КРИМИНАЛЬНАЯ "ШАЛОСТЬ"
В тот день я вернулась домой после работы и вечерних занятий в институте поздно. Меня встретила встревоженная Александра Фёдоровна, повела в свою комнату, закрыла за собой дверь и почему-то шёпотом сказала:
- Сашу час тому назад увезли в милицию...
- За что?! – удивилась и испугалась я.
- Не знаю. Следователь хотел с тобой поговорить, но я сказала, что ты вернёшься из института не раньше 12 ночи, так он не стал ждать. Просил открыть Сашкин сейф, но ключа у меня нет, а ордера на обыск у него тоже не было, и я взламывать сейф не разрешила. Ты не знаешь, что у него там лежит?
- Примерно знаю... Всякие бумажки, бланки с работы и ампулы с ядом для меня. Он всё время грозит меня убить, если я ему изменю.
- О, господи! Только этого не хватало!!
- Не волнуйтесь, Александра Фёдоровна, – пытаюсь я успокоить побелевшую свекровь. – Не волнуйтесь... Это очередная Сашкина шалость. На ампулах написано «Яд», но Сашкиной рукой. Думаю, что ампулы эти с глюкозой, на одной из них осталось, не стёртое до конца, окончание слова – «оза».
- А патроны ты у него там не видела?
- Какие патроны?! Нет, не видела. Хотя... Подождите... Может быть, есть коробочка пулек для пистолета из тира!.. Как-то он принёс домой пистолет и сказал, что настоящий. Я, конечно, устроила ему скандал и потребовала, чтобы он отнёс пистолет туда, где его взял, иначе я с ним жить не буду. Ну, как тогда, зимой, с ним поговорила... Он испугался и сказал, что пошутил. Пистолет, дескать, из тира. Ему его дали домой потренироваться. Потом показал коробочку пулек к нему. Но я сказала, что не желаю видеть дома оружие и прошу отнести пистолет обратно. Больше я пистолета не видела. Он сказал, что отнёс его. И коробочку с пульками он мне больше не показывал.
- Не отнёс он пистолет, Наташа, - сказала Александра Фёдоровна, тяжело опускаясь на стул. – Вчера он отдал мне его на хранение. Говорил, что милиция за ним следит, что его хотят арестовать, но что он такое натворил, не рассказал. Я вызвала отца Саши, показала ему пистолет. Он действительно из тира, только милицейского. Оружие боевое. Сегодня днём отец взял пистолет с собой, разобрал его и по частям выбросил в Яузу. Ах, если бы я знала, где лежит эта коробочка!? Ведь ты не знаешь, как выглядят...
Наш шёпот прервал звонок в дверь.
- О, господи! Это, наверное, они вернулись за тобой. Про пистолет ничего им не говори. Поняла?
- Не волнуйтесь, Александра Фёдоровна. Я всё поняла, - и, собрав волю в кулак, спокойно пошла открывать дверь.
На пороге стояли двое мужчин: один в милицейской форме, другой - в штатском.
- Ага! – весело сказал человек в штатском. – Вы и есть Сашина жена, не так ли? – приветливо улыбаясь, обратился он ко мне. – Извините за позднее вторжение, но сейчас в нашем отделении милиции находится ваш муж, и нам надо кое-что выяснить у вас, чтобы понять, правду ли он нам говорит. Если правду, то через пару часов мы вас вместе доставим обратно домой. Согласны? Пожалуйста, поедемте с нами.
Довольно быстро меня доставили в отделение милиции, привели в маленький кабинет с двумя конторскими столами, и человек в штатском, протягивая мне руку, сказал:
- Давайте познакомимся. Я следователь по уголовным делам Алексей Сергеевич. Вашего мужа мы кое в чём подозреваем. Вы, пожалуйста, посидите здесь, подождите меня. Я скоро вернусь и всё вам объясню.
Наверное, я просидела довольно долго, потому что успела вспомнить последние эпизоды своей жизни с Сашкой, пытаясь, хотя бы приблизительно, понять, что он мог натворить...
Когда я вернулась с ним из Риги, мы стали жить с его мамой. Он по-прежнему работал ассистентом, и, вроде бы, тогда всё было нормально. Потом, Александра Фёдоровна меня прописала у себя постоянно, взяв с меня честное слово, что я никогда не буду претендовать на их жилую площадь. Сашка был этому очень рад, и почти перестал маме хамить.
Через пол года Александре Фёдоровне дали новую двухкомнатную квартиру, и мы все переехали из страшного барака сюда. Саша этому тоже радовался, но он в это время стал жаловаться на боли в желудке. Диагноз – язва. Лекарства, строгую диету Сашка принимал спокойно, не протестуя.
Летом я поступила на вечернее отделение института... Да... Кажется, с осени он и стал нервничать, ревновать меня. Ведь я уходила на работу утром и из-за вечерних занятий четыре раза в неделю приходила домой очень поздно. Тогда-то и начались первые угрозы меня убить. Он бросил работу... Стал опять рассказывать о своих похождениях... Но я на это не обращала внимания, некогда было. А моё спокойное, дружелюбное отношение к нему его успокаивало.
Потом он устроился работать в пожарную охрану. Принёс с работы огнетушитель, возился с ним, как с игрушкой... Был спокоен, но чаще стал выпивать.
Мы с Александрой Фёдоровной уговорили его поступать в институт. Он бросил свою пожарную охрану, стал готовиться. Поступил в Высшую школу профдвижения на заочное отделение по организации культмассовой работы. Потом мы помогали ему писать, а иногда и сами писали к положенному сроку курсовые работы. Ему нравилось ездить на сессию в Ленинград... Говорил, что там почти не занимается, гуляет, а сдаёт экзамены и зачёты легко, потому что за них платит преподавателям.
«Пошалил» там с одной девушкой. Она даже приехала к нему из Ленинграда жить, потому что Саша сказал, что женится на ней. Бедная девушка! Узнав, что он женат, она очень плакала. Хорошо, что не было дома ни его, ни Александры Фёдоровны. Я с ней спокойно поговорила. Объяснила, что плакать не надо, а надо радоваться, потому что Бог спас её от ненормального. Рассказала о себе, о жизни с Сашей. Кажется, убедила её, и она, успокоившись, уехала. Сашке я ничего не рассказала о приезде девушки, потому что никогда его не ревновала и научилась к его «шалостям» относиться спокойно.
Он пошёл работать в журнал «Художественная самодеятельность», вновь стал читать мне свои стихи, но не печатался. От этого злился, поругался с кем-то, бросил журнал... Ко мне и маме относился нормально. Только иногда, если опоздаю домой из института на 20-30 минут, встречал злобно, подозревал в измене и угрожал. Тогда-то и принёс пистолет...
Потом мама его устроила работать в отдел культуры райисполкома, где он работает и сейчас. Начал приносить массу каких-то бланков, что-то подолгу вечерами писал, оформлял... Стал «пропадать» на работе... Говорил, что ничего не успевает, очень много работы, но был доволен. Вся эта канцелярщина ему явно нравилась...
- Извините, пожалуйста, что заставил вас ждать, - прервал мои мысли вернувшийся Алексей Сергеевич. – Трудный у меня сегодня день. Впрочем, какой там день! Уже пол первого ночи! Вот как заработался... А дел ещё...
Не замолкая ни на секунду и бросая на меня быстрые, цепкие взгляды, он аккуратно разложил на столе нужные бумаги, очистил от окурков пепельницу, положил рядом с бумагами ручку, карандаш и, удобно расположившись напротив меня за столом, достал пачку сигарет и зажигалку, собираясь закурить.
- Ох, простите... Я могу при вас закурить?
- Курите, - разрешила я, удивлённая такой предупредительностью и вежливостью. – Я тоже курю. Мне закурить здесь можно? – спрашиваю я, беззастенчиво его разглядывая.
- Конечно, конечно, - встрепенулся он, услужливо подавая пачку сигарет.
Закурив, и пристально глядя ему в глаза, пытаясь понять, что он за человек, я решилась задать вопрос:
- Что Сашка натворил? В чём вы его обвиняете?
- О! Сразу, уж, «обвиняете»! Мы не обвиняем, мы пока только подозреваем, - всё так же приветливо ответил он. - И ещё... – вдруг, сурово добавил, - должен вас предупредить, что здесь не принято задавать нам вопросы. Здесь вопросы задаём мы, а вы должны на них честно отвечать.
Такого сурового голоса от этого пузатенького добрячка я не ожидала и сразу сникла. Значит, по-человечески с ним поговорить не удастся, несмотря на всю его вежливость.
- Знаете что?! А я не буду писать протокол допроса! – Объявил он, став опять весёлым, и, почти залихватски, отодвинул от себя все бумаги. - Будем просто разговаривать. Расскажите мне, что за тип ваш муженёк?
- Он не муженёк, а муж, - насторожилась я.
- Хорошо... Муж... Расскажите о нём.
- Я не знаю, что конкретно вас интересует? О чём рассказывать?
- Ну... Где работал, как работал, как работает сейчас, что приносил домой с работы?
Обрадованная тем, что вопросы простые и не требуют от меня вранья, я рассказала ему о Сашке, о его обычной работе обычного человека. Ничего, никогда с работы не приносил, только в последнее время, из-за того, что не успевал сделать всё на работе, стал приносить домой рабочие документы, и по вечерам дома с ними работал.
- Вы говорили, что он пишет стихи. Стихи хорошие? Вам нравятся?
- Некоторые нравятся, другие - не очень...
- Прочтите какие-нибудь. Я очень люблю стихи!
- Нет... Простите, но у меня плохая память.
- Жаль... А как он стихи хранит? В рукописном варианте или печатает на машинке?
- По разному... У него нет системы хранения. Всё разбросано на рукописных или отпечатанных листочках.
- Ага! Значит, ему всё таки нужна пишущая машинка!.. – почему-то обрадовался Алексей Сергеевич. - И где же он достаёт её?
- Как где? Дома берёт, - удивляюсь я глупому вопросу.
- А какой марки у него пишущая машинка? И давно ли она у него?
- Пишущая машинка «Москва», и она не его, а мамина, - отвечаю я, не понимая, что он от меня хочет узнать. - Машинке уже много лет...
- Вот как... – думая о чём-то своём, замолчал Алексей Сергеевич.
- Вы обещали мне всё объяснить, Алексей Сергеевич, - решилась я прервать его молчание. – Я так и не понимаю, за что вы забрали Сашу?
- Хорошо, - решил что-то для себя следователь и внимательно на меня посмотрел. – Я вам скажу, в чём подозревается ваш муж, но сначала ответьте мне честно, приносил ли он домой какую-нибудь большую коробку размером примерно 50 на 50см?
- Нет. Никогда никаких коробок не приносил, – уверенно ответила я.
- Вы знаете, - улыбнулся Алексей Сергеевич, - вот смотрю на вас, и, кажется, впервые за долгую службу, а работаю я уже более десяти лет, встречаю человека, которому абсолютно верю. Что ж, мы, видимо, ошиблись, задержав вашего мужа, и придётся его отпустить под крылышко такой замечательной жены. Остаётся маленькая формальность... Напишите на листочке, что не согласны с задержанием мужа, так как он никогда, ничего с работы не приносил, и что вы предлагаете нам осмотреть вашу квартиру, чтобы в этом убедиться. Понимаете, я обязан удостовериться, что большой коробки у вас нет. А оформлять ордер на обыск – это такая долгая история!.. И Саше придётся всё это время быть у нас.
- А что в этой коробке находится?
- Пишущая машинка «Оптима», украденная неделю назад в райисполкоме через окно отдела культуры, где работает ваш муж.
- Что вы!? Зачем Саше красть пишущую машинку, если у нас своя есть?!
- Я тоже так думаю... Потому и предлагаю написать заявление на моё имя... Мы быстро всё осмотрим, а потом привезём Сашу.
- Хорошо... Дайте мне ручку и лист бумаги.
Я написала заявление, отдала его следователю, и он куда-то с ним убежал, попросив меня чуть-чуть подождать. Нет, всё таки он нормальный мужик, думаю я. Нашёл выход, чтобы закончить эту нелепую историю. Утром Сашка будет дома, и Александра Фёдоровна успокоится...
- Отлично! – весело сказал Александр Сергеевич, вбегая в кабинет. - Сколько у вас в квартире комнат?
- Две. Но в большой живёт Сашина мама, а мы живём в маленькой.
- Саша у мамы держит какие-нибудь свои вещи?
- Нет. С этим у нас строго.
- Вот и хорошо. Значит, надо будет осмотреть только маленькую комнату, и вдвоём мы справимся быстро. Поехали...
Обыск длится уже второй час. Разбирают содержимое диванного ящика, в который я никогда не заглядывала, так как постельное бельё складывала в стенном шкафу. Мучаюсь от стыда за свою глупость, которая позволила следователю так легко получить от меня разрешение на обыск, и от ужаса, глядя на содержимое дивана. Ни о какой пишущей машинке уже речь не идёт. Всё оказалось гораздо серьёзнее.
Как жирный кот, обнаруживший никем не охраняемое лакомство, следователь копался в бумагах, бормотал очередной номер уголовной статьи и бережно откладывал связки документов с надписью «Только липа». В этих пачках были несколько чужих паспортов с Сашиными фотографиями, разные удостоверения дружинника и, оформленные на Сашу, командировочные удостоверения. Весь низ дивана был забит разнообразными бланками для бухгалтерии, товарными чеками, анкетами для приёма на работу, а в пачке с надписью «ксива» оказались окурки с пеплом.
- Ну, парень! Ну, голова! – засмеялся Алексей Сергеевич, нечаянно рассыпав на себя мусор. – Под дурика косит! Ну, юморист! А вот это что? - вновь забормотал он себе под нос, вытаскивая из глубины коробку из под обуви.
В ней оказались несколько круглых печатей разных учреждений, масса треугольных штампов и штемпельная подушка в железной коробочке.
- Вот так-так! – обрадовался находке следователь. – Уважаемые мамаша и жёнушка! Обращаю ваше внимание на то, что лаборатория по изготовлению фальшивых документов налицо. А это очень серьёзная статья и, если удастся доказать, что ваш парень попользовался этим богатством – сидеть ему за решёточкой под охраной бдительных солдатиков не менее четверти века! И это в лучшем случае…
Александра Фёдоровна не выдержала и, закрыв лицо руками, с плачем ушла в свою комнату. А я, молча, с тоской наблюдаю за происходящим, узнавая новую, так неожиданно открывшуюся мне, абсурдную сторону жизни Саши.
Другой милиционер долго возился с сейфом и, наконец, вскрыл его.
- Глянь, Сергеич, тут яд, - сказал он, бережно передавая ему ампулы.
- Ага! Покушение на убийство?! Ещё одна статья...
- Нет!!! Нет тут никакого покушения на убийство! – закричала я, разозлившись на довольную физиономию следователя. – В ампулах глюкоза! Неужели вы не видите, что слово «Яд» написано Сашкиной рукой?! Что документы с надписями «Только липа» и «Ксива» могут быть только у больного человека?! Психопат он! Понимаете? Психопат! А вы радуетесь!
- Ого! Я говорил, что вы замечательная жена! – засмеялся Алексей Сергеевич, выслушав мою гневную речь. - Такая жена должна защищать своего мужа, но... - сменив весёлость на официальный тон, строго заметил, - но она должна и следить за ним, если он больной. Или вы, пользуясь его болезнью, участвовали в его преступлениях, а теперь кричите от страха?
От возмущения у меня перехватило дыхание. Я собралась сказать ему всё, что о нём думаю, но не успела, он вновь дружелюбно заговорил:
- Но я в эту версию не верю. Иначе вы бы не привели нас сегодня к этому кладу. Не волнуйтесь, экспертиза и следствие всё расставят по местам. Так... – обратился он к милиционеру. – Что в сейфё ещё интересного?
- Вроде бы ничего больше. Опять пустые бланки, листки со стихами и коробка с разными ключами.
- Коробку с ключами тоже возьмём с собой. В отделении разберёмся. Среди них могут оказаться и интересующие нас ключи.
Сложив в принесённый с собой мешок все бумаги, документы, коробки с печатями и ключами, Алексей Сергеевич посмотрел на часы.
– Ого! Шесть часов! Доброе утро, товарищи! За хорошую работу все заслужили выходной. – Потом повернулся ко мне и, как бы жалея меня, вздохнул. - И вы с мамашей отдохните от нас. Когда понадобитесь, я вас вызову.
Они ушли... Я вхожу в комнату Александры Фёдоровны. Она бледная сидит на постели, ещё больше сгорбившись от горя. А у меня сердце разрывается от жалости и вины перед ней.
- Александра Фёдоровна, - говорю я, плача, - простите меня. Это я во всём виновата. Я Сашку погубила. Я их сама сюда привела... Они исполкомовскую пишущую машинку искали, думали, что Сашка украл, а я сказала, что он не крал... И следователь мне поверил, только сказал, что для формальности я должна разрешить им придти к нам домой и проверить, а потом они Сашку отпустят... Вот я и написала заявление...
- Не плачь, Наташа, - тихо говорит Александра Фёдоровна. – Ты не виновата... Откуда тебе было знать все их хитрости? И потом, они бы всё равно пришли рано или поздно с обыском. Это я виновата... Я ничего не знала, чем он занимается. Перестала его контролировать... Ведь, как женился, он стал спокойнее. Ты хорошо на него влияла. Я думала, что он перебесился... В институт поступил, я его в исполком устроила... А оно вон как вышло... Теперь решай, будешь ли со мной тащить этот крест дальше?
- Буду, Александра Фёдоровна. Вас в такой беде не оставлю. Как-нибудь вместе попробуем его вытащить.
- Спасибо тебе, Наташа, - сказала она и вновь заплакала...
Осеннее ненастье резко сменилось на суровые морозы. И не удивительно! Ведь через три недели – Новый 1966-й год. Мы с Александрой Фёдоровной стоим на улице в длинной очереди родственников арестантов Бутырки, чтобы сдать в окошко для Саши первую передачу с продуктами. Разрешение на передачу подписал следователь городской прокуратуры, куда передали Сашино дело. Чтобы добыть это разрешение, Александра Фёдоровна обила многие пороги.
Молчаливая, скорбная очередь движется медленно. В помещение запускают только по два человека, по количеству открытых окошек. Никто не пытается пролезть вперёд, как бывает в магазинных очередях. Опустив головы, стараясь не смотреть друг на друга, женщины с полными сумками смиренно ждут «счастливого» момента общения с родным человеком через сурового служителя тюрьмы. Ждём этого момента и мы...
- Сигареты в пачках мы не принимаем, только россыпью, - говорит нам женщина из окошка, откидывая нам обратно два блока сигарет. – Конфеты в обёртке тоже не берём. Если хотите их передать, снимите обёртку с каждой конфеты и фантики оставьте у себя. Фрукты, сахар кусковой... Варёную колбасу нельзя, только сырокопчёную и не более одного килограмма.
- Но у Саши язва, ему нельзя…
- Значит, останется без колбасы, - обрывает Александру Фёдоровну приёмщица. - Что там у вас ещё? Печенье возьму. Так, сигареты россыпью сделали, конфеты... Всё. Разрешённые четыре килограмма уже есть... Следующий!
Прошёл Новый год, и в конце января Александре Фёдоровне разрешили не только ещё одну передачу, но и получасовое свидание. Вернулась она в слезах, но потом, успокоившись немного, сказала, что будет добиваться свидания с Сашей для меня, и рассказала, как проходит свидание.
- Комната разделена решёткой, по обеим сторонам стоят два стола и деревянные скамейки. Передавать из рук в руки что-либо запрещено. Разговаривать слишком громко или шёпотом запрещено. Обсуждать уголовные дела запрещено. Во время беседы руки должны лежать на столе. В случае нарушения порядка, свидание немедленно будет прекращено.
У Саши обритая голова, очень похудел, и глаза кажутся огромными, с тёмными кругами вокруг, болезненно блестят от возбуждения, наигранная весёлость – всё говорит о плохом его внутреннем состоянии. Сказал, что все его считают там сумасшедшим, потому что скачет по камере. Из-за язвы его перевели в больничный блок. Сказал, что через неделю повезут на обследование в Кащенко. Там можно будет чаще встречаться.
- Что говорит следователь? – спрашиваю я.
- Что он загремит на пятнадцать лет, если не расскажет, для чего ему были нужны фальшивые документы.
Психиатрическая больница имени Кащенко находилась недалеко от нашего дома. Около пруда на холме за высоким забором среди старинного парка стояли несколько старых деревянных корпусов и один новый, кирпичный, около которого была небольшая площадка для прогулок больных. Часто, проходя мимо неё, я видела сквозь каменные столбы высокого забора мужчин или женщин и ловила их жадные, тоскливые взгляды, напоминавшие мне глаза несчастных пациентов палаты для самоубийц. Сашин длинный, одноэтажный корпус, похожий на барак, с зарешечёнными окнами стоял вдали от других. Режим в больнице был действительно легче. Для посещений уже не требовалось разрешения от следователя, и мы часто приходили к Саше. Но однажды Саши в больнице не оказалось. Всё выяснилось в следственном отделе прокуратуры.
После обследования Саши в Кащенко, следователь с сожалением в голосе сообщил мне, что они «потеряли» подсудимого. Я даже сначала испугалась. Подумала, что с Сашкой что-то случилось ужасное. А оказалось, что Сашу признали шизофреником, а значит, неподсудным. И даже, найденная после признания Саши пишущая машинка, следователя не радует.
По приговору суда Сашу отправили на принудительное полугодовое лечение в подмосковную психиатрическую больницу «Белые столбы». С мая до ноября мы каждую неделю, с тяжёлыми сумками продуктов ездили к нему в больницу. Он поправился, весело и ласково нас встречал, стал прежним, озорным парнем. Каждый раз уводил меня в лесок, чтобы восполнить упущенное супружеское время. Никаких признаков заболевания я в нём опять не видела. Только моя мама писала мне в письмах, что надо подавать на развод, что добром жизнь с Сашей не закончится.
В ноябре Саша вернулся домой. Восстанавливаться в институте с таким диагнозом было нельзя. Работы нет. Времени много, и Саша «загулял». Пьянство, ночёвки у друзей, злобная ревность ко мне по пустякам, заполняли его досуг. Но Александра Фёдоровна храбро воевала с ним, защищая меня, и искала для него подходящую работу. А мне вновь было некогда реагировать на его «шалости». Учёба и работа поглощали меня целиком...
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2011/03/11/1935