Восьмой завиток. Исповедь знахаря.
-Ах,Ванечка! Как ловко тебе Иван Иванович ножки-то сломал, - невольно восхитилась я, заворожённо наблюдая за доктором. - Сразу видно руку мастера, раз и готово.Смотри, как ты теперь лежишь аккуратненько, в гипс упакованный.
- Да уж, - без особого энтузиазма согласился со мной сыночек, явно не разделяя моих восторгов.
- Профессионала сразу видать, - наставительно изрекла я, наблюдая кривоватую, вымученную Ваней улыбочку. - У меня-то глаз намётан. Уж не зря целый год в медицинском институтеучилась. Шарлатана от настоящего целителя различить как-нибудь с первого взгляда сумею.
Ванюша подавил болезненный стон, смиряясь с моим восхищённым щебетанием.
- Уж ты потерпи сыночек. Всякое выздоровление без боли не бывает, - продолжала я упрямо увещевать сына. - С таким-то чудесным врачом ты враз поправишься. О своей колясочке вскоре и думать забудешь.
- Да терплю я, терплю, - покорно вздохнул Ванечка. - Уж и сам понимаю необходимость этих болезненных процедур.
- А иголки-то зачем? - испугалась я, пристально наблюдая за действиями знахаря. - Боже, сынок! Ты весь с ног до головы исколот. На ёжика стал похож.
- Да, не волнуйтесь Вы мамаша, -поспешил успокоить меня доктор, недовольно косясь в мою сторону. - Это необходимая процедура, которая поможет восстановитьнормальное функционирование нижних конечностей вашего сына. Иглотерапия - специальная лечебная система, способная помочь стимулировать биологически активные точки, важные в жизнедеятельности человека. Данный метод я намерен использовать,наряду с другими,длялечения Вани.
- Ну,как же мне не волноваться, - никак не успокаивалась я. - Вы вот ему огромную иглу только что прямо в голову вставили.А мозгу сыночка это не повредит нечаянно?
- Всё нормально, мама, -заверил меня сын. - Иван Ивановичдействительно очень серьёзный специалист. Он знает, что делает. Между прочим, меня сам профессор медицины Белялов сейчас лечит. Так что волнения твои излишни. Я обИване Ивановиче наслышан. Не однажды в интернетепроинтересную егометодикучитал.
- Ах, так Вы ещё и профессор, - воззрилась я на мрачное лицо доктора с благоговейным трепетом. - Ну, тогда ладно. Уж Вамконечно виднее.Только уж очень жутковыглядят эти иголки на теле моего сыночка.
- Так Вы шли бы, мамаша, отдыхать, - доктор настоятельно мне головой на дверь кивнул. - Лечение требует сосредоточенности,и посторонним здесь не место.
- Ну, как же я уйду?- ужаснулась я такой перспективе. - Уж разве могу Ванечку, в столь тяжкое для него испытание, одного оставить?И не посторонняя я вовсе. Родительница и право имею.
Так мне обидны стали слова доктора, что даже слёзы на глазах показались.
- Уж не гоните меня дорогой Иван Иванович. Я тихонечко в уголочке посижу. Мешать вам,лечить моего Ванечку не стану.
- Да, кто же Вас гонит, Оленька Ивановна? - всплеснул руками доктор озадаченно, заприметив моё слезливое расстройство. - Только не положено родственникам находиться при лечении больных. Эффективность восстановления зависит от слаженных взаимодействий врача и пациента. И вмешательство посторонних лиц очень не рекомендуется.
От этих его мудрёных слов у меня даже дыхание перехватило. Это же надо! Сам профессорсыночка моего взялся на ноги поставить. Такой умный человек,даже страшно стало. Интересно, что ему в деревеньке понадобилось? Может,он опыты какие-тоставит? Вот и уединился подальше от людских глаз. Сразу видно, гениальный человек, этот Иван Иванович. Так всёосновательно у него выходит. В минуту Ванечке ноги переломал, будто всю жизнь только этим и занимался. И так меня знахарь заинтересовал, что яспать не моглаи есть забывала. Жалко его было до боли в сердце. Таким одиноким и всеми покинутым этот профессор мне показался. А ещё таким таинственным ипотрясающе умным, что голова от его разумности кружилась. Интеллигентное лицо его с резкими чертами нечаянным видением передо мною и днём,и ночью стояло. Видно не случайно так меня доктор заинтересовал. Уж я свою слабость знаю. Когда-то и на своего, ныне покойного, мужа Серёжу, будущего хирурга,также заглядывалась. ДажеНадюха стала замечать мою задумчивую нервозность.
- Ты не заболела часом, подружка? - Как-то спросила она меня обеспокоено. - И не ешь ничего почти.Словно птичка клюёшь, всё на тарелке остаётся. Только добро переводишь. Похудела и синяки под глазами образовались. Глядеть на тебя страшно.
Я только вздыхала да отмалчивалась. А любопытная Надюха свои версии стала по поводу меня строить:
- Если о Ваньше волнуешься ? Так зря. Уж наш знахарь своё делознает. Сама не заметишь, как Ванька твой бегать начнёт - не догонишь. Ещё наплачешься, когдаза девками ускачет. Вот тогда и будешьпереживать, по кустам парня разыскивая.
- Ну, что ты Надюха! - замахала я руками на столь сомнительный её прогноз. - Ванечке уж не до девок будет. Он учиться любит. Да и не такой он у нас. Он умный и со всех сторон положительный.
- Все они положительные,пока от горшка два вершка,- хихикнула опытная подруга. - Это он пока в коляске инвалидной сидел, так учиться любил. А что ему ещё делать-то было? А как с колясочки вылезет, так только его и увидишь. Попомни моё слово Оленька.
Я Надюхе верить отказывалась. Уж точно знала, что сын у меня умница, глупостей и после излечения сторониться будет. Задумалась о Ванечке, да доктора его вспомнила и от слёз не удержалась. Надюха удивлённо на меня уставилась:
- А ревёшь-то чего? Если от моих слов расстроилась, так зря. Когда оно ещё будет?Пока вылечится, пока подрастёт маленько. Чего плакать заранее?
- Ой, так Ванечку жалко, - вздохнула я, слёзы непрошеные утирая. - Так от лечения мучается голубчик. Его Иван Иванович иголками колет. А ещё я нечаянно услышала, что собирается он сыночка лечить электрическим током. Боязно! Как бы Ванюше от тока худо не сделалось. Меня раз случайно стукнуло от розетки неисправной, так чуть весь дух из меня не вышибло.
- Ты, Оленька, не опасайся. УжИван Иванович человек учёный. Чего не положено, того не сделает. Мне даже бабка как-то рассказывала, что боль нужно болью выгонять.-Надюха о Ване тоже запечалилась,ноизрекла уверено известную истину мне в утешение:
- Сама ведь знаешь, Бог терпел и нам, грешным,велел.
- И то правда, - не могла я с ней не согласиться,и оттого ещё больше загрустила:
- И Ванюшку жалко, и доктора жалко.
- А доктора - то чего? - удивилась моей печали Надюха. - Уж чай не безногий. Здоровый у нас Иван Иванович, как бугай.Вот бы Грише моему хоть половину от знахаря здоровьица, так цены бы ему не было. А то ведь сегодня опять с утра стонал, что в голове стреляет,и мизинец на ноге болит. Уж дохнычется он у меня. Так стрельну когда-нибудь, что забудет, где та голова и находится. Азнахарячего же жалеть?
- Так одинокий и неприкаянный, - не удержалась я от вздоха.
- Ну это да, - понимающе взглянула на меня подруга. - Уход ему конечно не повредит. Уж без женского присмотру, так любой мужик одичает. Даже такой умный, как наш доктор.
За что уважаю Надюху, так это за женскую мудрость и за умение мгновенно выдавать продуктивные советы.
- А ты бы, Оленька, взяла бы и приглянула за сердешным. От одной жалости-то сыт не будешь. Всё равно ведь за Ванечкой ухаживаешь. Ну так и доктора подкормим, одежду подправим. Глядишь, станетприветливей. Может от людей шарахаться перестанет.
Совет мне понравился. Стала я за знахарем приглядывать. Он конечно упирался, да отнекивался, только добро и псу бродячему приятно. От хорошей домашней еды подобрел Иван Иванович, похорошел даже.Вскоре на лешего дикого совсем перестал быть похожим. Уж и в старой одежде снова походил на интеллигентного профессора.На меня стал поглядывать доброжелательно и будто бы с каким-то удивлением.
- Удивительная Вы, Оленька, женщина, - как-то вечером сказал мне знахарь, когда присели мы к ужину в его холостяцкой комнатке, уложив почивать Ванечку после сложных процедур. - Стольков Вас добротыи сердечности,а ещё солнца нежного, что любой лёд тает.
Я от этих его ласковых слов маком алым вспыхнула. А на сердце радость музыкой зазвенела.
-Вы не сердитесь на меня, что порой ворчу неприветливо, - поглядел на меня доктор, словно за что извиняясь. - Уж и не ждал я в этой жизни с таким теплом встретиться.
- Что Вы, Иван Иванович, - смутилась я речам его ласковым. -Добра в мире предостаточно.
-Просто Вам зло с Вашим светом ангельским не видится, - улыбнулся грустно мне знахарь. - А я повидал его немало. Совсем,было,веру утратил в людей, а в женщин особенно.
Я от той его грусти забеспокоилась:
- Просто Вам,может,не повезло. Зло Вам мир собой заслонило. Уж поверьте, хорошего в жизни больше.
Как мне хотелось его разуверить, что видела я разное. Но верув людей, бабушкой мне завещанную,растерять не смею.
- Так скажу Вам, - уговаривала я доктора, - зло пройдёт, потому что нет в нём силы для жизни, если его в себе не держать, а добро останется.
- Вы поразительны, Оленька, - восхитился Иван Иванович.
И сердце моё забилось от его взгляда пташкою. А он вдруг нахмурился, снова превращаясь в грозного нелюдима, будто от внезапного воспоминания.
- Да, мне не повезло. Не встретилась мне такая, как Вы. Встретилась мне другая, змея подколодная. Душу из меня она вынула, рассудка лишая. И чудом жив остался.Только от этого бросил я жизнь свою прежнюю и ушёл сюда, в эту избушку случайную. Хотел забыть всю боль и муку свою в этой глуши. Спрятаться хотел и от себя, и от людей. От людей уйти удалось, а от себя не смог. Так и живу с этой болью в сердце вечною.
Сам не заметил Иван Иванович, как начал свою исповедь горькую. А я не прерывала, позволяя выговорится, облегчить свою душу изболевшуюся.
- Был я, Оленька, очень успешным человеком. И всё у меня было хорошо. И жена у меня была, женщина тихая, домашняя, даже будто бы незаметная. И сын был, умница,красавец. Казалось, живи и радуйся. Работал я в медицинском институте. И людей лечил,и студентов учил.Ни о чём плохом даже не подозревал. А потом влюбился, как мальчишка. Влюбился в свою собственную студентку. История, впрочем, могла бы показаться банальной, если бы не была такой трагической. Лиза казалась мне юной и нежной. Так доверчиво мне она в глаза заглядывала, аж сердце от того взгляда останавливалось. Я долго крепился,понимаянашу разницу в возрасте, и помня о своём семейном состоянии. Только с каждой минутой терял свой рассудок от её прекрасных, голубых глаз и от нежного, звонкого голоса. Сам не заметил, как стал её выделять, приглашая на дополнительные занятия прямо к себе домой. О чём-либо неприличном я тогда даже помыслить не смел. Ведь казалась она мне чистой и невинной. Даже жена моя её полюбила и всяческибаловала угощениями, сокрушаясь о том, что она приезжая и живёт в общежитии, далеко от родителей. Только сын, тоже студентнашего медицинского института, поглядывал на нашу частую гостью неодобрительно. Как-то он даже сказал мне резко:
- Гляди отец, с огнём играешь. Уж не так проста Лизка, как тебе кажется.
Тогда я с ним очень сильно поругался,и сын ушёл из дома. А я решил, что парень взревновал,специально на девочку наговаривает. Из-затой нашей ссорыжена так разволновалась, что заболела. Лиза стала за ней ухаживать. Только лучше ей всё не становилось. И как-то вдругумерла она. Сын на похороны матери пришёл,и сновамы поругались прямо на кладбище.
- Эта дрянь размалёванная убила мою мать! - выкрикнулРомка тогда и на Лизу пальцем указал, обвиняя. - А ты слепец и дурак, дорогой папочка. Даже не замечаешь, как тебя оболванивают.
От этого обвинения, казавшегося мне тогда полным бредом,обиженнаясыном девушка разрыдалась, и я бросился её утешать. А Ромке велел на глаза мне больше не показываться. Сын ушёл,не оглядываясь, бросив мне напоследок:
- Ты всё поймёшь сам отец, только будет то прозрение твоё горьким и запоздалым.
Я его тогда и не слушал вовсе. Лиза так расстроилась, что мне пришлось уложить её в постель и успокаивать всеми силами. Тогда всё и случилось между нами, прямо в неостывшей ещё после моей жены кровати. Будто бес в меня вселился. Словно заворожила меня юнаякрасотка. От случившегося той ночью Лизасовсем растерялась и убежала от меня без всяких объяснений. Я проклинал себя, полагая,что она в отчаянии. Хотел броситься её искать, но тут на рассвете мне позвонили и сообщили, что мой единственный сын Ромка погиб в автомобильной катастрофе. Так, Оленька, потерял я в одни сутки всю свою семью. Словно собственными руками убил самых дорогих мне людей. От услышанного случился со мной удар. К счастью, соседкаувидела приоткрытую внашей квартире дверь, вошла и обнаружила меня в бессознательном состоянии. Она же вызвала скорую, что меня и спасло от скоропостижной кончины.
Иван Ивановичсмущённо вытер слёзы тыльной стороной ладони. А я,так и вовсе не стесняясь,расплакалась, сочувствуя его горю, поражаясь той чёрной пропасти, в которую этот несчастный человек сам себя столкнул.
- Лиза нашла меня в больнице,совсем ослабленного, - продолжилзнахарь после малой паузы. - Она ухаживала за мной, не покидая ни на мгновение. Я думалтогда, чтоеё сам Господь посылает мне в утешение, забывая о существовании дьявола. После моего выздоровления мы поженились, даже не дожидаясь окончания траура по моим родным. Только после свадьбы моя новоявленная супруга чудесным образом изменилась. Уже больше не заглядывала она мне нежно в глаза, а старалась вообще со мною не встречаться. Забросила учёбу в институте. Стала пропадать по ночам. И постоянно требовала денег на всякие нужды.Моя квартира из уютного домашнего гнёздышка превратилась в запущенное, захламлённое помещение. Обедать мы были вынуждены в ресторанах, потому что, как выяснилось, Лиза не умела готовить. Я пытался говорить с ней, образумить, но она больше не слушала моих речей. Смотрела сквозь меня. Теперь я понял, как прав был мой погибший сын. Лизе нужны были только деньги, жильё и прописка. Получив всё это, она больше не нуждалась во мне.Теперь я ей только мешал. А я всё ещё по-прежнему любил её, не способный справиться с поселившимся в сердце чувством. Ах, Оленька, я и теперь ещё не могу справиться с ним, упрямо живущим во мне. Эта мука сидит в сердце моём, ядовитой занозой, пронзая невыносимой болью. Даже теперь я люблю эту тварь, зная насколько она ужасна.Это моё проклятье,данное мне Всевышним за всё, что я натворил.
- Вы не должны проклинать себя, - взмолилась я, задыхаясь от жалости к этому сильному на видчеловеку. - Господь милостив. Простите себя,и Он простит Вас.
- Вы ещё не знаете всего, что узнал я позже, - горько улыбнулся мне знахарь, склонив надломлено седую голову. - Любовь заставила меня сделать всё, что она попросила. Я переписал на неё всё имущество, прекрасно понимая, что тем самым теряю её навсегда. Но я даже не догадывался тогда, на что она способна. Болезнь поразила меня внезапно. Меня спасло только то, что я,превозмогая боль, всё же доехал до института.Почувствовав внезапное недомогание, я произвёлобследование своего организма, не посвящая коллег в подробности моей проблемы. Узнав, что мой организм содержит яд,даже не удивился. К счастью, я знал,как себе помочь. И точно знал, кто виновен.Именно сегодня моямолодая жена вдруг любезно предложила мне завтрак.Теперь я понял причину её внезапной заботы. Почемуне рассказал тогда о ней? У меня не было доказательств её вины. А может,я не смог побороть в себе то проклятое чувство? И именно поэтому умолчал. Более того, именно в этот же день в институте одна из моих студенток, знающая Лизу и моего сына,проговорилась мне случайно, что в ту ночь перед смертью Роман встречался с моей, тогда ещё будущей, женой. Я так и не узнал подробностейих встречи. И вряд ли кто-нибудь ещё узнает об этом. Впрочем, мне это уже было неважно. Теперь я понял, что и в смерти сына была виновна она. Я вернулся в тот день с работы пораньше, всё ещё чувствуя недомогание от отравления. Войдя в квартиру,заглянул в её удивлённые и в то же время испуганные глаза. Она снова,как когда-то давно, внимательно посмотрела мне в лицо и вздрогнула, прочитав в моём взгляде свой приговор. Я очень любил её, но когда подносил к её губам бокал с тем самым напитком, которым она потчевала меня утром, рука моя не дрожала.
Потом я вывез её тело в лес и закопал. А сам, не возвращаясь домой, поехал куда глаза глядят. Ивот я здесь. Человек без имени. Убийца. С тех пор душа моя горит, словно уже в аду.
Я тихо плакалаот боли за него, молясь о спасении этого,сломлено жизнью,человека.
- ИванИванович, вы не должны сдаваться. - Моя мольбабыла о его душе. - Уж если есть в Вас жизнь, то значит не пришёл ещё Вашчас.Значит,не выполнили Вы ещё своё предназначение в этом мире. Вам дано удивительное знание. И судьба Ваша спасать людей,возвращать им здоровье.
- Когда я увидел Вас, Оленька, впервые, то испугался. Показалось мне, будто красота Ваша также коварна, как и её. Только после разглядел я в Вас и тепло сердечное, и доброту души. И понял теперь, что мне нужно делать. Теперь уж знаю, как следовало поступить мне в самом начале. - Знахарь улыбнулся мне доверчиво, с облегчением, будто камень свалился у него с души.
- Уж я Вам не судья, - вздохнула я горестно.- Только одно знаю, что судьба изменчива. И найдёте Высвоёискупление. И прощение Вам будет подарено. А я буду за Вас молиться, друг мой.
После того разговора уже смотрела я на доктора с ещё большей к нему сердечностью, понимая его боль, разделяя его страдание. Наблюдая,как быстро поправляется мой сыночек Ванечкаблагодаря умелым действиям знахаря, я и радовалась его выздоровлению и печалилась, догадываясь о решении Ивана Ивановича.Его жизнь была не в моей власти, но янадеялась о его спасении, вновь ощущая, как новый завиток опутывает нас тугими узлами.
Девятый завиток. Опутанная жизни паутиной.
С той самой минуточки, как узнала я нечаянно о судьбе знахаря, почудилось мне вдруг, что протянулись будто бымежду нами незримые ниточки, оплетая души и узелками завязывая. Почувствовала и то, что в сердце моём искра тёплая зажглась из печали о жизни его горестной. Таким близким мне стал казаться Иван Иванович, сердцу родным. Хотелось преклонить к себе его седую голову, вдохнуть в душу его всю нежность свою оживляющую. Уж ни минуточки без него оставаться не могла. Словно на верёвочке следом за ним я так и ходила, в глаза его, живым огнём горящие, заглядывая. Все ту мою привязанность как-то сразу заметили. Надюха только вздыхала растеряно:
- Ох, уж эта доля женская, неприкаянная!
А Гриша вдруг ко мне проникся пониманием:
- Оно-то конечно, Иван Иванович очень знающий. Так меня ловко лечит, что я бы и сам, была бы на то моя воля,от него ни на шаг не отходил.
Сынок Ванечка, быстро выздоравливающий, поглядывал почему-то на меня неодобрительно, даже с обидою, мне непонятною.
- Ты бы, Оленька, в Москву возвращалась уже. Я вот совсем молодцом стал, учусь с костылями обращаться. О колясочке и не вспоминаю вовсе. Вскоростибегать начну. Мне уже уход особый и не надобен. А отец за тобой соскучился. Софья Александровна печалится. Да и трудно ей одной,наверное,с малышками, дочурками банкира, управляться. - Так всякий раз ворчал сын, настоятельно намекая на скорое наше прощание.
Я и сама понимала, что загостилась без особой причины, глазу видимой. Знала, что сыночек прав. Александр Петрович скучал сильно, звонил часто и о метаниях моих душевных догадывался. Только ничего не спрашивал, лишь вздыхал печально, безнадёжно как-то. Жалко мне его было, да ведь сердце приказам не подчиняется.Понимала япечаль и беспокойство мужа своего,и об отъезде, конечно, задумывалась. Да,только сил никак не могла отыскать в себе для этого расставания с, вдруг ставшим таким дорогим сердцу, знахарем. Вот и откладывала я свой отъезд под разными надуманными предлогами. Будто Ванечка не совсем окреп и моя материнская забота емунеобходима. Или же сама чувствую себя неважно. Да и то правда, что из-за своих внутренних метаний стала выглядеть совершенно потерянной, потеряв аппетит и сон. Знахарь мой поглядывал на меня с грустным отчаянием, словно пёс цепной, которомукость сахарную показывают, а погрызть не дают. Уж и бабушка моя всей этой нездоровой ситуации не выдержала,и в сон мой прибежала ругаться, Серёжку по обычаю с собой притащив.
- Ох, горюшко ты моё, бестолковое! - заворчала, недовольная мною Пелагея Павловна. - И чего ты это девица красная себе-то удумала?! Про устав, как погляжу, совсем запамятовала. Ведь знаешь правило: "коль взялся за гуж, не говори, что не дюж". Обещалась быть мужу верною, так на другого и не заглядывайся. Верность судьбе своей соблюдай.
- Да соблюдаю я, бабушка, соблюдаю! - оправдывалась я перед нею отчаянно. - Сердце вот только подводит, не слушается.
- В кулак сердце сожми, да приструни, как следует! - наставляла меня строго Пелагея Павловна, отказываясь понимать мою печаль душевную. - Дай себе приказ на запад, а боли сердечной твоей давно пора в другую сторону - лес валить. Уж его там раскаявшегося давно заждались.
Пелагея Павловна всегда была натурой цельною и после смерти такой оставалась. Правила и устав она всегда почитала превыше всего. Сама так жила и от других требовала, никаких полутонов сомнительных различать не желая. Если кто в чём виноват, так ответить по закону должен, а не сидеть,в кустах прячась.И дорогой Серёженька не смолчал, хотя при жизни сам был не без греха.
- Уж не я ли тебе говорил, Оленька, подумать прежде,чем замуж выскакивать? - Удивительно, как они с Пелагеей Павловной-то спелись. Не иначе бабуля от скуки взялась за перевоспитание моего покойного муженька и, как погляжу, даже очень в этом преуспела. – Жалко-то как мужика твоего. Ведь не по-детскибедняга мается. Душа его пустоту в тебе чует, но смиряется. А когда эта пустотачувством о другомзаполнится, так и вовсе сердце оборвётся, ревностью пылая.
Пристыдили они меня грамотно. Проснулась вся в слезах от смущения. Почувствовал то моё огорчение знахарь и сам, скрепив своё сердце, подтолкнул к правильному решению.
- Вы бы, Оленька дорогая, уезжали. Пора Вам милая в Москву к мужу вернуться. - Иван
Иванович был грустным, но решительным, словно в прорубь вниз головой отчаянно бросился.
- А Вы как же, человек мой дорогой? - вырвалось у меня против воли.
- Коль судьба, так свидимся, - вздохнул он горестно. И вдруг встрепенулся весь, словно мыслью нечаянной окрылённый:
-Обязательно увидимся ещё дорогая Оленька. Вот Ванечка поправится, так я сам его в Москву привезу, из рук в руки вам сыночка передам. Есть у меня задумка. Хочу попросить за него старых своих приятелей по институту. Чтобы приглядывали за ним, да наукаминасыщали. Сын у Вас, Оленька, удивительный. Ему учиться в медицинском институте, так просто сам Господь велел. Уж как он человеческие недуги чувствует даже теперь уже, в столь малом возрасте! Я с ним немного занимаюсь, пока лечение проходит, так он налёту всё схватывает.
Порадовалась я такой новости. От сердца отлегло, словно камень с души спал.И за сыночка обрадовалась, уж в его разумности я никогда не сомневалась. И о встрече нашей со знахарембудущей задумалась, сердцем нечаянно трепыхая. Только одно смутило странно. Егоупоминание грустное о том, чтов Москве дела остались важные и нужно ему их доделать обязательно. Всю дорогу домойо тех его делах таинственных голову ломала, да так ничего и не придумала.
По возвращении домой я грусть свою о знахаре в сердце глубоко спрятала и старалась казаться весёлою.А уж как счастливы были родные меня встречающие. Даже молчаливый генерал Петруша, откушав застольного угощения нав мою честь устроенном празднике, на песню отважился. Софья Александровна после этой его арии констатировал категорично:
- Готов касатик! - И мужа решительно спать отправила.
Александр Петрович уж не знал,гдеменя посадить и как потчевать.Радостно с тоской в глаза заглядывая. Я же взгляд отводила, чуя свою вину перед ним, да ещё жалость трусливую. Муж меня, как и прежде без слов понимая и своим вниманием стараясь не тяготить, заторопился вдруг на работу, на всю ночь откланявшись. Но больше всех моему возвращению обрадовался Свиридский Вениамин Архипович. Не успев даже поприветствовать, занятой банкир сразу же вручил мне своих беспокойных крошек, словно награду какую почётную. Я от девчонок отказываться не стала. Обрадовалась им, будто родным. Алёнка и Светочка подросли и даже уже лопотать что-то своё начали. Славные таки девчоночки у банкира получились, вертлявые, рыжими кудряшками украшенные. Меня ониузнали,ручонки ко мне сразу же потянули. Да и как иначе?Я ведь с ними почти от рождения нянчусь, а родная их матушка всё ещё из-за границы так и не вернулась, ни разу детей своих не проведав. Наверное фигурой сильно при их рождении пострадала,и для восстановления ей потребовалось немало времени.
Так и потекла наша жизнь будто бы по-прежнему. Александр Петрович на работе день и ночь пропадать стал, а я с малышками,да с Софьей Александровной оставалась,в хлопотах стараясь забыться, о тоске своей душевной не вспоминать. Только никуда не могла от неё я деться, как не старалась. В глазах моих застыло ожидание. Бабушка на менякрепко осерчала и во сны ко мне больше не заглядывала, оставляя один на один со своей мукой, считая то моё переживание блажью и выказывая мне своей отстранённостью решительное неодобрение. Софьюшка по своей лёгкости отписывала мою печаль волнениям за Ванечкуи в душу мне глубоко не заглядывала. Сама она за ним скучала и часто звонила, справляясь о его здоровье. Ваняша отвечал нам бодро, радуя новостями. Уже мог он ходить, правда только с палочкой, но и это было чудом для нас великим. Вскоре ждали мы его возвращения. От этих новостей я ещё больше заволновалась, к сердцу,рвущемуся из груди,прислушиваясь. Наблюдая блеск моих глаз, как-то не выдержал муж мой и спросил, вздохнув горько:
- Ждёшь ведь, Оленька?
- Жду, - повинилась я перед ним, не имея сил скрытничать, ведь уважала его и жалела искренне.
Только рукой обессилено махнул Александр Петрович на то моё признание и на работу, по обычаю, заторопился. А я,пряча своё смущение, отправилась к банкиру присматривать за его крохами, надеясь в возне с ними хоть немного забыться и развеяться. Кмоему удивлению Вениамин Архипович был дома, что для него необычно. К тому женаходился он в состоянии плачевном, а точнее был банкир пьяным и совершенно заплаканным.
- Как хорошо, что ты пришла дорогая Оленька, - незамедлительно бросился он мне на шею, ненароком вытирая сопли о мою новую кофточку, Александром Петровичем к приезду подаренную. - Только ты, такая нежно чувствующая женщина, можешь меня понять и утешить!
Утешать это слюнявое, толстое чудовище мне почему-то вовсе не хотелось. Хорошо ещё, что малышки сладкоспали, посапывая в своих кроватках, и этого безобразия не видели.
- Жена, стерва крашенная, по заграницам уже год на мои деньги разъезжает, - упрямо продолжал рыдать банкир, всё теснее прижимаясь к моей многострадальной кофточке. - Бросила меня гадина совсем одинёшенького. А ты, Оленька, не такая. Ты меня поймёшь и пожалеешь.
- Вы бы спать ложились, - попыталась я вежливо от страдальца отстраниться.
- Правильно мыслишь, дорогая! - вскричалВениамин Архипович. - Прилечь нам нужно
незамедлительно.
И тут же поторопился перейти от слов к делу, обхватив меня ловкопухлыми ручищами, он попытался утащить меня в спальню. Эта его идея мне уж совсем не понравилась. И так как ложиться я с ним не собиралась, тоначала активно возражать. Слова моив его, замутнённое алкоголем, сознание упрямо не доходили. Пришлось действовать по мере сил и возможностей. Руками оттолкнуть этого борова мне не удалось, а вот коленкой я в него прицельно попала. Боюсь даже, что малость перестаралась. Уж очень громко взвыл сердешный. Послеупал на пол,враз забывая про утешения. От шума проснулись девочки и пронзительно объявили нам о своём пробуждении. Оставаться с поверженным банкиром мне, по понятным причинам,не хотелось вовсе. Поэтому подхватив орущих малышек на руки, я бросилась вон из столь гостеприимного особняка.
Прибежала я домой вся взволнованная, растрёпанная, с разорванной на груди кофточкой.А дома ждала меня неожиданность: ковыляющий с палочкой Ванечка, да знахарь с моим мужем спокойно о чём-то беседующий. Как увидели меня мужчины, так с мест сразу и вскочили, вопрошая с беспокойством в один голос:
- Что с тобой случилось, Оленька !
Я в горячке совершенной была, вот выкрикнула всю правду, не подумав о последствиях:
- Вениамин Архипович видать умом тронулся! Совсем не в себе и пьяный к тому же. Хотел прилечь со мной, настаивая на утешении. Я ему в этом удовольствие отказала. Только, боюсь,повредила его малость. Он теперь дома у себя валяется.
- Ох, батюшки ты мои! - запричитала Софья Александровна, забирая из рук моих девочек, заметив начинающую сотрясать меня нервную дрожь. Только теперь осознала я свой испуг и былое вспомнила. Ванечка поднёс мне водички и успокоительного поторопился накапать. Мужот новостей таких вздрогнул, словно от удара, а знахарь, набычившись, прорычал люто:
- Где сей господин проживает, Оленька?! Адрес, скажите мне адрес пожалуйста. Уж я с ним парой-то слов переброшусь, мне всё равнотерять нечего.
- Банкир мой, - глухо, почти шёпотом, проговорил Александр Петрович. И столько в этих его словах было боли и ярости, что спорить никто не решился. - С ним я сам разберусь. Объясню доходчиво, что хорошо, а чего делать ни в коем случае нельзя. Уж он мужик умный, может и поймёт. А нет, так значит судьба. От неё всё равно не спрячешься. А тебя Иван Иванович, - грустно поглядел муж на знахаря, - свои дела ждут, дождаться не могут. Я позвонил ребятам, так что поторопись. Ситуация у тебя, дорогой друг,непростая. Но решать её нужно. А я уж с этой нашей бедой сам справлюсь.
Знахарь спорить не стал, подчиняясь силе, в голосе мужа моего послышавшейся. А я вдруг поняла, что наделала. Испугалась той горящей в его глазах решимости и к груди Александра Петровича припала, умоляя не оставлять меня.
- Ну что ты, Оленька? - нежно погладил муж меня по вздрагивающим плечам. - Я тебя ни за что не оставлю, если ты сама этого не захочешь. Вот только поговорю со своим начальником по душам и вернусь.
Не хотела я его отпускать, не в силах со своим страхом справиться. Следом за ним побежала упрямо, а он не решился меня оттолкнуть. Вениамин Архипович открыл нам дверь ещё не оправившийся от ущерба, мною организму его нанесённому, но уже порядком протрезвевший. Муж так просто с порога с правой в глаз ему и приложился. Банкир вновь взвыл, словно кабан раненый:
-Да, что же это за семья такая?! Однапотомства будущего лишает, а другойзрения.
-Это я тебе, наоборот - резкость на глазах навожу, чтобы ты в другой раз мою жену от своей отличить сумел. Вот нужно бы ещё и руки повыдёргивать, чтобы ты их, дорогой начальничек,куда не надобно не протягивал. А я если сказал, так сделаю.Уж ты меня Вениамин Архипович давно знаешь. И то, что я своиобещания всегда исполняю, тоже тебе известно.
- Рукивыдёргивать не нужно, - банкирпоторопился отойти на безопасное расстояние. - А ты не боишься Петрович, что я тебязасажу, далеко и надолго?
- Я-то не боюсь. Это тебе бояться следует. - Муж был суров и выглядел непривычно опасным. - Живёшь Свирид не по понятиям. Друзьям твоим не понравится то, что ты вытворяешь. Да и огласка тебе не нужна.
Такое неожиданно неуважительное обращение мужа моего к начальнику вызвало у меня подозрение, что знакомцы они уж очень давние и когда-то,наверное,ходили в приятелях.
- Да ладно тебе, - совсем сник банкир, услышав про своих друзей старинных. - Виноват, признаю. Пьян был, за женой тоска загрызла. Я ведь люблю её, стерву! А тут твоя Оленька так неудачно зашла, вот у меня "крышу" то и снесло. Давайте мы это, ребята, замнём как-нибудь.
- Обещай, что на жену мою даже глаза больше не поднимешь,- строго сказал наэто его извинение мойАлександр Петрович.
- Видеться больше никогда с нею не буду, если хочешь. Мне это наше свидание ещё долго будет в кошмарах сниться. Только пусть моих дочек не оставляет. Они к ней привыкли, словно к родной. Может,к вам в дом их пока переселить?
- Девочек я не оставлю. Уж не надейтесь.- Строго я на банкира взглянула, крепче к мужу прижимаясь, стараясь тем самым его успокоить. – Крошки-то ваши ни в чём не виноваты.
- Я тоже не виноват. Прости меня Оленька, - взглянул на меня жалобно Вениамин Архипович и тут же пугливо взгляд отвёл, о своём обещании мужу моему вспомнив. - Всё это водка проклятая,да жена ветреная, меня позабывшая, горемычного.
Жалко мне стало несчастного банкира. Сердце-то не камень.
- Да, бог с Вами. Всё я понимаю. Как же тут не понять? Только близко ко мне всё-таки лучше не подходите. - Прощение своё ему я подарила, но всё же его ещё опасалась немножечко.
Всё к счастью вскорости разрешилось благополучно. Банкир не только извинился, но Александра Петровича даже с работы не уволил. Доверять ему стал больше прежнего. Я же старалась с ним не встречаться. А девчонок у нас устроила. Вениамин Архипович предлагал нам квартиру в подарок, зная отом, что мы по-прежнему стесняем Софью Александровну. Но муж отказался, не желая принимать от начальника никаких презентов. Впрочем, Софьюшка только порадовалась нашему пополнению,и на тесноту роптать даже не думала. На съёмную квартиру она решительно нас отпускать отказывалась, не желая с нами расставаться. Судьба же дорогого знахаря тоже, наконец,разрешилась. Со всеми этими волнениями я о нёмсовсем не вспоминала. Так сильно за мужа переволновалась, что о былых своих терзаниях и позабыла вовсе. Иван Иванович решился повиниться и о содеянном честно в милиции рассказал. Был по этой причине он арестован. На суде вёл себя достойно. Я его всё также жалела, но без прежнего трепета, а будто нашего близкого родственника. Вениамин Архипович, желая загладить перед нами свою вину, нанял лучшего адвоката в городе, видя наше участие в судьбе профессора Белялова. Суд приговорил знахаря к семи годам колонии общего режима, учитывая так же смягчающие его вину обстоятельства. И принял этот свой приговор Иван Иванович, как должное, даже с чувством облегчения. Так завершился ещё один завиток моей судьбы, даря нам всем надежду на лучшее.