказала Вероника, – уже идет. И, неожиданно для себя, добавила, – а ты приходи. Ответив на заданный более часа назад вопрос. И отвернулась.
– Посмотри, звезда падает, можно загадать желание, – Валерка уставился в небо, где, оторвавшись от сонма, одинокая звездочка тихо планировала в темном небе, постепенно смешиваясь с городскими огнями.
Вероника тоже подняла голову, и…
– Ангел, это мой ангел, – тихо прошептала она, так, что ее спутник не слышал, – он все видит…. И ужаснулась. Выдернув руку, он вскочила в подошедший трамвай, оставив Валерку в полном недоумении.
Продолжение здесь
http://www.proza.ru/2011/03/13/1722