Не пойман – не вор.
- Спи, - говорит она своей кукле, - спи.
Кладет Катю на тахту рядом с забытой бабушкиной сумкой. Между ручками сумки запуталась цветная кашемировая шаль. Гутя извлекает ее, закрывает «уснувшую» куклу, целует ее в щечку, гладит светлые кудряшки и отходит полюбоваться издалека спящей красавицей. Но смотрит она уже не на куклу, а в открытую бабушкину сумку. Из нее выглядывают яркие фантики конфет. Гутя вспоминает вчерашний фильм по телевидению, который папа выключил на самом интересном месте, когда одна очень красивая тетенька положила в сумочку длинную нитку бус и ушла, а другая подкралась, вытащила эти бусы и убежала.
Гутя, оглядываясь, – не видит ли кто? – крадется к бабушкиной сумке. Хвать горсть конфет – и под стол. Разворачивает первую, заталкивает в рот всю целиком и рассматривает фантик, читая непонятную надпись: «Кара-Кум». Гуте хочется спросить у бабушки, что такое «Кара-кум» – и вдруг она понимает, что это невозможно, потому что она конфеты взяла без спросу – украла. Гутя прячет оставшиеся конфеты в кармашек платья, вылезает из-под стола, снимает с Кати шаль и пытается уложить ее на сумку так, как было – у нее не получается. Она оборачивается, снова смотрит, не видит ли кто ее усилий, и замечает икону Спасителя, ту самую, которая с незапамятных времен висит над столом. Когда, случалось, Гутя капризничала, бабушка говорила, показывая на икону:
- Нельзя так, Гутенька. Бог-то все видит.
У Христа большие печальные глаза, губы строго сжаты. Одна рука приподнята, как будто он грозит пальцем.
- Ах, ты за мной подсмат-иваешь?!
Гутя подталкивает к столу громадный стул, забирается на стол и, пытаясь снять икону со стены, берется за темную раму, похожую вверху на крышу сказочного домика.
- Не будешь больше подсмат-ивать, не будешь! – шепчет девочка. – Я твой домик разорю!
Дверца рамы бесшумно открывается, и маленькая разбойница испуганно пятится.
- Гутя, - слышит она голос бабушки, - ты что там притихла, что делаешь?
Страх исчезает, девочка оборачивается и видит, что стоит на краю стола. Она наклоняется, осторожно сползает вниз, крадется к двери и заглядывает в спальню.
Бабушка смотрит на нее с постели.
- Тс-с-с, - шепчет Гутя, приложив пальчик к губкам, - Катя спит!
- Ну, хорошо, - говорит бабушка, - пусть она спит. Иди сюда. Порисуй немножко. Да ты конфеты ела (у Гути замирает сердце). Где ты их взяла? Дай-ка я тебе мордашку вытру.
Она вытирает полотенцем измазанный шоколадом рот девочки, не требуя ответа, откуда у Гути конфеты, и Гутя, почувствовав ласковые прикосновения бабушкиных рук, забывает о том, что она творила в большой комнате, усаживается за маленький столик и начинает рисовать, а бабушка взяла с тумбочки письмо от Павлы Романовны, только не из деревни, а из города, где живет младший сын прабабушки. Дом в деревне пустует уже два с половиной года. Зимой, после того как бабушка с Гутей отгостили и уехали домой, Павла Романовна, возвращаясь из магазина, упала и сломала себе ногу. Долго лежала в гипсе, а теперь уже ходит, опираясь на трость. Мечтает летом пожить еще в своем дому, в деревне, хоть и на всем готовом: с хозяйством теперь не управиться.
Пока Гутя рисует, бабушка может написать ответ. Тихо в комнате, и вдруг тревожный звонок междугородки рвет тишину…
Принцесса на горошине.
Вечером взрослые о чем-то долго совещаются: решают, куда поставить кроватку для какой-то неведомой Олечки. Оказывается у Гути есть двоюродная сестра. Ее родители уезжают по делам за границу, а ребенка некуда деть. Вернее, они никому не могут доверить Олечку, кроме бабушки, а взять с собой нельзя.
Дней через пять, в воскресенье, папа с мамой тащат из подвала какую-то необычную кровать с блестящими высокими спинками и странной сеткой, похожей на паутину. Заворачивают Гутину постель и снизу вытаскивают один матрас. Папа шутит:
- Гутя у нас принцесса на горошине: на трех матрасах спала. Теперь только два осталось – жестко будет. Гутя молчит и во все глаза смотрит на суету старших:
«Матрас забрали, - думает она, - чего доброго и подушку заберут. Подушку не отдам, - решает девочка. – Ни за что не отдам!»
Подушка у Гути, действительно, замечательная. Ни у кого такой нет. Мягкий животик ее в яркую клетку, а по краям оборка из белого шитья.
- Жаль, - говорит бабушка, показывая на Гутину подушку, - у нас второй такой наволочки нет. Но мы сделаем вот как: на одну из моих подушек наденем обыкновенную белую, сверху укроем тюлевой накидкой. Вместо покрывала вот эту узорчатую штору пристроим – красиво. Кровать старая и наряд старинный – все подходит.
Женщины любуются на свою работу, не замечая, что Гутя стоит надувшись.
Папа из коридора спрашивает, куда делись его ключи от машины.
Все мечутся по квартире в поисках пропавших ключей. Ключи находятся в кармане папиного пиджака. Теперь надо мчаться на вокзал, встречать Олечку.
Хлопает дверь. Слышно, как папа и мама сбегают по лестнице. У Гути в голове застряло ненавистное имя. Она хватает накидку с подушки, мнет ее, бросает на пол и топчет ногами. Затем стягивает подушку, пинает ее раз, еще раз. Теперь тащит на пол простыню, одеяло и покрывало – все вместе. Ноги запутались, оттого что Гутя попробовала в ярости и тряпки пинать. Она останавливается на какой-то момент и видит голый матрас. Торопясь, выпутывает ногу из простыни, и, бормоча: «Все равно приби-ать не буду», - тянет полосатую махину вниз, потом кидается сверху и ревет. Ревет так громко, что бабушка почти вбегает в комнату, останавливается в растерянности, моментально все понимает, хватает Гутю на руки и начинает ее целовать.
- Гутенька, маленький мой, про тебя все забыли. Не плачь, моя ласточка. Все тебя любят. Мусеньки-пусеньки-малюсеньки, - всплывает, как заклинание, совершенно бессмысленное сочетание слов и звуков, и Гутя, удивленная, перестает плакать, только всхлипывает, успокаиваясь.
- Знаешь, маленький, ты не сердись. Просто у Оленьки (она тебя помладше будет) мама и папа надолго уезжают. Вот ты представь, что твои мама и папа уехали и их нет и нет, нет и нет. Представляешь? Плохо ей?
- Плохо.
- Ее пожалеть надо. Ты с ней играть будешь. Вам хорошо вдвоем будет. Она маленькая, ты ее читать научишь.
- Научу.
- Мы в прятки играть будем. Вы спрячетесь, а я зайду в комнату: «Где тут мои деточки? Куда это они пропали? Может быть, их кто-то украл?» А вы вылезете из-под стола или из-за тумбочки: «Мы здесь!» А я: «Вот они, мои хорошие!» - и по конфете вам дам. Интересно же!
- Инте-есно! Давай приби-ать, а то приедут, а у нас по-ядка нет.
Бабушка спускает Гутю на пол, и они вместе затаскивают на кровать матрас, потом делают все как было, и Гутя бежит к окну посмотреть, не едут ли.
- Рано еще, Гутенька.
Поезд только-только подходит к станции. Пойдем на кухню еду готовить – они же голодные явятся.
Я в ее годы уже читала!
Взрослые в гостиной радуются, что встретились. Так давно не виделись и наконец встретились, а Гутя и Оля рассматривают картинки в огромной книжке-раскладушке, лежащей прямо на полу. Гутя ползает по ковру и читает: «Жили-были две со-ба-ки: Ша-рик и Бо-бик». Останавливается и говорит Оле:
- Читай дальше: Это П, это О, вместе ПО. Это Ш, это Л, это И. Читай!
Оля растерянно молчит.
В комнату заглядывает Олина мама. Ее светлые кудри рассыпались по плечам, щеки раскраснелись.
- Как вы тут, девочки, не ссоритесь?
- Не ссо-имся, - говорит Гутя. – Только Оля не читает.
- Она же еще маленькая, Гутенька.
- Я в ее годы уже читала, - важно отвечает Гутя и с упреком смотрит на Олину маму – тоже мне мама, читать ребенка не научила. Но Олина мама никакого упрека не заметила, рассмеялась и убежала к взрослым.
Продолжение следует.